Ванька из Жуковки

                ВАЛЕРИЙ ВАСИЛЬЕВ

                Ванька из Жуковки

Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать…
                А.П. Чехов, Рассказ «Ванька».

                1
 
     Парящий в ясный день под весенним небом северо-западной Владимирщины увидит светло-зелёные пятна лугов, изумрудные острова лесов, жёлтые лоскуты полей в редкой сети просёлочных дорог. Спустившись ниже, он заметит извороты русла реки, водную гладь которой скрывают кроны растущих по берегам высоких деревьев и заросли кустарника. Снизившись ещё, различит крыши сотни изб, рассыпанных вблизи высокого берега. Их пронизывает пара соседствующих улиц, одна из которых заасфальтирована, верхняя половина другой покрыта бетонными плитами, нижняя с середины разветвляется: коротышка левая с глубокими прорехами в рыхлом асфальте петляет к автобусной остановке, грунтовая правая с весны по осень в неглубоких колеях, засыпаемых хозяевами стоящих вдоль неё домов кирпичным боем и строительным мусором, спускается к луговине. На её взгорке по левую руку, в тени вековых деревьев, сельский погост. Обширная топкая низина справа окаймлена дугой открытой просёлочной дороги и крутым берегом реки, прихотливые повороты которой повторяют высокие ивы и берёзовая поросль.
     Центральные дороги посередине связаны короткой щебневой дорогой, упирающейся в белую коробочку приземистого магазина с двумя зарешеченными окнами. Вплотную к его стене прижалась узкая дорожка, ведущая к полудюжине домов слободки. На вершине круто спускающегося к реке обрыва среди кровавого месива битого кирпича возвышаются останки Петропавловской церкви. С массивным  трёхуровневым зданием храма под широким овальным куполом с покосившимся деревянным крестом на маковке соседствует высокая восьмигранная колокольня с двумя ярусами звонниц на четыре стороны света. Местами сохранившаяся известковая штукатурка на их стенах позволяет представить былую белизну храма с очертаниями лебедя, плывущего по-над рекой в направлении её течения. Рядом, в окружении зарослей крапивы, обугленные стены руин двухэтажной больницы чернеют на краю оврага, по дну которого прежде проходила дорога. Здесь запряжённые лошадьми телеги, грузовые автомобили, колёсные и гусеничные трактора спускались к броду, где и местные жители перебирались летом на противоположный берег, не намочив колен. 
     Это наша Жуковка. Знакомый с колясочного детства и дорогой зрелому сердцу клочок земли родного края, величина которого совпадает с окружностью видимого с возвышенности горизонта. Центр Земли. Колыбель. Здесь не в самых завидных условиях жизни формируются характеры детей и складываются судьбы взрослых. Во «вчера» столетней давности в селе были производственные артели, кузница, богатая ярмарочная торговля... 
     Сегодня в нём есть почта, клуб, начальная школа, школа средняя, медпункт, совхозная контора, гараж и мастерская сельскохозяйственной техники, лесопилка, кирпичные пеналы животноводческой фермы под шиферными крышами, молокозавод, и всё это, как и церковь с больницей, существует с дополнением «бывшее». Но для живущих в Жуковке людей всё это – их великое и дорогое настоящее, которое накрепко запоминается сердечным человеком, по чему тоскует душа на чужбине, куда хочется поскорей вернуться из дальней поездки и даже короткой отлучки и которое снится взрослым и детям.

                2
     Шесть только что вынутых из печки продолговатых пирожков с тупыми носиками лежали двумя рядами на бабушкином платке, расстеленном на краю кухонного стола в полосе рассветного солнца. Над ними курился подрагивающий пар, отчего они казались живыми. Мальчик связал углы платка и положил узелок на самый верх поленницы, сложенной вдоль стены дощатого сарая, – повыше, чтобы не достали собаки. Педали велосипеда вращались легко, серая лента тропинки мчалась назад. На песчаной отмели реки играли в догонялки босоногие дети, мама с отцом и школьные учителя...
     Ванька почувствовал на плече лёгкое прикосновение тёплой ладони. Тётя будила школьников. В рассветном полумраке избы плавала её розовая ночнушка. На общей детской кровати в дальнем углу вяло одевались младшие. Брат кинул подушку в сестру. Та отбила её рукой, сражаться не стала, а только показала язык.

- У!.. Третиклашка. 
- Четвероклашка-какашка! 
- Я тебе не дам велосипед.
- Сам возьму!
- Тише вы! Мал`ую разбудите. 

     Ванька поднялся с постели, заглянул в детскую кроватку, укрыл одеялом худые ноги бабушки.

- Да я, Вань, щас встаю.
- Шустрей, мелкота! Опоздаете на автобус.
- И опоздаем!
- И хорошо... 
- Нет, я не хочу опаздывать, мы с девчонками в «Твистер» на переменках играем.

     На кухне тётя постучала по обеденному столу.

- Есть идите.   
- Неа! 
- Надо поесть, чертенята.
- В школе, бабуль, после второго. 
- Ну-ну. Кому пироги пекла! 

     Спустившись по ступеням ветхого крыльца, младшие пошли к калитке, а старший остановился на углу дома, привалился плечом  к стене, достал из кармана куртки сигареты и зажигалку.  Курил, поглядывая из-за угла дома на дорогу.
     Послышался беспокойный крик Кати:

- Ва-ань! «Колобок» е-едет!.. 

     Он не отозвался, только махнул рукой. Когда жёлтый «пазик» межпоселковой школы скрылся за соседними домами, вернулся к крыльцу, сунул недокуренную сигарету в консервную банку с измятыми окурками и поспешил в дом. Тётя встретила его вопрошающим взглядом. Он отмахнулся. Подойдя к кухонному столу, выдвинул из-под него картонную коробку. В ней попискивали короткохвостые комочки двухнедельных котят. Вчера кто-то поставил коробку с пушистыми несмышлёнышами перед их палисадником. Ванька согрел на газовой плите молоко и стал кормить подкидышей из носика медицинского шприца. Бабушка, отрезала два ломтя серого хлеба, подвинула сковороду с картошкой, положила алюминиевую ложку.   

- Сам поешь. На шкварках жарила, с луком. Как ты любишь.
- Угу.

     Докормив последнего малыша, Ванька сел за стол.

- Это, наверно, этих, дашников. Их кошка пузатая ходила. Легко избавились. И рады, небось. Москвичи!.. Надо было тащить в дом!
- Это Вадька. Мне ничего не сказал. 
- Никому не сказал! Молодо-зелено… И куда нам такую ораву?
- Может, возьмёт кто.
- Всех не возьмут. Поди утопи в речке… Пока маленькие.
- Ты что!?
- А что!? Не то я нынче сама в ведро суну.
- Ты же, ба, не живодёрка.
- Все не живодёры. Они тут в каждом доме в полгода раз котятся, а то чаще. Кабы их всех оставляли, что б в нашей Жуковке было! Испокон веку топить их и за грех не считали. Чай что ли будешь?
- Не. 
- Сама-то кошка своих деток не бросит. Может, под колёса угодила или от болезни какой околела. Собаки тоже могли… и наши хулиганы. Всяко бывает. И среди людей матери не по времени умирают. Эх, горе. Сироты!
- Ба, я пошёл!   
- Доел бы!
- После!
- Чего не в школе?
- Да ну её!
- Куртку надень, свежо на улице.

                3
     В селе было безлюдно и тихо. Пахло печным берёзовым дымом. Утреннее солнце начала мая ощутимо припекало. Ванька повернул направо и прошёлся до края села. Перед мостом через овраг свернул на соседнюю улицу, мощенную бетонными плитами. На углу старинного двухэтажного здания из красного кирпича остановился, всмотрелся в окна, косо глянул на дверь школьного подъезда с висящим на ней замком. Шумно вздохнул, плюнул и пошёл дальше. Бетонка вывела его на центральную площадь. Под окнами магазина, сидя на цветочной клумбе из большой тракторной шины, дежурил Кот.

- Здоров, Лёх!

     Лёха подал руку.

- Бля, никто не идёт! Дрыхнут. 
- Рано ещё. Восьми нет... Без десяти тока.   
- Покурим пока. Есть сигареты?
- Держи.

     С минуту, молча, курили.   
 
- Эх, мы вчера с Моряком и дали!
- А он где?
- Спит, если не здесь. А я уж в пять встал. Кал-ган ё боли-ит!
- Я-асно дело!
- Во, Светка идёт открывать! Здоров, Свет!
- Здорово, пьянь!
- Чё пьянь-то?
- А то нет. С ночи, наверно, сидишь. Клумбу задницей нагрел – сейчас цветы полезут. 
- Да ладно!.. А тебе подарю!
- Под запись не дам. У нас сегодня ревизия.   
- Ну ё-о, а!?.

     Продавщица выдернула из дверных проушин дужку массивного навесного замка, зашла в магазин.

- Деньги есть?..
- Держи.
- Пять сот!? Бога-атенький Буратино!
- Лёх, возьми полуторку пива. Мне не дадут.
- Мне чё будет? 
- Возьми две. Одну выпьем вместе.

     Лёха бросил окурок в сторону мусорного ведра, облизнул угол губы с прилипшим клочком фильтра, харкнул себе под ноги.   

- Ща. 
- Стаканчики возьми!

     У дверей котельной магазина Лёха наполнил один из пластиковых стаканчиков, которые перед ним держал Ванька, кивнул в сторону развалин храма.

- Ну чё, помолимся?

     Не дожидаясь ответа, припал к горлышку полуторки и запрокинул голову. Свет утреннего солнца ударил в глаза, он зажмурился и, не отрываясь от бутыли, повернулся к храму спиной. Морщась, Ванька выцедил горьковатую жидкость, кинул оба стаканчика в картонную коробку с мусором. 

- Ладно, Лёх, я пошёл.

     Кот выдернул голову из плеч, отдышался. Не поворачиваясь к Ваньке, снова воткнул обслюнявленное горлышко в рот, поднял дно бутыли и вяло отмахнулся свободной рукой.
 
                4
     Ванька дошёл до храмовых развалин, спустился по крутой тропинке к реке. Присел на корточки, достал из куртки пиво, сделал несколько глотков. От нечего делать стал рассматривать остатки церкви. Снизу широкая покатость крыши стоящего на высоком берегу реки могучего шестигранника колокольни казалась плечами великана, поддерживающего небо. С этой величественностью не вязались только серые доски маковки на месте отвалившихся листов проржавевшего кровельного железа. Голая верхушка росшей у её основания молодой берёзы трепетала на ветру в соседстве с мрачными обломками деревянного креста.   

- А рядом с… мамой ёлка.    

     Ванька встал, сунул бутыль во внутренний карман куртки, поднялся по крутому берегу на приречную улицу села. Сквозным проходом между хозяйскими заборами и пустырями картофельных участков вышел к асфальтовой дороге и повернул направо.
Узкая шоссейка шла под уклон к краю села, поднималась за болотистой низинкой на взгорок и краем кладбища уходила по крутой дуге вправо к реке. На обочине перед мостом Ванька заметил тёмно-серую «Калину». Её хозяин был знаком ему с мальчишеских лет. Летом он частенько вертелся среди взрослых парней у магазина, а зимой сидел на скамейке внутри. Юрий Константинович приезжал в жуковский магазин за продуктами. Увидев Ваньку, он всякий раз приветливо обращался к нему:   
- Здравствуй, Ваня. Ну что, – мороженое есть будем?

     Мальчишка не отвечал, но и Юрий Константинович не дожидался его согласия. В один из таких дней он услышал разговор продавщиц, что раньше тот учил в Москве учителей, а теперь живёт в соседнем Мышилине.   

     Ванька свернул на кладбищенскую тропинку, у первых оград повернул направо, пошёл между могильных оград. Подойдя к крайней могиле, остановился против креста с фотографией красивой молодой женщины на жестяном прямоугольнике, с минуту постоял, потом упал на колени. 
- Ма, здравствуй.

     Плечи Ваньки дрогнули. Деревья, надгробья, венки стеклись в дрожащую акварель. Он не вытирал неподвластно струящиеся слёзы. 

- Ма!..

     Он плакал, содрогаясь всем телом и временами всхлипывая. Порывался подавить дрожь, но постепенно она унялась сама, вместе с изливавшимися слезами и медленно отпускавшим приливом горя. Вытерев ладонями щёки, он достал пачку сигарет, снял с неё прозрачную плёнку, сплющил в ладонях, положил под крест. Достал две сигареты, одну прикурил, а другую положил на плёнку. Крупная складка плёнки под табачным кончиком сигареты ярко блестела, отчего та казалась горящей. Плечи Ваньки  дёрнулись, он отвернулся. С минуту стоял, глубоко и часто дыша.   
     Поднявшись, Ванька сел на скамейку у деревянного некрашеного столика, вплотную стоявшего к густой молоденькой ёлке. Будто чего ожидая, вглядывался в фотографию. Пивная бутыль в кармане мешала придвинуться к столу. Ванька достал её и поставил под скамейку.   
- Ты, ма, не бойся: я как отец пить не буду. Отвечаю!
- Ва-ня!..

                5
     Ванька вздрогнул, посмотрел в сторону голоса. На центральной тропинке стоял Юрий Константинович и махал ему рукой. 

- Иду, слышу голос. Здравствуй, милок! 
- Здрасьте.
- Проведать пришёл? Не буду мешать. Ты потом подойдёшь? Поговорить хотелось.
- Ла-адно. 
- Машина у моста.
- Я видел.

     Когда Ванька садился в машину, в ногах звякнули бутылки.

- Ох… Забыл про пакет. Пиво купил. Давай мне его… Переставлю на заднее сиденье. А то, может, будешь?.. Шучу-шучу.   
- У меня своё есть. Во.
- А-а…   
- «Клинское». Алкоголь четыре и шесть!   
- Напиток настоящих мужчин?

     Ванька молча отвинтил крышку, сделал глоток.   

- Тяжело?.. т`ак сюда приходить...
- По трезвяку?.. А у Вас курить можно?
- Н-н-н… Кури!
-Угу.
- Потом… Проветрится, постепенно. Только, ты знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем…
- Окно, да... откроем?
- Там под рукой кнопка… Вниз… Ага.
- Свобо-ода!
- Много не открывай. 
- А Вы пиво будете?
- Не знаю, пригубил бы я в другой обстановке, но сейчас нет. За рулём.
- А нет гаишников.
- Выпью – будут. На глазах из земли вырастут, как грибы.
- В школе сказали, дождевики так быстро растут. 
- Ли-ко-п`ер-дон.
- А?..
- Гриб-дождевик – «ликопе`рдон»   по-научному.   
- Лика... пердон! Ваще...
- На латыни.
- А Вы учителем были?
- В свободные от занятий в институте дни. 
- Ясно…
- Году в девяносто шестом повёз я на своих «Жигулях»...   
- У Вас «Копейка» была?
- В общем, да. Двадцать один тринадцать. Без «клыков» которая.
- Знаю. У дома Серёги такая стоит. Раскиданная.   
- Напротив колодца? Видел. Да, такая, только рубинового цвета. Так вот. Отец собирался баню ставить, попросил меня свозить лесника осины поровней выбрать. Заехал за ним в Кудиново, а с ним то ли родственник, то ли приятель ещё увязался. Где-то под Малининым отметили осины, а на обратном пути лесник этот попросился за руль. Трудно не уступить капризу служащего, когда зависишь от него. А он понимает, что ты у него в руках. Въезжаем в Жуковку, он просит заскочить в магазин. Подъезжаем, а тут, на моё счастье, – гаишники.
- Оп-па!
- Меня лишили прав за передачу управления автомобилем лицу, не имеющему водительского удостоверения и к тому же находящемуся в состоянии алкогольного опьянения. 

