Большая ночь

   Глава 1. Последний из гиперкораблей

   Она неуклюже вышла из плоскости эклиптики планет, как валяющийся космический зверь, ее реактивные трубы были покрыты шрамами и пятнами, расплавленная полоса пересекала ее середину там, где ее оцарапала набухшая атмосфера Венеры, и каждый древний точечный шов в ее толстом теле грозил разорваться на части в тот момент, когда она снова столкнется со стрессом.
   Шкипер был пьян в своей каюте, его сентиментальный голос эхом разносился по купе, когда он оплакивал бесчувственную резкость Межпланетной торговой комиссии.
   Там была команда дворняг с дюжины миров, половина из них шанхайцы. Штурман Хилтон пытался разобраться в разорванных картах, а «Кукарача» с трясущимися двигателями от мысли о самоубийстве неслась сквозь пространство в Большую Ночь.
   В диспетчерской загорелся сигнальный огонь. Хилтон схватила микрофон.
   «Ремонтная бригада!» он закричал. — Влезай на кожу и проверяй реактивный самолет А-шесть. Двигаться!"
   Он снова повернулся к своим картам, закусив губу и взглянув на пилота, крошечного, нечеловеческого селенита, со множеством паукообразных конечностей и кажущимся хрупким телом. Тсс — так его звали или приблизительно так — был одет в неуклюжую маску аудиопреобразователя, которая могла сделать его дозвуковой голос слышимым для человеческого уха, но, в отличие от Хилтона, на нем не было космической брони. Ни один лунанец никогда не нуждался в защите от глубокого космоса. За миллион лет на Луне они привыкли к безвоздушному пространству. Атмосфера корабля не беспокоила Т.с. Он просто не утруждал себя дыханием.
   «Взорви тебя, успокойся!» — сказал Хилтон. — Хочешь содрать с нас шкуру?
   Сквозь маску на помощника блестели фасеточные глаза селенита.
   "Нет, сэр. Я еду так медленно, как только могу, на реактивном топливе. Как только я узнаю формулы варпа, все немного облегчится.
   "Прокатись! Езжай — без реактивных самолетов!»
   «Нам нужно ускорение, чтобы переключиться на варп, сэр».
   — Неважно, — сказал Хилтон. «Теперь я понял. Кто-то, должно быть, разводил плодовых мушек на всех этих картах. Вот наркота». Он продиктовал несколько уравнений, которые сразу усвоила фотографическая память Т-с.
   Далекий вой доносился издалека.
   — Я полагаю, это шкипер, — сказал Хилтон. — Я вернусь через минуту. Включайтесь в гипер, как только сможете, или мы склонны сложиться, как аккордеон».
   "Да сэр. Ах - г. Хилтон?
   "Хорошо?"
   — Вы могли бы взглянуть на огнетушитель в комнате Капитана.
   "Зачем?" — спросил Хилтон.
   Несколько конечностей селенита изображали процесс пьянства. Хилтон скривилась, встала и пошла по трапу, борясь с ускорением. Он бросил взгляд на видеоэкраны и увидел, что они уже миновали Юпитер, что было облегчением. Преодолеть гравитационное притяжение гигантской планеты не помогло бы Лакукарача, ноющему костям. Но теперь они благополучно миновали. Безопасно! Он криво ухмыльнулся, открыл капитанскую дверь и вошел внутрь.
   Капитан Сэм Дэнверс стоял на своей койке и произносил речь перед воображаемой Межпланетной торговой комиссией. Он был крупным мужчиной, или, вернее, был когда-то, но теперь плоть съёжилась, и он начал немного сутулиться. Кожа его морщинистого лица была почти черной от космического загара. Щетина седых волос сердито встала дыбом.
   Но почему-то он был похож на Логгера Хилтона. Оба были людьми дальнего космоса. Хилтон был на тридцать лет моложе, но у него тоже был такой же темный загар и такое же выражение голубых глаз. Есть старая поговорка, что когда вы выходите в Большую Ночь за пределы орбиты Плутона, эта огромная пустота проникает в вас и смотрит вашими глазами. У Хилтон было такое. Как и капитан Дэнверс.
   В противном случае Хилтон был огромен и тяжел, тогда как Дэнверс сейчас был немного хилый, а широкая грудь помощника выпирала в его белой тунике. У него еще не было времени сменить парадную форму, хотя он знал, что даже эта целлюлозная ткань не выдержит грязи космического полета, не показывая этого. Во всяком случае, не на Ла-Клакарача.
   Но это будет его последняя поездка на старой ванне.
   Капитан Дэнверс прервал свою речь, чтобы спросить Хилтона, какого черта он хочет. Товарищ отдал честь.
   — Обычный осмотр, сэр, — заметил он и снял со стены огнетушитель. Дэнверс вскочил с койки, но Хилтон двигалась слишком быстро. Прежде чем капитан добрался до него, Хилтон опорожнил бак в ближайшую вентиляционную решетку.
   — Старый сок, — объяснил он. — Я наполню ее.
   — Послушайте, мистер Хилтон, — сказал Дэнверс, слегка покачиваясь и тыча длинным указательным пальцем в нос помощника. — Если ты думаешь, что у меня там было виски, то ты сумасшедший.
   — Конечно, — сказал Хилтон. — Я сумасшедший, как чокнутый, шкипер. Как насчет кофеина?»
   Дэнверс доковылял до мусоросборника и неопределенно вгляделся в него.
   "Кофеин. Хм? Слушай, если у тебя не хватило ума взять Ла Кукарачу в гипер, ты должен уйти в отставку.
   "Конечно конечно. А вот в гипере добраться до Фрии не займет много времени. Вам придется иметь дело с агентом там.
   "Кристи? Я—я думаю, что да. Дэнверс опустился на койку и схватился за голову. «Кажется, я просто разозлился, Логгер. ITC-что они знают об этом? Да ведь мы открыли тот торговый пост на Сириусе Тридцатом.
   «Послушайте, шкипер, когда вы поднялись на борт, вы были так высоко, что забыли мне об этом сказать», — сказал Хилтон.
   — Вы только что сказали, что мы изменили курс и направляемся во Фрию. Почему?"
   — Межпланетная торговая комиссия, — прорычал Дэнверс. «У них была команда, проверяющая Ла Кукарачу».
   "Я знаю. Обычный осмотр».
   — Ну, у этих толстых нерях хватает наглости сказать мне, что мой корабль небезопасен! Что гравитационное сопротивление Сириуса слишком велико, и что мы не можем добраться до Сириуса Тридцатого!
   — Может быть, они и правы, — задумчиво сказал Хилтон. «У нас были проблемы с посадкой на Венеру».
   "Она продала." Голос Дэнверс был оборонительным. «Но что из этого? Я взял La Cucaracha вокруг Бетельгейзе и намного ближе к Сириусу, чем Сириус Тридцать. У старушки есть все, что нужно. В те дни строили атомные двигатели».
   — Сейчас их не строят, — сказал Хилтон, и шкипер покраснел.
   «Передача материи!» — прорычал он. «Что за сумасшедшая установка? Вы садитесь в маленькую машину на Земле, дергаете переключатель, и вот вы на Венере, или в Бар-Канопусе, или в Чистилище, если хотите! Я плыл на гиперкорабле, когда мне было тринадцать, Логгер. Я вырос на гиперкораблях. Они твердые.
   Они надежны. Они отвезут тебя туда, куда ты хочешь. Черт возьми, небезопасно путешествовать в космос без атмосферы вокруг себя, даже если это только в скафандре.
   «Это напомнило мне», — сказала Хилтон. — Где твоя?
   «Ах, мне было слишком жарко. Холодильная установка вышла из строя».
   Напарник нашел легкую броню в чулане и ловко принялся чинить сломанный переключатель.
   — Шлем не обязательно держать закрытым, но лучше наденьте костюм, — рассеянно сказал он. — Я отдал приказ экипажу. Все, кроме Т-с-с, и ему не нужна никакая защита.
   Денверс подняла голову. — Как она бежит? — быстро спросил он.
   «Ну, ей не помешал бы капитальный ремонт», — сказала Хилтон. «Я хочу быстро попасть в гиперпространство. Этот прямой бег вызывает напряжение. Я тоже боюсь приземляться.
   "Эм-м-м. Хорошо, когда мы вернемся, будет капитальный ремонт, если мы получим прибыль. Вы знаете, сколько мы сделали в эту последнюю поездку. Вот что я тебе скажу: ты контролируешь работу и берешь за нее большую плату.
   Пальцы Хилтон замедлили движение на выключателе. Он не оглядывался.
   — Я буду искать новую койку, — сказал он. «Извините, шкипер. Но меня не будет на борту после этого рейса.
   Позади него повисла тишина. Хилтон скривилась и снова принялась за скафандр. Он слышал, как Дэнверс сказал: «В наши дни не так уж много гиперкораблей нуждаются в помощниках».
   "Я знаю. Но у меня инженерное образование. Может быть, они использовали бы меня на передатчиках материи. Или как аванпостер — торговец».
   «О, ради любви к Питу! Логгер, о чем ты говоришь? А-трейдер? Грязный аванпостер? Ты человек с гиперкораблем!»
   «Через двадцать лет ни один гиперкорабль не будет работать, — сказал Хилтон.
   "Ты лжец. Будет один.
   «Она развалится через пару месяцев!» — сердито сказал Хилтон. «Я не собираюсь спорить. Что мы ищем на Фрии, грибке?
   После паузы Дэнверс ответил.
   «Что еще есть на Фрие? Конечно, грибок. Это немного отодвигает сезон. Мы не должны быть там в течение трех недель по земному времени, но Кристи всегда держит запас под рукой. И эта крупная гостиничная сеть будет платить нам обычную долю. Винят, если я знаю, почему люди едят эту дрянь, но они платят за нее двадцать баксов за тарелку.
   «Тогда это может означать прибыль», — сказал Хилтон. — При условии, что мы приземлимся на Фрии и не развалимся. Он бросил отремонтированный костюм на койку рядом с Дэнверс. — Вот ты где, шкипер. Я лучше вернусь к управлению. Скоро мы доберемся до гипер».
   Дэнверс наклонился и коснулся кнопки, которая открыла мертвый свет. Он уставился на звездный экран.
   — Вы не получите этого на передатчике материи, — медленно сказал он. «Посмотри на это, Лесоруб».
   Хилтон наклонился вперед и посмотрел через плечо капитана. Пустота пылала. С одной стороны огромная дуга гигантского тела Юпитера вспыхивала холодным светом. Несколько лун двигались в поле экрана, а один или два астероида ловили свет Юпитера в своих разреженных атмосферах и висели, словно сияющие завуалированные миниатюрные миры на этом пылающем фоне. И за сияющими звездами, лунами и планетами виднелась Большая Ночь, черная пустота, бьющаяся, как океан, на краю Солнечной системы.
   «Значит, красиво, — сказала Хилтон. — Но и холодно тоже.
   "Может быть. Может быть это. Но мне нравится это. Ну, иди работать торговцем, придурок. Я буду придерживаться Ла Кукарача.
   Я знаю, что могу доверять старушке.
   Вместо ответа старая дама резко подпрыгнула и покачнулась.
   Глава 2. Плохие новости
   Хилтон мгновенно вылетела из салона. Корабль сильно взбрыкивал. Позади него помощник услышал, как Дэнверс кричит что-то о некомпетентных пилотах, но он знал, что это, вероятно, не вина селенита. Он был в кабине управления, в то время как Ла Куарача все еще содрогался во время последнего прыжка. Тсс был вихрем движения, его многочисленные ноги лихорадочно царапали дюжину инструментов.
   «Я командую!» — рявкнула Хилтон, и Т-с-с мгновенно сосредоточился на невероятно сложных элементах управления, направляющих корабль в гиперактивность.
   Помощник находился на вспомогательном борту. Он дернул рычаги вниз.
   «Гиперстанции!» он крикнул. «Закрыть каски! Хватайте подтяжки, вы, солнечные прыгуны! Вот так!"
   Стрелка бешено качалась по манометру, зависнув на отметке. Хилтон опустился на сиденье, просунув руки под изогнутые скобы и обхватив их локтями. Его лодыжки нашли такие же опоры под ним. Экраны визора расплылись и переливались ползучими цветами, двигаясь вперед и назад, вкл и выкл, пока Ла Куарача боролся с качанием между гиперпространством и нормальным пространством.
   Хилтон попробовал другой микрофон. — Капитан Дэнверс. Гиперстанции. Все в порядке?"
   — Да, я в костюме, — сказал голос Дэнверс. «Можешь взять? Нужен мне? Что не так с Т-с-с?
   «Голос за моей доской заглох, капитан», — сказал Тс-с. «Я не мог дозвониться до вспомогательного».
   «Нам, должно быть, нужен капитальный ремонт», — сказал Дэнверс и прервал разговор.
   Хилтон ухмыльнулся. «Нам нужна работа по восстановлению», — пробормотал он и позволил пальцам свисать с кнопок управления, готовый на случай, если Т-с-с поскользнется.
   Но Selenite был подобен точной машине; он никогда не скользил. Старая Куарача дрожала в каждой скобке. Атомные двигатели направили фантастическое количество энергии в пространство между измерениями. Затем внезапно качели на мгновение отбалансировались, и в эту долю секунды корабль скользнул по своей силовой раме и больше не был материей. Его больше не существовало в трехмерной плоскости. Для наблюдателя он бы исчез. Но для наблюдателя в гиперпространстве она возникла бы из белого небытия.
   За исключением того, что не было никаких гиперпространственных наблюдателей. На самом деле в гипере ничего не было — это было, как однажды заметил один ученый, просто вещество, и никто не знал, что это было за вещество. Можно было узнать некоторые свойства гипера, но дальше этого дело не пошло. Он был белого цвета и, должно быть, это была своего рода энергия, потому что она текла, как невообразимо мощный прилив, увлекая за собой корабли со скоростью, которая уничтожила бы команду в обычном космосе. Теперь, во власти гипертока, Ла Кукарача мчалась к Большой Ночи со скоростью, которая за несколько секунд миновала бы орбиту Плутона.
   Но вы не могли видеть Плутон. Здесь приходилось работать вслепую, с инструментами. И если вы попали не на тот уровень, это было очень плохо для вас!
   Поспешно Хилтон проверил показания. Это был Hyper C-758-R. Это было правильно. На разных пространственных уровнях гиперпоток течет в разных направлениях. Вернувшись, они изменят свою атомную структуру, чтобы оседлать Гипер М-75-Л, который мчится из Фрии к Земле и за ее пределы.
   — Вот и все, — сказал Хилтон, расслабившись и потянувшись за сигаретой. «Никаких метеоров, никаких проблем со стрессом и напряжением — просто дрейфуем, пока не приблизимся к Фрии. Затем мы выпадаем из гиперактивности и, вероятно, разваливаемся».
   Щелкнул сигнализатор. Кто-то сказал: «Г. Хилтон, есть проблемы.
   "Есть. Ладно, Виггинс. Что теперь?"
   «Один из новых людей. Он был на улице, делал ремонт.
   — У тебя было достаточно времени, чтобы вернуться внутрь, — огрызнулся Хилтон, который не был так в этом уверен, как казалось. «Я звонил в гиперстанции».
   "Да сэр. Но этот парень новенький. Похоже, он никогда раньше не летал на гиперкораблях. В любом случае, у него сломана нога. Он в лазарете.
   Хилтон на мгновение задумался. Ла Кукарача все равно не хватало персонала. Немногие хорошие люди охотно отправятся на таком антиквариате.
   — Я спущусь, — сказал он и кивнул Тсс. Затем он пошел по трапу, заглянув на шкипера, который заснул. Он использовал поручни, чтобы подтянуться, потому что в гипергравитации не было ускоряющей гравитации. В лазарете он нашел хирурга, который по совместительству повара заканчивал наложение вытяжной шины на бледного, вспотевшего юношу, который то слабо ругался, то стонал.
   "Что с ним такое?" — спросил Хилтон.
   Бруно, косторез, небрежно отсалютовал. — Простой перелом. Я даю ему шину для ходьбы, чтобы он мог передвигаться. И он стрелял в свои печеньки, так что его нельзя использовать для гиперактивности.
   — Похоже на то, — сказала Хилтон, изучая пациента. Мальчик открыл глаза и посмотрел на Хилтон.
   «Я был в шанхае!» — закричал он. «Я засужу с тебя все, чего ты стоишь!»
   Первый офицер был невозмутим.
   «Я не шкипер, я помощник», — сказал Хилтон. «И я могу сказать вам прямо сейчас, что мы не стоим много. Вы когда-нибудь слышали о дисциплине?
   «Я был в шанхае!»
   "Я знаю это. Только так мы сможем собрать полную команду для подписания статей о Ла Кукараче. Я упомянул о дисциплине. Мы не сильно заморачиваемся с этим здесь. Все равно лучше зови меня Мистером, когда люди рядом. А теперь заткнись и расслабься. Дай ему успокоительное, Бруно.
   "Нет! Я хочу отправить космограмму!»
   «Мы в гипер. Вы не можете. Как тебя зовут?"
   «Саксон. Лютер Саксон. Я один из инженеров-консультантов Transmat».
   — Банда передачи материи? Что ты делал возле космических доков?
   Саксон сглотнула. — Ну… я выхожу с техническими бригадами, чтобы наблюдать за новыми установками. Мы только что закончили венерианскую передающую станцию. Я вышел выпить несколько напитков - вот и все! Несколько стаканчиков и…
   — Ты пошел не по адресу, — весело сказал Хилтон. — Какой-то кримп дал тебе Микки. Во всяком случае, ваше имя фигурирует в статьях, так что вы застряли, если только не сбежите с корабля. Вы можете послать сообщение из Фрии, но потребуется тысяча лет, чтобы достичь Венеры или Земли. Лучше побудь здесь, и ты сможешь вернуться с нами.
   «На этом ящике? Это небезопасно. Она такая старая, что у меня дрожь каждый раз, когда я делаю глубокий вдох».
   — Ну, перестань дышать, — коротко сказал Хилтон. Ла Куччирача, конечно, была старой бродягой, но он вез ее уже много лет. Говорить этому человеку из Transmat ничего не стоило; Бригады Transmat никогда не рисковали.
   — Ты когда-нибудь был на гиперкорабле? он спросил.
   — Естественно, — сказал Саксон. «Как пассажир! Мы должны добраться до планеты, прежде чем сможем установить передающую станцию, не так ли?
   "Ага." Хилтон изучала хмурое лицо на подушке. — Но теперь ты не пассажир.
   «Моя нога сломана».
   — У вас есть инженерное образование?
   Саксон помедлил и наконец кивнул.
   — Хорошо, ты будешь помощником пилота. Для этого вам не придется много ходить. Пилот скажет вам, что делать. Таким образом вы можете заработать свой беспорядок.
   Саксон захлебнулся протестами.
   «Одна вещь, — сказала Хилтон. «Лучше не говорите шкиперу, что вы сотрудник Transmat. Он бы повесил тебя над одним из самолетов. Отправь его, когда он устроится, Бруно.
   — Да, сэр, — сказал Бруно, слабо ухмыляясь. Старый космический человек, он тоже не любил Transmat.
