Поворот судьбы. Доктор Манухин

И.И.Манухину

Ничто не сбывается,
А я верю.
Везде разрушение,
А я надеюсь.
Все обманывают,
А я люблю.
Кругом несчастие,
Но радость будет
Близкая радость,
Нездешняя -здесь.

З.Гипиус.
1922.

Выдающийся врач-иммунолог, доктор медицины, ученый-исследователь, общественный деятель  Иван Иванович Манухин родился 19 января 1882 года в г. Кашине Тверской губернии.
« …Родители внушили сыну веру в Бога, научили жалеть бедных, помогать нищим, сердечно относиться к обездоленным, привили привычку на всех людей смотреть как на равных...»  и  наставление родителей пошло впрок …

В 1892 году Иван поступает в Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию . в 1900 году  в  Императорскую Военно-Медицинскую Академию и по завершению учёбы   1906 году служит   земским врачом в городе Мариуполь. Помимо врачебной практики, он ведет и активную общественную деятельность, за что и попадает в разряд "неблагонадежных" — уже в августе 1906 г. до выяснения обстоятельств его заключают под стражу .
Молодой, талантливый врач серьезно занимается научной деятельностью -исследует иммунную систему человека, ищет новые методы лечения туберкулеза: иммунологический и радиобиологический,  работает  над получением вакцины против сыпного тифа, «испанки» и других особо опасных инфекций.
В 1907 году Иван Иванович женился на Татьяне Ивановне Крундышевой (1885 - 1962), ставшей его верной спутницей на протяжении всей жизни.
 В 1911 году Манухин защитил диссертацию на степень доктора  и проходил стажировку у И. И. Мечникова в Институте Пастера в Париже , где экспериментально исследовал возможность усиления иммунных сил организма с помощью слабого рентгеновского облучения селезенки.

Зимой 1913 г. Манухины отправились на юг Италии и эта  поездка неожиданно стала поворотной в биографии  доктора  и не только  его  - сложись всё  по иному, то вряд ли бы мы читали  про  жизнь Клима Самгина …
 Мечников, узнав о появлении симптомов туберкулёза  у Горького, посоветовал Манухину попробовать лечить писателя слабыми дозами рентгеновского облучения, благословив молодого ученого на очень ответственный шаг: применить экспериментальный метод на практике.
Татьяна Манухина так описывала свою встречу с писателем на Капри : «…Горький, измученный болезнью и душевным надрывом, злой от тоски или тоскующий от озлобленности, капризный, невежливый, даже грубый по отношению к своим домашним, одинокий среди окружения, казался очень несчастным…»
Ленин  же , узнав что лечением  Горького занимается какой-то русский доктор,  написал Горькому : «Дорогой Алексей Максимович! Известие о том, что Вас лечит новым способом «большевик», хоть и бывший, меня ей-ей обеспокоило...»  Каково !
Быстрота и эффективность радиобиологического метода при лечении легочного
туберкулеза удивили многих, в том числе и самого врача: уже через три недели
после начала облучения у Максима Горького исчезли многие тревожные симптомы болезни, снизилась температура, восстановился нормальный вес.
В течение двух  зимних месяцев  вместе проведённых на Капри Манухин и Горький сдружились и надолго сохранили  дружескую привязанность . В чём- в чём , а  в неблагодарности  создателя и основоположника обвинить  ни как нельзя .

После выздоровления   Горького охватило желание немедленно вернуться в Россию. В декабре 1913 года  Манухины вернулись в Петербург, Горький  приехал через месяц  и поселился в  Мустамяках.
 В весной  1914 года  доктор Манухин с    женой, в компании её сестры  Любови Крундышевой и Фёдора Шаляпина  навещают Горького на даче Крита - отдыхают ,развлекаются , играют в городки  и  валяют дурака , а Юрий Желябужский снимает компанию и  делает серию  забавных фотографий. Фото смотрите здесь https://vk.com/@3752615-mustamyakskie-dachniki