     Ванька закрыл бутылку, поставил её между ног.

- Закон подлости.
- Непостижимый механизм неотвратимого стечения внешне несвязанных событий и обстоятельств.
- Круто!
- По нему не было видно, что выпивши.
- Профи.
- И что прав не имеет, тоже не предупредил, поганец. Сказали, недавно умер. Царствие ему..! Спросить мне в голову не пришло: тут двадцать лет ГАИ никто не видел, а в тот день их в рейд по деревням начальство отправило: накануне произошло ДТП   из-за пьяного водителя автобуса. Полгода в город-из города я в автобусе трясся, потом морока пересдачи правил дорожного движения и вождения.
- Сразу сдали?
- Если бы! ПДД,   да, сразу, а на вождение пришлось два раза в Москву ехать. Первый раз что вышло? Проехал по экзаменационному маршруту без замечаний, а в конце инструктор попросил меня остановиться. Я человек доверчивый, гражданин законопослушный: как работника ГАИ не послушать? 
- «Ты начальник – я дурак». 
- Да. А остановку на Т-образном перекрёстке Правила запрещают. И я это хорошо знал.   
- Подловил гаишник?   
- Поймал, да. Так что, не обижайся, Иван, воздержусь от повторения той истории. Память уже не та и нервы ни к чёрту: могу не осилить пересдачу, да и жалко тратить время и силы на возвращение того, что уже имею. Не по годам глупость.
- Построили баню?
- Из ёлки. Зря деньги тому леснику заплатили. Стволы осины ровными кажутся, пока деревья на корню, а кору сдерёшь – что пьяный на коньках катался. И прав я напрасно лишился.      
- Жалко, да. 
- Я, Ваня, не ханжа.
- Ха-а... нжа?
- Хан-жа. Кто других ругает, а сам делает то же. До школы я рос в деревне у деда с бабкой, потом на летние каникулы из города приезжал. Пацаном ещё узнал вкус спиртного. Браги кто-нибудь из деревенских мальчишек по-тихому отольёт дома из молочного бидона, и мы за деревню, в шалаш, – пить её из стеклянной банки, по кругу. А как-то раз летом еду из Жуковки на велосипеде, лет четырнадцать мне было, вижу муж с женой, наши деревенские, тяжёлые сетки с ржаным хлебом несут. Хлеб тогда не каждый день в магазин привозили, набирали его по многу, на неделю вперёд. Предложил довези сетки, а они, в доброте сердечной, за любезность мою протягивают мне бутылку тёмно-зелёного стекла. Водка, «Горный дубняк», помню. Хлебнул из горлышка и закашлялся. Они мне в руку печеньку – закусить, а я – какое там! – горло горит, кашляю без остановки, слёзы глаза заволокли!.. Не то что есть – говорить не могу… И стыдно – оплошал парень перед взрослыми! Так, кашляя, и ехал до деревни все два километра. 
- Из горлышка, тёплую?.. Это да!
 
     Юрий Константинович вынул из дверной ниши аккуратно сложенную чистую тряпку, протёр запотевшее лобовое стекло.