   Хилтон вернулся в диспетчерскую. Он сел и стал смотреть на белые видеоэкраны.
   Большинство рук Тсс бездействовали. Теперь это было обычным делом.
   — У тебя будет помощник, — сказал Хилтон через некоторое время. «Обучите его быстро. Это даст нам всем передышку. Если бы этот жирноголовый каллистанский пилот не прыгнул на Венеру, мы были бы готовы.
   — Это короткое путешествие, — сказал Тсс. «На этом уровне быстрый гиперпоток».
   "Ага. Этот новый парень. Не говори шкиперу, но он сотрудник Трансмата.
   Тсс немного рассмеялся.
   — Это тоже пройдет, — сказал он. — Мы — старая раса, мистер Хилтон. Земляне - младенцы по сравнению с селенитами. Гиперкорабли исчезают, и, в конце концов, Трансмат тоже исчезнет, когда появится что-то еще».
   «Мы не исчезнем», — сказал Хилтон, довольно удивленный тем, что защищает философию шкипера.
   — У ваших людей нет… у вас, селенитов.
   — Кое-кто из нас остался, это правда, — тихо сказал Тсс. "Не много. Великие дни империи селенитов прошли очень давно. Но осталось еще несколько селенитов, таких как я.
   — Ты продолжаешь, не так ли? Вы не можете убить расу».
   «Не легко. Не сразу. Но вы можете, в конце концов. И вы тоже можете убить традицию, хотя это может занять много времени. Но ты знаешь, каким будет конец».
   — О, заткнись, — сказала Хилтон. "Вы говорите слишком много."
   Т-с-с снова склонился над пультом управления. Ла Кукарача мчалась сквозь белый гиперпоток, двигаясь так же плавно, как и в тот день, когда ее спустили на воду.
   Но когда они достигнут Фрии, это будет суровый космос и высокая гравитация. Хилтон поморщился.
   Он подумал: ну и что? Это просто еще одно путешествие. Судьба Вселенной не зависит от этого.
   От этого ничего не зависит, кроме, может быть, того, получим ли мы достаточно прибыли, чтобы отремонтировать старушку.
   И это не имеет значения для меня, потому что это мое последнее путешествие в Большую Ночь.
   Он смотрел на экраны. Он не мог ее видеть, но знал, что она висела за всеобщей белизной, в плоскости, невидимой для его глаз. Маленькие искорки миров и солнц светились в его необъятности, но никогда не освещали его. Оно было слишком обширным, слишком неумолимым. И даже гигантские солнца в конце концов погаснут в его океане. Когда все остальное погаснет, когда все уйдет по волнам времени в эту огромную тьму.
   Это был прогресс. Волна родилась, собралась, выросла — и разбилась. За ним стояла новая волна. А старая соскользнула обратно и пропала навсегда. Несколько пятнышек пены и пузырей остались, как Тсс, остатки гигантской волны древней Селенитской Империи.
   Империя исчезла. В свое время он сражался и правил сотней миров. Но, в конце концов, Большая Ночь победила и поглотила Его.
   Так как в конце концов он поглотит последний гиперкорабль.
   Они напали на Фрию шестью днями позже по земному времени. И удар был словом. Одна из покрытых хитином рук Тсс была оторвана ударом, но он, похоже, не возражал. Он не чувствовал боли и мог отрастить еще одну конечность за несколько недель. Экипаж, привязанный к посадочным скобам, отделался легкими ушибами.
   Лютер Саксон, трансмат, сидел в кресле вспомогательного пилота — у него было достаточно специализированной инженерной подготовки, чтобы он быстро освоился, — и у него на лбу появилась синяя шишка, но и только. Ла Кукарача вышла из гиперактивности толчком, который напряг ее старое жирное тело до предела, а атмосфера и гравитация Фрии стали предпоследней соломинкой. Разошлись швы, погасла струя, и на раскаленном добела корпусе появились новые расплавленные потеки.
   Экипаж ждал свободы. На это не было времени. Хилтон велел рабочим бригадам сменять друг друга с интервалом в шесть часов, и довольно небрежно сказал, что Твайлайт находится вне пределов досягаемости. Он знал, что команда проигнорирует этот приказ. Не было возможности удержать людей на борту, а Твайлайт продавала спиртное и еще более эффективные механизмы побега. Тем не менее, на Фрие было мало женщин, и Хилтон надеялся, что достаточное количество рабочих останется на работе, чтобы отремонтировать Ла Кукарача и отправить его в космос до того, как грибной груз будет загружен.
   Он знал, что Виггинс, второй помощник, сделает все возможное. Для себя он отправился со шкипером на поиски Кристи, торговца из Фрии. Путь лежал через Твайлайт, крытое поселение, защищенное от жаркого, яркого, как алмаз, света главного. Это не было большим. Но тогда Фрия была аванпостом с плавающим населением в несколько сотен человек. Они приходили и уходили с кораблями и сезонами сбора урожая. При необходимости, подумал Хилтон, некоторых бомжей можно было бы переманить. Тем не менее маловероятно, что кто-то из экипажа дезертирует. Ни один из них не будет оплачен до тех пор, пока они не вернутся в Солнечную систему.
   Они нашли Кристи в его пластиковой каюте, толстого, лысого, потного человека, пыхтящего огромной пенковой трубкой. Он посмотрел вверх, пораженный, а затем безропотно откинулся на спинку стула и жестом указал им на места.
   — Привет, Крис, — сказал Дэнверс. "Что нового?"
   «Здравствуйте, шкипер. Привет, Логгер. Удачной поездки?"
   «Посадка была не очень удачной, — сказал Хилтон.
   «Да, я слышал об этом. Напитки?
   — Потом, — сказал Дэнверс, хотя глаза его блестели. «Давайте сначала наведем порядок в бизнесе. Готова хорошая посылка?
   Кристи погладила его жирную блестящую щеку. — Ну, ты на пару недель раньше.
   — У тебя есть запас.
   Торговец хмыкнул. — Дело в том, что вы не получили мое сообщение? Нет, я думаю, не было времени. На прошлой неделе я отправил космическую почту на «Блю Скай» для вас, шкипер.
   Хилтон переглянулась с Дэнверс.
   — Похоже, у тебя плохие новости, Крис, — сказал он. "Что это такое?" Кристи неловко сказала: — Я ничего не могу поделать.
   Вы не можете конкурировать с Transmat. Вы не можете позволить себе платить их цены. У тебя есть текущие расходы на La CWAaracha. Топливо для реактивных двигателей стоит копейки, и — ну, «Трансмат» устанавливает передающую станцию, платит за нее, и работа сделана, если не считать расходов на электроэнергию. С атомом, что это значит?»
   Дэнверс краснела.
   «Трансмат устанавливает здесь станцию?» — поспешно сказал Хилтон.
   "Ага. Я не могу их остановить. Он будет готов через пару месяцев».
   "Но почему? Грибок того не стоит. Не хватает рынка. Ты блефуешь, Крис. Что ты хочешь? Больший разрез?
   Кристи посмотрел на свою пенковую трубку. — Нет. Помните испытания руды двенадцать лет назад? На Фрие есть ценная руда, Лесоруб. Только его надо много дорабатывать. В противном случае это слишком громоздко для отгрузки.
   И оборудование будет стоить слишком дорого, чтобы перевозить его на космическом корабле. Это большие вещи, я имею в виду большие.
   Хилтон взглянул на Дэнверс. Шкипер теперь был багровым, но его рот был крепко сжат.
   — Но… подожди, Крис. Как Transmat может обойти это? Отправляя сырую руду на Землю в своих гаджетах?
   — Я слышал, — сказал Кристи, — что они собираются прислать сюда очистительные машины и установить их прямо на Фрие. Все, что им нужно для этого, это один из их передатчиков. Поле может быть расширено, чтобы принять почти все, знаете ли. Черт возьми, вы могли бы переместить планету в эту сторону, если бы у вас была сила!
   Они займутся переработкой здесь и переправят очищенную руду обратно на Землю.
   — Значит, им нужны орки, — мягко сказал Дэнверс. — Им не нужен грибок, не так ли?
   Кристи кивнула. — Похоже, да. У меня было предложение. Большой. Я не могу позволить себе отказаться, и вы не можете позволить себе встретиться с ним, Шкипер. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Тринадцать баксов за фунт.
   Дэнверс фыркнул. Хилтон присвистнула.
   «Нет, мы не можем встретиться с этим, — сказал он. — Но как они могут позволить себе платить?
   "Количество. Они направляют все через свои передатчики. Они установили его в мире, и там есть дверь прямо на Землю или на любую другую планету, которую они назовут. Одна работа не принесет им большой прибыли, но миллион рабочих мест — и они заберут все! Так что я могу сделать, Лесоруб?
   Хилтон пожал плечами. Капитан резко встал.
   Кристи уставился на свою трубку.
   «Послушайте, шкипер. Почему бы не попробовать Вторичные Ориона? Я слышал, что там был небывалый урожай камеди синего дерева.
   «Я слышал это месяц назад, — сказал Дэнверс. «Как и все остальные. Он уже вычищен. Кроме того, старушка не станет платить за такую поездку. Мне нужно быстро, и качественно, вернуться в Систему.
   Наступила тишина. Кристи потела сильнее, чем когда-либо. — А что насчет выпивки? он посоветовал.
   — Может быть, мы сможем придумать способ.
   «Я все еще могу заплатить за свою выпивку», — резко бросила Дэнверс. Он развернулся и исчез.
   — Иосафат, Лесоруб! — сказала Кристи. "Что я мог сделать?"
   — Это не твоя вина, Крис, — сказал Хилтон. – Увидимся позже, если… во всяком случае, мне лучше сходить за шкипером. Похоже, он направляется в «Сумерки».
   Он последовал за Дэнверсом, но уже потерял надежду.
   Глава 3. Дэнверс прокладывает курс
   Два дня спустя шкипер все еще был пьян.
   В полумраке Сумерек Хилтон вошел в огромный прохладный сарай, где огромные вентиляторы поддерживали циркуляцию горячего воздуха, и нашел Дэнверса, как обычно, за дальним столиком со стаканом в руке. Он разговаривал с канопианцем с крошечными бусами, представителем той ретровозвращающейся расы, которая лишь на несколько градусов выше уровня идиотов. Канопиец выглядел так, словно был покрыт черным плюшем, а его красные глаза поразительно светились сквозь мех. У него тоже был стакан.
   Хилтон подошел к ним двоим. — Шкипер, — сказал он.
   — Блин, — сказал Дэнверс. — Я разговариваю с этим парнем.
   Хилтон пристально посмотрел на канопианца и дернул большим пальцем. Красноглазая тень взяла свой стакан и быстро удалилась. Хилтон села.
   — Мы готовы взлететь, — сказал он.
   Дэнверс сонно моргнул. — Вы прервали меня, мистер. Я занят."
   «Купите чемодан и закончите свою пьянку на борту», — сказала Хилтон. «Если мы не взлетим в ближайшее время, экипаж прыгнет».
   «Пусть».
   "Хорошо. Тогда кто вернет Ла Кукарачу обратно на Землю?
   «Если мы вернемся на Землю, старушка упадет на свалку», — яростно сказал Дэнверс. «ITC
   не санкционирует еще один рейс без восстановительных работ».
   — Ты можешь одолжить тесто.
   «Ха!»
   Хилтон резко и сердито выдохнул: «Ты достаточно трезв, чтобы понять меня? Затем слушать. Я говорил с Саксоном.
   «Кто такой саксонец?»
   «Его шанхайили на Венере. Ну, он инженер Трансмата. Хилтон быстро продолжил, прежде чем шкипер успел заговорить. "Это была ошибка. Ошибка кримпа и наша. Transmat поддерживает своих людей. Саксон разыскал команду Transmat на Фрие, и их суперинтендант нанес мне визит. У нас проблемы. Костюм повреждения. Но есть один выход. Ни один гиперкорабль не столкнется с Фрией в течение нескольких месяцев, а передатчик материи не будет закончен в течение двух месяцев. И, кажется, Трансмату не хватает инженеров. Если мы сможем быстро вернуть Саксона на Венеру или Землю, он прикроет. Будет без костюма.
   — Может быть, он прикроет. А как же «Трансмат»?
   «Если Саксон не подпишет жалобу, что они могут сделать?» Хилтон пожал плечами. — Это наш единственный выход сейчас.
   Покрытые коричневыми пятнами пальцы Дэнверса играли со стаканом.
   — Человек из Трансмата, — пробормотал он. "Ах. Итак, мы возвращаемся на Землю. Что тогда? Застряли." Он посмотрел из-под опущенных век на Хилтон. «Я имею в виду, что застрял. Я забыл, что ты прыгаешь после этого путешествия.
   «Я не прыгаю. Я подписываюсь на один рейс за раз. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
   "Делай, что хочешь. Бегите за старухой. Ты не космический человек. Дэнверс сплюнул.
   «Я знаю, когда меня облизывают», — сказал Хилтон; «Разумнее всего драться в своем собственном весе, когда вы уступаете по очкам, а не ждать нокаута. У вас есть инженерное образование. Вы могли бы работать и с Transmat.
   На секунду Хилтону показалось, что шкипер собирается бросить в него стакан. Затем Дэнверс откинулся на спинку стула, пытаясь изобразить улыбку.
   — Я не должен из-за этого расстраиваться, — сказал он с усилием. "Это правда."
   "Ага. Ну, ты идешь?
   — Старушка готова взлететь? — сказал Дэнверс. — Тогда я приду. Сначала выпей со мной».
   — У нас нет времени.
   Дэнверс с пьяным достоинством встал. — Не становитесь слишком большими для своих ботинок, мистер. Путешествие еще не окончено. Я сказал, выпей! Это порядок."
   "Ладно ладно!" — сказал Хилтон. «Один напиток. Тогда мы пойдем?
   "Конечно."
   Хилтон выпила ликер, не попробовав его. Слишком поздно он почувствовал жгучую боль на языке.
   Но прежде чем он успел вскочить на ноги, большая полутемная комната сложилась перед ним, как свернутый зонт, и он потерял сознание от горького осознания того, что его облапошили, как самого сырого новичка. Но шкипер налил тот напиток.
   Сны сбивали с толку. Он с чем-то боролся, но не знал с чем. Иногда оно меняло форму, а иногда его вообще не было, но всегда оно было огромным и ужасно могущественным.
   Он тоже не всегда был одинаковым. Иногда он был мальчишкой с широко открытыми глазами, который двадцать пять лет назад отправился на Стархоппере, чтобы совершить свой первый прыжок в Большую ночь. Затем он был немного старше, в каюте боцмана, присматриваясь к капитанскому билету, изучая в белых, неизменных днях и ночах гиперпространства замысловатые логарифмы, которые должен знать опытный пилот.
   Казалось, он шел по беговой дорожке к цели, которая ускользала, никогда не достигая ее. Но он не знал, что это за цель. Он сиял как успех. Возможно, это был успех. Но беговая дорожка начала двигаться раньше, чем он действительно начал. В Большой Ночи бестелесный голос тонко кричал: «Ты не в той игре, Лесоруб. Тридцать лет назад у вас было бы будущее в гиперкораблях. Уже нет. Идет новая волна. Убирайся или утони».
   Над ним склонилась красноглазая тень. Хилтон боролся со своей мечтой. Он неловко дернул рукой и опрокинул стакан у губ. Канопианец издал пронзительный, резкий крик. Жидкость, которая была в стакане, слилась в воздухе в сияющую сферу.
   Стекло поплыло — и канопиец тоже поплыл. Они были в гипер. Несколько легких ремней удерживали Хилтона на койке, но он увидел, что это была его собственная каюта. Головокружение, наркотическая слабость захлестнула его мозг.
   Канопец врезался в стену, сильно толкнул, и отдача отбросила его в сторону Хилтона. Помощник вырвался из удерживающих ремней. Он протянул руку и собрал горсть пушистого черного плюша. Канопец царапал себе глаза.
   «Капитан!» он закричал. «Капитан Дэнверс!»
   Боль пронзила щеку Хилтона, когда когти его противника пустили кровь. Хилтон взревел от ярости. Он ударил канопианца в челюсть, но теперь они свободно парили, и удар не причинил вреда. В воздухе они сцепились, канопианец непрестанно кричал этим тонким, безумным визгом.
   Дверная ручка дважды щелкнула. Снаружи раздался голос — Виггинс, второй. Послышался глубокий стук. Хилтон, все еще слабый, пытался оттолкнуть канопианца резкими ударами. Затем дверь с грохотом распахнулась, и Виггинс втянул себя внутрь.
   — Дзанн! он сказал. «Перестань!» Он вытащил реактивный пистолет и навел его на канопианца.
   На пороге стояла небольшая группа. Хилтон увидел Саксона, человека из Transmat, таращившегося туда, и других членов экипажа, колеблющихся, неуверенных. Затем внезапно позади остальных появилось лицо капитана Дэнверса, перекошенное, напряжённое.
   Канопиец отступил в угол и издавал испуганные звуки, мяукая.
   — Что случилось, мистер Хилтон? — сказал Виггинс. — Этот кот прыгнул на тебя?
   Хилтон так привык носить космическую броню, что до сих пор почти не замечал ее присутствия.
   Его шлем был закрыт капюшоном, как у Виггинса и остальных. Он вытащил из-за пояса гирю и отбросил ее в сторону; реакция подтолкнула его к стене, где он схватился за скобу.
   — Он едет на гауптвахте? — спросил Виггинс.
   — Ладно, мужики, — тихо сказал Дэнверс. — Пропусти меня. Он пробрался в каюту Хилтон.
   Взгляды, полные дискомфорта и смутного недоверия, были обращены на него. Шкипер проигнорировал их.
   «Дзанн!» он сказал. «Почему ты не в доспехах? Надень это. Остальные - на свои места. Вы тоже, мистер Виггинс. Я разберусь с этим».
   Тем не менее Виггинс колебался. Он начал что-то говорить.
   "Чего же ты ждешь?" — сказал Хилтон. — Скажи Бруно, чтобы принес кофе. А теперь побей». Он маневрировал, приняв сидячее положение на своей койке. Краем глаза он увидел, как Уиггинс и остальные вышли. Дзанн, канопиец, подобрал в углу костюм и неловко надевал его.
   Дэнверс осторожно закрыла дверь, проверяя сломанный замок.
   — Надо это исправить, — пробормотал он. «Так не годится». Он нашел скобу и встал напротив помощника, его глаза были холодными и настороженными, напряжение все еще отражалось на его усталом лице. Хилтон потянулась за сигаретой.
   — В следующий раз, когда твой кот прыгнет на меня, я прожгу ему дыру, — пообещал он.
   — Я поставил его здесь охранять вас на случай, если возникнут проблемы, — сказал Дэнверс. — Чтобы позаботиться о тебе, если мы сломаемся или столкнемся с опасностью. Я показал ему, как застегнуть шлем и включить подачу кислорода.
   — Ожидать, что недалекий канопиец это запомнит? — сказал Хилтон. — Ты также сказал ему продолжать накачивать меня наркотиками. Он потянулся к блестящей жидкой сфере, плавающей рядом, и ткнул в нее указательным пальцем. Он попробовал вещество. "Конечно. Вахиш. Это то, что ты подсыпал мне в напиток на Фрии. Предположим, вы начнете говорить, шкипер. Что этот канопиец делает на борту?