С началом Первой мировой войны  Иван Иванович руководит  лазаретом  в Киеве.
Весной 1917 года становится  врачом Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством, оставаясь   на этом посту после прихода к власти большевиков.
В Трубецком бастионе Петропавловской крепости  содержались  приближённые царской семьи . Понимая, что перед ним люди, попавшие в большую беду доктор Манухин честно исполнял свой врачебный долг. Прежде всего, он настоял, чтобы Степана Белецкого, бывшего директора Департамента полиции, выпустили из карцера, где он не мог разогнуться во весь рост. Особенно ему было жаль двух женщин – жену военного министра Владимира Сухомлинова  Екатерину и Анну Вырубову, близкую подругу и фрейлину императрицы Александры Федоровны. Манухин вызволял заключенных из Трубецкого бастиона и направлял в другие арестантские дома, где условия содержания были лучше. Князь императорской крови Гавриил Константинович, Анна Вырубова, Екатерина Сухомлинова, жена великого князя Михаила Александровича Наталья Брасова с его помощью были вызволены из тюрьмы и последующие годы провели в эмиграции.
Великих князей  Павла Александровича, Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича, Георгия Михайловича  Манухину  спасти не удалось.
После Октябрьской революции жизнь доктора  существенно изменился. Квартира Манухиных  (в отличии от профессора Преображенского) попала «под уплотнение», и новым жильцам выдали ордер на манухинский кабинет, где размещался рентгеновский аппарат. В комиссии по вселению, куда врач обратился с просьбой о защите, и слышать не хотели ни о рентгене, ни об исследовательской работе, ни о самом ученом.
Весной 1920 г. Манухин  принял решение поехать в длительную командировку во Францию и обратился с просьбой к Горькому помочь ему с выездной визой. В декабре 1921 года, после  неоднократного обращения Горького к Ленину, семья Манухиных  покинула Россию.
Во Франции И. И. Манухин был частнопрактикующим врачом, продолжал научную деятельность, принимал участие в работе Комитета помощи русским писателям и ученым.
Иван Иванович Манухин скончался в 1958 году и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже.