- Что подростки выпивают – не секрет. Это великая тайна только для не знающих жизни городских  чистюлек. Как поживаешь, Ваня?
- Нормально.
- Кто в доме: бабушка?..
- Бабушка, тётка.
- Как они к тебе относятся? Кричат на тебя, матерятся?
- Не, не матерятся, нормально общаемся. Когда… Так, ну, бывает, выпивают когда. Ругань постоянно бывает такая.
- Бабушку как зовут?
- Таня. Татьяна Ивановна.
- А Тётю?
- Надя. Михална.
- Во-о-т. Ты говоришь «Баб Тань, хватит пить». Ты так говоришь?
- Нет. Я: «Ба». Просто «Ба». Я говорю: «Ба, может, хватит уже?» Если они уже, бывает, по два – по три дня. Просыпаюсь – всё: уже сидят у нас пол-деревни алкашей.
- С пенсии?
- Ну, да, да, да.
- Пол-деревни? То есть, все пьющие.
- Ну, которые выпивают.
- То есть, уже ночью сидели, с вечера, наверно.
- Вот. И я говорю: «Всё, расходимся». Нет. Они… которые там мужики побольше, начинают чего-то, на меня, против. Бывают конфликты, да, до драк доходит.
- То есть, тебя что – толкают, пинают? Не бьют же?
- Не. Бывает – драться выходим на улицу.
- Ты?.. С кем?
- Постарше. Я просто говорю: если вы сейчас отсюда не уйдёте, я буду всех подряд метелить.
- Угу.
- Они говорят: ну, попробуй.
- Я говорю: пойдём на улицу выйдем: здесь ребёнок. Выходим на улицу, там уже разбираемся.
- И драки бывают?
- Бывают драки. Я сказал просто один раз: если кто у меня будет дома, я возьму бейсбольную биту и буду ломать просто голову всем, кто будет у меня дома выпивать, что-то такое, либо. Ну, вот щас с того момента вообще дома почти никого нет.
- Да? А тебе не грозят… ничего там?..
- Да нет. Какой грозят? Мы одной деревней. Да и пускай встретят. Они пьют каждый день. А я чего – один раз в месяц. Чего мне это? Вообще спортом занимался.
- Ты один раз в месяц чего: пива, да?
- Я водку вообще… Меня… Только нюхать начинаю, – тошнит. Спортом занимался вот тут, месяц где-то.
- Дома? Вот здесь, в деревне?
- Да. Мне брат дал от своего дома… Вот он, тока с тюрьмы приехал… Пять лет сидел там… Вот, приехал.  Он там, все пять лет занимался спортом. Бросил курить, пить. Начал читать книжки, спортом заниматься.
- Молодец! А что его к этому подтолкнуло, интересно?
- Ну, не знаю… Он сказал, там заняться больше нечем. Или ты там сопьёшься-скуришься, или ты будешь спортом заниматься и выйдешь оттуда нормальным. Вот он пришёл такой здоровый. Я его пять лет не видел. Я так-то его не помню… Зашёл домой… А он это… Приехал… Пр`осто так. Я его не ждал даже, я не думал, то что он приедет.
- Он сюда приехал, да?
- Да, сюда сразу. Прямой наводкой. Потому что у него дом здесь.
- Он пять лет здесь не был?
- Пять лет не был. Я захожу просто… Там… Друзья сидят. Я захожу просто, здороваться начинаю со всеми. Смотрю – какой-то пацан сидит незнакомый. Я вижу, вот, боковым зрением, потому что незнакомый человек. Здороваюсь – брат мой сидит! Он говорит: «Кто тебя здесь обидел?» Сразу. «Кто, – говорит, – на тебя плохо посмотрел?» Говорю: не, всё нормально. Во. Приехал, дал ключи мне от своего дома. У него там, можно сказать, спортзал. Такой домик, небольшой. Там – груши, штанга. Тренажёрка даже есть, пресс качать. И там я, где-то месяц, может, где-то, с Саней Ионовым, вместе занимались там. Потом уже всё, успокоились. Тепло стало, мы всё. Перестали. Бегали. По вечерам. Токо вечером, и всё.
- А что бы ты брату рассказал о своей жизни? Или ты стесняешься ему рассказывать… откровенно говорить, или кому?
- Откровенно я вообще, можно сказать, я ничего не говорю. Чисто вообще, даже бабушке.
- А… Девушка у тебя есть?
- Нету. Чисто я только в уме … Зачем откровенность? Так… могу…
- А вот да, в уме, с кем-то разговариваешь? С человеком… который вдруг появился бы в твоей жизни и попросил: «Расскажи о себе».
-  Ну, появилась бы сейчас у меня мать, тогда бы я всё рассказал.
- А что, извини?
- Я бы много ей рассказал, очень много. Ну…. Что я могу рассказать? Я хочу отсюда уехать и всё. Больше никого не видеть здесь, вообще никого. Лет через пять только. Просто уехать отсюда, мне это всё надоело уже.
- А вот под «всё»… Что ты имеешь в виду? Ну, вот пьянки дома, да?
- Не, ну они очень редко.
- Редко?
- Редко, да.
- А ты говоришь: «Всё надоело!» Вот под «всё» что ты сюда вкладываешь ещё? Входит ли сюда то, что тут нет какой-то культурной жизни?
- Вот всё окружающее вокруг меня просто – всё надоело! Друзья надоели, все мне надоели. Сначала они так общаются, а потом, какой-нибудь случай, – они по-другому. Вот это вот… Они не друзья просто.
- А друзья другие – это одноклассники, сверстники, одного возраста?
- Нет. Старше меня, наверно, в два раза. Потому что здесь нет таких, моих сверстников. Я общаюсь с теми, кто есть в деревне. По двадцать, по двадцать пять, вот, кто есть.
- То есть, они предают, да?
- Ну да. Бывает такое.
- Ну, то есть, ни на кого положиться нельзя, да?
- Ни… ни на кого. Вот Санёк меня ни разу не предавал. Вообще ни разу никогда. Какая ситуация: мне плохо – он помогает всегда. Ему плохо – я помогаю.
- Понятно… Скажи, пожалуйста… Вот такой вопрос, но он, понятно, что он очень такой… очень личный, да… но тем не менее… Ты… Ты не голодаешь, вообще, а? 
- Нет.
- Деньги-то…
- Нет.
- Если все  деньги уходят на водку, может быть, тебе, случается, и есть-то нечего?..
- Нет, нет. Мне всегда хорошо.
- В этом смысле, да?
- Я сам умею готовить. Я прихожу домой, делаю сам себе.
- Я говорю не о еде, а о деньгах. Когда деньги кончаются, наверно, продуктов в доме не хватает? Я бы...
- Хватает.
- Хватает?
- Всегда хватает.
- То есть, всё-таки бабушка за этим следит?..
- Потому что я у них забираю деньги постоянно.
- А-а… Ты забираешь деньги, да?
- Они покупают и еду. Но, бывает, когда я уже ухожу с утра до вечера гулять, тогда они уже начинают выпивать. Когда меня дома нет, и я не слежу.
- Понятно. 
- Прихожу, смотрю, прям, просто на одного человека посмотрю: глаза косые – всё! Да я просто одеваю куртку, ухожу куда-нит на ночь! Просто ухожу. 
- Угу.
- Потому что вечером всё начинается. Они начинают кричать чего-то такое.
- Ага. Драки бывают у них пьяные?
- Нет.
- Нет?
- Никогда!
- Курят в доме?
- Нет. Они никто у меня в доме не курит. Кроме меня.
- А прихожие… приходящие я имею в виду?
- Приходящие? Я выкидываю на улицу!
- Если курят…
- Просто больше меня в два раза, меньше… Я просто беру и выкидываю на улицу: у меня ребёнок дома потому что. Я хочу её лично даже… сколько мне лет… я  хочу её воспитать по-своему. Чтобы она не была как кто-то, остальной-другой.
- Понятно.
- Щас она пока не понимает, конечно, но… щас будет годик, я её начну воспитывать как-нибудь хотя бы. Начну.
- С годика, да?
- Да, хочу с года начать. Щас ей пока семь месяцев…
- Тёте ты не хочешь доверять вообще..?
- Не, ну почему? Она её мать. Как я могу не доверять ей. У неё ещё двое детей. Она их сама одна воспитала. Она глухо-немая, она их воспитывала сама. Хоть она не слышит, – двоих сразу воспитать!..
- Это Вадик и Катя? Твои двоюродные, да?
- Да.
- Хорошие ребята. Мне Вадик очень симпатичен. Такой энергичный, просто пружина! Он, мне кажется, жизнелюб. Нытиком не станет. 
- Я знаю. Вот видите, она их воспитала одна.
- Молодчина какая!
- Нет, ну не одна она. Бабушка моя тоже воспитывала.
- Угу.
- Я сегодня с ним разговаривал.
- Да?
- Да. Потому что я услышал слушок, они начали воровать, с Сергеевым.   
- Сергеев его одноклассник, нет?
- Нет. Какой! Вадик в третий класс только перешёл.
- А Сергеев… Это кто, – не Алёшка?
- Алёшка.
- Во-т от кого его тащи! Вот от Алёшки его та-щи. Я слышал, он памятники на нашем кладбище громил.
- Я Вадьке сказал: если я увижу, они оба будут в синяках ходить. Просто буду бить, не буду просто жалеть. Я сказал: если милиция один раз тебя поймает, они больше никогда не отстанут, никогда!
- Он на учёте уже будет.
- Он и есть щас на учёте.
- Его официально не поставят, потому что он малолетка… 
- Ну, да, да.
- Но галочку поставят у себя где-то.
- Галочку поставят. Какой-то косяк в деревне – сразу на них.
- Да, да!
- Прям сразу на них. И на меня. Постоянно на меня…
- Вот им нужно будет процент раскрываемости повысить в районе и пришьют, чего они не делали.
- Пришьют. То, что они не делали.
- И не оправдаются.
- У нас в школе пропал ноутбук.
- Я знаю. Телефон пропадал в этом году и ноутбук. 
- Телефон нашли.
- Да, он нашёлся, в тот же день.
- А ноутбук скинули всё на меня.
- На тебя!?
- На меня. Поставили на учёт на полгода.
- Ничего не доказали, а на учёт поставили?
- Ну.
- Преступление века расследовано, дело закрыто, преступники понесли заслуженное наказание, медали получены и обмыты. Хороша «моя милиция»! А почему на тебя э-э...
- Скинули? Я последний в него играл. Но я его не брал! Я сидел в слезах в этой ментовке… И утверждал: я его не брал!
- А ты знаешь того, кто на тебя указал: из школьного руководства... Нина Анатольевна, например, или учительница какая?
- Ну-у… Не знаю. Вот эта вот, кто меня забирал потом, вот она на меня всё скинула. Она сказала: всё это ты!
- Та, кто тебя забирал?
- Э-э, там…
- Полицейская тётя что ли?
- Да.
- Ну нет. Ей же самой кто-то сказал.
- Ей-то, значит, кто-то в школе, мне ничего не говорят. Потому что они боятся потому что я буду так потом творить! Они знают об этом… очень хорошо. Потому что, потому что… Я ходил по школе и узнавал: кто это сказал, то что это я взял?
- Ну и?..
- Все молчат. А что я буду всех подряд бить?
- По школе, у ребят ты спрашивал?
- Да, у своих ребят. Они всегда всё знают, вот. Я у них постоянно информацию беру. Я узнавал: кто его взял? Все молчат. Потому что всё на меня скинули, чего им говорить? Она мне сказала: не найдёшь – на учёт поставим: «Кто взял?» Они мне давали десять дней.
- Это не маленькая, кругленькая такая?..
- Нет. Ну, эту я тоже знаю. Она меня раньше допрашивала даже.
- Тоже, да? Ага.
- В школе только. Вот. А когда меня забрали, вот, это другая совсем. Поехали, говорит, щас и прям щас ты нам его отдашь. Я говорю, давайте поедем, но я не знаю, где он. Она говорит: как ты не знаешь, если ты его взял. А я говорю: а Вы меня за руку поймали, то что я его взял? Уже начал им, как будто просто я его взял, и я им начал по-другому говорить совсем. Допустим, я им говорю, то что это я его взял. Вы меня за руку поймали? Они не имеют права вообще меня забирать. Они приехали, скрутили руки и увезли.
- Руки скрутили тебе?
- В Ларинове тормознули и давай допрашивать меня. Сказали, что…
- В машине, да?
- Да, в «уазике». Двое мужиков было и бабу с собой посадили.
- Ну, запугивали, значит.
- Запугивали, запугивали… Они говорят: щас поедем в больницу, в банку… пописаешь. Типа, я употребляю.
- Наркотики, там, да?… Алкоголь. 
- Не наркотики, а это… Да алкоголь – нет. Это… Анашу. Они говорят… Я говорю: Ну… давайте поедем, давайте поедем. Если, я говорю, вам там сейчас ничего не покажет, вы меня повезёте домой на «Лимузине».
- Кха!
- Я им так и сказал, я говорю… Просто сидят двое… Я говорю: да и чё вы меня запугиваете?.. А он уже орать на меня начинает.
- Во как.
- Говорит: щас выйдем на дорогу, я посмотрю, как ты мне скажешь чего-то.
- Потом что? 
- Он с дубинкой был. Он говорит: давай, выйдем на дорогу. Я говорю: давайте, пойдёмте. Он сразу заднюю начал сдавать. Потому что он знает, потому что… мне ещё вот… четырнадцати не исполнилось… даже в мае этого ещё не было. А щас мне уже четырнадцать, они могут… имеют право на трое суток меня посадить.
- Это да.
- Во-от. Но они не имеют права меня даже пальцем тронуть. Хоть один синяк появится: заявление, и он будет мне платить всю мою жизнь.
- Это бы да, но, знаешь, как у нас делается? «Са-м упал мальчик» и так далее.   
- Ну, да, да.
- И дальше?
- Он меня ударил.
- Ударил?.. Тебя-а?.. Ребёнка!?      
- В грудь.
- Милиционер толкнул?
- Да. Ну не толкнул, он…
- Ударил? Ударил именно?
- Да. Ну не сильно, он потому что знал, то что…
- Он хотел довести тебя до слёз, чтобы…
- А я не плакал, я был в агрессии, и я не плакал…
- Чтобы ты ту же сознался...   
- Он хотел этого, чтобы я, типа, в чём-то признался. И я испугаюсь. Потому что мы сидели в машине, он начал на меня орать. Я вообще вот… во-о-бще не люблю крик. Когда начинают кричать, у меня прям… прям всё поднимается и я тоже начинаю орать. Просто… стены начинаю ломать. И он сидит, просто, на меня орёт, я опустил голову вниз и начинаю как-то себя держать, прям, сильно чтоб просто. Не выдержусь, – и я на него крикну.
- А если, если б ты его ещё, там, толкнул или ударил…
- Тогда бы вообще…
- Они провоцировали тебя.
- Я, я, я… Я не крикнул, я просто грубо ему ответил. Он сказал: «Ты его брал!» Я ему сказал: «Я ничего не брал!» Он говорит: «Пойдём тогда выйдем на улицу». А я чего? Чего мне бояться? Я думал: вот эта, э… которая женщина с нами сидела, может чего скажет? Она сидит, спокойно.
- Не вступилась за тебя? Ну, понятно. Одна компашка. 
- Я говорю: ну пойдём выйдем, чего? Прям к нему на «ты» уже: пойдём выйдем! Он такой: «Ну ты вообще борзый! Пойдём» Выходим на дорогу… Второй выходит, к стене меня приставляет… Остановка в Ларинове… «Чё, ты взял?» Я говорю: «Да не, я ни чё не брал».    
- Он офицер, кто он – сержант?
- Я не знаю, кто он был. Он был…
- Без звёздочек?
- С… с… у него…
- Полоски… лычки?
- Три звёздочки, по-моему, было.
- Три звёздочки, значит…
- Может. Я не знаю, кто это. Может, три. Я не помню, сколько.
- Старший лейтенант, если…
- Может быть. Но он, тот, короче, был такой… 
- А один мужчина был в гражданской одежде, да?
- Один в гражданке был, да, а второй в форме. Вот в форме, маленький такой, похож просто на… какого-то, просто… таджика. Меньше меня ростом! Второй вообще тощий, как спичка. Я больше их, можно сказать, обоих. Ну никак… Ну да, можно сказать, обоих больше. Если один на один в гражданке – просто бы положил их обоих.
- Плюгавенькие такие мильтончики, да? 
- Да-да-да. Он вот так на меня смотрит, говорит: «Ты взял ноутбук?» Я говорю: «Не я». И удар в грудь! Просто мне… Буф-ф! Я к стене отошёл, звёздочки вылетели из глаз у меня… Опять очухиваюсь. А чё? Я, я почти уже…  по стенке начал скатываться на лесенку… и опять поднимаюсь, я говорю: «Ну чё? Продолжай». Он говорит… А у меня уже так слёзы начинают выступать…
- От обиды, да?
- Да, от злости. У меня была вообще… Я говорю: «Продолжайте!» Второй стоит, дубинка в руках,  машет. Он думал просто напу… А они, я знаю, потому что они бы не ударили… Просто стоит, дубинкой вот так по руке бьёт… Я просто стою на него и на него резко прямо на обоих смотрю… Он говорит: «Чего глаза-то метаешь?» Говорю: «Просто метаю, нервы» Он говорит: «Покури». Я, я говорю: «Не, я не курю». Зачем тоже? Они потому что по делам несовершеннолетних.
- Угу. Комиссия или отдел по работе…
- По делам вот этих вот… 
- Несовершеннолетних.
- Вот. И зачем тоже лишные проблемы. «Нет, не курю». А у самого пачка сигарет в кармане. Нет, ну хорошо… Обыскивать… обыскивать…
- Они не имеют права обыскивать.
- Обыскивать… Они вообще меня не имели права из дома забрать.
- Не имели права, без взрослых, без согласия опекуна…   
- Они даже бабушке моей ничего не сказали.   
- Кровь закипает! Су!..
- Они просто сидели, сидели у ме… А я у Саньки сидел на крыльце. Сидим-сидим, просто, мы так сидим, смеёмся, прикалываемся, курим сигаре… Проехал «уазик» какой-то, пролетел. Он говорит: «Вон – менты проехали». Так, шуткой. Я так: «Да ладно, чего ты?» Но так тоже подскочил. Потому что боюсь милицию, тоже так.
- Хороша милиция, коли её люди боятся. 
- Во-от… Я так вот  смотрю: «уазик»… Просто ни… линии, ни чё – обычный «уазик» белый просто проехал. Я такой: да ладно, чего ты? Шутишь, что это менты.
- Машина гражданская?
- Ну машина ме… ну как? Ну я не знаю: ментовская – не ментовская… Просто: белая – чёрная, белая – чёрная… две полосы идут белых… Как?.. Одна полоса большая и б… а остальное чёрное. Обычный «уазик».
- Не написано «Полиция»?
- Ничего вообще не написано на нём.
- Сэ-э!..
- Вот. Они в форме вдвоём сидели. А я не видел, просто проехал кто-то. Я думал, да ладно… «Чего ты – шутишь?» Я говорю: «Были бы менты, написано было бы». Сидим дальше.
- А Санька сразу говорит, -  «Менты», - говорит, сказал?
- А он просто прикольнулся.
- А, прикольнулся?
- Прикольнулся. Он так, смотрел, сидел курил… Пролетели… «А! – вон менты проехали» Мы так, чё то начали, слово за слово на счёт ментов. Вот на счёт ноутбука этого начали, и – тут они проезжают. Слышу: у-у-у! А у УАЗика постоянно такие звуки…
- Я знаю. Тормоза. С визгом.   
- Да. И я такой – выхожу на дорогу: к моему дому подъехал. У меня с… смотрю, прям, нервишки начинают играть. Смотрю, выходят двое в форме, вот… и женщина, и мужик. Один… в гражданке. Смотрю: ко мне прошли. Я так, за угол встал, чтоб меня видно не было. Я говорю: «Ну чё там?..» У него спрашиваю. А он сидит. Говорит: «К тебе!.. пошли». Говорит: «Один в… к бане пошёл, второй в сарай пошёл.   
- Ис… Искать ноутбук?
- Искать меня и ноутбук. Думали, я его дома спрятал. А женщина домой зашла, вот. Они не имели права вообще на участок зайти, без ордена. А… У нас щас такая полиция…
- Такая, да. Ордер должен быть, обязательно.
- Они не видят, просто, грани. Просто. Во-от, он грит…
- Ты это и по другим каким-то случаям уже знаешь, да?
- Ну… д… по рассказам… Много рассказывали. И знакомые у меня есть в полиции.
- И моя память такими рассказами богата.   
- Во-от. У них от прокурора должно быть обязательно, так сказать... Орден.
- Ордер, да.
- Ордер. Вот! 
- Да.
- И он говорит, ко мне идут. Я сижу на крыльце. Я уже знал, то что меня заберут. Потому что… я… подозреваемый, можно так сказать, то что я его взял.
- А почему ты так думал?
- Да потому что я знал, потому что они меня сначала… из… в школе, все… они, вот эти менты, говорили, то что это я его взял.
- А… До этого у тебя с ними беседа уже была, да? 
- Да. Вот была в школе. А потом неделя прошла, вот они приехали. Вот. Или не неделя, три дня как заявление  директор подал…
-  Я и не сомневался, что это Нина Анатольевна... 
- Вот… И… в школе мы побеседовали… И они идут, втроём. И я сижу… звоню сестре быстро, в город. У меня сестра щас, снимает там с парнем… щас жениться тоже должны… с парнем квартиру снимать. Я говорю: «Катюш… Ну щас, говорю, заберут меня: идут менты. Она, такая: «Чё случилось?..» Там, сразу начинает спрашивать. Я говорю: «Я не могу говорить – они идут». Я говорю: «Если сейчас заб… меня заберут в город, но они, говорю, меня долго держать не будут, – я это точно знаю. Отпустят – я к тебе приду.  Если ночью отпустят, автобус уедет, к тебе приду.
- Понял.
- Она говорит: «Приходи по-любому. Ты мне объясни, чего?» Я просто скидываю телефон, убираю в карман. Беззвучный ставлю. Подходят: «Ну чё, Караваев? Поехали прокатимся».
- А они представились, когда к тебе подошли?
- Неа.
- Ну, конечно, – зачем? Боги не должны мальчишке представляться.   
- Я говорю: «Ну давайте поедем» Я сначала сказ… спросил: «Чё такое?» «Щас мы тебе всё объясним». Идём… Ой! – а они мне… вот мы… выходим… на дорогу у дома. Идёт со мной рядом этот маленький чурбан… Вот… Спрашивает: «Ну чё? Пойдём домой зайдём? Ноутбук щас отдашь, чтобы никуда не ехать? Или поедем прокатимся?» Я говорю: «Давайте поедем прокатимся» Потому что, я говорю… Вот!.. Мф-ф-ф!.. Вот меня самое напрягало, то что они выбивали, чтобы я его отдал прям щас!.. А если я его не брал!!? Как я?.. Я не могу ничего им отдать! Я им доказываю, а они говорят: «Ты взял его!» Всё!
- Ты виноват уж тем, что хочется им поскорей раскрыть преступление. 
- Тем более… не брал.
- А почему в школе на тебя кражу свалили? Вот, насколько я... у меня создалось впечатление… Э-м-м… В школе есть и наркоманы откровенные совершенно, так сказать.
- Нету.
- Нету!?
- Нету наркоманов.
- Какие-то ученики, курящие смеси.
- Нет.
- Я от кого-то из ваших учителей слышал, что есть.
- Нету, нету.
- Нету!? Да ну?
- Вообще никого нет. Если б были, я бы знал. Я бы Вам щас сказал.
- Ну-у!..
- Тоже – сдавать там кого-то…
- Чего-то ты… На одном  родительском собрании были учителя, ваша директриса... Сказали: «Мы знаем, кто это, мы знаем их вообще».   
- Я нет.
- Странно.  Ты – не знаешь!... Ты должен бы… в первую очередь знать, конечно.
- Я должен в первую очередь…
- Ты же общаешься со всеми ними, да...
- Я, можно сказать, как там, это… в школе общаюсь со всеми вообще…
- Угу.
- Ко мне хорошо все относятся, пацаны все ко мне…
- Они все в Дальнем живу?
- Не все...
- Но тамошние? А ты, жуковский, им – чужак?
- Мы нормально общаемся все.
- Теперь… История с кражей ноутбука, кажется, проясняется. Главное, что твоя кандидатура устраивала всех.
- Не, ну...   
- Слушай, Вань… Скажи мне вот что… Э-э-м-м-м… Давно у меня невыгодное впечатление от этой школы. Но оно личное. А что думаешь о ней ты? Об учителях… о директрисе… Какие у вас отношения? Как это сказать?.. Они твои друзья, нет?       
- Не.
- Не друзья.
- Не-ет. Ну щас-то уже нормально, но было полгода назад, даже побольше, учитель был один, просто, и меня выносило, и я уходил с уроков. В журнале у меня чисто «эн - эн» было. Потому что…
- Мужчина? Женщина?
- Женщина. Бабушка. Она, по жизни… орала на меня.
- Это кто-о?..
- Лариса Ивановна.
- По алгеб… по математике!?
- Да.
- А-а!
- Знаете, да?
- Я её однажды… Э… Со своей бывшей женой, которая учительствовала у вас, мы ездили на водохранилище, у Василькова. Там такой пикничёк был по поводу дня учителя, что ли, не помню. Вот там была эта Лариса Ивановна. Вот там я её видел. 
- И она постоянно орала. Вот щас она просто знаете… Потому что я к ней вообще на уроки не хожу. Я даже… меня она… говорит: «Щас директора позову!» Она говорит: «Щас директора позову!»
- А в чём конфликт?
- Конфликт?
- Она почему орёт-то? Орала.
- Почему… Во-от. Она постоянно кричала на меня, кричала-кричала на меня. Я… постоянно вот сидел даже в… я даже плакал на уроках. Сидел, терпел. Я не могу…
- Кричала. Из-за чего кричала?
- Не могу решать.
- А!.. Что-то у тебя не получается, что ли?
- Не получается!
- А она… вместо объяснения…
- Она говорит…
- Вместо объяснения она кричала?
- Да. Нет, ну она как-то объясняла, но я не мог понять до конца. Она спрашивала… «Я только что всё объяснила. В учебнике сам всё ищи» И я ищу – не получается никак! Алгебра вот и геометрия вообще… Ну алгебра так… есть. Геометрия – вообще ничего не понимаю! 
- Знаешь, с алгеброй и у меня были проблемы. Когда думаю о школе, сразу вспоминаются уроки алгебры, и душа мрачнеет. До пятого класса я учился на «отлично». А потом перешёл в «середнячки». Однажды, в день рождения,  родители подарили мне великолепный конструктор. Из его крашеных в чёрный цвет металлических пластин с круглыми отверстиями можно было собирать разные механизмы, шестеренчатый редуктор которых приводился в движение электрическим моторчиком на батарейке. 
- Я видел такие в московском «Детском мире».
- Помню даже – собрал строительный башенный кран с подъёмным редуктором. Все уроки я сидел, не шелохнувшись, правильно сложив руки перед собой, глядел в глаза учителям и думал о конструкторе. Послешкольная жизнь была полней и интересней. Классная руководительница говорила про меня моим родителям: «Может учиться, но не хочет». Потом было увлечение гитарой, магнитофоном, песнями Высоцкого, виниловыми пластинками с «Битлами». Но средняя успеваемость не помешала мне позже окончить институт. Школьные оценки с дарованиями человека напрямую не связаны. И в школе мне пришлось поработать. Может, ты что об экономическом кризисе 90-х слышал? 
- По телеку.
- Впрочем, не процветаем мы и сейчас. На преподавательскую зарплату в Москве невозможно было прожить даже мне, бессемейному в то время мужчине. Приходилось совмещать преподавание с работой школьного учителя. И вот, помня о своих школьных годах, я старался быть внимательным к учившимся с тройки на четвёрку, особенно к безнадёжным, чугунным троечникам. В них дремлет творческий потенциал. Немало людей, плохо успевавших в детской школе, позже прославили своё имя. У Пушкина в лицее по математике была твёрдая двойка.
- Да-а?
- Конечно, это не стопроцентная истина: есть и выдающиеся отличники, и никудышные троечники. Но это, скорее, исключение. Отличник, он что? Способен выучить учебный материал «от сих до сих» и потом отбарабанить его у школьной доски. Это очень хороший, но – исполнитель. 
- Ботан.
- Видишь по телевизору выступление успешного человека и оторопь берёт и зависть: «Во – умный!» А у него не ум большой, а память хорошая. Крадёт чужие знания и паразитирует на них. Поэтому я с уважением отношусь к простым труженикам: они честно зарабатывают на жизнь своими мозгами и руками. 
- Как трактористы у нас... строители.    
- В школе я не любил отличников – рыхлых «плохишей» с покатыми плечами. Как правило, они были детками разного начальства. Очень задирали нос. 
- Есть такое, да. Ещё они трусы.