   «Я подписал с ним контракт, — сказал Дэнверс.
   "За что? Суперкарго?"
   Денверс бесстрастно ответила на это, наблюдая за Хилтон.
   "Юнга."
   "Ага. Что ты сказал Виггинсу? Я имею в виду?
   — Я сказал, что ты напился, — усмехнувшись, сказал Дэнверс. — Ты тоже был на наркотиках.
   — Я не сейчас. Тон Хилтон звучал жестко. — А если ты скажешь мне, где мы? Я могу узнать. Я могу получить уравнения от Ц.С. и запустить графики. Мы на М-75-Л?
   "Нет, мы не. Мы переходим на другой уровень».
   "Куда?"
   Канопианец пронзительно закричал: «Я не знаю имени. Не имеет имени. У него двойное солнце.
   "Ты сумасшедший!" Хилтон посмотрел на шкипера. — Ты ведешь нас на двойные первичные выборы?
   Дэнверс все еще ухмылялся. Мало того, мы собираемся приземлиться на планете в тридцати тысячах миль от солнца — примерно.
   Хилтон включил мёртвый фонарь и посмотрел в белую пустоту. — Ближе, чем Меркурий к Солнцу. Вы не можете этого сделать. Насколько масштабны праймериз?»
   Дэнверс сказал ему.
   "Все в порядке. Это самоубийство. Ты знаешь что. Ла Кукарача этого не выдержит.
   «Старая дама возьмет все, что может раздать Большая Ночь».
   "Не это. Не обманывай себя. Возможно, она и вернулась на Землю — приземлившись на Луне, — но ты едешь в мясорубку.
   «Я не забыл свою астрогацию, — сказал Дэнверс. «Мы выходим из гипера с планетой между нами и праймериз. Притяжение приземлит нас.
   «Маленькими кусочками», — согласилась Хилтон. «Жаль, что ты не держал меня на наркотиках. Если ты будешь держать рот на замке, мы изменим курс на Землю, и никто не пострадает. Если ты хочешь что-то начать, это будет мятеж, и я рискну в Адмиралтействе.
   Капитан издал звук, похожий на смех.
   — Хорошо, — сказал он. "Одевают. Co посмотрите на уравнения. Я буду в своей каюте, когда ты захочешь меня.
   Давай, Дзанн.
   Он подтянулся к трапу, канопец скользнул за ним бесшумно, как тень.
   Хилтон встретил Бруно с кофе, когда он следовал за Дэнверс. Помощник хмыкнул, схватил накрытую чашку и всосал жидкость с ловкостью долгой практики в условиях антигравитации. Бруно наблюдал за ним.
   — Все в порядке, сэр? — сказал повар-хирург.
   "Ага. Почему нет?"
   «Ну, мужчины задаются вопросом».
   "Как насчет?"
   — Не знаю, сэр. Вы никогда... вы всегда командовали пусками, сэр. А этот Канопиан — мужчинам он не нравится. Они думают, что что-то не так».
   — О, они знают, не так ли? — мрачно сказал Хилтон. — Я приду и возьму их за руки, когда они придут на ночное дежурство. Они слишком много говорят».
   Он сердито посмотрел на Бруно и пошел к диспетчерской. Хотя он и упомянул шкиперу о мятеже, он был слишком стар, чтобы потворствовать этому, разве что в крайнем случае. И дисциплину нужно было поддерживать, хотя Дэнверс явно сошел с ума.
   Тсс и Саксон были у пультов. Селенит скосил на него сверкающий взгляд, но бесстрастная маска под аудиофильтром не выражала никакого выражения. Саксон, однако, развернулась и начала возбужденно говорить.
   — Что случилось, мистер Хилтон? Что-то неладно. Мы уже должны быть готовы к посадке на Землю. Но это не так. Я недостаточно знаю об этих уравнениях, чтобы составить схему, а Т-с-с не станет мне ничего порицать.
   — Нечего рассказывать, — сказал Тсс. Хилтон протянул руку мимо селенита и взял папку с зашифрованными цифрами. Он рассеянно сказал Саксон: «Тише. Я хочу сконцентрироваться на этом».
   Он изучал уравнения.
   Он читал в них смерть.
   Глава 4. Азартная игра с регистратором смерти
   Хилтон вошел в каюту шкипера, прижался спиной к стене и начал плавно и тихо ругаться. Когда он закончил, Дэнверс ухмыльнулся ему.
   "Через?" он спросил.
   Хилтон перевел взгляд на канопианца, который скорчился в углу и украдкой расстегивал замки своего скафандра.
   — Это относится и к тебе, кот, — сказал он.
   — Дзанн не будет возражать, — сказал Дэнверс. — Он недостаточно умен, чтобы возмущаться руганью. И мне все равно, пока я получаю то, что мы хотим. Все еще собираешься поднять мятеж и отправиться на Землю?
   «Нет, я не», сказал Хилтон. С гневным терпением он ставил галочки на пальцах. «Нельзя переключаться с одного гиперплана на другой, не спрыгнув сначала в обычный космос, за трамплин.
   Если мы вернемся в нормальное пространство, удар может разорвать Ла Кукарачу на мелкие кусочки. Мы будем в скафандрах, свободно парящих в сотне миллионов миль от ближайшей планеты. Прямо сейчас мы находимся в быстром гиперпотоке, направляющемся к краю вселенной, по-видимому.
   — В пределах досягаемости есть одна планета, — сказал Дэнверс.
   "Конечно. Тот, что в тридцати тысячах миль от двойного основного. И ничего больше."
   "Хорошо? Предположим, мы сорвемся? Мы сможем отремонтировать, как только приземлимся на планету. Мы можем получить необходимые материалы. Вы не можете сделать это в глубоком космосе. Я знаю, что приземление в этом мире будет работой. Но либо это, либо ничего — сейчас.
   — Что тебе нужно?
   Дэнверс начал объяснять: «Этот канопиан-дзанн-он совершил плавание однажды, шесть лет назад. Бродячий гиперкорабль. Элементы управления замерли, и ванна направилась наружу. Они совершили аварийную посадку как раз вовремя — выбрали планету, которая была обнаружена и нанесена на карту, но так и не была посещена. Там они ремонтировались и возвращались на торговые пути. Но на борту был парень, землянин, друживший с Дзанном. Этот парень был умен, и, я думаю, он занимался рэкетом с наркотиками. Немногие знают, как выглядит сырой, растущий параин, но этот парень знал. Он никому не сказал. Он взял образцы, намереваясь собрать деньги, зафрахтовать корабль и позже забрать груз. Но его зарезали во время какого-то погружения на Каллисто. Однако он не умер сразу, и ему нравился Дзанн. Поэтому он дал Дзанну информацию.
   — Этот недоумок? — сказал Хилтон. — Как он мог запомнить курс?
   — Это единственное, что канопианцы могут помнить. Они могут быть дебилами, но они хорошие математики. Это их единственный талант».
   «Для него это был хороший способ выпить и получить бесплатное место», — сказал Хилтон.
   "Нет. Он показал мне образцы. Я могу немного говорить на его жаргоне, и поэтому он был готов поделиться со мной своим секретом еще во Фрие. Хорошо. Сейчас. Мы приземляемся на этой планете — она не названа — и загружаем груз параина. Мы починим старушку, если ей это нужно… —
   Она починит!
   — А потом возвращайся.
   "На Землю?"
   — Думаю, Силен. Это более легкая посадка».
   — Теперь вы беспокоитесь о посадках, — с горечью сказал Хилтон. — Ну, я ничего не могу с этим поделать, я полагаю. Я выхожу после этого путешествия. Какова текущая рыночная котировка параина?»
   «Пятьдесят фунтов. В Медицинском центре, если ты это имеешь в виду.
   — Большие деньги, — сказал помощник. «Вы можете купить новый корабль на прибыль, и у вас еще останется куча денег для счастливых дней».
   — Ты получишь свою долю.
   — Я все еще увольняюсь.
   — Не раньше, чем закончится это путешествие, — сказал Дэнверс. «Ты друг на Ла Кукарача». Он усмехнулся. — У человека из дальнего космоса в рукаве полно трюков, и я занимаюсь этим дольше, чем ты.
   — Конечно, — сказал Хилтон. "Вы умны. Но ты забыл Саксон. Сейчас он бросит против вас этот иск о возмещении ущерба, а Трансмат за ним.
   Дэнверс лишь пожал плечами. — Я что-нибудь придумаю. Это ваши часы. У нас есть около двухсот часов, прежде чем мы выйдем из гиперактивности. Возьми, мистер.
   Он смеялся, когда Хилтон вышел…
   За двести часов может случиться многое. Работа Хилтон заключалась в том, чтобы убедиться, что это не так. К счастью, его новое появление успокоило команду, потому что, когда хозяева дерутся, команда будет охотиться за неприятностями. Но когда Хилтон двигался по Ла-Кукараче, казалось бы, так же небрежно и уверенно, как всегда, даже второй помощник, Виггинс, почувствовал себя лучше. Тем не менее было очевидно, что они не направлялись к Земле. Это заняло слишком много времени.
   Единственная настоящая проблема исходила от Саксона, и Хилтон смогла с этим справиться. Однако не легко. Дело почти дошло до решающей схватки, но Хилтон привыкла командовать людьми и в конце концов сумела обмануть инженера Transmat. Недовольный, но несколько запуганный, Саксон ворчливо умолк.
   Хилтон перезвонил ему.
   — Я сделаю для тебя все, что в моих силах, Саксон. Но сейчас мы в Большой Ночи. Вы не в цивилизованном космосе. Не забывайте, что шкипер знает, что вы трансмат, и он ненавидит вас изнутри. На гиперкорабле слово Старика — закон. Так что — ради себя — осторожнее!
   Саксон понял намек. Он слегка побледнел, и после этого сумел избежать капитана.
   Хилтон то и дело проверял и перепроверял Ла Кукарачу. Никакой внешний ремонт в гиперпространстве невозможен, поскольку гравитации нет, а обычные законы физики не действуют — например, магнитная обувь не работает. Только в самом корабле была безопасность. И эта безопасность была иллюзорной, поскольку вращающиеся кувшины пространственных качелей могли разрушить Ла Кукарачу за секунды.
   Хилтон позвонил Саксон. Ему не только нужна была техническая помощь, но он хотел, чтобы человек был чем-то занят. Поэтому пара лихорадочно работала над навороченными системами, которые обеспечивали бы максимально прочную вспомогательную фиксацию корабля. Были изучены кручение, напряжение и деформация, проанализирована конструкция корабля и проведены рентгеновские испытания конструкционных сплавов.
   Были обнаружены некоторые недостатки — Ла Кукарача была очень старой женщиной, — но меньше, чем ожидал Хилтон. В конце концов, в основном речь шла о том, чтобы вырвать перегородки и переборки и использовать материал для дополнительной распорки.
   Но Хилтон знал, и Саксон была с ним согласна, что этого будет недостаточно, чтобы смягчить неизбежное крушение корабля.
   Был один возможный ответ. Они пожертвовали кормовой частью корабля. Это можно было сделать, хотя они бежали со временем. Рабочие бригады безжалостно отрезали балки с кормы, переносили их вперед и приваривали на место, так что, в конце концов, носовая половина корабля была чрезвычайно прочной и отсекалась жесткими воздухонепроницаемыми перегородками от скелета за половиной. И эта половина Hilton затоплена промышленной водой, чтобы усилить амортизирующий эффект.
   Денверс, конечно, это не понравилось. Но ему пришлось сдаться. В конце концов, Хилтон вел корабль по курсу шкипера, каким бы безумным он ни был. Если La Cucaracha выживет, то благодаря Hilton.
   Но капитан Дэнверс заперся в своей каюте и угрюмо молчал.
   Ближе к концу Хилтон и Тсс остались одни в диспетчерской, а Саксон, которая заинтересовалась работой ради нее самой, руководила последними работами по точечной растяжке. Хилтон, пытаясь найти правильный гиперпространственный уровень, который вернет их на Землю после того, как они загрузят параиновый груз, перепутал десятичную точку и начал ругаться низким яростным оттенком.
   Он услышал тихий смех Тсс и повернулся к селениту.
   — Что смешного? — спросил он.
   — Это не очень смешно, сэр, — сказал Тсс. «В любом крупном деле должны быть такие люди, как капитан Дэнверс».
   — О чем ты сейчас болтаешь? — спросил он с любопытством.
   Тсс пожал плечами. «Причина, по которой я продолжаю работать на «Ла Кукараче», заключается в том, что я могу быть занятым и эффективным на борту, а планеты больше не для селенитов. Мы потеряли свой собственный мир. Оно давно умерло. Но я до сих пор помню старые традиции нашей Империи. Если традиция когда-либо становится великой, то это благодаря людям, которые посвящают себя ей. Вот почему все когда-либо становилось великим. И поэтому гиперкорабли стали что-то значить, мистер Хилтон. Были люди, которые жили и дышали гиперкораблями. Мужчины, которые поклонялись гиперкораблям, как человек поклоняется богу. Боги падают, но несколько человек все еще будут поклоняться старым алтарям. Они не могут измениться. Если бы они были способны меняться, они не были бы теми людьми, которые возвеличивают своих богов».
   — Сжег параин? — неприятно спросил Хилтон. У него болела голова, и он не хотел искать оправданий шкиперу.
   «Это не сон о наркотиках», — сказал Тсс. «А как же рыцарские традиции? У нас был наш Император Чира, который сражался за…
   — Я читал о Чире, — сказал Хилтон. «Он был селенитским королем Артуром».
   Т-с-с медленно кивнул головой, не сводя своих огромных глаз с Хилтона.
   "Точно. Инструмент, который был полезен в свое время, потому что он служил своему делу с единственной преданностью. Но когда это дело умерло, Чайре — или Артуру — не оставалось ничего другого, кроме как тоже умереть. Но пока он не умер, он продолжал служить своему сломленному богу, не веря, что тот пал. Капитан Дэнверс никогда не поверит, что гиперкорабли проходят мимо. Он будет человеком-гиперкораблём, пока не умрёт. Такие люди делают великие дела, но когда они переживают свое дело, они становятся трагическими фигурами».
   — Ну, я не настолько сумасшедший, — прорычал Хилтон. «Я вхожу в какую-то другую игру. Трансмат или что-то в этом роде.
   Вы техник. Почему бы тебе не пойти со мной после этого путешествия?
   — Мне нравится «Большая ночь», — сказала Т-с-с. — А у меня нет собственного мира — нет живого мира. Нет ничего, что заставило бы меня хотеть успеха, мистер Хилтон. На La Cucaracha я могу делать все, что захочу. Но вдали от корабля я обнаружил, что люди не любят селенитов. Нас слишком мало, чтобы вызывать уважение или дружбу. И я довольно стар, знаете ли.
   Вздрогнув, Хилтон уставился на селенит. Не было никакого способа обнаружить признаки возраста у паукообразных существ. Но они всегда безошибочно знали, сколько им осталось жить, и могли предсказать точный момент своей смерти.
   Ну, он не был стар. И он не был человеком дальнего космоса, как Дэнверс. Он не следовал безнадежным причинам.
   После этого путешествия его ничто не удерживало на гиперкораблях, если он выжил.
   Раздался сигнал. Желудок Хилтона подпрыгнул и превратился в лед, хотя он ждал этого несколько часов. Он потянулся за микрофоном.
   «Гиперстанции! Закройте каски! Саксон, докладывай!
   — Вся работа завершена, мистер Хилтон, — сказал голос Саксон, напряженный, но твердый.
   "Прийти сюда. Может нуждаться в вас. Общий призыв: стоять! Возьмите брекеты. Мы входим.
   Затем они попали в качели!
   Глава 5. Выбор Хилтон
   Несомненно, она была крутой — эта пожилая дама. Она объездила тысячу миров и проехала на гиперзвуке больше миль, чем может сосчитать человек. Что-то вошло в нее после Большой ночи, что-то прочнее металлических скоб и твердых сплавов. Назовите это душой, хотя никогда не было машины, у которой была бы душа. Но с тех пор, как первый корабль из бревен был спущен на воду в парящих морях, люди знали, что корабль откуда-то получает душу.
   Она прыгала, как блоха. Она брыкалась, как бешеная лошадь. Стойки и колонны трещали и прогибались, а гулкие проходы наполнялись беспорядочным треском и стонами, когда металл, напрягшийся сверх своих сил, поддался. Через двигатели пронеслось слишком много энергии. Но потрепанная старушка взяла его и пошла, шатаясь, кряхтя, кое-как держась вместе.
   Качели преодолели разрыв между двумя типами пространства, и Ла Кукарача бешено понеслась по нему, унижение для пожилой дамы, которая в ее возрасте должна степенно ехать через свободную пустоту, но она прежде всего была гиперкораблем, а леди второй. Она прыгнула в обычное пространство. Шкипер правильно рассчитал. Двойное солнце не было видно, потому что его затмевала единственная планета, но притяжение этой чудовищной звезды-близнеца сжимало, как титанический кулак гиганта, сжимающий Ла Кукарачу и непреодолимо тянущий ее вперед.
   Делать что-либо, кроме как нажимать несколько кнопок, не было времени. Мощные реактивные двигатели вырвались из корпуса «Ла Кукарачи». Удар ошеломил каждого человека на борту. Никто из наблюдателей не видел, но автоматически записывающие карты зафиксировали то, что тогда произошло.
   Ла Кукарача ударил в то, что было, по сути, каменной стеной. Даже это не могло ее остановить. Но это замедлило ее достаточно для минимальной безопасности, и она опрокинула корму вниз и рухнула на безымянную планету, все ее реактивные двигатели галантно выстрелили, затопленные отсеки смягчили удар, а часть ее никогда не сделанной из пластика или металла удерживала ее вместе против даже того удара молота, нанесенного ей миром.
   Воздух с шипением вырвался в более разреженную атмосферу и рассеялся. Корпус был наполовину расплавлен. Реактивные трубы были сплавлены в дюжине мест. Стебель был гашишем.
   Но она все равно была кораблем.
   Погрузка груза была штатной. Люди видели слишком много чужих планет, чтобы обращать внимание на эту. Воздуха для дыхания не было, поэтому экипаж работал в своих скафандрах, за исключением трех человек, которые получили ранения при крушении и находились в лазарете, в пополненной атмосфере внутри герметичных отсеков корабля. Но лишь несколько отсеков были настолько запечатаны. Ла Кукарача была больной старухой, и здесь можно было оказать только первую помощь.
   Дэнверс лично следил за этим. «Кукарача» принадлежал ему самому, и он заставлял половину экипажа открывать запаянные форсунки, ремонтировать буровую установку и делать судно сравнительно пригодным для космических полетов.
   Он позволил Саксону действовать как соломенный босс, используя технические знания инженера, хотя его глаза холодели всякий раз, когда он замечал человека из Transmat.
   Что касается Хилтона, то он вместе с другой половиной команды отправился собирать урожай параина. Они использовали мощные вакуумные харвестеры, протягивая длинные гибкие несущие трубы обратно в трюм Ла Кукарача, и потребовалось две недели упорных усилий, чтобы загрузить полный груз. Но к тому времени корабль наполнился параином, ремонт был закончен, и Дэнверс взял курс на Силен.