Далее несколько строк из воспоминаний доктора Манухина о Горьком :  « … Тут я хочу сказать несколько слов о М. Горьком. С ним у меня завязалось знакомство еще осенью 1913 года в Италии, когда я вылечил его в Неаполе моим методом от туберкулеза. Нашему знакомству содействовал И. И. Мечников. Я работал в лаборатории Пастеровского Института в Париже, когда до Мечникова дошла весть, что М. Горький очень тяжко болен туберкулезом. После успешных лабораторных результатов лечения туберкулеза, которые к тому времени я получил, можно было ожидать их и у людей, и Мечников, узнав, что поеду в Италию, посоветовал мне применить мой метод лечения к Горькому.
С этой осени 1913 г. у меня с Горьким (А. М. Пешковым) установились живые, дружеские отношения, а во время революции, до перехода Горького к большевикам, они еще упрочились, благодаря его сочувствию моей тюремно-врачебной работе. М. Горький сам тогда в меру своих сил и влияния старался помогать несчастным жертвам революции.
В самый лютый, самый кровавый период первых лет большевистского террора арестовали и засадили в бывшую Пересыльную тюрьму на Шпалерной улице великих князей Павла Александровича, Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича, Георгия Михайловича и князя Гавриила Константиновича. Я неоднократно обращался к Горькому с просьбой похлопотать об их освобождении, потому что только Горький, он один, мог тогда это сделать через Ленина.
Отношение Горького к октябрьской власти поначалу было резко отрицательное, оно стало меняться приблизительно к весне вследствие приходивших вестей о событиях на юге и опасений, что большевики, оставшись вне влияния социал-демократов, погубят революцию. «Довольно отсиживаться в своем углу! Надо войти в ряды большевиков и постараться на них влиять, иначе они черт знает что еще натворят», - волновался он. Перемена позиции Горького сказалась сразу - большевики учли популярность его в пролетарских «массах» и всячески теперь старались пойти ему навстречу. Ленин, с которым Горький был давно знаком, был теперь особенно склонен на его просьбы отзываться. К сожалению, когда следовало начать хлопоты об освобождении великих князей, Горький, занятый в это время хлопотами через Москву о каких-то других, по его словам, ему близких людях, с великими князьями медлил. Наконец решительно сказал мне: «Положение для князей сейчас очень серьезно. Вы просите заняться ими, - я согласен. Как это сделать? Вам надо дать свидетельство о болезни кого-нибудь из них, чтобы с него начать хлопоты у Ленина». Горькому хотелось начать с Николая Михайловича, историка, труды которого он ценил и с которым еще до революции встречался. Но я возразил, что в Шпалерной тюрьме я никого из администрации не знаю, и уйдет некоторое время до врачебного освидетельствования арестованных. Если же начать с Гавриила Константиновича, то это просто: он был моим пациентом до самого Октября, приезжал на сеансы лечения моим методом, у меня имеется его история болезни и на основании ее я могу выдать соответствующее свидетельство, которое Горький сейчас же может в Москве использовать.
В ожидании решения в Москве судьбы Гавриила Константиновича, я добился в Чека нужного документа для посещения великих князей в тюрьме на Шпалерной. Первое мое свидание было с одним Гавриилом Константиновичем, следующее - со всеми великими князьями. Встречи были без охраны.
Великие князья вошли все вместе. Они держались с приятным спокойным достоинством, ни нервности, ни тревожной озабоченности своей судьбою. Я рассказал им, зачем приехал, и спросил, в каком порядке хотят они, чтобы велись хлопоты об их освобождении. Они указали мне следующий порядок: Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Николай Михайлович, Георгий Михайлович. Что касается Гавриила Константиновича, то он должен бы быть последним, но, если уже приняты меры, чтобы добиться его освобождения, пусть он будет первым.
Я осмотрел Павла Александровича, а в следующее посещение Дмитрия Константиновича. Недуги в их возрасте были у каждого из них. Я написал обоим по свидетельству и отвез эти свидетельства Горькому. Однако впредь до окончания дела с Гавриилом Константиновичем использовать их он не мог.
Благодаря настоятельной просьбе Горького Ленин согласился на освобождение Гавриила Константиновича, и князя перевезли в частную лечебницу д-ра Герзони. Вскоре же Горький сказал: «Освободить-то его освободили, а что же дальше? Если оставить его у Герзони,- его там убьют. Нет другого выхода, надо взять его ко мне. У меня в квартире его не посмеют тронуть». И Горький взял Г. К. и его жену к себе...
Чтобы оценить великодушие Горького, вообразим обратное соотношение сторон: не Гавриилу Константиновичу, а М. Горькому грозила бы гибель, - пригласили ли бы его и жену проживать в Мраморный дворец только из соображений, что там «его не посмеют тронуть?»
Во время пребывания у Горького отношение к Г. К. и его жене было заботливое и гостеприимное. Доброта Горького была действительно редкая. Свидетельством этому может служить и следующий эпизод.
Как-то раз, когда я пришел к нему во время пребывания у него Гавриила Константиновича, Горький сказал мне: «Положение Н. С. Брасовой (жены великого князя Михаила Александровича) очень серьезно. Она находится в лечебнице Герзони, ее хотят арестовать, может быть, даже сегодня же. К ней ходить опасно...»
Через два дня при свидании он мне заявил: «Как я вам и сказал, за Брасовой пришли в ту же ночь, но ее у Герзони не оказалось», - и прибавил с улыбкой: «Кто-то ее предупредил»...
Несмотря на попечительное отношение к Гавриилу Константиновичу и его жене, - опекаемые были Горькому в тягость. Люди разных мировоззрений и, вероятно, и разного мироощущения, совершенно других интересов, стремлений и горизонтов. Горькому было с ними трудно и скучновато, но изменить он ничего не мог. В конце концов он не выдержал и со свойственной ему откровенностью как-то раз мне признался: «Ну и надоели же они мне, а положение безвыходное. Впрочем, выход есть - отправить их за границу, но сделать это может только Ленин».
И Горький был прав. В то время ни один русский человек не мог выехать легально. А в данном случае надо было выпустить за границу одного из Романовых. Можно ли было этого ожидать? Но Ленин и на эту настоятельную просьбу Горького отозвался, разрешив Гавриилу Константиновичу выехать за границу…
… Судьба остальных великих князей - трагедия. Горький поехал в Москву со специальной целью уговорить Ленина освободить не только Павла Александровича, но всех четырех. Ленин и в этот раз его просьбу исполнить согласился.
Но произошло непредвиденное, невероятное...
Московская Чека телефонировала Петроградской Чека, что Ленин только что дал согласие на освобождение князей, и Петроградская Чека, прежде чем пришло официальное постановление, в ту же ночь расстреляла их всех...
Вот как Горький рассказал об этом:
«Я примчался на вокзал с бумагой, подписанной Лениным. Очень торопился, чтобы успеть на петербургский вечерний поезд. Случайно на платформе мне попалась в руки вечерняя газета. Я развернул ее... - расстрел Романовых!.. Я обомлел... Вскочил в вагон... Дальше ничего не помню. Очнулся глубокой ночью в Клину, один в пустом вагоне на запасном пути...»
Горький вернулся домой совсем больной и сейчас же вызвал меня. Застал его в постели с высокой температурой. Мы оба были потрясены... Горький казался душевно совсем измученным, подавленным. Он понимал, что все старания его освободить великих князей только ускорили их гибель. «Вы свидетель, что я хотел, но мне не удалось спасти этих несчастных людей», - сказал он. Этими строками я об этом и свидетельствую.
Трагедия эта вскрыла страшную действительность: Чека в Петрограде и в Москве к этому времени стали всесильными органами власти, распоряжавшимися жизнью и смертью граждан. По их убеждению, освобождение Гавриила Константиновича было недопустимой ошибкой и повторять ее не следовало, поэтому и решили спешно покончить с великими князьями, прежде чем была получена официальная бумага Ленина об их освобождении.
Для Политического Красного Креста, стоявшего на позиции аполитичности и преследовавшего только гуманные цели, настал конец, работать при этих условиях сделалось невозможно. Ничего удивительного не было, что и сама большевистская власть постановила старую организацию Политического Красного Креста раскассировать.
Так закончилась моя деятельность помощи заключенным во время революции…»