- И предатели. Будущая «интеллигенция». В интернете есть портрет отличника: «Несамостоятельный человек с поверхностным образованием». Из моих одноклассников по детской школе мальчики-отличники едва ли не все бездарно спились. С отличником Мишей Поповским мы жили в соседних подъездах нашей пятиэтажки. Играли вместе – то у него в квартире, то у меня. Крепости средневековые из пластилина строили, рыцарей, пушки делали из корпусов шариковых авторучек, стреляющие стрелами и ядрами. Танки из красной глины лепили, солдатиков. Помню, раскрашивал их перламутрово-зелёной тушью… Воевали… На электрогитаре бренчали… И вот как-то… лет тридцать уже после школы прошло… мне сказали, что Миша допивается до белой горячки. Не верилось. Узнал адрес его нового жительства. Одним летним вечером зашёл навестить. Встретил радостно. Дома добрая мама, умница жена. Женщины закуски нам расставили на белой скатерти большого кухонного стола, сами ушли в комнаты. Выпили с ним по две рюмочки с напёрсток, пошли покурить на улицу. Сидим на лавочке под его окнами, вспоминаем, а он как-то вдруг покраснел, выпучил на меня невидящие масленые глаза и зарычал: «А ты!.. Кто такой!?.»
- Белочка.
- Правду сказали... Ругал себя. Не надо было водку приносить. Проклятая наша традиция. Да и не клеится без неё разговор, если долго не видишься... 
- Си… сижу плачу. Ну это было, конечно, годик назад… Вот. Сижу плачу, плачу, плачу… Она кричит-кричит, кричит-кричит… Я просто встаю! Просто переворачиваю две парты, выхожу из класса. Она говорит: «Щас директора позову!» Я разворачиваюсь, иду обратно в класс: «Зовите! Прям при мне зовите её сюда». Когда я уже просто, я, вот… Директор приходит: «Что случилось!?» Я говорю: «Лариса Ивановна на меня, - говорю, - кричит». Лариса Ивановна говорит: «Да чё ты врёшь! Нахал!» Опять такое начала!
- Ну, она лгать начала тут же, да?
- Начинает вр-р-ать! Я говорю: «Вы только что при мне кричали». Я говорю… Со мной сидит постоянно Миша Денисов. Друг мой. И ещё двое с нами. Мы, четыре человека нас. Я говорю: «Давайте у них спросим. Если, - говорю, - щас, - говорю, - я прав, - я говорю, - Вы мне щас просто… пятёрки поставите в этом журнале». Она говорит: «Давай». Я говорю: «Было такое?» Все говорят: «Было такое. Она орала на него, он вышел из класса».
- Подтвердили все, ага.
- Подтвердили. Все подтвердили. Просто все до одного. Ну, Максим чего-то сомневался, он потому что это…
- Отличник.
- Ботаник.  Ну... учится очень хорошо так. Он чего-то сомневался, сомневался, потом говорит: «Да, было такое». Смотрю: Лариса Ивановна аж пок… побледнела, покраснела там просто. Потому что она не права. Во-от. И…
- Пятёрки поставила?
- Не.
- А директриса что?
- Вот она и говорит: «Потом Ваня, - говорит, - с тобой поговорим». «Ладно». Я захожу к ней, на перемене на большой. Она меня зовёт. Захожу к ней. Сидит… Наталью Михайловну знаете, да?
-  Ну, конечно! Моя однофамилица.   
- Сидит Наталья… Когда Наталья Михална ещё работала. Сидит Наталь Михална, Нина Анатольна, Маргарита Пална… Маргариту Палну знаете, да?
- Угу. Она щас, она щас учит как раз…
- Ну вот да, вашу Дашу, да?
- Она с Вадиком в одном классе. 
- Вот.
- А Наталья Михайловна – крёстная Даши.
- Да?
- Она родственница наша в этом смысле.
- А-а!
- Такая... энергичная.
- Завучем даже она… Просто вообще отлично.
- Ей бы директрисой-то быть, а не этой... 
- Ну. Во-от… Сидит она, Маргарита Павловна и директор. Сидят: «Проходи, садись, как… будь, как дома». Я такой: «Не-е, я постою». Они меня начинают: «Почему ты кричишь на Ларису Ивановну?!» Я говорю: «Потому что она на меня кричит». Я говорю: «А чего – я должен молчать?» Я говорю: «Потому что так не делается». Она г… Они мне говорят-говорят-говорят… Я говорю, просто: «Я, - говорю, - вас не буду слушать. Если, - я говорю, - просто, она голос повышает – я просто разворачиваюсь и ухожу». Они говорят: «Нет, ты так не будешь делать».
- Мнда! Стандарт.
- Я просто им сказал: «Тогда я вообще не буду к ней на уроки ходить». Потому что я… Мне не нужен такой учитель. Нет вообще больше учителей, которые кричат».
- Сколько тебе тогда было лет? Полных.
- Тринадцать. Четырнадцать мне только летом будет.
- Школа должна была взять тебя под свою защиту. Вина не доказана. Школа – мать, ученики – её дети. А она самоустранилась.
- Во-от! Я не… не… не позволяю вообще голос на меня поднимать! Просто… Поднимать на меня голос? А почему я должен как… сидеть и слу-ушать? Нет! Я тоже подниму голос. Она старше меня, да? Ей шисят, там, сколько? Но потому что так не делается. И учителя и – ученики. Так не делается. Я сказал: я буду ей вышибать дверь с ноги, пока она не будет со мной нормально ра… говорить. Без крика, без… тона такого. Они такие: «Нет, нет!» Я говорю: «Вообще не буду тогда ходить к ней на уроки, чтоб не слышать… На все, говорю, буду ходить, к ней не буду ходить. Алгебру, геометрию – не буду. «Будешь!» Я говорю: «Ну, конечно!» Отпускают. Просто… Ну, может, месяцев… полгода где-то, может… я не… вообще не ходил к ней на уроки. Вообще – ноль! Она выходит, я… я сижу прямо возле её класса на подоконнике, играю в телефон… «Зайди в класс!» «Я не пойду». «Зайди в класс». Ну вот щас я к ней начал ходить, просто, чисто… Я вот… Контрольные работы… Я чисто хожу на контрольные работы. Я на уроки не хожу. Контрольные работы. Сижу… А я говорю: «Дайте мне учебник, хотя бы тему…  хотя бы быстренько пробежаться. Она говорит: «На». Вначале нормально. Начинает орать, - я просто сжимаю листок, сгибаю его –  выкидываю… в мусорку… Сажусь… надеваю наушники, чтобы её не слышать, включаю музыку и сплю. Во-от, и, просто… Там, короче, бор…
- С Ниной Анатольевной у тебя не-е было конфликтов, никогда?
- Были.
- И как? 
- Ну как?.. Э-э ф-ф… Как я… к ней тоже, бывало, на урок не ходил. На уроки.
- Она что ведёт у вас?
- Русский, литературу.
- Ну, конечно. Как я не догадался! Не ходил?
- Во-от, тоже, да, не ходил. Чего-то в де… в школе, по-моему, огнетушитель чего-то… сломали, что ль… 
- На тебя, да?..
- Угу, на меня скинули. Я из-за этого разозлился, потому что я не делал. Я узнал, кто-о. Я просто не стал выдавать его ей… И просто… Я говорю… Я говорю: «Вот если Вы, - говорю, - узнаете… я говорю, ну просто… я потом… Вы будете передо мной извиняться в… всю жизнь. Я просто никогда не приму от Вас извинений! Потому что Вы первым делом: я виноват! И если я не хожу на уроки, почему я виноват? Они говорят: «Ты всё чудишь!» Я говорю: «Ладно… ладно». Не ходил к ней на уроки. Она уже начала… она вообще никогда не кричит, никогда не кричит. Хоть чего-то я сижу даже, ничего не делаю.   
- Тихо, тихо говорит всегда, да?
- Она всегда да, спокойно со мной говорит. Она знает даже то, что… матери у меня нет, то что я могу… очень сильно… злым быть. Во-от.
- Тебе  ещё… как говорят… э-м-м-м-м… «списывают» на тебя чужие грехи потому, что, как бы… отец за тебя не заступится, мать за тебя не попросит? 
- Может быть. Не знаю.
- Кто-то ещё… э-э… привлекает такое же большое внимание из учеников… и-и-и… вот, ну… той же самой Ларисы Ивановны… или… 
- Мой одноклассник.
- Одноклассник... Твой, да?
- Да. Вот мы вдвоём.
- Ну, безвинно тоже, да?
- Ну да.
- Ну, значит, она и с другими… С другими тоже грубо себя ведёт, раз с тобой…
- Ну с другими – да. Они все другие вот, кроме и… Они молчат! Они просто молчат.
- Да, да. Это ведущий признак... демократического большинства.
- Они молчат. Сколько раз вот… У них дверь приоткрыта… Я стою, просто… Так, там восьмой класс, старше меня на год… Я просто стою, смотрю, там, с девчонкой, так, Славой… этими… на пальцах, так, переговариваемся, там… Пойдём, выйдем, прогуляемся по школе, пойдёшь обратно, там… И, просто, слышу, как она орёт… Я просто так, глазком… У неё аж лицо красное! Она начинает так орать! Во-от. А все просто голову вниз, сидят… и писать начинают. Я не знаю, как они, просто, терпят.
- Чувство собственного достоинства хромает. Или хитрят. Ты-то прямой.
- А бывает, она там… с хорошим настроением придёт, мы даже с ней посидим посмеёмся.
- Да ну?
- Во-от. А вообще так-то… Не-ет. Не было с Ниной Анатольевной. Даже с Ириной Валентиновной… Вашей… были случаи…. То, что мы… сталкивались.
- Сильно?
- Ругань… ругань была у нас…
- Та-ак.   
- Тоже. Я не мог никак вообще английский, когда первый год пришли мы. Я учил пять лет немецкий… 
- Во как! И...
- Резко английский!
- Ну да. Детям-то всё равно. Главное – штат укомплектован.    
- А меня прям на первый урок – английский! Я прихожу… «Не могу!»
- Да понимаю.
- Не могу: я читаю по-немецки. Во-от. Ирина Валентиновна говорит… Она, она вот, вообще вот, Ирина Валентиновна вот  вообще никогда не кричала на меня. Вообще никогда! Хоть даже я злой сижу, она просто подходит: «Успокойся. Просто читай, как можешь. Просто читай, как можешь». Я читаю-читаю… У самого не получается, я уже сам начинаю агрессивничать. Потому что она… тоже… исправляет меня… А мне… Я просто хочу са-ам как-то сделать. Она исправляет, там… слово не слышишь, а она поправляет меня. И вот тоже были случаи… такие.
- Неудачи сбивают тебя. Правильно понимаю?
- А? 
- Ты… Вообще не любишь неудачи.
- Вообще не люблю. Я хочу просто, чтоб по-своему у меня всегда было…
- По справедливости.
- Справедливости, да.
- Вань… Ты-ы-ы… вижу, посещаешь могилу матери. 
- Нет! Не хочу даже. Просто не хочу. Я посещаю токо, когда мне особо плохо… я к ней всегда хожу. Просто сажусь возле могилы и сижу плачу. Просто сижу и плачу. Часик, полтора я там сижу, то есть… Просто в слезах сижу эти… полтора часа… Смотрю на фотографию, вижу своё лицо… там… Мы можем с Вами прям щас туда съездить или сходить, посмотреть…
- Надо, да.   
- Просто так я… просто боюсь ходить, то что я просто хочу лечь рядом… просто… и уйти к ним, просто. Просто так –  никогда. Если я даже просто на трезвую голову утром встану, просто… никаких случаев, ничего… просто проснусь, поем, попью и пойду на кладбище – такого не бывает у меня. Зачем просто так к ним ходить?!
- Ты сказал «особо плохо».
- Особо плохо просто. И они мне всегда помогают, не знаю, почему. Может, кто-то есть, но…
- Есть, есть, есть! 
- Я постоянно о боге думаю. Я верю в бога. Дед Мороз да? Дед Мороз – это не то. А вот бог... Это есть, да. Очень есть. Он меня много раз спасал. Я чуть не умирал. Я чуть не умирал! Я всегда верил в бога.
- И есть э-э-э… то существо, которое тебя… хранит, тебе помогает.
- Я знаю.
- Это точно есть. У каждого человека.
- Это мать моя. Вот она меня хранит и помогает.
- Несомненно…
- И помогает.
- Конечно… Да… Усопшие живущему человеку помогают…
- Я её не помню вообще. 
- Не помнишь?
- Вообще не помню!
- Сколько тебе было, когда её не стало?
- Три.
- Три года!? 
- Да. 
- А отчего она умерла, извини, если?...
- От рака крови.
- Ой, бо-оже мой!..
- Рак крови. Вот. Вот прихожу, там… если бабушка пьёт, да?... прям в слезах бегу до этого кладбища, прибегаю, прошу у неё: как-нибудь сделай, чтобы они бросили пить как-нибудь… Хотя бы на время… чёнь… такое у неё прошу… И… Вы прикиньте, просто… на следующий день…  просыпаюсь – никто не пьёт! 
- Ты с матерью говоришь, это самое… и… и на следующий день уже в доме…
- На следующий день…
- Полный трезвяк, да?
- Неа, они на следующий день пьют по полстопке… Всё… Чтобы только отходяк был.
- А-а!.. Понятно.
- Они не напиваются сразу. Есть бутылка водки, – они её тянут на два дня, может. Просто по полстопки выпили д… и начинают мыть посуду, чё-то делать - чё-то делать, делать… А когда они пьют, я не всегда всё делаю. Вот щас они мне говорят – иди за водой… Я говорою: вы пьёте – вы идите. Будете трезвыми – я буду работать.
- Да… Вань, скажи, пожалуйста, а как тебе удаётся-а-а… ну щас… Как тебе удаётся деньги-то у них забирать? Могут ведь и не отдавать деньги, понимаешь, в чём дело…
- Ну могут… Но… отдают.
- Отдают, да? То есть, э-э…
- «Как отдают»?.. Я сам забираю.
- Сам забираешь? Вот я и хочу…
- Ну просто подхожу, в карман заха… Просто, прям, стоят… разговаривают, вот они вдвоём – тётя и бабушка… Просто подхожу…  Прям у бабушки в карман одной рукой и у тёти, просто, беру деньги, складываю, иду на улицу, а они ору-ут!.. Я просто их куда-нибудь прячу… когда у них начинается отходняк… ну возьму оттуда пару тыщь, это в любом случае… И еду к сестре… Постоянно вот: бабушка получает вот… Я щас должен паспорт получить. Я поеду завтра документы сдавать, на паспорт. Во-от. Я ща получу паспорт и-и-и… поеду в город… и сн… и буду снимать лично деньги. Потому что опекунство это, вот… нет матери, нет отца – опекун… бабушка. 
- Уже с… сам уже сможешь снимать деньги…
- Но в присутствии бабушки.
- Понятно.
- Но у бабушки есть своя пенсия.
- Ну да, по старости.
- То что у неё нет дочери…
- По уходу…
- Умерла моя мама… Во-от, и она, там… вообще… скока у неё сейчас детей… Витя, Надя, Вера вот… Трое детей… Во-от… Нет!.. У неё, это, ещё операция была, она инвалид… Рак вырезали ей.
- Какого-то органа, да?
- Рак груди.
- Ой!.. это ужа… страшная болезнь!   
- У неё щас с глазами начинается, она говорит, просто…
- Катаракта, наверное.
- Очки не помогают уже.
- Да, да, да, да, да, я знаю, у моей матери…
- Уже… просто она… к телевизору вот так подходит. Вот телевизор, вот она прям вот так подходит… не видит… 
- Ей операцию нужно делать.
- В очках даже не видит. А!.. Она говорит: этот глаз видит, а этот не видит.
- А ты любишь бабушку?
- Очень! Потому что она одна. Мать умерла и… кто ещё? Если щас, тьфу-тьфу-тьфу, она умрёт, – всё! Меня в детский дом заберут, если до восемнадцати… она не доживёт, когда мне восемнадцать будет.
- Ц..! Да-а…
- Меня заберут в детский дом. А я… я… я сказал: я убегу, просто. Ток, если бабушка умирает, я просто ухожу! В лес… Просто ухожу, и..! Или яму се рою, или, просто… Просто буду скрываться, я сказал! Выкину свой телефон, чтоб меня вообще! нигде не нашли!.. До восемнадцати лет я буду прятаться!.. Пока мне-е восемнадцать исполнится… Они близко ко мне не подойдут!.. Они приехали ко мне… Я приезжаю со школы… Захожу домой: целый дом вот этих!.. Вот там менты… ещё несколько человек, опекунствуют тока…   
-  Следят – как бы мальчик счастливым не стал. Да, мало приятного. А что же твой отец?
- Да он…
- Я, между нами говоря, твоего отца не… видеть не могу!
- Я тоже…
- …прости.
- …его ненавижу.
- Знаешь, почему?... По-то-му!.. Что-о!... Эм… по буквально какому-то, ну… по личному мотиву, понимаешь. Он мне ничего плохого не сделал, кроме того, что, там… он меня постоянно донимает, как ни приеду в магазин: «Дядь Юр, дай полтинник… Дай двадцать рублей, подыхаю…» Мне это!.. Ну!.. Вот!.. та-а-ак уже!..   
- Да-да-да, я Вас понимаю.
- Он думает, я жадный. А тебе я скажу, почему не даю ему деньги: я не хочу, чтобы он ещё и с моей помощью…   
- Спивался.
- Да-да-да... умер от водки.  Понимаешь? На него похмельного смотреть страшно: веки пельменями – глаз не видно, лицо раздутое, красное, будто его сварили.  Это раз!
- Никогда не давайте. Вот на счёт Чеши? Чеши – да.
- Чеша – это кто?
- Теренин. 
- Понятно.
- Чеше – да. Всегда можно. Потому что он попьё-попьёт-попьёт – всё! Тормозится!
- Стержень в нём есть. И вот… Смешно! Твой отец спрашивает у меня немного: десять, ну… тридцать рублей. Чеша никогда не мелочится. Кха!.. Ха-ха-ха!.. Он: «Дядь Юра! Купи бутылочку…» Понимаешь ли? Ну а бутылочка стоит двести, двести пятьдесят рубликов…
- Ну, да-да-да…
- Иногда, там, и под триста, да?.. И… Хотя это не маленькие, в общем-то, деньги: взять и кому-то отдать… Что они – лишние у меня?   
- Да-да-да.
- Вот мне ему не жалко.  В нём есть, что уважать. И вообще – мужик!   
- Ну да. Чеша? Да. Он вообще!
- Твой отец, извини, спрашивает деньги, а в глазах… Глаза маслятся ласковой просительностью, а на дне их видна злоба: он уже ненавидит тебя – за то, что ты ему откажешь. И мучившее тебя секунду назад колебание «Может, дать?...» исчезает. А Чеша беззлобный. И встречи с ним меня всегда веселят. Потому что, он, подлец, знает точно, что я куплю ему бутылку, когда я ещё сижу в машине… И я знаю. Я только делаю вид, что ни о чём не догадываюсь. У него всегда вид несчастного человека, уверенного в том, что «опять» уйдёт с пустыми руками. И вот такую комедию, не сговариваясь, мы с ним ломаем всякий раз и не один год уже. 
- Ха.
- Не то чтобы  он такой артист, а это я против его искренней беззащитности устоять не могу. Наша немая сцена «Я сейчас подойду, но знаю – не купишь!» – «Я пока даже не предполагаю, зачем ты приближаешься ко мне» комична схожестью с доигрыванием добросовестными актёрами бездарной пьесы, в которой развязка произошла уже в первом акте.
- Вы так смешно рассказываете. 
- Самый весёлый смех горем выдавливается. Он ведь не понимает, почему я с такой лёгкостью деньги ему даю. Да мне жалко его. Одинокий. Ни жены, ни детей. Сиротой живёт. Мой дядька, младший брат отца, дружил с ним. Они и учились в одном классе жуковской школы. Поэтому среди здешних мужиков Теренин мне всех ближе. Отец его трактористом работал, на колёснике, «Белорусе». Работником, кажется, был добросовестным. Да, с водкой дружил. А кто же ею, проклятой, у нас гнушается? Лично для меня непьющий русский мужик вызывает подозрение: есть ли у него душа? Сочувствуют которой и переживают. Только потом уж глубокое уважение, если его трезвость не на дерьмовом характере замешана. Пару раз, пока он был жив, сиживал у него дома – выпивал в его компании. Помню, зимой, досиделся до темноты, вышел на улицу и не соображаю, в какой стороне Мышилино. Так хмель отупил. Не то что много выпил, а поел мало. От баночки кильки в томатном соусе и батона на шестерых голодных мужиков мало что досталось. На столе только сигаретных пачек было много, но «курятина» не еда. Закуску-то мы берём, когда сдачи от покупки поллитровки на четвертинку не хватает. Ужас пробуждения в своём доме был сильным: как я дорогой не замёрз? 
- Бывали случаи.
- С одним механизатором из нашей деревни такое случилось. Давно. На зимней дороге заглох трактор, мороз, пошёл домой... уснул в сугробе.
- Замёрз...
- Всякое в жизни бывает. Поверишь: однажды я сам пил одеколон…
- Вы!.. Одеколон?..
- В ноябре семьдесят третьего я был призван на срочную службу в Военно-Морском Флоте. По отбору был направлен в учебный отряд воинской части в белорусском Пинске учиться на радиотелеграфиста. На первом этаже трёхэтажного корпуса находился просторный жилой кубрик площадью, так... в четыре школьных спортзала. С одной стороны от длинного ряда квадратных колонн коридор с полусотню метров, с другой сотня двухъярусных железных кроватей для рядового и старшинского состава. И вот – 31 декабря! Все по гражданской привычке оживлены праздничной датой, ожиданием торжества. Но день прошёл обыкновенно, а в 10 вечера, как в будни, построение, перекличка и «Р`ота-а-а, `ат-бо-о-й!». Мы рассыпались по рядам и секциям кроватей. Свет гаснет, помещение заливает лунный полумрак синих плафонов ночного освещения. Обыкновенно ещё с полчаса слышен скрип пружинных матрасов, стук дверок прикроватных тумбочек, шёпот, смешки, а тут такая тишина, будто все курсанты в одно мгновенье как легли, так сразу и умерли. Никто и не думает засыпать. Ждём: может, чего будет в полночь, когда телевизор старшинской комнаты пробьёт куранты или в баталерке   мичмана выстрелит бутылка шампанского… Так думал каждый, отчего нервные системы страждущих слились, а тела стали единой плотью. Два часа полторы сотни новобранцев лежали огромным пластом приготовленного к праздничному столу студня. И вот, ровно в полночь, загорается верхний свет, звучит «Ротаподъё-ом!» Вскакиваем, одеваемся быстрей, чем по учебной тревоге, выстраиваемся в две идеальные шеренги кремлёвского полка… «Рота! Равня-айсь!.. См`и-р-р-на!!!... Товарищи матросы! От лица командования учебного отряда!.. Поздравляю вас!.. с Новым... тысяча девятьсот... семьдесят четвёртым годом!.. Ура-а!». «Ур-р-р-а!!!-а-а-а-а-а...» «Во-ольна-а. Разойдись. А-атбо-ой!!» Щёлкнули выключатели, жёлтый свет сменился синим. Делать нечего, все – спать. А наш край «вертолётов»   никак не угомонится. Мы, радисты-ЗАСовцы,   «элита флота», тридцать один пацан,  понахальней других были. Зудим ульем:  это..? – всё торжественное празднование Нового года? Веселье состоялось? Ну не-эт! Встали, собрали по тумбочкам почивающих товарищей пузырьки одеколона, с нашими насчитали ровно сто шестьдесят пять штук. Там… «Шипр», «Саша», «Консул», «Тройной», «Цитрусовый», «Русский лес», «Гвоздика», «ТЕТ-А-ТЕТ»… Пошли по форме «трусы-бутсы» в умывальную. Вынули из стоявшего за дверью цинкового ведра верёвочную швабру для мытья палубы...   
- Ха! Швабру!.. 
- Вот, смеётся он!... Так и было. Самому вспоминать смешно. А тогда для нас это был священный обряд, происходивший с торжественностью и воодушевлением посвящения в рыцари ордена тамплиеров. Сменяющимися группами стали сцеживать свою добычу. Полудюжина застывших над десятилитровым «миксером» голых рук в редкой поросли волос казалась сосками вымени самки фантастического животного.
- Ха-ха-ха! Вы скажете!
- Что ты! Цвет нашего «Советского шампанского» получился восхитительный: будто в ведре с молоком художник-пейзажист кисточки отмывал.
- Представляю! На уроках рисования...
- Точно, в баночке. Закуски, на всех, – одна ириска, оставшаяся от родительской посылки. «Золотой ключик». Когда дошла очередь, виночерпий вручил мне наполненный до краёв химическим Cocktailэм пластиковый стаканчик для бритья. Зажмурившись, я выпил его несколькими хлебками. Пока вытирал слёзы, один из непосвященных товарищей заботливо сунул мне в губы до половины обсосанную липкую пластинку... лизнуть, – чтобы угощенье и другим гостям досталось… 
- Ха-ха-ха... Кино.   
- Комедия! Разносчики угощений удаляются к ожидающим у пустеющего ведра, а ты остаёшься один на один со своими сложными желудочно-кишечными конвульсиями, горловыми спазмами и слабой верой в грядущее блаженство…
- Ха-ха-ха. Фу-у-у!.. Вам, прям, надо книжки писать.   
- Всю жизнь помню. Это как у женщин: в их сексуальном опыте – от юности до старости – какой только стыдной истории не было. А у мужчин так – с выпивкой. И это не значит, что в первом случае женщина «ядь» последняя, а во втором мужчина законченный «янь». Вникнуть надо в ситуацию каждого выпивающего, и только тогда будет право… Может быть… Да и то… Тяжко человеку живётся и не только в России.  Как-то в Москве по дороге с работы домой зашёл в продовольственный магазин-стекляшку. В очереди овощного отдела передо мной две женщины. Подходит к ним пожилой мужчина, робко просит мелочь. По его испитому лицу и сильно помятому серому плащу было понятно, что не на еду. Одна сразу гневно погнала его, а другая говорит ей: «Да дай ты ему: может, он выпьет – забудет, что живёт!» 
- Дали?
- Кто из них – не помню. Я выпивающих людей огульно не презираю. В какие только тяжёлые условия жизнь человека не ставит. Сломаться, устать – легко. Несколько лет назад пошёл я за мёдом в деревню Оцеп. Высказав супруге пасечника своё удивление по поводу запущенности соседнего участка, узнал, что тот принадлежит супружеской паре одиноких пенсионеров, а дачное население поголовно осуждает их за тихое пьянство. Думаю, осуждение выросло на страхе лишиться своего имущества из-за пожара, который, по их мнению, могли устроить эти люди. Шкурники! Их поведение выглядело особенно бесчеловечным, когда выяснилось, что выпивать они начали только когда остались совершенно одни после трагической гибели двоих взрослых детей. Да как же их осуждать можно, людоеды вы эдакие, крокодилы толстокожие! Это вместо понимания, сочувствия, сострадания и помощи! Ведь мать с отцом теперь без дочки и сына сиротами живут, и так до старческой немощи и самой смерти… Чем существовать похоронившему своё единственное дитя? Жизнь становится бессмысленной, когда не для кого, и не нужной… Потому нет у меня добра в сердце, например, к разного рода экстремалам-любителям: они-то легко уберутся на Тот свет, а их одиноким родителям потом жить – как? Непростительная жестокость! И родители, и дети в равной степени должны сознавать взаимную ответственность, дорожить своей жизнью и судьбой друг друга. Отсюда моё негодование на твоего отца. У мужика сын есть, а он!.. Никакого шевеления в его сторону. Как же так можно: за бутылкой сына не видеть! Это уж не человек, я считаю. 
- Ему всё равно.
- Я вот за что его!.. понимаешь ли?! Мне он!.. Вот!.. Противен он мне!.. Понимаешь ли? Я как отец – отца…  его презираю! Родил?.. – Отвечай!         
- Я просто его ненавижу из-за этого… У меня умерла мать, да? Мне было три года. Сказали: отца лишили прав. Родительских. Ему можно было меня взять. К себе. Чтобы он один меня воспитывал.
- Да-а! Конечно! Родители должны… обязаны отвечать за рождённых… своих детей.
- Отвечать, да. Он – отказался. Отказался от меня. Он сказал, то что он не  будет воспитывать меня. И меня могли забрать в детский дом. Но меня взяла бабушка.
- Спасла она тебя.
- И я, просто, ей за всё, просто… Если б  не она, щас бы я был где-нибудь в другом месте, просто в другом. В другом городе, в другом обст… в другой обстановке…
- И вообще не известно... что было бы.
- И вообще не известно, чё было бы со мной, да.
- Скажи, пожалуйста… Э-э-э… Они были вместе, когда мама умерла, они ещё были в браке, да? Или они развелись до этого? 
- Да. Он сидел в тюрьме. Когда она умерла.
- Сидел, когда она умерла?.. Он сидел в тюрьме? А за что?… э-э… «хулиганка» какая-нибудь по пьянке, да?
- Вор.
- По вор… по воровству, да? Поня-а… 
- Он вор по жизни.
- И сейчас, что ли?..