   Хилтон сидел в диспетчерской с Т-сс и Саксон. Он открыл отделение в стене, заглянул внутрь и снова закрыл его. Затем он кивнул Саксон.
   — Шкипер не передумает, — сказал он. «Силенус — наш следующий порт. Я никогда не был там."
   — У меня есть, — сказал Т-сс. — Я расскажу тебе об этом позже.
   Саксон раздраженно вздохнула. — Тогда ты знаешь, что такое гравитационное притяжение, Т-с-с. Я тоже никогда там не был, но я читал об этом в книгах. Планеты-гиганты, в основном, и вы не можете выйти из гиперпространства в обычное пространство после достижения радиуса. В этой системе нет плоскости эклиптики. Это безумие.
   Вы должны проложить неустойчивый курс к Силенусу, сражаясь на протяжении всего пути с разной гравитацией дюжины планет, и тогда вам все еще нужно учитывать притяжение основного. Вы же знаете, что Ла Кукарача этого не сделает, мистер Хилтон.
   «Я знаю, что она этого не сделает», — сказала Хилтон. «Мы зашли так далеко, но дальше было бы самоубийство. Она просто не выдержит еще один забег. Мы застряли здесь. Но шкипер этому не поверит.
   — Он сумасшедший, — сказал Саксон. — Я знаю пределы выносливости машины — это можно определить математически, — а этот корабль всего лишь машина. Или вы согласны с капитаном Дэнверсом? Может быть, вы думаете, что она жива!
   Саксон забывала о дисциплине, но Хилтон знала, в каком напряжении они все находились.
   — Нет, она машина, — просто сказал он. — И мы оба знаем, что она зашла слишком далеко. Если мы отправимся в Силен, это… — Он сделал завершающий жест.
   — Капитан Дэнверс говорит — Силен, — пробормотала Т-с-с. — Мы не можем поднять мятеж, мистер Хилтон.
   «Вот лучшее, что мы можем сделать», — сказал Хилтон. «Как-нибудь войдите в гипер, оседлайте поток и снова как-нибудь выберитесь. Но тогда мы застряли. Любая планета или солнце с гравитационным притяжением раздавили бы нас. Проблема в том, что единственные миры, в которых есть возможность капитально отремонтировать Ла Кукарача, — это большие. И если мы быстро не проведем капитальный ремонт, нам конец. Однако, Саксон, есть один ответ. Приземлиться на астероиде».
   "Но почему?"
   «Мы могли бы справиться с этим. Нет гравитации, чтобы бороться, стоит упомянуть. Мы, конечно, не можем обратиться за помощью по радио, так как сигналы дойдут до кого-то через годы. Только гипер доставит нас достаточно быстро. Итак, Transmat установила какие-нибудь станции на астероидах?
   Саксон открыл рот и снова закрыл.
   "Да. Подойдет один, в системе Ригель. Далеко от основного. Но я не понимаю.
   Капитан Дэнверс этого не потерпит.
   Хилтон открыл стенной отсек. Повалил серый дым.
   — Это паран, — сказал он. — Дым вдувается в каюту шкипера через его вентилятор. Капитан Дэнверс будет счастлив до тех пор, пока мы не приземлимся на астероид Ригель, Саксон.
   Повисла небольшая тишина. Хилтон внезапно захлопнула панель.
   «Давайте составим карту», — сказал он. «Чем раньше мы доберемся до порта Ригель, тем быстрее сможем вернуться на Землю через Transmat».
   Любопытно, что колебался именно Саксон.
   "Мистер. Хилтон. Подождите минуту. Трансмат — я знаю, что работаю в отделе, но они… они проницательны. Деловые мужчины. Вы должны много платить, чтобы использовать их передатчики материи».
   «Они могут передать гиперкорабль, не так ли? Или это слишком большая работа?»
   «Нет, они могут значительно расширить поле. Я не это имею в виду. Я имею в виду, что они потребуют оплаты и будут давить. Вам придется отказаться как минимум от половины груза.
   — Еще останется достаточно, чтобы заплатить за капитальный ремонт.
   — За исключением того, что они захотят узнать, откуда взялся параин. Вы будете над бочкой. Вы должны будете сказать им, в конце концов. И это будет означать, что трансмат-станция будет установлена прямо здесь, в этом мире.
   — Думаю, да, — тихо сказал Хилтон. — Но старушка снова будет годна к космосу. Когда шкипер увидит ее после ремонта, он поймет, что это был единственный выход. Так что давайте займемся».
   — Напомни мне рассказать тебе о Силенусе, — сказала Тсс.
   Лунная ремонтная станция огромна. Воронка накрыта прозрачным куполом, а под ним в своих колыбелях покоятся гиперкорабли. Они приходят потрепанными и сломанными, а уходят чистыми, гладкими и крепкими, готовыми снова к Большой Ночи. Там внизу была Ла Кукарача, уже не стонущий обломок, осевший на астероиде Ригель, а прекрасная дама, сияющая и прекрасная.
   Далеко наверху Дэнверс и Хилтон оперлись на перила и наблюдали.
   — Она готова к полету, — лениво сказала Хилтон. — И она хорошо выглядит.
   — Нет, спасибо вам, мистер.
   «Ты за это!» — сказал Хилтон. «Если бы я не накачал тебя допингом, мы были бы мертвы, а Ла Кукарача плавала бы в космосе на куски. А теперь посмотри на нее».
   "Ага. Что ж, она хорошо выглядит. Но она не будет нести еще один паранский груз. Этот удар был моим. Если бы вы не сказали Трансмату местонахождение, мы были бы готовы. Дэнверс поморщился. «Теперь они устанавливают там станцию Transmat; гиперкорабль не может конкурировать с передатчиком материи.
   «В Галактике больше одного мира».
   "Конечно. Конечно." Но глаза Дэнверса прояснились, когда он посмотрел вниз.
   — Куда вы направляетесь, шкипер? — сказал Хилтон.
   "Что это для тебя? Ты берешься за эту работу в Transmat, не так ли?
   «Вы держите пари. Я встречаюсь с Саксон через пять минут. На самом деле, мы собираемся подписать контракты. Я закончил с глубоким космосом. Но куда ты направляешься?
   — Не знаю, — сказал Дэнверс. «Я подумал, что могу пробежаться вокруг Арктура и посмотреть, что там шевелится».
   Хилтон долго не двигалась. Затем он сказал, не глядя на капитана.
   — После этого вы бы не подумали об остановке в Канисе, не так ли?
   "Ты лжец."
   — Иди на встречу, — сказал Дэнверс.
   Хилтон посмотрела на огромный гиперкорабль внизу. — Старушка всегда была хорошим, чистым кораблем. Она никогда не выходит из строя. Она всегда шла прямым курсом. Было бы очень плохо, если бы ей пришлось возить рабов с Арктура на рынок Каниса. Это, конечно, незаконно, но не в этом дело. Это гнилая, кривая ракетка».
   — Я не спрашивал вашего совета, мистер! Дэнверс вспыхнула. «Никто не говорит о бегстве рабов!»
   — Я полагаю, вы не собирались разгружать параин в Силене? Вы можете получить хорошую цену за параин в Медицинском центре, но вы можете получить в шесть раз больше от кольца наркотиков на Силене. Да, Тсс сказал мне. Он был на Силене.
   — О, заткнись, — сказал Дэнверс.
   Хилтон запрокинул голову, чтобы посмотреть сквозь купол на бескрайнюю тьму над головой. «Даже если вы проигрываете битву, лучше сражаться честно», — сказал он. — Знаешь, чем это кончится?
   Дэнверс тоже посмотрел вверх и, видимо, увидел в пустоте что-то, что ему не понравилось.
   «Как вы можете противостоять Transmat?» — спросил он. «Вы должны как-то получать прибыль».
   «Есть легкий, грязный путь, и есть чистый, трудный путь. У старушки был хороший послужной список.
   — Ты не космический человек. Ты никогда не был. Отвали! Я должен собрать команду!»
   — Послушайте… — сказал Хилтон. Он сделал паузу. «Ах, черт с вами. Я через."
   Он повернулся и пошел по длинному стальному коридору.
   Тсс и Саксон пили хайболы в "Квартал Мун". Через окна они могли видеть крытую дорогу, ведущую к ремонтной станции, а за ней скалы края кратера, на фоне которого висела звездная тьма. Саксон посмотрел на часы.
   — Он не придет, — сказал Т-с-с.
   Трансмат нетерпеливо повел плечами. Вы не правы. Конечно, я понимаю твое желание остаться с Ла Кукарачей.
   «Да, я стар. Это одна из причин».
   — Но Хилтон молод и умен. У него большое будущее впереди. Эта болтовня о следовании идеалу — ну, может быть, капитан Дэнверс и такой человек, но Хилтон — нет. Он не любит гиперкорабли.
   Тсс медленно повертел кубок в любопытных пальцах. — Ты ошибаешься в одном, Саксон. Я не поеду на «Ла Кукарача».
   Саксон уставилась на него. — Но я подумала — почему бы и нет?
   — Я умру через тысячу земных часов, — тихо сказал Тсс. «Когда это время придет, я спущусь в селенитские пещеры. Не многие знают, что они существуют, и лишь немногие из нас знают тайные пещеры, святые места нашей расы. Но я знаю. Я пойду туда умирать, Саксон. У каждого человека есть что-то самое сильное, и у меня так же. Я должен умереть в своем собственном мире. Что же касается капитана Дэнверса, то он следует своему делу, как поступили наш император Хира и ваш король Артур. Такие люди, как Дэнверс, делали гиперкорабли великолепными. Теперь дело мертво, но люди, которые когда-то сделали его великим, не могут изменить своей верности.
   Если бы они могли, они бы никогда не пересекли Галактику на своих кораблях. Так что Дэнверс останется с Ла Кукарачей. А Хилтон…
   — Он не фанатик! Он не останется. Почему он должен?
   — В наших легендах Император Хира был разрушен, а его Империя разрушена, — сказал Тс-сс. «Но он продолжал сражаться.
   Был один, кто продолжал сражаться с ним, хотя и не верил в дело Чиры. Селенит по имени Джайлира. Разве в ваших легендах не было сэра Ланселота? Он тоже не верил в дело Артура, но он был другом Артура. Так он и остался. Да, Саксон, есть фанатики, которые сражаются за то, во что они верят, но есть и другие, которые не верят и сражаются во имя меньшего дела. Что-то под названием дружба.
   Саксон рассмеялась и указала на окно. — Ты ошибаешься, Тсс, — торжествующе сказал он. «Хилтон не дурак. Ибо вот он идет».
   Было видно, как высокая фигура Хилтон быстро двигалась по пути. Он прошел мимо окна и исчез.
   Саксон повернулась к двери.
   Была пауза.
   — Или, возможно, это не меньшая причина, — сказал Тсс. «Ибо Империя Селенитов прошла, и двор Артура прошел, и гиперкорабли проходят. В конце концов, их всегда забирает Большая Ночь. Но это продолжалось с самого начала… —
   Что это?
   На этот раз Т-с указал.
   Саксон наклонился вперед, чтобы посмотреть. Сквозь угол окна он мог видеть Хилтона, неподвижно стоящего на пандусе. Прохожие стекались к нему незамеченными. Его толкнули, и он этого не знал, думал Хилтон.
   Они увидели выражение глубокой неуверенности на его лице. Они увидели его лицо, внезапно прояснившееся. Хилтон криво усмехнулся про себя. Он принял решение. Он повернулся и быстро пошел обратно тем же путем, которым пришел.
   Саксон смотрела вслед широкой отступающей спине, которая шла тем же путем, что и пришла, к ремонтной станции, где ждали Дэнверс и Ла Кукарача. Хилтон возвращается туда, откуда он пришел, туда, откуда он никогда не уходил.
   «Сумасшедший дурак!» — сказал Саксон. «Он не может этого делать! Никто не отказывается от работы с Transmat!»
   Т-сс одарил его мудрым бесстрастным взглядом. — Ты веришь этому, — сказал он.
   «Трансмат много значит для вас. Transmat нужны такие люди, как вы, чтобы сделать его великим, чтобы он продолжал расти.
   Ты счастливчик, Саксон. Вы едете по течению. Через сто лет — двести — и вы, возможно, окажетесь на месте Хилтон. Тогда бы ты понял.
   Саксон моргнула. — Что ты имеешь в виду?
   — «Трансмат» сейчас растет, — мягко сказал Т-с-с. — Это будет очень здорово — благодаря таким людям, как вы. Но и для «Трансмата» наступит конец».
   Он пожал плечами, глядя за край кратера своими нечеловеческими, фасеточными глазами, на мерцающие точки света, которые на какое-то время, казалось, удерживали Большую Ночь в страхе.
   НИЧЕГО, КРОМЕ ПРЯНИКОВ, ОСТАЛОСЬ
   Единственный способ заставить людей поверить в эту историю — написать ее на немецком языке. Да и смысла в этом нет, ибо немецкоязычный мир уже начинает беспокоиться об оставшихся имбирных пряниках.
   Я образно говорю. Это безопаснее. Очень вероятно, что Резерфорд, чьи интересы поровну разделены между семантикой и Басин-стрит, мог бы создать английский эквивалент пряничного левого, не дай Бог. Как бы то ни было, песня с ее доведенным до абсурда ритмом и смыслом бессмысленна в переводе. Попробуйте перевести Бармаглот на немецкий. Ну и что?
   Песня, как Резерфорд написал ее по-немецки, не имеет ничего общего с имбирными пряниками, но, поскольку оригинал явно недоступен, я подставляю наиболее близкое к ней то, что существует на английском языке. Ему не хватает того неотразимого совершенства, над которым Резерфорд работал месяцами, но оно даст вам представление.
   Начнем, я полагаю, с той ночи, когда Резерфорд швырнул ботинком в своего сына. У него была причина. Фил Резерфорд отвечал за семантику в университете, и он боролся с похмельем и одновременно пытался исправлять бумаги. Физические недостатки не позволили ему поступить в армию, и он размышлял об этом, задаваясь вопросом, не следует ли ему проглотить еще несколько единиц Шермана тиамина, и ненавидя своих студентов.
   Бумаги, которые они сдали, оказались негодными. В большинстве своем они пахли. У Резерфорда была почти незаконная любовь к словам, и он огорчался, видя, как их так пинают. Как сказал Шалтай-Болтай, вопрос заключался в том, кто должен быть хозяином.
   Обычно это были не студенты. Однако у Джерри О'Брайена была хорошая статья, и Резерфорд внимательно просмотрел ее с карандашом в руке. Радио в гостиной его не беспокоило; дверь была закрыта, так или иначе.
   Но внезапно радио замолчало.
   — Привет, — сказал тринадцатилетний сын Резерфорда, просунув неопрятную голову через порог. На кончике носа юноши было чернильное пятно. «Привет, поп. Закончил домашнее задание. Можно я пойду на представление?»
   — Слишком поздно, — сказал Резерфорд, взглянув на свои наручные часы. "Извини. Но у тебя завтра ранний урок.
   — Nom d'un plume, — пробормотал Билл. Он открывал французский язык.
   "Вне. У меня есть работа. Иди слушай радио».
   «Сегодня готовят из кукурузы. О, ну… Билл отступил, оставив дверь приоткрытой. Из другой комнаты доносились сбивчивые, приглушенные звуки. Резерфорд вернулся к своей работе. Вскоре он заметил, что Билл повторяет монотонную, ритмичную последовательность фраз. Автоматически Резерфорд поймал себя на том, что слушает, пытаясь уловить слова. Когда он это сделал, они были бессмысленны — знакомые крылатые фразы детей.
   «Иббети-зиббети-зиббети-зам…»
   Резерфорду пришло в голову, что он уже некоторое время слышал эту мистическую формулу для выбора стороны, «и ты уходишь!» Одна из тех вещей, которые довольно раздражающе застревают в вашей памяти.
   — Иббети-зиббети… — Билл рассеянно монотонно повторял это, и Резерфорд встал, чтобы закрыть дверь. Это не совсем остановилось. Он все еще мог слышать ритмичные звуки, достаточные для того, чтобы его разум двигался в том же ритме. Иббети-зиббети - черт с ним.
   Через некоторое время Резерфорд заметил, что его губы беззвучно шевелятся, и, мрачно бормоча, швырнул бумаги обратно на стол. Он устал, вот и все. А исправление экзаменов требовало концентрации. Он был рад, когда прозвенел звонок.
   Это был Джерри О'Брайен, его почетный ученик. Джерри был высоким, худым, смуглым мальчиком, страстно любившим ту же негромкую музыку, которая привлекала Резерфорда. Теперь он пришел, ухмыляясь.
   — Привет, проф, — поприветствовал он старшего. — Я в деле. Только сегодня получил документы.
   "Зыбь! Садись и расскажи мне».
   Рассказывать было особо нечего, но это длилось довольно долго. Билл слонялся вокруг, жадно слушая. Резерфорд повернулся и посмотрел на сына.
   — Бросай эту чепуху, ладно?
   "Хм? Да, конечно. Я не знал, что я…
   — Он уже несколько дней занимается этим, — мрачно сказал Резерфорд. — Я слышу это во сне.
   «Не стоит беспокоить семантика».
   «Документы. Предположим, я выполнял важную точную работу. Я имею в виду действительно важно. Цепочка таких слов проникает в вашу голову, и вы не можете ее вытащить».
   «Особенно, если вы испытываете какое-либо напряжение или сильно концентрируетесь. Отвлекает ваше внимание, не так ли?
   — Меня это не беспокоит, — сказал Билл.
   Резерфорд хмыкнул. — Подожди, ты станешь старше и тебе действительно нужно будет сконцентрироваться, а разум у тебя будет как отточенный инструмент. Важна точность. Посмотрите, что с ним сделали нацисты».
   "Хм?"
   — Интеграция, — рассеянно сказал Резерфорд. «Тренировка полной концентрации. Немцы потратили годы на создание машины — ну, они делают фетиш из проволочной бдительности. Посмотрите, какие стимуляторы они дают пилотам-рейдерам. Они безжалостно вырезали все отвлекающие факторы, которые могли бы помешать ilber alles».
   Джерри О'Брайен закурил трубку. «Их трудно отвлечь. Немецкая мораль - забавная вещь. Они убеждены, что они супермены и что в них нет слабости. Я полагаю, с точки зрения психологии, было бы неплохо убедить их в собственной слабости.
   "Конечно. Как? Семантика?"
   «Не знаю как. Наверное, это невозможно сделать, кроме как блицами. Но даже тогда бомбы не аргумент. Разнесение человека на куски не обязательно убедит его товарищей в том, что он слабак. Нет, нужно, чтобы Ахиллес заметил, что у него есть пятка.
   — Иббети-зиббети, — пробормотал Билл.
   — Вот так, — сказал О'Брайен. «Запусти какую-нибудь сумасшедшую мелодию в голове парня, и ему будет трудно сосредоточиться. Я знаю, что иногда так и делаю, когда иду на что-нибудь вроде песни Hut-Sut».
   Резерфорд вдруг сказал: «Помните танцевальные мании средневековья?»