- Не, сейчас нет. Он всё. Он десять лет как не ворует. А так он сидел за… Скока он сидел ходок, три  или четыре, – всё воровство.
- Не знал.
- Хаты бомбил, вот… Дома все…
- В городе?
- … Дачные.
- И он сейчас тоже ведь не работает, да?
- Нет.
- Вот такими, частными, заработками как-то…
- Перебивается, да?.. Ты знаешь, меня испугало его лицо, последний раз… Оно у него как луна, как блин уже, расплылось, опухло всё… И мне его жалко было…
- Столько пить! Столько пить!
- Скажи мне, пожалуйста, очень важно… Какие сейчас отношения с ним?
- Очень хорошие!
- Разговариваете, нет?   
- Разговариваем. Как я могу с ним не разговаривать, – он мой отец.
- Что значит «очень хорошие» отношения? То есть, общаетесь, – всё нормально?
- Даже… ну… ну… «очень» – это можно убрать. Он хороший.
- Хороший, да?
- Хороший, да… Потому что я не могу с ним…
- Я понимаю. Ты к нему домой ходишь? 
- Хожу. Потому что там бабушка моя. Я не то что к нему хожу, но…
- А к бабушке.
- Когда даже бабушки нет, я к нему вечером прихожу – телевизор посидеть посмотреть. Он мне разрешает курить. Он разрешает, потомуш… Я ему сказал: «Ты мне никто!» Я на него…  Просто я начал, знаете что? Понимать, то что… Я уже взрослею… чуть-чуть. И то что я уже понимать начал, то что он отказался от меня… я когда это узнал…
- А-а-а!.. Да-да-да!
- Я просто пришёл… закуриваю сигарету. Он грит: «Ты обнаглел?» Я говорю: «Ты кто такой!?» Я говорю: «Ты отказался. Чего хочу, то и творю»
- В принципе, да.   
- Я ему сказал… Я буду курить и пить! – я говорю. А ты будешь смотреть, как я умру. Будешь п… приходить ко мне на похороны. Ну это я так… приговорил. Он говорит: «Слушай! Я тебе сейчас втащу!» Я говорю: «Ну попробуй! Я – тебе!...»
- Ха-ха-ха-ха-ха!
- Он: я здоровей тебя. А я: Ты выше меня и больше, но, – я говорю, – ты мне ничего не сделаешь. Чего хочу, то и творю. Ты от меня отказался. Мне сказали, то что он у… бил мою мать.
- Бил?..
- Убил.
- У неё был рак крови…
- И бил её. 
- Ага. И, в смысле, поэтому…
- Наверно… Я не знаю. Мне сказали: бывает рак крови и вообще вся болезнь, когда нервы… Много нервов!.. испытываешь… Вот. А, наверно, мать сс-с… со мной нервничала, когда я, наверное, я ночью чего-то там…
- Не спала, известно: с младенцами...
- Ещё он! сверху… э-э-э… Может, я… Я не знаю, из-за чего. Сказали, она выпивала, но не так. Выпила, вечером посидела, телевизор с отцом… поговорила… Но она не ходила по деревне, не искала похмелиться… Никогда! Нету? – Нету. Всё! Она будет держаться… Точь в точь – я.
- Ваня!.. Ну, я очень хочу, чтобы ты не пошёл по отцовской линии. 
- Я не пойду!
- Понимаешь ли, в чём дело…
- Не, ну я… Мне просто одного говорят… типа, ты в тюрьму сядешь, по отцовским стопам пойдёшь… Когда он… меня ещё, меня ещё не было… сидел уже в тюрьме.    
-  Ещё до женитьбы?
- С четырнадцати лет. Ой!.. В восемнадцать он первый раз сел. Как только исполнилось, он… он голову человеку передавил на… на «Камазе».
- О, господи!..
- Просто голова отлетела у того человека.
- Бедный! То есть, отец не-е… по воровству он, а…
- Нет. Ну я не знаю! Его чё-т там тоже, но ему, по-моему, я просто точно ничего не знаю.
- Ты ничего этого не уточнял, не выяснял?
- Я так, в словах, помню, потому что.   
- Тогда мы с тобой об этом толковать не можем: ты тогда был маленьким, а я о молодости твоего отца ничего не знаю. Я только сейчас вижу, что он страшно пьёт. Этого-то повторения я и боюсь в твоей судьбе. Ведь если в крови… в предках кто-то есть…
- То будешь таким же. В любом случае. 
- Не-е-ет! Не обязательно.
- Не-ет?
- Нет. И да.
- Как это?
- Унаследованный алкоголизм действительно неизлечим. Представь себе человека, севшего в свой «БээМВэ»...
- Или «Мерседес»!
- Да, и он сам поехал бы, куда хочет. Причём, не соблюдая правил. Так вот, наркоман – это человек...
- Наркоман или алкоголик?
- Алкоголь, табак – те же наркотики. Даже пища становится им за чертой меры.
- Ого!
- В голове наркомана такой «Мерседес». Сдать бы его от греха подальше на свалку, но уж очень он владельцу нравится. Сумевшие «завязать» говорят о себе: «Я – непьющий алкоголик». Это значит, что тяга преследует человека всю жизнь. Врагу не пожелаешь так мучиться. Может, оттого пьющие люди и не желают сопротивляться перед страхом этого состояния. И вот не дай тебе бог делать этот выбор.
- Не дай... да.   
- А тебе, думаю, это и не грозит: ты не наследник родительской крови, мне думается. Ты в состоянии со всем справиться, потому что ты умный: у тебя развитая речь. Говоришь ты легко и складно – только записывай за тобой да неси в издательство.  Много думаешь.
- Когда просыпаюсь утром... или, там, гуляю. 
- По себе сужу. Я родился в городе, но родители, по моему нездоровью, были вынуждены отвезти меня, годовалого, в деревню и оставить на попечении бабушки и деда. Работа в колхозе и хозяйственные дела не оставляли им много времени на меня: чист, сыт и слава богу. Их дети учились, работали. Часто я оставался предоставленным самому себе. Тоже, наверно, много думал. И до этого, когда ещё в городе жил, мать рассказывала: они с отцом усадят меня на подоконнике в комнате частной квартиры и уходят на работу, соседку попросят покормить, возвращаются с работы и дивятся: я сижу себе спокойненько – игрушками занят. Подростком тоже часто один оставался. И никогда не было скучно.
- Мне тоже, ваще!   
- А скука заводится только в пустой голове. Бывает, и пьют со скуки. Э-э-э... Теперь учтём то, что никто не может утверждать, что у твоего отца наследственный алкоголизм. Может, это рядовое пьянство, а у него причин много: неудача, влияние, подражание, привычка, распущенность, апатия, обида и так далее. Нельзя судить о человеке только со стороны, которая тебе видна или понятна. Ужас – что он пережил! Наезд на человека, суд, тюрьма... И поезд жизни – с рельсов под откос. Как правило, защиты, помощи, поддержки нет, но спасаться как-то надо. Стакан водки проблем не решает, но он откладывает их на утро. А утром...
- Стакан. 
- Магазин недалеко. Были бы деньги. А в запертых на зиму домах дачников вещи для продажи найдутся...
- Всегда.
 - Думаю, пьянство в наших деревнях не столько наследственное, сколько подражательное. Трудно быть трезвенником в окружении пьющих. Педагогика – это пример. Даже и хорошо, что ты сердит на отца. Когда родителей обожают, копируют их поведение. Вот если мамаша дымит при своём малыше, борьба с  курением ребёнка в подростковом возрасте будет продолжением её недавней глупости. А бывает обратный эффект: пьянство родителей так отвратительно, что их дети всю жизнь спиртного в рот не берут. Хочется, чтобы с тобой было так же.
- Я хочу. 
- А наследственность штука серьёзная. По себе знаю. Мой дед по материнской линии пил сильно. Доходило до одеколона. Однажды он чего-то украл… курицу что ли у кого… сел в тюрьму и, в общем, та бабушка моя, по матери, от него ушла. Потом у неё была своя жизнь... Другая… И вот я всю жизнь борюсь с тем дедом в себе. Пьянью не стал, но тяга к вину сидит во мне крепко. Я этим наследием мучаюсь, борюсь с ним и рискую жизнью как всадник с необъезженным скакуном: я то на его спине, то под копытами. У меня в домашней аптечке упаковка наркотиков в ампулах одно время лежала, «Трамадол», от лекарств матери остался. Хранил на всякий случай, как сильное обезболивающее. Но я даже рук к нему не протягивал: знал – не выберусь, пропаду. Выкинул, когда лекарства просматривал по сроку годности. Даже ампулы поломал: не дай бог, кто бы на помойке нашёл!   
- Гены.
- Гены, предки – одно и то же. Но это не значит: отец – мать, дед – бабка, прадед – прабабка, прапрадед и так далее. Тебя может тащить по жизни своею животворной или губительной страстью предок, живший тысячи лет назад. Он проявляет себя в твоих поступках и потому присутствует в жизни совершенно реально. Среди наших предков разных веков есть и великие, и ничтожные. Одни из них добрые и помогают нам, другие губят. Через проявление своих страстей, пороков, устремлений, достоинств, дарований они живут в потомках. 
- Во! Тогда... и смерти нет. 
- Нет. Предки живут в потомках. 
- Все?
- До единого. Но если в человеке есть какая-то слабость, значит, есть в нём равная ей сила. И наоборот. Слышал «Что ни талант, то пьяница»?   От человека зависит, чему подчиняться, а что подавлять в себе. Выбор от воли зависит. А выбранное требует трудолюбия. И постоянно – борьба до победы, война на уничтожение! 
- А у меня от отца много есть. Вот охота пить, да? Вот ты, прям, держишься… Ну вот у меня было такое тоже. 
- Вот! И?..
- Я курить бросал. Не курил, наверно, полгода… год. 
- Сила воли есть.
- Ну… Была.
- Щас у меня её вообще нет.
- В том смысле, что «Не хочу бросать курить»?
- Нет. Вот я на днях хотел бро… бросить курить… Просто лежал… К вечеру… Просто, я просто лежу… А я постоянно музыку в наушники воткну – я не могу без музыки уснуть! Просто музыка, я не знаю, вообще не могу без музыки нигде быть. Вот щас, да? Допустим, вы меня отвезёте в город… Я пойду пешком… Просто, да?
- Музыку воткну, да?..
- Просто музыку воткну и мне просто будет всё равно – я буду идти под музыку и слушать, и петь… Во-от… Я просто лежу… Ночью… музыка такая, прям, заиграла такая… я просто лежу и… и даже говорю: «Всё: курить надо бросать! Надо завязывать». Или… потому что… мало ли чего: рак лёгких… я боюсь всякие… этих болезней. Но я почему-то курю и пью. Боюсь, но… как-то вообще… вот я… просыпаюсь и говорю: «Всё: курить не буду! Вообще не буду!» Всё! Сказал: не буду! У меня есть пачка сигарет, да? Там спрятана. Я беру её, сминаю… и выкидываю. Подальше от дома. Сплю… Утром просыпаюсь… Первым делом, вот я не знаю, почему, вот, который человек курит, он в любом случае, наверно, так делает. Просыпаюсь, глаза только открываю… нет бы пойти умыться… я иду за сигаретой! Я просто иду… в с… потом… лезу в карман и вспоминаю… пусто в кармане… «Блин! Где же сигареты?» Вспоминаю потом, то что я вечером сказал, то что я не курю больше. И всё равно… охота! И не… И никак не бросил.
- Это называется «привычка».
- Я хочу вот это… в кадетскую школу. Может, там меня никуда выпускать не будут или чего-то такое. Чтобы я просто не курил. Сказали: будет ломать по-жёсткому, будет ш… температура поднимется, когда курить будешь… бросать.
- Про ломку такую и температуру я не слышал. Мне кажется, это несколько из другой области… А на счёт кадетского и чтобы не пускали… Знаешь, это при стаде деревенских коров пастух с холмика за порядком посматривает, а у человека пастух должен сидеть внутри. Каждый себе и скотина, и пастух при ней. Сам не захочешь по-настоящему – никто тебя ни добром, ни злом не возьмёт. И не поможет чужая воля.   
- Если кто-то тебе чего-то говорит – это очень плохо. Ты будешь этого добиваться, наоборот.
- Ты, Ваня, прям практикующий психолог. 
- Да, ты будешь… наперекор будешь это делать. Говорят: не пей! А ты хочешь пить больше. А я смотрю, – вы не курите?
- Курил… Я ведь рос в деревне. С пацанами бычки на дороге подбирали, махорку курили, когда кто из пацанов приносил горсть, взятую потихоньку из жестяной коробки отца, папиросы. «Север», «Прибой», «Казбек». Сигареты без фильтра. «Приму» больше. Болгарская «Шипка» была исключительной гадостью. И набита плохо. Больше сплёвываешь горький табак, чем дымишь. Когда ничего не было, «козьи ножки» из газеты вертели, набивали высохшими листьями конского щавеля, даже прошлогодними берёзовыми листьями. Это история всех деревенских мальчишек тех лет. Так что полицейские строгости тут – лицемерие или глупость. Сами, небось, с отцовских окурков и сигарет старшего брата начинали.
- А как бросили? Я тоже всё хочу.
- Да вот состоялся один фокус. Наверно, я, когда работал в школе, в общении с мальчишкам-старшеклассникам, обронил или похвастал, что в далёком прошлом курил трубку. Ну вот однажды они пришли в гости… кажется, в день моего рождения, и подарили курительную трубку с капитанским табаком. Крепкий, горький! Я купил дорогой датский, с ароматом сушёных фруктов и… Крепко подсел! И понял, что к сигаретам уже не вернусь. За курящим на улице трубку мужчиной можно следовать, забыв куда шёл, до дверей его квартиры – до того приятен аромат дыма. А рядом с курящим сигареты невозможно стоять – такая от него вонь, будто курит сухой конский навоз.
- Эт да, когда сам не куришь. 
- Им же пахнет одежда сигаретного курильщика, его дыхание. Вот в электричке возвращающиеся из тамбура на своё место покурившие мужчины и женщины приносят с собой смрад чудовищный!
- Ага!..
- Потом купил ещё несколько хороших трубок, фильтры, все полагающиеся принадлежности... Вот только правильно курить научиться не смог, как ни пытался.
- Правильно?
- Трубку курят не в затяг.
- Как это?
- Ну… вбираешь дым в рот и тут же выпускаешь. Хочешь струйкой, хочешь облаком. 
- Ха-а! Просто пыхтишь как паровоз.
- Ну да. Такое курение мне не доставляло удовольствия.
- Конечно!
- Это как жевать вкусную пищу и выплёвывать. Слюной захлебнёшься. Курить трубку по классике, значит получать удовольствие преимущественно от вкуса, и тут – сильная воля нужна. А мозг испорченного сигаретами курильщика никотин требует. Вот я и курил её, как сигареты, вдыхая дым полной грудью. И очень нравилось мне выкуривать на кухне трубку перед сном. Но однажды лёг спать и почувствовал затруднение с глотанием. Сидит комок в горле, и никак не могу его сглотнуть. Видимо, от горячего дыма припухала гортань. Я сообразил, к чему это ведёт. Всю жизнь я считал себя человеком не внушаемым, что свойственно людям сильным, к каковым я себя причислял. С другой стороны я очень впечатлительный... А тут как раз по телевизору фотографии лёгких курильщиков демонстрировали, говорили о связи курения с онкологией… Я всерьёз испугался. Так я и оказался в сегодняшней спасительной золотой середине: курить трубку опасно, а возвращаться к сигаретам – невозможно. 
- А я тоже видел, много. Фотки в школе показывали. Видео показывали, как челове… Люди умирают… От «Спайса», от героина показывали, как умирают люди. Какой эффект и как они от этого эффекта умирают. Потом… от сигарет, от алкоголя… всё показывали. Я смотрел, да, сижу – вот боюсь, прям, боюсь! Смотрю… Даже не смотрю. Я просто посмотрел первое: «Спайс» – что это такое!» Я просто не стал дальше смотреть. Выхожу, отдаю другу пачку сигарет. Я говорю: «Всё, давай!» Я говорю: «Больше!..» У нас в школе есть чёрный ход, мы постоянно выходим курить через него. Я говорю: «Я больше с тобой не буду ку… ходить никуда, в общем». Одна… Один урок прошёл. Второй… Охота курить!..
- Охота пуще неволи. Сигарета создаёт вокруг курящего эдакий пузырь счастья. Это своя, отдельная вселенная, в которой только ты блаженствуешь один, и никто не может помешать твоему счастью. Потому что он, этот мир, благополучие этого мира, зависит от очень короткой связи двух субстанций: ты и сигарета. Между вами – никого! Обрати внимание, как возмущается курящий, когда кто-то вырывает из его рук или из губ сигарету...
- Да-а!.. Видел.
- Он в ярости. В первое мгновение животной реакции готов убить. В одной песенке есть слова: «Сигарета-сигарета, Ты одна не изменяешь…»
- А Вы сразу бросили?    
- Не-ет! Нет. Трубочный табак, да, перестал покупать и сигарет дома не держал, чтобы не было соблазна. Курить не тянуло. Но вот как выпьешь!..
- Ха!
- Такой в тебя бес вселяется!
- Ха-ха!
- По деревне бегал – «Беломор» стрелял. Это после элитных-то табаков! Или вместе с водкой сразу покупал пачку дорогих сигарет, чтобы опьяневшим перед деревенскими курильщиками не унижаться. Выкуривал одну сигарету, а на утро всю пачку заливал водой, сминал, чтобы даже окурка прикурить нельзя было, и выбрасывал в мусорный мешок во дворе. 
- Смех.
- Что ты! Такая трагикомедия разыгрывалась!   
- А потом?
- Я всё равно продолжал с собой бороться. И вот однажды после водки курить не захотелось. Это была победа! Полная, без отступлений. Ломать себя надо в крайней ситуации, на гребне привычки, на самой вершине порока, пагубной страсти.  А с вершины горы может быть только спуск – в зелёную долину. Победителем.
- Как альпинисты.
- Да. Но там спуск бывает трудней подъёма. Они ведь только для журналистов и в литературе «горы покоряют», а на деле – себя: свою трусость, слабость, неуверенность. Зарок перемены «с понедельника», «с первого марта», «вот эту пачку докурю» – это путь слабаков, на нём ни горы, ни оазиса за ней.
- … 
- Мой дед по отцу тоже курил, а в пятьдесят лет бросил. И всё время говорил, когда его сыновья и гости из-за праздничного стола шли на улицу покурить: «Курить не курю, а рюмочку выпью!»
- Ха!
- То же и с алкоголизмом: пытаться «завязать» с водкой постепенными переходами на крепкое вино, на сухое, потом на пиво – дело бесполезное. Договориться с «зелёным змием» нельзя, его можно только задушить. Человек слаб, а слабость его сильна. Привычка – та же слабость. Борьба человека с ней идёт не на равных. Надо вырастить в себе сильного, который не хочет курить, однажды вызвать слабака на поединок и – положить его. Тут как в спортивных состязаниях: при равной силе противников побеждает характер. Кто в поединке сначала победил себя, тот и оказывается на вершине наградной  пирамиды. Есть такая, потешная, «Нанайская борьба»: борются два малыша-трёхлетка в оленьих шубках, обхватились намертво,  толкаются, подножки ставят, попеременно валят друг друга на снег, катаются – ни кто верх взять не может. Наконец, один поднимает другого над собой… шубки распахиваются, и вместо двух мальчиков перед изумлённой публикой стоит один взрослый дядя, исполнитель забавного игрового номера. В интернете есть такой ролик. Но победитель рождается не сам по себе. Важно его окружение, поддержка. Семья, тренер, команда.
- Семья, да.
- Прости. Тебе бы стабилизировать свою жизнь. Почему тебе нужно кадетское училище? Потому что ты живёшь в постоянном психе, понимаешь, да? Ты постоянно нервничаешь из-за одного, другого, третьего… Поэтому и становится другом пиво, сигарета. Как «двое из ларца»: сверкнул зажигалкой – рядом друг, в любое время дня и ночи. С девчонкой дружишь?   
- Мне сказали, просто, я могу девушку найти на раз-два-три. У меня… мне сказали, вот… Я сам не знаю – чё у меня: от кого, от чего? Мне сказали: внешность твоя от матери. Вылетая, говорят… твоя… ты вот, говорят, идёшь спиной, да?.. Поворачиваешься, – твоя мама стоит! А, говорят, говоришь как твой отец. Характер отца, а внешность матери. Хотите посмотреть её фотографию?..
- Даже не знаю, что сказать…
- Вот щас мы с Вами договорим и поедем на кладбище, прям щас?
- А ты не... удобно тебе это сейчас?
- Да! Чего?
- Тогда едем. 
- И вот… Ещё… Вот ещё чего хотел сказать. Я просто хотел сказать, чтобы меня куда-то закрыли. Типа тюрьмы.
- Ну… в кадетское училище? Да, это…
- Нет. Чтобы вообще вокруг никого не было. Закрыть на месяц. Чтобы вообще – просто в клетке один сидел. Нет, ну поесть, чтобы тепло – всё нормально.
- Это понятно. Да.
- Чтобы я… просто… мне не показывали сигареты и алкоголь. 
- То есть, ты имеешь в виду, что у тебя настолько…
- И только показывали спортзал.
- Сильная зави…
- Спортзал показывали бы. Я не могу – я падаю. Но я бы… я просто сам бы сказал, то что я хочу этого. А не могу, никак не могу. Лежит пачка сигарет в кармане – как я могу бросить? Я её, да? – выкину!.. Я приду и заберу, – я не могу. Это наркотик! Просто. Вот.
- Молодец, своим умом дошёл до большого открытия. Тебе остаётся только обратить слово в дело. Врачи-наркологи считают, что избавление от тяги к спиртному начинается с признания себя алкоголиком. А пока человек прячется за обстоятельства, ничего не выйдет. Слабость ты в себе видишь, а помощь ждёшь со стороны: «закрыли», «спортзал»... Чтобы избавиться от этой привычки, надо перестать себя обманывать. Тут... по телевизору... давно... Журналистка в деревне поголовного пьянства разговаривала с непьющим мужчиной: «А почем все они пьют, а Вы – нет?», и он сразил её своей рассудительностью: «Тут главное: кто чего хочет. Они хотят пить, а я хочу не пить». 
- Просто.
- Совершенно просто: и куришь, и «бросаешь», – значит, хочешь курить, а не хочешь бросить. К сожалению, человек обыкновенно жертвует не слабостью, а жизнью. Он вяло борется за себя. Со своей слабостью человек всегда договорится. Победа над пороком требует от человек героического шага, но подвиг – это жертвенный поступок, совершаемый ради других. Попробуй кому-то пообещать, например, дай слово своей девушке и сдержи его. А самоуважение делает характер человека крепче, волю сильней.
- У меня дома никто не курит. Вообще никто. Тётя курила, она одна, и вот щас вообще не курит. Она как только забеременела, сигареты все мне сразу отдала. Она знала, то что я курю. Она просто вот… она бросила пить, она не пила полгода, как только была… вот забеременела – полгода не пила. Ну вот… щас... ребёнок.
- Ты меня понял. 
- Я, можно сказать, там отец дома для ребёнка её. Постоянно, каждый вечер, беру её, ложу на кровать с собой, свет включаю и начинаю с ней разговаривать. Она смеётся и чего-то там наподобие… я её научил вот… её привезли домой… я в роддом за ней ездил.   
- Да-а?
- Забирал её из роддома. Брал на руки! Просто… Я первый раз в жизни взял ребёнка на руки. Вот и… мы поехали… с бабушкой и дядей Толей… Знаете, может? Абармов.      
- Ну как же! Здороваемся. Общаемся при случае. Как-то я Дашу к местному терапевту возил, а он со своей дочкой в поселковую поликлинику приехал. Сын ещё с ним был. Коля.
- На его «Л`огане». Мы ему сказали… у нас денег не было просто… пенсия была вот… через два дня.  А… выписывать надо было мою тётю раньше. Мы: чё делать!? Надо ехать как-то. Чё – её там оставлять? К дядь Толе идём: «Через два дня отдадим деньги! Надо забрать Надьку». Он говорит: Конечно поехали. Мы пое-ехали. Она пишет эсэмэску… я, говорит… Она мне звонит, она не слышит, она просто берёт телефон и говорит мне, а я понимаю её и очень хорошо.   
- Да-а?
- Вот если Вы сейчас с ней начнёте разговаривать, Вы вообще ни слова не поймёте. А я вообще, просто… Бывает иногда такое: сижу на улице, она говорит, а я её слышу как обычного человека. Вот кто-то сидит, да? знаете э-э… – внимания не обращает, а я слышу её! Просто. Она говорит, орёт даже когда – все слова понимаю. Она говорит… вот… звонит мне, я беру трубку, она к… прям в слезах говорит, говорит… я слышу, она говорит: «Вань, мне плохо… Приезжайте! Когда вы меня заберёте отсюда?! – говорит, просто. Я, говорит, не могу… здесь, говорит, кормят кашей – без сахара, без соли, просто без всего, на воде сделано просто без всего.   
- В районном роддоме, да?
- Нет, в областном.
- Во Владимире?..
- Да. Она говорит: потому что там, типа, такое надо шоб… чёта, короче, чтоб организм   восстанавливался…
- Наверно, специальный стол для рож`ениц.
- Вот. Мы приезжаем к ней. Я просто… мы… там шлагбаум, чтобы заехать в эту, в… прям…
- В больничный городок, да?
- Да, в больничный городок. Там много… Вот больница стоит, вот, вот… А у неё самый последний в этом городке самый… больница.
- Корпус.
- Ну, мы пешком пошли. Мне звонит врачиха, говорит: вы когда приедете? Я говорю: вот я уже, говорю, в этом городке, я говорю: какой корпус? Я вообще в этом городке первый раз! Были там, нет?
- Я туда ездил несколько раз, мне там даже операцию делали, на носовой перегородке. Она областная называется.
- У меня мать там умерла.
- Да?
- Меня там рожала и умерла там. Умерла она, по-моему или здесь, или там. Там, по-моему. Нет, она здесь умерла, умерла здесь. Вот, мы приезжаем туда, смотрю – больница стоит. Мы сначала пешком выходим, берём цветы, шампанское… вра… врачихе, которая принимала… конечно… вот, шампанское берём, покупаем всё… Тоже в  долг всё у дяди Толи, в магазине там на тыщь восемь набрали… Дома поесть, чтобы полный холодильник, чтобы она приехала – всё хорошо было! Бабушка у меня тоже… взяла чекушку, я ей разрешил, да. Она си… едет и всю дорогу плачет. Просто, говорит, как там? Чего? Как? И я, просто, дядь Толь, тормози! Тормозит. Я говорю: дядь Толь, говорю, дай пятьсот рублей в долг. Пускай бабушка чекушку себе возьмёт. Он: да… Бабушка сходила, я с ней сходил, чекушку взяла, пришла выпила… сморю, ей… Всё равно… плачет! Ещё выпила стопку, смотрю – всё нормально. Подъезжаем, выходим, берём шампанское, берём этот конверт… для ребёнка. Берём… Я всё несу, короче, вот… Идём… Просто смотрю: раз – здание стоит! Какое-то там… четырёхэтажное… ещё, ещё, ещё… самое последнее, смотрю, стоит. А эта врачиха мне звонит. Я: мы возле шлагбаума. Стоим. Возле охраны. Во-от, вышли из машины, идём. Она говорит: «Ну чё, вы где?» говорит. Ваша, типа сестра, здесь вообще плачет, в истерике, когда вы приедете, выписывают её, она устала. А было четвёртого января. После Нового года. Новый  год, и у неё ребёнок двадцать шестого родился этого… декабря. После Нового года, она лежала Новый год в больнице! Во-от. Мы здесь гуляли, а она в больнице была… Она в слезах! Мне эсэмэски писала, звонила! А мы выпивали… Шампанского столько выпили! Отмечали рождение. Она мне звонит, я сам-то сижу плачу – мне жалко её. Она потом рассказывала: там... фейерверки были!.. Она из окна… сидела и плакала тоже… Мы здесь, а она там…