   — Форма истерии, не так ли? Люди выстраивались в очередь и тряслись до упаду».
   «Ритмическое нервное возбуждение. Это никогда не было удовлетворительно объяснено. Жизнь основана на ритме — вся вселенная на нем — но я не стану сходить с ума от тебя. Держите его пониже, до уровня Басин-стрит. Почему люди сходят с ума по некоторым видам музыки? Почему «Марсельеза» произвела революцию?»
   "Ну зачем?"
   «Господь знает». Резерфорд пожал плечами. «Но некоторые цепочки фраз, не обязательно музыкальных, которые обладают ритмом, рифмой или аллитерацией, действительно запоминаются. Вы просто не можете выкинуть их из головы.
   И… — Он остановился.
   О'Брайен посмотрел на него. "Что?"
   — Несовершенная семантика, — медленно произнес Резерфорд. "Я думаю. Смотри, Джерри. В конце концов мы забываем такие вещи, как Хат-Сут. Мы можем выкинуть их из головы. Но предположим, у вас есть ряд фраз, которые вы не можете забыть? Извращенный фактор будет удерживать вас от ментального стирания — само усилие для этого аннулирует себя. Хм. Предположим, вас тщательно предупредили, чтобы вы не упоминали нос Билла Филдса. Ты продолжаешь повторять это себе: «Не упоминай нос». Слова, в конце концов, теряют смысл. Если бы вы встретили Филдса, вы, вероятно, совершенно неосознанно сказали бы: «Здравствуйте, мистер Нос». Видеть?"
   "Я так думаю. Как в сказке, что если встретишь пегую лошадь, то станешь наследником состояния, если не будешь думать о хвосте лошади, пока не пройдешь мимо.
   "Точно." Резерфорд выглядел довольным. «Получите идеальную семантическую формулу, и вы не сможете ее забыть. И в идеальной формуле было бы все. У него был бы ритм и достаточно смысла, чтобы вы начали задаваться вопросом, что это значит. Это не обязательно что-то значит, но…
   — Можно ли изобрести такую формулу?
   "Ага. Ага. Соедините язык с математикой и психологией, и что-нибудь получится. Может быть, такая вещь была случайно написана в средние века. Какова цена танцевальной мании?»
   — Не думаю, что мне бы это понравилось. О'Брайен поморщился. «Слишком похоже на гипноз».
   — Если это так, то это самовнушение, причем без сознания. В этом вся прелесть. Ну, черт возьми, придвиньте стул. Резерфорд потянулся за карандашом.
   «Эй, папа, — сказал Билл, — почему бы не написать это по-немецки?» Резерфорд и О'Брайен испуганно переглянулись. Медленно в их глазах росло сияние дьявольского понимания.
   "Немецкий?" — пробормотал Резерфорд. — Ты специализировался на этом, не так ли, Джерри?
   "Ага. И ты тоже не ленив. Да, мы могли бы написать это по-немецки, не так ли? Нацисты, должно быть, сильно устали от песни Хорста Весселя».
   — Просто ради… э… забавы, — сказал Резерфорд, — давайте попробуем. Сначала ритм. Захватывающий ритм, с перерывом, чтобы избежать монотонности. Нам не нужна мелодия». Он немного пописал. «Конечно, это совершенно невозможно, и даже если бы мы это сделали, Вашингтон, вероятно, не был бы заинтересован».
   — Мой дядя — сенатор, — вежливо сказал О'Брайен.
   ЛЕВЫЙ!
   ЛЕВЫЙ!
   ОСТАВИЛ жену и СЕМЬ детей в состоянии ГОЛОДА, НИЧЕГО, кроме имбирных пряников, ОСТАВИЛ
   ОСТАВИЛ!
   ОСТАЛСЯ жена и семнадцать детей. «Ну, я мог бы кое-что об этом знать», — сказал сенатор О'Брайен.
   Офицер уставился на конверт, который только что вскрыл. «И что? Несколько недель назад вы дали мне это, чтобы не открывать, пока вы не дадите слово. Что теперь?"
   «Вы читали это».
   «Я читал это. Итак, вы раздражали нацистских заключенных в том отеле в Адирондаке. У них кружится голова от повторения какой-то немецкой песни, из которой я не могу понять ни головы, ни хвоста.
   «Естественно. Ты не знаешь немецкого. Как и L. Но, похоже, это сработало на нацистах».
   «В моем личном отчете говорится, что они танцуют и поют много времени».
   «Точно не танцы. Бессознательные ритмические рефлексы. И они продолжают повторять… . э… .
   семантическая формула».
   — Есть перевод?
   — Конечно, но по-английски это бессмысленно. В немецком языке есть необходимый ритм. Я уже объяснил… —
   Я знаю, сенатор, я знаю. Но военному министерству не до расплывчатых теорий.
   «Я просто прошу, чтобы формула часто транслировалась по радио в Германию. Это может быть тяжело для дикторов, но они справятся. Так же поступят и нацисты, но к тому времени их боевой дух будет подорван. Заставьте радиостанции союзников сотрудничать… —
   Вы действительно верите в это?
   Сенатор сглотнул. — На самом деле нет. Но мой племянник почти убедил меня. Он помог профессору Резерфорду разработать формулу».
   — Уговорил тебя на это?
   "Не совсем. Но он продолжает ходить и бормотать по-немецки. Как и Резерфорд. В любом случае - это не может навредить. И я поддерживаю его до предела».
   — Но… — Офицер вгляделся в формулу на немецком языке. «Какой возможный вред может причинить людям повторение песни? Как это может помочь нам…»
   НАЛЕВО!
   ЛЕВЫЙ!
   ОСТАВИЛ жену и семнадцать детей в состоянии ГОЛОДА, не имея НИЧЕГО, кроме имбирных пряников
   .
   «Но у меня нет хижин», — возразил его старший офицер Эггерт. «Деревня должна быть полностью обыскана.
   Верховное командование размещает здесь завтра войска, направляющиеся на восточный фронт, и мы должны убедиться, что нигде не спрятано оружие.
   «Мы регулярно обыскиваем деревню».
   — Тогда обыщите его снова, — приказал Эггерт. «Вы знаете, какие эти проклятые поляки. Отвернись на минуту, и они схватят пистолет из ниоткуда. Мы не хотим, чтобы фюрер получал плохие отзывы. Теперь выходите; Я должен закончить свой отчет, и он должен быть точным. Он пролистал пачку заметок. «Сколько коров, сколько овец, возможности урожая — ах. Уходи и дай мне сосредоточиться. Ищите внимательно».
   — Приветствую, — мрачно сказал Харбен и повернулся. На выходе его ноги нашли знакомый ритм. Он начал что-то бормотать.
   «Капитан Харбен!»
   Харбен остановился.
   — Что, черт возьми, ты говоришь?
   «О, у мужчин новая походная песня. Ерунда, но цепляет. Это превосходно для марша.
   "Что это такое?"
   Харбен сделал осуждающий жест. — Бессмысленно. Он гласит: «Ушел, ушел, оставил жену и семнадцать детей…»
   Эггерт остановил его. «Это. Я слышал это. Линсинн. Ад." Выздоровев, Харбен ушел, его губы шевелились. Эггерт склонился над отчетом, щурясь от плохого освещения. Десять голов крупного рогатого скота, которых едва ли стоит забивать на мясо, но коровы дают мало молока. Хм. Зерно — там тоже было плохо. Как поляки вообще ухитряются есть? Они были бы рады имбирным пряникам, подумал Эггерт. Если на то пошло, имбирные пряники были питательны, не так ли? Почему они были в голодном состоянии, если были еще пряники? Может быть, и не было многого... И все же, почему ничего, кроме пряников? Может быть, семье это так не понравилось, что они сначала съели все остальное? Исключительно недальновидная группа. Возможно, по карточкам им не давали ничего, кроме имбирных пряников. НАЛЕВО НАЛЕВО НАЛЕВО жена и семнадцать детей в состоянии ГОЛОДА - Эггерт резко спохватился, и его карандаш снова зашевелился.
   Зерно — он соображал несколько медленнее, чем обычно, потому что его мысли то и дело возвращались к нелепому ритму. Вердаминт! Он бы не стал - жителей села, тридцать семей, или было сорок?
   Сорок, да.
   Мужчины, женщины, дети — в основном небольшие семьи. Тем не менее, редко можно было ожидать найти семнадцать детей. При таком количестве фрау могла бы разбогатеть только за счет наград. Семнадцать детей. В голодном состоянии. Почему они не ели имбирные пряники? Нелепый. Какое, во имя Готта, имело значение, ели ли семнадцать несуществующих, совершенно гипотетических детей имбирные пряники, или, если уж на то пошло, ели ли они одни только имбирные пряники? ЛЕВАЯ ЛЕВАЯ ЛЕВАЯ ЛЕВАЯ жена и СЕМЬ детей — «Ад огонь и проклятие!
   » — взорвался Эггерт, яростно глядя на часы. — Я мог бы закончить отчет к этому времени. Семнадцать детей, пфуи!»
   Он снова погрузился в работу, решив не думать о… о… но она покусывала уголки его разума, как назойливая мышь.
   Каждый раз, когда он узнавал его присутствие, он мог оттолкнуть его. К сожалению, Эггерт повторял своему подсознанию: «Не думай об этом. Забудь это."
   "Забудь это?" автоматически спросило подсознание. — Ничего, кроме имбирных пряников, ОСТАЛОСЬ…
   — О, да? — сказало подсознание.
   Поисковый отряд работал не с привычным рвением и аккуратностью. Мужчины думали не совсем о своих делах. Харбен выкрикивал приказы, чувствуя, что что-то его отвлекает: пот, стекающий под его униформу, шероховатая ткань, сознание поляков, молча наблюдающих и ожидающих. Это было худшее в оккупационной армии. Всегда чувствовалось, что покоренный народ ждет. Что ж… «Искать», — скомандовал Харбен. «По парам. Будьте тщательны».
   И они были достаточно основательными. Они маршировали из стороны в сторону по деревне в знакомом заводном ритме, и их губы шевелились. Что, разумеется, было безобидно. Единственный неприятный инцидент произошел на чердаке, который обыскивали двое солдат. Харбен вошел, чтобы проконтролировать. Он был поражен, увидев, как один из его людей открыл шкаф, уставился прямо на ржавый ствол винтовки, а затем снова закрыл дверь. На короткое время Харбен растерялся. Солдат пошел дальше.
   "Внимание!" — сказал Харбен. Каблуки щелкнули. — Фогель, я это видел.
   "Сэр?" Фогель казался искренне озадаченным, его широкое юное лицо было пустым. «Мы ищем оружие.
   Или, может быть, поляки подкупили вас, чтобы вы упустили некоторые вещи, а?
   Щеки Фогеля покраснели. "Нет, сэр."
   Харбен открыл шкаф и достал ржавый старинный фитильный замок. Как оружие он был явно бесполезен сейчас, но тем не менее его следовало конфисковать. У Фогеля отвисла челюсть.
   "Хорошо?"
   — Я… не видел, сэр.
   Харбен сердито выдохнул. — Я не идиот. Я видел тебя, мужик! Ты смотрел прямо на этот пистолет.
   Ты пытаешься сказать мне…
   Пауза. Фогель невозмутимо сказал: «Я не видел этого, сэр».
   «А? Вы становитесь рассеянным. Вы бы не взяли взятки, Фогель; Я знаю, что ты хороший тусовщик. Но когда ты что-то делаешь, ты должен думать о себе. Сбор шерсти — опасное дело в оккупированной деревне. Возобновите поиск».
   Харбен вышел, недоумевая. Мужчины определенно выглядели немного отвлеченными чем-то. Какого дьявола мог охотиться на их умы, чтобы Фогель, например, мог смотреть прямо на пистолет и не видеть его? Нервы? Нелепый. Нордики отличались самообладанием. Взгляните на то, как двигались мужчины, на их слаженный ритм, свидетельствующий об идеальной военной подготовке. Только через дисциплину можно было достичь чего-то ценного. Тело и разум были, по сути, машинами, и ими нужно было управлять. Вон отряд пошел по улице, маршируя влево, влево, оставил жену и - Эта нелепая песня. Харбен задумался, откуда он взялся. Он вырос, как слух. Войска, дислоцированные в деревне, передали его, но откуда они узнали, черт возьми. Харбен ухмыльнулся. Когда у него будет отпуск, он не забудет рассказать ребятам на Унтер-ден-Линден об этой дурацкой песне — настолько абсурдной, что она застрянет у вас в голове.
   Левый. Левый.
   ОСТАЛИСЬ жена и СЕМЬ детей в состоянии ГОЛОДА. Через некоторое время мужчины доложили; они ничего не нашли.
   О старинном кремневом замке не стоило беспокоиться, хотя по привычке о нем нужно было сообщить и допросить владельца-поляка. Харбен отвел людей обратно в их покои и пошел к стоянке Эггерта. Однако Эггерт все еще был занят, что было необычно, поскольку обычно он работал быстро.
   Он сердито посмотрел на Харбена.
   "Ждать. Меня нельзя прерывать сейчас». И вернулся к своей писанине. Пол уже был завален скомканными бумагами.
   Харбен нашел старый экземпляр «Югенда», который не читал, и устроился в углу. Интересна статья о подготовке молодежи. Харбен перевернул страницу и понял, что потерял нить. Он вернулся.
   Он прочитал абзац, сказал: «А?» и снова проскочил. Слова были там; они вошли в его разум; они имели смысл, конечно. Он сосредоточился. Он не позволял этой чертовой маршевой песне вмешиваться с ее пряниками ЛЕВЫЙ ЛЕВЫЙ ЛЕВЫЙ
   ЛЕВЫЙ жена и семнадцать детей — Харбен так и не закончил эту статью.
   Уиттер из гестапо отхлебнул коньяк и посмотрел через стол на герра доктора Шнайдлера. За пределами кафе солнечные лучи сильно падали на Кёнигштрассе.
   — Русские… — сказал Шнайдлер.
   — Не обращайте внимания на русских, — поспешно вмешался Виттер. «Я до сих пор озадачен этим польским делом. Ружья, автоматы, спрятанные в этой деревне после того, как ее не раз обыскивали. Это нелепо. Налетов на эту местность в последнее время не было; за последние несколько недель у поляков не было возможности получить эти пушки».
   «Тогда они, должно быть, прятали их больше нескольких недель».
   "Скрытый? Мы тщательно ищем, герр доктор. Я собираюсь снова взять интервью у этого человека, Эггерта. И Харбен. У них хорошие записи, но… — Уиттер нервно потрогал усы. "Нет. Мы ничего не можем принимать как должное. Вы умный человек; что вы об этом думаете?
   — Что деревню плохо обыскали.
   «И все же это было. Эггерт и Харбен утверждают это, и их люди поддерживают их. Смешно предположить, что громоздкие пулеметы можно было обойти стороной, как маленькие автоматы, которые можно спрятать под доской. Так. Когда войска вошли в эту деревню, поляки убили сорок семь немецких солдат, расстреляв их с крыш». Пальцы Виттера били по столешнице в прерывистом ритме.
   Кран.
   Кран.
   Тап-тап-тап-"А?" — сказал Виттер. — Я не уловил… —
   Ничего. Только то, что вы, конечно, тщательно расследуете. У вас есть регулярная рутина для таких расследований, а? Ну, тогда это просто вопрос научной логики, как и в моей собственной работе.
   — Как продвигается? — спросил Виттер, уходя по касательной.
   "Скоро. Скоро."
   «Я слышал это раньше. Вернее, несколько недель. Вы попали в ловушку? Вам нужна помощь?"
   — Ах, нет, — отрезал Шнайдлер с внезапным раздражением. — Мне не нужны чертовы дураки-помощники. Это точная работа, Уиттер. Это требует точности в доли секунды. Я прошел специальную подготовку по термодинамике и знаю, когда нужно нажать кнопку или произвести настройку. Тепловое излучение распадающихся тел… Вскоре Шнайдлер остановился, сбитый с толку. — Хотя, может быть, мне нужно отдохнуть. Я устал. Мой разум устарел. Я концентрируюсь и вдруг обнаруживаю, что провалил важный эксперимент. Вчера мне пришлось добавить ровно шесть капель . жидкости в смесь, которую я приготовил, и, прежде чем я понял, гипотоник был пуст, и я все испортил».
   Уиттер нахмурился. — Тебя что-то беспокоит? Охота на ваш разум? Мы не можем себе этого позволить.
   Если это ваш племянник…
   — Нет, нет. Я не беспокоюсь о Франце. Он, наверное, развлекается в Париже. Полагаю, я…
   черт! Шнайдлер ударил кулаком по столу. "Это нелепо. Безумная песня!»
   Виттер поднял бровь и стал ждать.
   «Я всегда гордился своим умом. Это прекрасно слаженная и логичная машина. Я мог бы понять его неудачу из-за разумной причины — беспокойства или даже безумия. Но когда я не могу выкинуть из головы нелепый вздорный стишок, — я сегодня сломал ценный аппарат, — признался Шнейдлер, поджимая губы. «Еще один испорченный эксперимент. Когда я понял, что натворил, я сместил весь беспорядок со стола. Я не хочу каникул; важно, чтобы я быстро закончил свою работу».
   «Важно, чтобы вы закончили», — сказал Уиттер. «Я советую вам взять этот отпуск. Баварские Альпы приятны. Рыбачьте, охотьтесь, полностью расслабьтесь. Не думайте о своей работе. Я был бы не против пойти с вами, но… — Он пожал плечами.
   По Кёнигштрассе прошли штурмовики. Они повторяли слова, от которых Шнайдлер нервно дергался. Руки Виттера возобновили свой ритм на поверхности стола.
   «Я возьму отпуск», — сказал Шнайдлер.
   "Хороший. Это исправит тебя. Теперь я должен приступить к расследованию этого польского дела, а затем проверить некоторых пилотов люфтваффе…
   Через четыре часа герр доктор Шнайдлер сидел один в купе поезда, уже за много миль от Берлина. Сельская местность была зеленой и приятной за окнами. Тем не менее, по какой-то причине Шнайдер не был счастлив.
   Он откинулся на подушки, расслабившись. Ни о чем не думай. Вот оно. Пусть точный инструмент его разума немного отдохнет. Пусть его разум блуждает на свободе. Прислушайтесь к усыпляющему ритму колес, щёлк-щёлк-щёлк!
   НАЖМИТЕ!
   НАЖМИТЕ на жену и 10 детей в состоянии ГОЛОДА, у которых нет НИЧЕГО, кроме имбирных пряников. ОСТАЛОСЬ — Шнайдер густо выругался, вскочил и дернул за шнур. Он собирался вернуться в Берлин. Но не поездом. Ни в каком транспортном средстве, у которого были колеса. Готт, нет!
   Господин доктор вернулся в Берлин пешком. Сначала он шел бодро. Затем его лицо побелело, и он отстал. Но непреодолимый ритм продолжался. Он пошел быстрее, стараясь сбить шаг. Какое-то время это работало. Не долго. Его мысли продолжали переключаться, и каждый раз, когда он обнаруживал, что движется НАЛЕВО, он начинал бежать. Его борода текла, глаза горели, герр доктор Шнайдер, великий ум и все такое, бешено мчался обратно в Берлин, но он не мог опередить безмолвный голос, который говорил все быстрее и быстрее: ВЛЕВО, ВЛЕВО, ВЛЕВО, жена и СЕМЬдесяти детей в состоянии STAR Ving- «Почему этот рейд провалился? — спросил Виттер.