     Юрий Константинович закрыл глаза, сдавил переносицу в уголках глаз, тяжело сглотнул.
- А-а-а!... Не знаю, Ваня...

     Сделал глубокий вдох, будто вынырнул из воды.
- Ф-ф-ф-ф!.. Как там с математикой, а душа у тебя определённо есть. Ну что?.. Едем! 
- Да. 
- Пару минут мотор погрею. Ты говори, я слушаю.
- Ну… в-о-т… Я… и мы… я захожу, просто, она… я смотрю на четвёртый этаж, она на четвёртом лежала… смотрю: она в слезах!.. у окна стоит… и побежала. Выносят ребёнка… Там вообще вот такой!.. И мне отдают!.. Говорят: «Это папа?» На меня показывают, ха! «Это папа ребёнка?» Они говорят: «Нет, брат». Они такие: «Мы думали, папа!» Во-от… Вообще! Первый раз в жизни ребёнка на руках держал. Сначала ребёнок вообще, скока там – два или три месяца не слышит и не видит. Или скока? 
- Я слышал по-другому… А-а-а… Слышать он всё-таки слышит, э-э… вот, а видит он всё... вверх ногами. 
- Чисто, чёрно-белое чё-то такое…
- Про цвет не знаю. Мы-то сами себя не помним, да?.. как мы видели. 
- А щас она уже и слышит, и видит. Просто… идёшь потихоньку… потом… всё: смотрю – она шевелиться начинает.
- Слышит, значит! 
- Специально даже замечал: специально топал, смотрел: шевелится.
- Тётя-то, небось, рада!
- Ещё как! Сияет вся.

     У первых могил кладбища Ванька остановился.

- Давно я здесь не был. Очень давно. Вам щас всё покажу здесь. Где мои родственники… Дед, здесь два моих деда… три даже деда лежат.
- А-а… Вижу-вижу. У ёлки?
- Вот Зубков лежит вот, Людмила вот, мать… А вон от… отец моего крёстного… лежат. Тоже умер, я не знаю, отчего, я его даже не помню… Вот мой Денис. Крёстный мой.   
- Тринадцатый год?
- Во, тринадцатый.
- Совсем недавно.
- Два года назад было. Двадцать третьего в июне ему будет два года. Как его нет. Он выпил, а с пох… Он был с похмелья, выпил и покурил «Спайс». Всё. Лёг спать, голову опустил…  Все… никто не знал!
- Боже мой! 
- Двадцать четыре года. Или… скока ему?.. Ну двадцать три – двадцать четыре было. Да-а!.. Умер, просто… как так можно вообще, молодым умирать?
- Да, это ужасно.
- Вот. И он умер, я... Просто каждый день, как спать ложусь, он мне постоянно в ум лезет! Мы столько с ним, просто... прошли вдвоём! Вот моя мать. Вот дед лежит… 
- Вечный покой.
- Вот она… Мать умерла. В две тысячи четвёртом, как раз мне три было.  Потом четыре исполнилось, вот. Вот тут я прям вот здесь посижу, падаю и всё… вот… лежат.
- А свежие цветы-то вот эти, я смотрю. Не выцвели.
- Ну, кто-то приносил. Ну и мы приносили вот… Жёлтые, точно, я приносил. Вот эти вот, я не знаю, кто. К нам многие заходят, её многие лю… знают… любили просто, уважали. Вот, Зу… Зу… Зубков ва-аще, просто… Двадцать четыре года! Как так можно умереть, я просто не понимаю… Я бабушке сказал… Я говорю: если ты щас будешь продолжать…
- Двадцать четыре года! Понимаешь, совсем молодая…
- Совсем м… Двенадцать лет, по-моему, уже нет… 
- Одиннадцать… да.
- Похожи мы или нет?
- Глаза у тебя, конечно, отца, наверное, да.
- Вот я говорил, то что отца глаза.
- Ну, а во-от… 
- А лицом… мне постоянно говорят… вот так я задом, говорят, стою… Просто такая… оп!.. это…
- Глаза…
- А так вообще не…
- Глаза какие у неё: красивые и добрые... очень… 
- Я просто хотел бы ща просто она, чтобы рядом со мной сидела… И вот Вам… Просто хотел… Деда!.. Он… хотел… Вот он от неё хотел… мальчика. Хотел м-мальчика!.. Все девочки родились!.. Так что…   все… он… вот от другой На… от Наташи… у моей бабушки... от другого мужа… все… две девочки… ой, два пацана родились! А дед мой хотел… вот он её родил… Вот видите?.. Иван. Моего деда Ваней зовут.
- Да-да-да, да.
- Вот. Ну вот он хотел просто мальчика от неё. Во-от. Он очень ждал! Во-от. Он умер в двухтысячном. А я в две тысячи первом родился…
- Да, да, да! Чуть-чуть вы с ним…
- Один год! Он под машину, под этот… под «Камаз» попал, его в закрытом гробу хоронили. Голову оторвало, там просто одни… просто части тела…
- Да?! Ужасно... Значит, на том «Камазе»…
- Во-от… и это… М-м-м… Чего-то ещё хотел сказать…
- Пойдём, Ваня.
- Его… это…
- Попрощаемся с ними.   
- Меня назвали…
- Простите нас.
- В честь моего деда…
- По-нятно.
- …Ваня, вот… его тоже… меня назвали… Пойдёмте до деда Мити прогуляемся… Там есть ещё один мой дед.
- Пошли… Вон, напротив… Головизнин Валерий Николаевич. Пасечник из Оцепа. Я рассказывал тебе…
- А-а.
- Мёд у него брал. Бывший майор, военный музыкант. Я до встречи с ним уж таким хорошим себя считал, а с ним пообщался и понял, что есть люди куда лучше меня: светлей, чище. И до того меня это обрадовало! Когда вернулся в деревню, всё заведением пчёл грезил. В один летний день пошли с ним на его пасеку. Подходим к одному улью, он снимает с него крышку. Хозяева, ясно, всполошились, охрана взвилась, кружит. Он стоит из дымаря попыхивает, тайны пчелиные мне открывает, а по моим голым рукам пчёлы туда-сюда снуют. Стою – глаз с него не свожу, уши развесил, слушаю. А он улыбается: «Будете пасечником: пчёл не боитесь». Проверял! А я и не притворялся. Бывало, кусаю яблоко с одного края, а на другом осы кормятся. А уж добр, открыт был! Я его про себя медоносным человеком называл. Чудовищная несправедливость жизни: сердечные люди умирают от сердечной недостаточности. 
- И молодые!   
- Да, рано. Золотой человек. Светлая память!.. Идём.
- Сколько здесь человек, да? – лежит!..   
- Ой, думать об этом не хочется. А главное – когда смотришь на фотографии молодых людей, Вань.
- Просто, да?.. Двадцать лет!..
- Моложе есть. Девчонка вон... пятнадцать.
- Волчанкой болела.
- Как жалко!
- Да-да-да. Вон – маленькие две… Просто: они даже очнуться не успевают, как они умирают!
- Этого человека я знал.
- Кого?
- Александра… Артемьева. В юности я с ним работал в одном цехе, когда на слесаря учился, пока на фрезерный станок не перешёл.
- Я думал, Вы сразу преподавателем... 
- Нет, сначала на заводе, где мать с отцом... Я и грузчиком работал. Ни белая кость, ни кровь голубая. Плебей, по-научному.   
- Вот деда Митя мой. Караваев Дмитрий Александрович.
- Красивый мужчина! Как жалко!..
- Вообще! «Помним и скорбим»... 
- Знаешь, вот хочется… Вот жили бы они все сейчас, да?
- Вообще! Он… Вот, вот… и с ними… я ещё даже помню, как я в детстве был с ним. Он мне скейт по… купил тогда, велосипед и пистолет это… с пульками прям, самые первые мои в жизни эти. Вот он в каком?.. Он умер… Тоже в десятом.
- Две тыщи… седьмой год.
- Две тыщи седьмой даже вот. Как раз моя мать умерла. Они начали за мной ухаживать. Баушка… Они все вместе начали… Моя бабушка и эта бабушка. Тоже умер… жаль-то его…
- И, знаешь, умирают, в общем-то, молодыми. Ну, пятьдесят шесть лет – это же очень ма-а-ло! По себе сужу. Это ещё, в общем-то, молодой мужчина!
- Лет семьдесят так, да? Тогда бы да. 
- Уж восемьдесят бы… хотя бы!
- Лет семьдесят – да: это уже можно понять, то что… от чего он умер.
- Да, жаль… Пойдём, дорогой.    
- Караваев вот… Тоже… Моего бати – дед… 
- Прадед твой. 
- Да, прадед.
- Как жалко смотреть на всех них! Вот жили бы они! Я про своих, дедушку и бабушку по отцу, часто так думаю: жили бы они сейчас! Старики наши умирают, когда мы ещё молоды и глупы, не ценим присутствия их рядом. А когда повзрослеем и поймём – их уж нет. И не вернуть! Ничего не исправить… Их могилы неподалёку, на Мышилинском краю. Зайдём на минуту?
- Давайте.
- Пошли. Вон – берёза большая… Под ней. Я у них с осени не был, сегодня поклониться зашёл, немного прибрался… Низко кланяюсь вам, дедушка, бабушка… Ещё вот повидаться вышло.      
- Восемьдесят второй… Двух тысячный.
- На семьдесят седьмом деда не стало, бабушки на девяносто третьем. На восемнадцать лет его пережила. А умерли оба в мае. Бабушка мышилинская, а дед из Оцепа. Там мои родовые корни. Почему-то дед за жизнь не держался. Помню, однажды заговорил он о смерти. Бабушка ему: «Да что ты, Ондрюша!» А он: «А я бы хоть сейчас!» Никогда не мог понять: как это можно – жить расхотеть? А вот сейчас, сам уже в почтенном возрасте, живу в дедовском доме, всё хозяйство на мне одном, и понимаю: деревенская жизнь очень тяжела, и однажды человек так урабатывается, что жить невмоготу. Вечный покой, бабушка, дедушка. Вечная память! 
- Вечная… 
- Вот мы с тобой, Ваня, и по... Чуть не сказал «породнились». Познакомились с нашими предками. А они тут... знакомы давно. Да-а... Та-ак... Простите, – пойдём мы. Прощайте! Я довезу тебя до дома.   
- Да не, я сам прогуляюсь.
- Сам, да?
- Сам прогуляюсь.
- Ну… давай… Раз так решил. 
- Не, я сюда  просто так-то… Я просто… если даже, вот, они… когда снятся мне во сне, тогда, может быть, и прихожу. Потому что… мне сказали… когда снятся, значит, они хотят… потому что ты долго на кладбище не был. 
- Всё так. 
- Снятся? –  Приди и навести их. Зубков… Вот когда умер, он мне прям, ну, может, дня через три снился. Забрать меня хотел. Он говорил: «Пойдём со мной! В темноту».
- П-ф-ф!..
- Ч… чёрное было, во-о!.. Я в с-с-с-св`етле стоял… Он говорит: «Пойдём со мной! Прогуляемся». Я говорю: «Не-не! Слышь, Зубок…» Я говорю. Я «Зубок» его постоянно... Его все в деревне – Зубок, просто, крёстного, все называли, просто. Я говорю: «Не, З-з-зубок, - говорю, - не, не пойду я с тобой, - я говорю, - не. Пойду домой». А э… не вижу: чёрное, белое?.. Вот, я понимаю, всё понимаю! Как будто я и не во сне. Я говорю: «Не, не пойду!» Говорит: «Ладно, пойдём!» «Не, не пойду!» И вовремя проснулся! Если бы я с ним пошёл, мне сказали, я просто бы не проснулся. Я просто во сне бы умер… Бывает ведь такое, да?.. Или нет?   
- Люди считают так. 
- Во сне умирают…
- Ну, пойдём. Здесь, низом. Да, вот, через дубочки. Знаешь, что?... Надо ли отсюда уезжать – тебе решать.
- В восемнадцать лет я хочу, очень хочу, чтобы уехать работать.
- Лучше бы не бродяжить. И жениться. Ты детей любишь, Ваня.
- Я люблю, очень люблю!
- А ради своих деток мужчина многое может совершить. И преодолеть. Даже свои слабости. Ты даже можешь жизнь отдать за ребёнка.
- Легко!
- Поэтому и надо… 
- Я жду восемнадцати лет.
- У тебя золотое сердце, Ваня. А ржавая короста со временем с него осыплется. Но попрыгать самому надо. Какое-то время. Цыплёнок ведь тоже: не проклюёт яичную скорлупу – не вылезет.
- Задохнётся.
- Да, погибнет. Всё в жизни, – включая любовь и счастье, – не дар, а результат труда.
 - Уйти в армию, а потом придти, потом идти работать… Жена и всё остальное. 
- Да, да. Всё верно...