   Пилот Люфтваффе не знал. Все было спланировано, как обычно, заранее. Были учтены все возможные непредвиденные обстоятельства, и рейд определенно не должен был провалиться. Самолеты RAF
   должны были быть застигнуты врасплох. Люфтваффе должны были сбросить бомбы на цели и без труда отступить через Ла-Манш.
   — Вы сделали уколы перед подъемом?
   "Да сэр."
   — Куртман, ваш бомбардир, погиб?
   "Да сэр."
   "Непростительно?"
   Была пауза. Затем: «Да, сэр».
   — Он мог сбить тот «Харрикейн», который напал на тебя?
   — Я… да, сэр.
   — Почему он потерпел неудачу?
   — Он… пел, сэр.
   Виттер откинулся на спинку стула. — Он пел. И я полагаю, он так увлекся песней, что забыл выстрелить».
   "Да сэр."
   «Тогда почему, во имя… почему ты не увернулся от этого Урагана?»
   — Я тоже пел, сэр.
   Королевские ВВС приближались. Человек у зенитки присвистнул сквозь зубы и стал ждать.
   Лунный свет поможет. Он уселся на мягкое сиденье и заглянул в окуляр. Все было готово. Сегодня ночью было по крайней мере несколько британских кораблей, которые больше не будут совершать набеги.
   Это был второстепенный пост в оккупированной Франции, и этот человек не имел особого значения, за исключением того, что он был хорошим стрелком. Он посмотрел вверх, наблюдая за светящимся облачком в небе. Он вспомнил фотонегатив. Британские самолеты будут темными, в отличие от облака, пока их не поймают прожекторы. Тогда-Ах, хорошо. Левый. Левый. Остались жена и семнадцать. Они пели это вчера вечером в столовой, напевая хором.
   Броский кусок. Когда он вернется в Берлин — если вообще когда-нибудь — он должен вспомнить слова. Как они прошли?
   В голодном состоянии... Мысли текли независимо от автоматического ритма мозга. Он дремал? Вздрогнув, он встряхнулся, а потом понял, что все еще в сознании. Опасности не было.
   Песня не давала ему уснуть, а не усыпляла. У него был бурный, возбуждающий размах, который проникал в кровь мужчины с его ЛЕВОЙ ЛЕВОЙ ЛЕВОЙ ЛЕВОЙ женой. Однако он должен оставаться начеку. Когда
   прилетели бомбардировщики Королевских ВВС, он должен был сделать то, что должен был сделать. И они приближались сейчас. Вдалеке доносился слабый гул их моторов, монотонно пульсирующих, как песня, бомбардировщиков для Германии, в голодном состоянии, у которых НЕ ОСТАЛОСЬ ничего, кроме пряников!
   ЛЕВЫЙ ЛЕВЫЙ жена и СЕМЬ детей в состоянии ГОЛОДА с-Помните бомбардировщики, ваша рука на спусковом крючке, ваш глаз к окуляру, и ничего, кроме пряников ОСТАЛОСЬ!
   ВЛЕВО ВЛЕВО жена и-Бомбардировщики идут, англичане идут, но не стреляйте слишком быстро, просто подождите, пока они не приблизятся, и ВЛЕВО ВЛЕВО ВЛЕВО жена и вот их моторы, и вот прожекторы, и вот они приходят, в голодном состоянии, у которых ничего, кроме пряников, НЕ ОСТАЛОСЬ!
   ЛЕВЫЙ!
   ОСТАВИЛСЯ жена и СЕМЬ детей в-Они ушли. Бомбардировщики прошли мимо. Он вообще не стрелял. Он забыл!
   Они прошли. Не осталось ни одного. Ничего не осталось. Ничего кроме пряников НЕ ОСТАЛОСЬ!
   Министр пропаганды смотрел на доклад так, словно он мог вдруг превратиться в Сталина и укусить его. «Нет, — твердо сказал он. — Нет, Виттер. Если это ложно, то это ложно. Если это правда, мы не смеем этого признать».
   — Не понимаю, почему, — возразил Уиттер. «Это та самая песня. Я давно проверял, и это единственный логичный ответ. Дело охватило немецкоязычный мир. Или скоро будет».
   — А какой вред может причинить песня?
   Виттер постучал по отчету. «Вы читаете это. Войска разбиваются о ряды и делают… что это такое?…
   змеиные танцы! И все время петь эту пьесу».
   «Запретите им петь это». Но голос министра был сомнительным.
   «Джа, но можно ли им запретить так думать? Они всегда думают о том, что запрещено. Они ничего не могут с этим поделать.
   Это основной человеческий инстинкт».
   — Вот что я имел в виду, когда сказал, что мы не можем признать опасность этой песни, Уиттер. Это не должно быть важным для немцев. Если они сочтут это просто абсурдным набором слов, они его забудут.
   В конце концов», — добавил министр.
   — Фюрер… —
   Он не должен знать. Он не должен об этом слышать. Он нервный тип, Уиттер; ты понимаешь это. Надеюсь, он не услышит эту песню. Но даже если он это сделает, он не должен осознавать, что это потенциально опасно».
   "Потенциально?"
   Министр многозначительно махнул рукой. — Люди убивают себя из-за этой песни. Ученый Шнайдлер был одним из них. Нервный тип. На самом деле маниакально-депрессивный тип. Он размышлял над тем, что имбирь-то фразы засели у него в голове. В депрессивном настроении он проглотил яд. Были и другие. Виттер, между нами, это чрезвычайно опасно. Ты знаешь почему?"
   — Потому что это… абсурд?
   "Да. Есть стихотворение, может быть, вы его знаете — жизнь реальна, жизнь серьезна. Германия верит в это. Мы логическая раса. Мы побеждаем с помощью логики, потому что нордики — суперраса. А если супермены обнаружат, что не могут контролировать свой разум… —
   Уиттер вздохнул. — Странно, что песня имеет такое большое значение.
   «Против него нет оружия. Если мы признаем, что это опасно, мы удвоим или утроим его угрозу. В настоящее время многим людям трудно сосредоточиться. Некоторые находят ритмичные движения необходимыми — неконтролируемыми. Представьте, что произойдет, если мы запретим людям думать о песне».
   «Разве мы не можем использовать психологию? Сделать это смешным — объяснить?
   «Это уже смешно. Он не претендует на то, чтобы быть чем-то большим, чем абсурдная последовательность почти бессмысленных слов. И мы не можем признать, что это нужно объяснять. Кроме того, я слышал, что некоторые находят в нем изменнические смыслы, что является верхом вздора».
   "Ой? Как?"
   "Голод. Необходимость в больших семьях. Даже отступничество от нацистского идеала. Э-э… даже нелепая идея, что имбирный пряник относится к… Министр взглянул на картину на стене.
   Уиттер выглядел пораженным и, после нерешительной паузы, рассмеялся. «Я никогда не думал об этом. Глупый. Меня всегда удивляло, почему они голодали, когда имбирных пряников было еще предостаточно. Возможна ли аллергия на имбирные пряники?»
   "Я так не думаю. Имбирный пряник мог быть отравлен — у человека, бросившего свою семью, тоже могли быть причины ненавидеть их. Возможно, я ненавижу их настолько, чтобы... капитан Виттер!
   Наступило пустое молчание. Вскоре Вильер встал, окликнул и ушел, осторожно сбивая шаг.
   Министр снова взглянул на картину на стене, постучал по лежавшему перед ним громоздкому отчету и отодвинул его, чтобы рассмотреть пачку машинописных листов, тщательно помеченных ВАЖНО. Это было важно. Через полчаса фюрер выступит с речью, которую ждал весь мир. Это объяснило бы некоторые вещи в сомнительных вопросах, таких как русская кампания. И это была хорошая речь — отличная пропаганда. Должны были быть две передачи: первая в Германию, вторая на весь остальной мир.
   Министр встал и прошелся взад и вперед по богатому ковру. Его губы приподнялись в усмешке. Чтобы победить любого врага, нужно сокрушить его, столкнуться с ним и разбить его. Если бы остальная часть Германии имела его собственный менталитет, его собственную уверенность в себе, эта нелепая песня потеряла бы всю свою силу.
   — Итак, — сказал министр. «Идет так. Левый. Левый. Остались жена и семнадцать детей — так. Это не может навредить мне. Это не может удержать мой разум. Я повторяю это, но только тогда, когда захочу; и я хочу сделать это, чтобы доказать, что вирши бесполезны - во всяком случае, на мне. Так. Левый. Левый. Оставил жену…
   Министр пропаганды расхаживал взад-вперед, его жесткий резкий голос отрывисто произносил фразы. Это было не в первый раз. Он часто громко повторял эту песню, но, конечно, только для того, чтобы доказать себе, что он сильнее ее.
   Адольф Гитлер думал о пряниках и России. Были и другие проблемы. Трудно было быть Лидером. В конце концов, когда появится лучший человек, он уйдет, сделав свою работу.
   Потрепанная пластинка выскользнула из канавки, и Гитлер обдумывал свою речь. Да, это было хорошо. Это многое объясняло: почему дела в России пошли не так, почему английское вторжение провалилось, почему англичане совершали невозможное, совершая набеги на континент. Он беспокоился об этих проблемах. На самом деле это не были проблемы, но люди могли не понять и потерять доверие к своему фюреру. Однако речь объяснила бы все — даже Гесса. Геббельс много дней работал над психологическими эффектами речи, и поэтому было вдвойне важно, чтобы она прошла без сучка и задоринки. Гитлер потянулся за пульверизатором и брызнул себе в горло, хотя в этом действительно не было необходимости. Его голос был в отличной форме.
   Было бы огорчительно, если-.
   Пфуи! Не было бы никакой заминки. Речь была слишком важной. Он и раньше произносил речи, покорял людей оружием своего ораторского искусства. Ключевым моментом, конечно же, была ссылка на Россию и злополучную весеннюю кампанию. И все же у Геббельса было прекрасное объяснение; это тоже было правдой.
   «Это правда, — сказал Гитлер вслух.
   Что ж, это было. И достаточно убедительно. От русской дискуссии он переходил к Гессу, а потом — но русский вопрос — это было жизненно важно. В этот момент он должен бросить всю свою силу в микрофоны. Он репетировал мысленно. Пауза. Затем разговорным голосом он говорил: «Наконец-то я могу рассказать вам правду о нашей русской кампании и о том, почему это был триумф стратегии немецкого оружия…» Он
   тоже это доказывал.
   Но он не должен ни на минуту забывать, насколько жизненно важной была эта речь и особенно решающий момент в ней. Помнить. Помнить. Делайте это точно так, как отрепетировали. Почему, если он потерпел неудачу? Не было такого слова.
   Но если он провалился - нет. Даже если бы он… Но он не стал бы. Он не должен. У него никогда не было. И это был кризис.
   В конце концов, неважный, подумал он, хотя люди больше не поддерживали его всем сердцем. Ну, что самое худшее, что могло случиться? Возможно, он не сможет произнести речь. Это было бы отложено. Могут быть пояснения. Геббельс мог бы позаботиться об этом. Это было не важно.
   Не думай об этом.
   Наоборот, подумайте об этом. Повторите репетицию. Пауза. «Наконец-то я могу сказать вам…»
   Время пришло.
   По всей Германии люди ждали речи. Адольф Гитлер стоял перед микрофонами и больше не волновался. В глубине души он создал крошечную пластинку для граммофона, на которой снова и снова повторялось: «Россия. Россия. Россия. Это напомнит ему, что делать, в нужный момент.
   Тем временем он начал свою речь.
   Это было хорошо. Это была речь Гитлера.
   "Сейчас!" — сказала запись.
   Гитлер сделал паузу, глубоко вздохнул и высокомерно запрокинул голову. Он посмотрел на тысячи лиц под своим балконом. Но он не думал о них. Он думал о паузе и следующей строчке; и пауза удлинилась.
   Важный! Помнить! Не подведи!
   Адольф Гитлер открыл рот. Слова вышли. Не совсем правильные слова.
   Спустя десять секунд Адольф Гитлер был отключен от эфира.
   Через несколько часов к миру обратился не лично Гитлер. Геббельс сделал запись, и в транскрипции, как ни странно, Россия не упоминалась. Или любой из жизненно важных вопросов, которые были так аккуратно решены. Фюрер просто не мог говорить об этих вопросах. Это был не страх Майка, точно. Всякий раз, когда Гитлер доходил до решающего момента в своей речи, он зеленел, стискивал зубы и говорил не то. Он не мог преодолеть этот смысловой блок. Чем больше он пытался, тем меньше у него получалось. Наконец Геббельс увидел, что происходит, и отменил это.
   Мировое вещание было выхолощено. В то время велись серьезные дискуссии о том, почему Гитлер не придерживался объявленной им программы. Он хотел упомянуть Россию. Почему же тогда? Мало кто знал. Но теперь об этом узнает больше людей. На самом деле, многие люди в Германии узнают.
   Там дело обстоит. Самолеты летают и разбрасывают листовки, а люди шепчутся, и они помнят одну запоминающуюся немецкую строфу, которая ходит по кругу.
   Ага. Может быть, эта конкретная копия Astounding попадет в Англию, и, может быть, пилот Королевских ВВС
   сбросит ее под Берлином или Парижем, если уж на то пошло. Слово обойдет. На континенте много мужчин, умеющих читать по-английски.
   И они будут говорить.
   Сначала не поверят. Но они будут держать глаза открытыми. И есть запоминающийся маленький ритм, который они запомнят. Когда-нибудь история доберется до Берлина или Берхтесгартена. Когда-нибудь это дойдет до парня с маленькими усиками и громким голосом.
   И через некоторое время, дни или недели, неважно, Геббельс войдет в большую комнату и там увидит Адольфа Гитлера, расхаживающего вокруг и кричащего: НАЛЕВО, НАЛЕВО, НАЛЕВО, жена и семнадцать детей. в состоянии ГОЛОДА с НИЧЕГО, кроме имбирных пряников ОСТАЛОСЬ -
   ЖЕЛЕЗНЫЙ СТАНДАРТ
   Инопланетные расы не должны были быть ни дружелюбными, ни недружественными; они могли быть упрямо равнодушными — с серьезным эффектом.
   — Значит, призрак не будет ходить в течение года по венерианскому времени, — сказал Тиркел, с отвращением поглощая холодные бобы.
   Руфус Мунн, капитан, на мгновение оторвался от своей задачи по избавлению от тараканов в супе. «Не знаю, почему мы должны были импортировать их. Год плюс четыре недели, Стив. Будет месяц в космосе, прежде чем мы снова столкнемся с Землей».
   Круглое пухлое лицо Тиркела стало серьезным. «Что происходит тем временем? Мы голодаем на холодных бобах?
   Манн вздохнул, взглянув через открытый экранированный порт космического корабля «Гудвилл» туда, где в тумане снаружи двигались смутные фигуры. Но он не ответил. Бартон Андерхилл, суперкарго и ловкий человек, который ухитрился проехать благодаря богатству своего отца, натянуто ухмыльнулся и сказал: «Чего вы ожидаете? Мы не смеем использовать топливо. Этого достаточно, чтобы добраться до дома. Так что либо холодные бобы, либо ничего».
   — Скоро ничего не будет, — торжественно сказал Тиркел. «Мы были расточителями. Растрачиваем наше имущество на разгульную жизнь».
   «Разгульная жизнь!» – прорычал Мунн. «Большую часть добычи мы отдали венерианцам».
   — Ну, — пробормотал Андерхилл, — нас кормили на месяц.
   "Не сейчас. Есть эмбарго. Что они имеют против нас?
   Мунн с внезапным решением отодвинул свой стул. — Это то, что нам нужно выяснить. Так продолжаться не может. У нас просто не хватит еды на год. И мы не можем жить за счет земли… —
   Он остановился, когда кто-то расстегнул защитную сетку и вошел, коренастый мужчина с высокими скулами и крючковатым носом на красно-бронзовом лице.
   — Нашел что-нибудь, краснокожий? — спросил Андерхилл.
   Майк Парящий Орел швырнул на стол пластиковую бутылку. — Шесть грибов. Недаром венерианцы используют гидропонику. Они должны. В этой губке мира могут расти только грибы, и большинство из них ядовиты. Бесполезно, шкипер.
   Рот Манна сжался. "Ага. Где Бронсон?
   «Попрошайничество. Но он не получит фала. Навахо кивнул в сторону порта. — Вот он идет.
   Через мгновение остальные услышали медленные шаги Бронсона. Вошел инженер, лицо его было красным, как волосы. — Не спрашивай меня, — пробормотал он. — Не говорите ни слова, никто. Я, человек из Керри, пытаюсь поджечь паршивого меха из шагреневой кожи такого-то с железным кольцом в носу, как дикарь Убанги. Подумай об этом! Стыд останется со мной навсегда».
   — Сочувствую, — сказал Тиркел. — Но вы получили какой-нибудь fais?
   Бронсон уставился на него. — Взял бы я его грязные монеты, если бы он предложил их? — завопил инженер, его глаза налились кровью. — Я бы швырнул их ему в склизкую морду, и можешь поверить мне на слово. Трогать их гнилые деньги? Дай мне бобов». Он схватил тарелку и угрюмо стал есть.
   Тиркел обменялся взглядами с Андерхиллом. — Он не получил денег, — сказал последний.
   Бронсон, фыркнув, отпрянул. — Он спросил меня, состою ли я в Гильдии нищих! Даже бродяги должны вступать в союз на этой планете!
   Капитан Манн задумчиво нахмурился. — Нет, это не союз, Бронсон, и даже не что-то вроде средневековых гильдий. Таркойнары намного могущественнее и менее принципиальны. Профсоюзы выросли из определенного социального и экономического фона, и они выполняют цель — систему сдержек и противовесов, которая продолжает развиваться. Я не говорю о союзах; на Земле некоторые из них хороши, как Воздушный Транспорт, а некоторые — коррумпированы, как Подводные Земснаряды. Таркойнары бывают разные. Они не выполняют никаких продуктивных целей. Они просто держат венерианскую систему в захолустье».
   — Да, — сказал Тиркел, — и, если мы не члены, нам не разрешается работать — ни над чем. И мы не можем быть членами, пока не заплатим вступительный взнос — тысячу софелей.
   — Полегче с этими бобами, — предупредил Андерхилл. — У нас осталось всего десять банок.
   Наступила тишина. Вскоре Манн отказался от сигарет.
   «Мы должны что-то делать, это точно», — сказал он. «Мы не можем получить еду, кроме как от венерианцев, и они не дадут ее нам. Одно в нашу пользу: законы настолько произвольны, что они не могут отказать нам в продаже еды — отказ от законного платежного средства незаконен».