     Юрий Константинович сел в машину, запустил двигатель.

- А! Бутылку свою... 
- Дав... выкиньте её.
- Хорошо. Поеду… Держи пять. Если какие вопросы...
- Ладно. 
- Ну, всё... давай, Иван!
- Давай, Юр...рий Константинович.   

               
                6

     С юга на север торопливо промахал горланящий клин диких гусей. Появился другой, его нагнал третий, и снизу казалось, смешался с ним... В каждой группе птицы-ветераны, зрелые особи, молодняк – смены поколений. Близкие и дальние родственники. Могучий род неисчислимого множества степенных и шумных семей. Видимая часть бесчисленной общины. Они летели к северным озёрам через всю Россию над россыпями деревень, прижавшихся бревенчатыми избами к извилистым берегам больших и малых рек, на песчаных отмелях которых играли в догонялки босоногие дети, их матери, отцы и школьные учителя.

     Ванька сделал несколько шагов вслед отъезжавшей машине, на мгновенье застыл, потом перешёл дорогу и повернул в сторону села. За спиной послышалось ворчание рейсового «пазика».   

- Полпервого! 

     Не оглядываясь, шагнул на обочину и вернулся на асфальт, когда автобус проехал. На каблуках перешёл широкую лужу. Дорогу перебежала пёстрая кошка и юркнула под калитку хозяйского забора. Ванька проводил её взглядом, пока та не перепрыгнула полдюжины ступеней и скрылась за приоткрытой дверью в темноте дощатого крыльца. Он пошёл быстрей, потом побежал.

     На кухне сунулся под стол… Коробки с котятами не было! 

- Где котя-та?.. Ба-а!?. 
- Ну чего?
- Ко-тя-та где-е!?.
- На полатях   твоя радость. Надя покормила да убрала коробку. Пол мести мешала. 

     Забрался на печь, лёг спиной на тёплую телогрейку, достал по одному пушистые комочки.

- Шесть… Все!

     Уместил малышей на  груди. Пузатики, попискивая, топтались своими мягкими лапками на его шее, лезли на лицо, тыкались влажными носиками в губы, глаза, а он не отворачивался… 

- Я вас... Не брошу… Отвечаю! 


                ***

     Черновая запись рассказа осуществлена 15 июня 2015 года, художественная обработка завершена в июле года 2022. 
     Ванька по-прежнему живёт в Жуковке. Никакие обстоятельства и помехи не смогли оторвать его от пятачка родного края.

     Сельским мальчика посвящаю этот рассказ, написанный в соавторстве с Лариным Михаилом.

                _______


                Послесловие
     Два года литературный Ванька из Жуковки живёт на просторах Рунета, а его прототипа из села Караваево Петушинского района летом прошлого года среди живых не стало. Передозировка. Ему было двадцать два. Весьма распространённая сегодня судьба молодого человека с тонкими чувствами и неокрепшим разумом, оставленного должностными и ответственными лицами взрослого мира в его душевном сиротстве без поддержки вниманием и любовью.   
     Я человек доверчивый. Обмануть меня легко. Смерть Ваньки потрясла меня, но то, что её причиной стали наркотики, от употребления которых, казалось, он был привит смертью своего крёстного отца, заставило усомниться в искренности его признаний о планах на будущее, которыми он поделился в нашей беседе на кладбище. А вдруг – пел мне сладкую песню самообмана и наслаждался её звучанием? Так бывает. Человек непрост. Он не весь на поверхности, только частью, а какой – светлой, подлинной, главной ли?
     Мысли были правильными, но они ничего не объясняли, ни чему не помогали – понять самому, объяснить другим, чему-то научить особенно...
     Человек или слаб, или силён. И у каждого в душе мечта о своём Солнечном Граде.
     Слабые люди возводят воображаемый Град в состоянии полузабытья от натуральных или химических веществ. Сильные строят реальный своими руками. Одни в одиночестве умирают посреди своей фантазии молодыми. Другие в окружении родных и близких живут в реальности долгий век.       
     А караваевский Ванька оказался молодцом. Строительство своего прекрасного Солнечного Града он начал. Женился. В молодой семье родился ребёнок, Ларин Егор Михайлович.
     Сейчас четыре года сиротке. Расти сильным, и стань счастливым, малыш. Жизнь тебе дал хороший мальчик.   
     Смерть человека не означает его исчезновение. И после кончины он продолжает жить, потому что не прекращает действовать, когда память о нём влияет на состояние мира через поступки людей. Вот и сейчас Ванька надиктовал смыслы этого предисловия, как тем далёким летом наговорил на микрофон видеокамеры моего телефона несколько эпизодов своей жизни, освободив душу от кровоточащей боли.   
     Живёт среди нас жуковский Ванька. Точно так же как Ваш Ванька здравствует поныне, Антон Павлович. Они теперь вместе. Письмо Жукова Ваньки дошло до адресата и попало в нужные руки. Правда, не самого Константина Макарыча, а миллионов россиян и других добрых читателей большого человеческого мира. Дойдёт и просьба о помощи нашего Ваньки до сердечных людей.

                Февраль 2024

     Комментарии:
1 Lycoperdon- (лат.)
2 Жигули; или LADA Classic — линейка легковых автомобилей малого класса Волжского автомобильного завода.
3 ДТП – дорожно-транспортное происшествие.
4 ПДД – правила дорожного движения.
5 В российском флоте баталёры ведают вещевым, денежным и пищевым довольствием личного состава подразделений военно-морского флота (кораблей и береговой службы).
6 «Вертолётом» в Вооружённых Силах называют двухъярусную кровать.
7 ЗАС – засекречивающая аппаратура связи.
8 Павловский автомобильный завод - советский и российский производитель автобусов малого и среднего классов.
9  Пола`ти - широкие нары для спанья, устраиваемые в избах под потолком между печью и противоположной ей стеной.