   Майк Парящий Орел мрачно перебрал свои шесть грибов. Если мы сможем заполучить законное платежное средство. Мы разорены на Венере и скоро умрем от голода. Если кто-нибудь сможет найти ответ на этот вопрос…
   Это было в 1964 году, через три года после первого успешного полета на Марс, через пять лет после того, как Дули и Гастингс посадили свой корабль в Море Дождей. Луна, конечно, была необитаема, если не считать активных, но неразумных водорослей. Крупногрудые, бдительные марсиане с их быстрым метаболизмом и блестящим, неустойчивым умом были дружелюбны, и было ясно, что культуры Марса и Земли не столкнутся. Что касается Венеры, то до сих пор там не приземлялся ни один корабль.
   Гудвилл был послом. Это был эксперимент, как и предыдущее марсианское путешествие, поскольку никто не знал, есть ли на Венере разумная жизнь. На борту хранились запасы более чем на год: обезвоживающие вещества, пластибульбы, концентраты и витаминная пища, но у каждого члена экипажа было скрытое предчувствие, что на Венере еды будет в избытке.
   Была еда - да. Венерианцы выращивали его в своих гидропонных резервуарах под городами. Но на поверхности планеты не росло вообще ничего съедобного. Здесь было мало животных и птиц, так что охота была бы невозможна, даже если бы землянам разрешили оставить свое оружие. А поначалу это казалось торжественным праздником после трудного космического путешествия — годичным гуляньем и карнавалом в чуждой, увлекательной цивилизации.
   Это было чужое, ясно. Венерианцы были консервативны. То, что было достаточно хорошо для их далеких предков, было вполне достаточно и для них. Похоже, они не хотели перемен. Их нынешняя установка работала нормально на протяжении столетий; зачем менять сейчас?
   Земляне имели в виду перемены — это было очевидно.
   Результат:
   бойкот землян.
   Все было достаточно пассивно. Первый месяц не принес неприятностей; Капитану Мунну были вручены ключи от столицы, Виринга, на окраине которого теперь покоилась Доброжелательность, а венерианцы в изобилии принесли еды — странных, но вкусных блюд из гидропонных садов. Взамен земляне расточали свои собственные запасы, опасным образом истощая их.
   А венерианская еда быстро портилась. Его не нужно было сохранять, так как гидропонные резервуары давали стабильный и неизменный запас. В конце концов земляне остались с запасом еды на несколько недель, которую они привезли с собой, и с огромной кучей мусора, которая еще несколько дней назад вызывала аппетит.
   Тогда венерианцы перестали привозить свои быстро портящиеся фрукты, овощи и мясо-грибы и зажали. Вечеринка закончилась. У них не было намерения причинить вред землянам; они оставались тщательно дружелюбными. Но отныне это была оплата по мере обслуживания — и чеки не обналичивались. Большой мясной гриб, которого хватило бы на четверых голодных мужчин, стоил десять фалов.
   Поскольку у землян не было фала, то не было у них ни мяса-грибов, ни чего-либо еще.
   Вначале это не казалось важным. Нет, пока они не перешли к случаям и не начали задаваться вопросом, как именно они могут получить еду.
   Не было пути.
   Так что они сидели в «Гудвиле», ели холодные бобы и выглядели как пятеро из семи гномов, квинтет коренастых, невысоких, рослых мужчин, ширококостных и мускулистых, специально отобранных за их телосложение, чтобы выдержать суровые условия космического полета, и за их мозги. , тоже специально выбранный, уже не мог им помочь.
   Это была простая задача — простая и примитивная. Они, представители самой могущественной культуры Земли, были голодны. Скоро они будут голоднее.
   А фая у них не было - ничего, кроме бесполезного золота, серебра и бумажных денег. На корабле был металл, но не тот чистый металл, в котором они нуждались, кроме сплавов, которые нельзя было разрушить.
   Венера была на железном штандарте.
   — …должен быть ответ, — упрямо сказал Манн, его жесткое, суровое лицо помрачнело. Он гневным жестом отодвинул тарелку. — Я снова собираюсь встретиться с Советом.
   — Что хорошего в этом? Тиркел хотел знать. «Мы на месте, никуда не деться.
   Деньги решают».
   — Все равно я поговорю с Йорустом, — прорычал капитан. — Она не дура.
   — Вот именно, — загадочно сказал Тиркел.
   Манн уставился на него, поманил Майка Парящего Орла и повернулся к клапану. Андерхилл нетерпеливо вскочил.
   — Могу я идти?
   Бронсон мрачно поигрывал со своей фасолью. «Почему ты хочешь уйти? Вы даже не могли бы играть в игровые автоматы в трущобах Вайринга, если бы у них были игровые автоматы. Может быть, вы думаете, что если вы скажете им, что ваш старик магнат амальгамированных руд, они не выдержат и раздадут талоны на питание, а?
   Но его тон был достаточно дружелюбным, и Андерхилл лишь усмехнулся. Капитан Манн сказал: «Пойдем, если хочешь, но поторопись». Трое мужчин вышли в дымящийся туман, шлепая ногами по липкой грязи.
   Было не слишком жарко; сильные ветры Венеры обеспечивали быстрое испарение, естественное кондиционирование воздуха, не позволявшее людям ощущать влажность. Манн сослался на свой компас. Окраина Выринга была в полумиле, но туман был, как обычно, как гороховый суп.
   На Венере всегда погода для выгула птиц. Троица молча пошла дальше.
   «Я думал, что индейцы знают, как жить за счет земли, — заметил Андерхилл навахо.
   Майк Парящий Орел вопросительно посмотрел на него. —
   «Я не венерианский индеец, — объяснил он. «Может быть, я мог бы сделать лук и стрелу и сразить венерианца, но это не поможет, если только у него в кошельке не будет много диванов».
   — Мы можем съесть его, — пробормотал Андерхилл. «Интересно, какой будет на вкус жареный венерианец?»
   «Узнайте, и вы сможете написать бестселлер, когда вернетесь домой», — заметил Манн. «Если ты вернешься домой. У Вайринга есть полиция, приятель.
   — Ну что ж, — сказал Андерхилл и на этом остановился. «Вот Водяные ворота. Господи, чую чей-то обед!
   — Я тоже, — проворчал навахо, — но я надеялся, что никто не упомянет об этом. Заткнись и продолжай идти».
   Стена вокруг Выринга имела характер дамбы, а не укрепления. Венера была одновременно цивилизованной и единой; не было, по-видимому, ни войн, ни тарифов — естественное развитие для мирового государства. Воздушные транспорты издавали шипящие звуки, проносясь мимо, скрываясь в тумане над головой. Улицы окутывал туман, время от времени разрываемый в клочья огромными веерами. Выринг, защищенный от ветров, был неприятно жарким, за исключением помещений, где можно было включить искусственный кондиционер.
   Андерхилл напомнил Венецию: улицы были каналами. Водные суда различных форм и размеров дрейфовали, скользили или мчались мимо. Даже нищие путешествовали по воде. Вдоль каналов тянулись изрытые колеями грязные тропинки, но ни один человек с фальшивым именем никогда не ходил по ним.
   Земляне шли, горячо ругаясь, шлепая по грязи. Их, по большей части, игнорировали.
   Водное такси подъехало к берегу, его пилот с синим значком таркойнара приветствовал их. — Могу я вас проводить? он хотел знать.
   Андерхилл показал серебряный доллар. «Если вы возьмете это, конечно». Все земляне быстро выучили венерианский; они были хорошими лингвистами, выбранными за это, а также за другие транспианетарные достоинства.
   Фонетический венерианский язык был далеко не сложным.
   Нетрудно было понять пилота такси, когда он сказал «нет».
   «Бросить тебя за это», — с надеждой сказал Андерхилл. «Двойной или ничего».
   Но венерианцы не были игроками. — Что вдвое больше? — спросил пилот. «Эта монета? Это серебро. Он указал на серебряную филигрань в стиле рококо на носу своего корабля. "Хлам!"
   «Это было бы шикарное место для Бенджамина Франклина», — заметил Майк Парящий Орел. — Его вставные зубы были сделаны из железа, не так ли?
   «Если да, то у него во рту венерианское состояние», — сказал Андерхилл.
   "Не совсем."
   «Если на него можно купить обед из полных блюд, это целое состояние», — настаивал Андерхилл.
   Пилот, пренебрежительно поглядывая на землян, удалился в поисках еды побогаче. Манн, упрямо брел вперед, вытер пот со лба. Шикарное место, Виринг, подумал он. Шикарное место, чтобы умереть с голоду.
   Полчаса трудного перехода вызвали у Манна медленный, тупой гнев. Если Йоруст откажется его видеть, подумал он, будут проблемы, даже если они забрали его оружие. Он чувствовал себя способным разорвать Вайринга зубами. И есть более съедобные порции.
   К счастью, Йоруст был доступен. Землян провели в ее кабинет — большую роскошную комнату высоко над городом, с окнами, открытыми для прохладного бриза. Йоруст носился по комнате на высоком стульчике с колесами и каким-то двигателем. Вдоль стен шла наклонная полка, похожая на письменный стол и, вероятно, выполнявшая ту же функцию. Оно было на уровне плеч, но кресло Йоруста подняло ее на свой уровень. Она, вероятно, начала с одного угла утром, подумал Мунн, и пробиралась по комнате в течение дня.
   Йоруст была стройной седовласой венерианкой с кожей цвета тонкой шагрени и настороженными черными глазами, которые теперь были настороженными. Она слезла со стула, жестом указала мужчинам на места и сама заняла одно из них. Она закурила трубку, похожую на огромный мундштук, набив ее цилиндром прессованных желтых трав. Ароматный дым поднимался вверх. Андерхилл задумчиво фыркнул.
   — Будь ты достойна своих отцов, — вежливо сказала Йоруст, протягивая в приветствии свою шестипалую руку. — Что привело вас?
   — Голод, — прямо сказал Манн. «Я думаю, что пришло время для вскрытия».
   Йоруст непонимающе смотрел на него. — Ну?
   «Мы не любим, когда нас помыкают».
   — Мы причинили вам вред? — спросил глава Совета.
   Манн посмотрел на нее. «Давайте выложим карты на стол. Мы получаем сжатие играть. Ты здесь большая шишка, и ты либо ответственный, либо сам знаешь почему. Как насчет этого?
   — Нет, — сказал Йоруст после паузы, — нет, я не так силен, как ты думаешь. Я один из администраторов. Я не делаю законы. Я просто вижу, что они выполняются. Мы не враги».
   — Это может случиться, — мрачно сказал Манн. — Если с Земли прибудет другая экспедиция и найдет нас мертвыми…
   — Мы не станем вас убивать. Это нетрадиционно».
   — Но вы можете заморить нас голодом.
   Йоруст сузила глаза. — Купи еды. Это может сделать любой мужчина, независимо от его расы».
   — А что мы используем вместо денег? — спросил Манн. «Вы не возьмете нашу валюту. У нас нет ваших.
   «Ваша валюта ничего не стоит, — объяснил Йоруст. «У нас есть золото и серебро для добычи — здесь это обычное дело. На дифал — двенадцать фала — можно купить много еды. На диван можно купить даже больше.
   Она была права, конечно, Мунн знал. Софаль равнялся одной тысяче семистам двадцати восьми фалам.
   Ага!
   — И как, по-вашему, мы получим ваши железные деньги? — отрезал он.
   «Работайте для этого, как это делают наши люди. То, что ты из другого мира, не избавляет от твоей обязательной обязанности творить трудом».
   — Хорошо, — продолжил Манн, — мы готовы. Найди нам работу».
   "Какие?"
   «Углубление каналов! Что-либо!"
   — Ты член таркойнара землечерпалок?
   — Нет, — сказал Манн. «Как я мог забыть присоединиться?» Йоруст проигнорировал сарказм. «Вы должны присоединиться.
   Все ремесла здесь имеют свои таркомары.
   «Одолжите мне тысячу диванов, и я сяду на один».
   — Ты уже пробовал это раньше, — сказал ему Йоруст. «Наши ростовщики сообщили, что ваш залог ничего не стоит».
   «Бесполезно! Вы хотите сказать, что на нашем корабле нет ничего, что стоило бы вашей расе тысячи диванов? Это сжимающая игра, и вы это знаете. Один только наш водоочиститель стоит для вас в шесть раз больше».
   Йоруст казался оскорбленным. «Тысячу лет мы очищали нашу воду древесным углем. Если бы мы изменились сейчас, то назвали бы наших предков дураками. Они не были дураками; они были великими и мудрыми».
   — А как насчет прогресса?
   — Я не вижу в этом необходимости, — сказал Йоруст. «Наша цивилизация представляет собой совершенную единицу в ее нынешнем виде. Даже нищих хорошо кормят. На Венере нет несчастья. Пути наших предков были проверены и признаны хорошими. Так зачем менять?»
   — Но…
   — Мы просто нарушим статус-кво, если изменим баланс, — решительно сказал Йоруст, вставая.
   «Пусть ты будешь достоин имен своих отцов».
   — Послушайте… — начал Манн.
   Но Йоруст снова сидел на стуле и больше не слушал.
   Трое землян переглянулись, пожали плечами и вышли. Ответ был определенно нет.
   — И это, — сказал Манн, когда они спускались в лифте, — именно так. Йоруст хочет, чтобы мы умерли от голода. Слово вышло.
   Андерхилл был склонен не согласиться. — С ней все в порядке. Как она сказала, она всего лишь администратор. Циркомары здесь являются группой давления. Это мощный блок».
   «Они управляют Венерой. Я знаю." Манн поморщился. «Трудно понять психологию этих людей. Они кажутся неизменно противниками перемен. Мы представляем перемены. Поэтому они решили, что просто проигнорируют нас».
   «Это не сработает, — сказал Андерхилл. «Даже если мы умрем с голоду, позже земных кораблей будет больше».
   «Тот же кляп может сработать и на них».
   «Голод? Но… —
   Пассивное сопротивление. Нет закона, обязывающего венерианцев вести дела с землянами. Они могут просто принять политику закрытых дверей, и мы ничего не можем с этим поделать. На Венере нет приветственного коврика.
   Майк Парящий Орел нарушил долгое молчание, когда они вышли к берегу канала. — Это разновидность поклонения предкам, их психология. Возможно, перенесенный эгоизм — комплекс расовой неполноценности.
   Манн покачал головой. — Ты неплохо рисуешь.
   — Ладно, может быть, я. Но это сводится к преклонению перед прошлым. И страх. Их нынешняя социальная культура работала веками. Они не хотят никаких вторжений. Это логично. Если бы у вас была машина, которая отлично справлялась со своей задачей, для которой она была разработана, хотели бы вы улучшений?»
   "Почему нет?" — сказал Мунн. — Конечно, хотел бы.
   "Почему?"
   — Ну, чтобы сэкономить время. Если новое навесное оборудование удвоит производительность машины, я бы этого хотел».
   Навахо выглядел задумчивым. «Предположим, окажется, скажем, холодильники. Были бы последствия.
   Вам потребуется меньше рабочей силы, что нарушит структуру экономики».
   «Микроскопически».
   "В таком случае. Но также будет изменение точки зрения потребителя. У большего количества людей были бы холодильники. Больше людей будут делать домашнее мороженое. Продажи мороженого снизят розничные продажи. Оптовики будут покупать меньше молока. Фермеры бы… —
   Я знаю, — сказал Манн. «Из-за отсутствия гвоздя королевство было потеряно. Вы говорите о микрокосме.
   Даже если бы вы этого не сделали, есть автоматические корректировки — они всегда есть».
   «Экспериментальная, растущая цивилизация готова согласиться на такие корректировки», — отметил Майк Парящий Орел. «Венерианцы ультраконсервативны. Они считают, что им больше не нужно расти или меняться. Их система работала веками. Он идеально интегрирован. Вторжение чего-либо может опрокинуть тележку с яблоками. У таркойнаров есть власть, и они намерены ее сохранить.
   — Значит, мы голодаем, — вставил Андерхилл.
   Индеец ухмыльнулся. — Похоже на то. Если только мы не сможем придумать какой-нибудь способ делать деньги».
   «Мы должны, — сказал Мунн. «Между прочим, нас выбрали из-за нашего IQ».
   «Наши таланты не слишком подходят», — заметил Майк Парящий Орел, пиная камень в канал.
   «Вы физик. Я натуралист. Бронсон - инженер, а Стив Тиркел - пила. Ты, мой бесполезный юный друг, сын богатого человека.
   Андерхилл смущенно улыбнулся. «Ну, папа вспылил. Он умел делать деньги. Это то, что нам нужно сейчас, не так ли?»
   — Как он убирался?
   "Фондовый рынок."
   «Это очень помогает», — сказал Манн. «Я думаю, что наш лучший план — найти какой-нибудь процесс, который действительно нужен венерианцам, а затем продать его им».
   — Если бы мы могли по радио связаться с Землей за помощью… — начал Андерхилл.
   — …тогда нам не о чем было бы беспокоиться, — закончил навахо. «К сожалению, на Венере есть слой Хевисайда, поэтому мы не можем использовать беспроводную связь. Вам лучше попробовать что-нибудь изобрести, шкипер. Но захотят ли его впоследствии венерианцы, я не знаю.
   — размышлял Манн. — Статус-кво не может оставаться таким постоянно. Это неразумно, как практически обо всем говорил мой дед. Всегда есть изобретатели. Новые процессы — они должны быть ассимилированы в социальную установку. Я должен быть в состоянии одурманить гаджет. Даже хороший консервант для пищевых продуктов может сделать это».
   «Не с гидропонными садами, которые производят так, как они».
   «Гм-м. Лучше мышеловка — что-нибудь бесполезное, но интригующее. Однорукий бандит… —
   Они бы приняли закон против этого.
   — Ну, ты что-нибудь предлагаешь.
   «Похоже, венерианцы мало что знают о генетике. Если бы я мог производить необычные продукты путем скрещивания… а?»
   — Возможно, — сказал Манн. "Может быть."
   Пухлое лицо Стива Тиркела смотрело в иллюминатор. Остальные гости сидели за столом, строчили в стилопадах и пили некрепкий кофе.
   — У меня есть идея, — сказал Тиркел.
   Манн хмыкнул. «Я знаю ваши идеи. Что теперь?"
   "Очень просто. Чума поражает венерианцев, и я нахожу антивирус, который их спасет. Они будут благодарны… —
   …и ты выйдешь замуж за Джоруста и будешь править планетой, — закончил Манн. «Ха!»
   — Не совсем так, — невозмутимо продолжал Тиркел. «Если они не будут благодарны, мы просто продержимся с антитоксином, пока они не заплатят».
   «Единственное, что не так с этим мозговым штурмом, это то, что венерианцы, похоже, не страдают от чумы», — заметил Майк Парящий Орел. «В остальном все идеально».
   Тиркел вздохнул. — Я боялся, что ты упомянешь об этом. Может быть, мы могли бы быть неэтичными — совсем чуть-чуть — и вызвать чуму. Брюшной тиф или что-то в этом роде.
   "Какой человек!" — восхищенно сказал навахо. — Из тебя вышел бы великий убийца, Стив.
   «Я часто так думал. Но я не собирался доходить до убийства. Болезненная, инвалидизирующая болезнь… —
   Например? — спросил Манн.
   — Дифтерия? — с надеждой предположил кровожадный врач.
   — Веселая перспектива, — пробормотал Майк Парящий Орел. — Ты говоришь как апач.
   — Дифтерия, бери-бери, проказа, бубонная чума, — яростно сказал Пэт Бронсон. «Я голосую за всех.
   Дайте противным маленьким лягушкам попробовать их собственное лекарство. Ударь их хорошо.
   «Предположим, мы позволим вам начать легкую чуму», — сказал Манн. «Что-то, что не может быть фатальным — как бы вы поступили?»
   «Загрязнить водоснабжение или что-то в этом роде… а?»
   "Так. Что с?"
   Тиркел внезапно выглядел убитым горем. «О! Ой!"
   Манн кивнул. — «Гудвил» не предназначен для таких вещей. Мы без микробов. Антисептик внутри и снаружи. Ты забыл, как нас лечили перед отъездом?
   Бронсон выругался. «Никогда я этого не забуду — гипогликемия каждый час! Антитоксины, уколы, ультрафиолетовый рентген, пока мои кости не стали зелеными».
   — Вот именно, — сказал Манн. «Мы практически без микробов. Это мера предосторожности, которую они должны были принять, чтобы мы не начали чуму на Венере.
   — Но мы хотим вызвать чуму, — жалобно сказал Тиркел.
   «Венерианцу нельзя даже простудить голову», — сказал ему Манн. «Так это исключено. А как насчет венерианских анестетиков? Они так же хороши, как наши?
   «Лучше», — признал врач. «Не то, чтобы они им нужны, кроме детей. Синапсы у них забавные. Они овладели самогипнозом, поэтому могут блокировать боль, когда это необходимо».
   — Сульфатные препараты?
   «Я думал об этом. Они тоже есть.
   «Моя идея, — вмешался Бронсон, — это энергия воды. Или плотины. Когда идет дождь, бывает наводнение».
   — Однако дренаж хороший, — сказал Манн. — Каналы позаботятся об этом.
   «Теперь позвольте мне закончить! У этих людей с рыбьей кожей есть гидроэнергия, но она неэффективна. Повсюду так много быстрой воды, что они строят растения там, где им кажется лучше, — их тысячи, — и половину времени они бесполезны, когда дожди концентрируются в другом районе. Половина заводов все время не работает. Что стоит денег. Если бы они построили плотины, у них был бы стабильный источник энергии — без огромных накладных расходов».
   — Это мысль, — признал Манн.
   Майк Парящий Орел сказал: «Я буду придерживаться своих скрещиваний в гидропонных садах. Я могу вырастить бифштексы с грибами, чтобы по вкусу был вустерширский соус или что-то в этом роде. Воззвание к вкусу, знаете ли…
   — Вполне справедливо. Стив?"
   Тиркел взъерошил себе волосы. — Я придумаю ракурс. Не торопи меня».
   Манн посмотрел на Тандерхилла. — Есть какие-нибудь проблески интеллекта, приятель?
   Юноша поморщился. — Не только сейчас. Все, о чем я могу думать, это манипулирование фондовым рынком».
   "Без денег?"
   «Вот в чем беда».
   Манн кивнул. — Ну, моя собственная идея — реклама. Как физик, это в моей компетенции».
   "Как?" Бронсон хотел знать. «Демонстрация разрушения атома? Поступок сильного мужчины?
   "Снизить тон. Рекламы на Венере не знают, а коммерции знают. Забавно. Я думаю, что розничные продавцы ухватятся за этот шанс».
   «У них есть радиореклама».
   «Стилизованный и ритуальный. Их телевизоры готовы к рекламе. Визуальная реклама…
   да. Хитрые гаджеты, которые я мог бы сделать для демонстрации продуктов. Почему нет?"
   — Думаю, я сооружу рентгеновский аппарат, — вдруг сказал Тиркел, — если вы мне поможете, шкипер.
   Манн сказал: «У нас есть оборудование и чертежи. Завтра начнем. Должно быть, уже довольно поздно.
   Так и было, хотя заката на Венере не было. Квинтет удалился, чтобы мечтать об обедах из полных блюд — все, кроме Тиркела, которому снилось, что он ест жареного цыпленка, который внезапно превратился в венерианца и начал пожирать его, начиная с ног. Он проснулся в поту и ругательствах, принял немного нембутала и, наконец, снова заснул.
   На следующее утро они разбежались. Майк Парящий Орел отнес микроскоп и другие гаджеты в ближайший центр гидропоники и приступил к работе. Ему не разрешалось нести споры обратно в Доброжелательность, но никто не возражал против его экспериментов в самом Вайринге. Он делал культуры и использовал витаминные комплексы форсированного роста и надеялся на лучшее.
   Пэт Бронсон отправился к Скоттери, главе Water Power. Скоттери был высоким угрюмым венерианцем, который много знал о технике и настоял на том, чтобы показать Бронсону модели в его офисе, прежде чем они перейдут к разговору.
   — Сколько у вас электростанций? — спросил Бронсон.
   «Третья степень двенадцать раз четыре дюжины. Сорок две дюжины в этом районе.
   Всего почти миллион, Бронсон заработал. «Сколько сейчас в эксплуатации?» он продолжал.
   — Около семнадцати дюжин.
   — Значит, триста холостых — двадцать пять дюжин. Разве содержание не имеет значения?
   — Немалый фактор, — признал Скотттери. «Помимо того факта, что некоторые из этих станций сейчас окончательно не работают. Рельеф меняется быстро. Эрозия, знаете ли. В один год мы построим одну станцию в ущелье, а в следующем вода пойдет по другому маршруту. Мы строим около дюжины в день.
   Но что-то из старых, конечно, спасаем.
   У Бронсона был мозговой штурм. «Нет водораздела?»
   — А?
   — пояснил землянин. Скоттери отрицательно покачал плечами. — У нас здесь другой тип растительности. Воды так много, что корням не нужно глубоко проникать».
   — Но им нужна почва?
   "Нет. Элементы, которые им нужны, находятся во взвешенном состоянии в воде».
   Бронсон описал, как работают водоразделы: «Предположим, вы импортируете земные растения и деревья и засаживаете горы лесами. И построили плотины, чтобы удерживать воду. У вас будет электричество все время, и вам понадобится всего несколько больших станций. И они будут постоянными».
   Скоттери задумался. «У нас есть вся необходимая сила».
   — Но посмотри на расход!
   «Наши тарифы покрывают это».
   — Вы могли бы заработать больше денег — дифалы и софалы…
   — Мы получали точно такую же прибыль в течение трехсот лет, — объяснил Скоттери. «Наша сеть остается неизменной. Это работает отлично. Я вижу, вы не понимаете нашу экономическую систему. Поскольку у нас есть все, что нам нужно, нет смысла зарабатывать больше денег, даже на пол-очка больше.
   «Ваши конкуренты…»
   «Нас всего трое, и они довольны своей прибылью».
   — А если я заинтересую их своим планом?
   — Но ты не мог, — терпеливо сказал Скоттери. «Они будут заинтересованы не больше, чем я. Я рад, что ты заглянул. Пусть ты будешь достоин имени своего отца.
   — Бездушная рыба! — крикнул Бронсон, выходя из себя. «Разве в твоей зеленокожей туше нет красной крови? Неужели никто в этом мире не знает, что такое борьба?» Он ударил кулаком по ладони. — Я не был бы достоин имени старого Шеймаса Бронсона, если бы не ткнул прямо сейчас в твою уродливую физиономию…
   Скотттери нажал кнопку. Появились два крупных венерианца. Глава Water Power указал на Бронсона.
   — Убери, — сказал он.
   Капитан Руфус Манн был в одной из телестудий с Бартом Андерхиллом. Они сидели рядом с Хаккапуем, владельцем Veetsy, что можно перевести как Wet Tingles. Они смотрели телевизионную рекламу продукта Хаккапуя на экране визора высоко на стене.
   Вошел венерианец, широко расставив ноги, подбоченившись. Он поднял одну руку, широко расставив шесть пальцев.
   «Все мужчины пьют воду. Вода хорошая. Жизни нужна вода. Veetsy тоже хорош. Четыре фала покупают глобус Veetsy. Вот и все."
   Он исчез. Цвета переливались по экрану, и музыка играла в необычном ритме. Манн повернулся к Хаккапую.
   «Это не реклама. Вы не можете получить клиентов таким образом».
   — Ну, это традиционно, — слабо сказал Хаккапуй.
   Манн открыл лежащую у его ног пачку, достал высокий стеклянный стакан и попросил глобус Витси. Его дали ему, и он вылил зеленую жидкость в свой химический стакан. После этого он бросил полдюжины цветных шариков и добавил кусок сухого льда, который опустился на дно. Шары быстро взлетали и опускались.
   "Видеть?" — сказал Мунн. "Визуальный эффект. Шарики лишь немного тяжелее, чем Veetsy. Это визуальный эквивалент Wet Tingles. Покажите это по телевидению, с хорошей речью о продажах, и вы увидите, как подскочит ваша кривая продаж».
   Хаккапуи выглядел заинтересованным. — Я не уверен… —
   Мунн вытащил пачку бумаг и забил в брешь в стене. Через некоторое время вошел толстый венерианец и сказал: «Пусть ты будешь достоин имен своих предков». Хаклкапуй представил его как Лориша.
   — Я подумал, что Лоришу лучше это увидеть. Не могли бы вы вернуться к этому снова?»
   — Конечно, — сказал Манн. — Теперь принцип витрин… Закончив, Хаккапуй посмотрел на Лориша, который медленно покачал плечами.
   — Нет, — сказал он.
   Хаккапуи надул губы. «Это позволит продать больше Veetsy».
   «И опрокинуть экономические графики», — сказал Лориш. "Нет."
   Манн уставился на него. «Почему бы и нет? Хаккапуи владеет Veetsy, не так ли? Кто вы, в конце концов, цензор?
   — Я представляю таркомар рекламодателей, — объяснил Лориш. «Видите ли, реклама на Венере строго ритуальна. Он никогда не меняется. Почему так должно быть? Если мы позволим Hakkapuy использовать ваши идеи, это будет несправедливо по отношению к другим производителям безалкогольных напитков».
   «Они могли бы сделать то же самое, — заметил Манн.
   «Пирамидная конкуренция, ведущая к окончательному краху. Хаккапуй зарабатывает достаточно денег. Не так ли, Хаккапуи?
   — Думаю, да.
   — Вы сомневаетесь в мотивах таркомаров?
   Хаккапуй сглотнул. — Нет, — поспешно сказал он. "Нет нет нет! Вы совершенно правы.
   Лориш посмотрел на него. — Очень хорошо. Что до тебя, землянин, то тебе лучше не тратить время на дальнейшую реализацию этого плана.
   Манн покраснел. — Ты мне угрожаешь?
   "Конечно, нет. Я просто имею в виду, что ни один рекламодатель не может использовать вашу идею, не посоветовавшись с моим таркойнаром, и мы наложим на нее вето».
   — Конечно, — сказал Манн. «Хорошо, давай, Берт. Давай выбираться отсюда." Они ушли, чтобы прогуляться по берегу канала и посовещаться. Андерхилл задумался.
   «Похоже, таркомары долгое время держали баланс сил. Они хотят, чтобы все оставалось как есть. Это очевидно."
   – прорычал Мунн.
   Андерхилл продолжал: «Нам пришлось бы опрокинуть всю тележку с яблоками, чтобы куда-то добраться. Но есть одно преимущество в нашу пользу».
   "Что?"
   "Законы."
   — Как ты это понимаешь? — спросил Манн. «Они все против нас».
   "До сих пор да. Но они традиционно жесткие и непоколебимые. Решение, принятое триста лет назад, не может быть изменено, кроме как долгим судебным процессом. Если мы сможем найти лазейку в этих законах, они нас не коснутся».
   — Ладно, найди лазейку, — ворчливо сказал Манн. «Я возвращаюсь на корабль и помогаю Стиву построить рентгеновский аппарат».
   «Думаю, я пойду на биржу и поищу», — сказал Андерхилл. — Просто возможно…
   Через неделю рентгеновский аппарат был готов. Манн и Тиркел просмотрели записи закона Вайринга и обнаружили, что им разрешено продавать самодельное устройство, не принадлежащее таркомару, при условии соблюдения некоторых тривиальных ограничений. Листовки были напечатаны и разбросаны по городу, а венерианцы пришли посмотреть, как Манн и Тиркелл демонстрируют достоинства рентгеновских лучей. -
   Майк Парящий Орел оторвался от работы на сегодня и опрометчиво выкурил дюжину сигарет из своего скудного магазина, пылая тупой яростью, пока затягивался. У него были проблемы со своими гидропонными культурами.
   "Сумасшедший!" — сказал он Бронсону. — Лютер Бербанк сошел бы с ума, как я. Как, черт возьми, я могу угадать-опылить эти неоднозначные образцы венерианской флоры?
   — Что ж, это кажется не совсем справедливым, — утешил Бронсон. — Восемнадцать полов, а?
   «Пока что восемнадцать. И четыре разновидности, которые, по-видимому, вообще не имеют пола. Как можно скрещивать эти извращенные грибы? Вам придется выставлять результат на выставке».
   — Ты ничего не добиваешься?
   — О, я получаю места, — с горечью сказал Майк Парящий Орел. «Я получаю всевозможные результаты. Беда в том, что ничто не остается постоянным. Однажды у меня появляется грибок со вкусом рома, и он не размножается, его споры превращаются во что-то со вкусом скипидара. Вот видите».
   Бронсон выглядел сочувствующим. «Не могли бы вы украсть немного личинки, когда они не смотрят? Таким образом, работа не будет полным провалом».
   — Меня обыскивают, — сказал навахо.
   — Грязные скунсы, — взвизгнул Бронсон. «Что они думают о нас? Мошенники?
   «Миль/ч. Что-то происходит снаружи. Давайте взглянем."
   Они вышли из «Доброй воли» и обнаружили, что Манн страстно спорит с Джорустом, который лично пришел осмотреть рентгеновский аппарат. Толпа венерианцев жадно наблюдала. Лицо Манна побагровело.
   — Я посмотрел, — сказал он. — На этот раз ты не сможешь остановить меня, Йоруст. Совершенно законно построить машину и продать ее за чертой города».
   — Конечно, — сказал Йоруст. — Я не жалуюсь на это.
   "Хорошо? Мы не нарушаем никаких законов».
   Женщина поманила, и толстый венерианец проковылял вперед. — Патент на три гросса в квадрате четырнадцать две дюжины, выданный Метци-Стангу из Милоша, год четвертой степени двенадцать, предметно-сенсибилизированные пластины.
   "Что это такое?" — спросил Манн.
   — Это патент, — сказал ему Йоруст. — Он был выдан некоторое время назад венерианскому изобретателю по имени Метци-Станг. Таркойнар купил и подавил процесс, но посягать на него по-прежнему незаконно».
   — Вы имеете в виду, что кто-то уже изобрел рентгеновский аппарат на Венере?
   "Нет. Просто сенсибилизированный фильм. Но это часть вашего устройства, поэтому вы не можете его продать».
   Тиркел выдвинулся вперед. — Мне не нужна пленка… —
   Толстый венерианец сказал: — Вибрационный патент три брутто две дюжины семь…
   — Что теперь? Вмешался Мунн.
   Йоруст улыбнулся: «Машины, использующие вибрацию, не должны нарушать этот патент».
   — Это рентгеновский аппарат, — отрезал Тиркел.
   — Свет — это вибрация, — сказал ему Йоруст. — Вы не можете продать его, не купив разрешения у таркомара, который теперь владеет этим патентом. Это должно стоить, давайте посмотрим, пять тысяч диванов или около того.
   Тиркел резко повернулся и вошел на корабль, где смешал виски с содовой и с тоской подумал о микробах дифтерии. Через некоторое время появились остальные, выглядевшие безутешными.
   — Она может это сделать? — спросил Тиркел.
   Манн кивнул. — Она может это сделать, приятель. Она сделала это».
   «Мы не нарушаем их патенты».
   «Мы не на Земле. Патентные законы здесь настолько широки, что если человек изобретает ружье, никто другой не может делать оптические прицелы. Мы снова в ловушке».
   Андерхилл сказал: — Это снова таркониары. Когда они видят новый процесс или изобретение, которые могут означать перемены, они покупают его и подавляют. Я не могу придумать ни одного устройства, которое мы могли бы сделать, которое не было бы нарушением того или иного венерианского патента».
   — Они остаются в рамках закона, — заметил Манн. «Их закон. Так что мы даже не можем бросить им вызов. Пока мы на Венере, мы подчиняемся их юриспруденции.
   «Бобы становятся низкими», угрюмо сказал Тиркел.
   — Все есть, — сказал ему капитан. — Есть идеи, кто-нибудь?
   Наступила тишина. Вскоре Андерхилл достал глобус «Витси» и поставил его на стол.
   — Где ты это взял? — спросил Бронсон. «Это стоит четыре фри».
   — Пусто, — сказал Андерхилл. «Я нашел его в пепельнице. Я исследовал глассит — материал, который они используют для подобных вещей.
   "Что насчет этого?"
   «Я узнал, как они это делают. Это сложный и дорогой процесс. Он ничем не лучше нашего флексигласа, и его намного сложнее изготовить. Если бы у нас была здесь фабрика по производству гибкого стекла… —
   Ну?
   «Дно выпало бы из Amalgamated Glassite».
   — Я не понимаю, — сказал Бронсон. "Ну и что?"
   — Вы когда-нибудь слышали о кампании перешептываний? — спросил Андерхилл. — Мой отец таким образом манипулировал многими выборами, старый дьявол. Предположим, мы распространим информацию о том, что существует новый процесс изготовления более дешевой и качественной замены гласзиту? Не упадут ли акции Amalgamated?»
   — Возможно, — сказал Манн. «Мы могли бы убраться».
   "Что с?"
   "Ой." Андерхилл молчал. "Нужны деньги чтобы делать деньги."
   "Всегда."
   "Я думаю. Вот еще одна идея. Венера находится на железном эталоне. Железо на Земле дешевое. Допустим, мы говорили о том, чтобы привезти сюда железо — посыпать его вещами. Будет паника, не так ли?
   «Не без железа, которое можно разбросать», — сказал Манн. «Контрпропаганда будет транслироваться по телевидению; мы не могли конкурировать с ним. Наша кампания по перешептыванию будет раздавлена до того, как мы ее начнем. Венерианское правительство — таркомары — просто будет отрицать, что у Земли есть неограниченные запасы железа. Мы все равно не выиграем».
   — Должен быть какой-то угол, — нахмурился Андерхилл. «Должно быть. Давайте посмотрим. Что лежит в основе венерианской системы?»
   «Никакой конкуренции», — сказал Майк Парящий Орел. «У каждого есть все, что он хочет».
   "Может быть. На вершине. Но инстинкт соперничества слишком силен, чтобы его можно было так подавить. Бьюсь об заклад, многие венерианцы хотели бы сделать несколько лишних фальшивок.
   — Куда это нас приведет? Манн хотел знать.
   «То, как это делал мой отец… Хм-м-м. Он манипулировал, дергал за провода, заставлял людей приходить к нему. Какое слабое место в венерианской экономике?»
   Мунн колебался. «Мы ничего не можем ударить — мы слишком ограничены». Андерхилл закрыл глаза. «Основа экономической и социальной системы — что?»
   — Деньги, — сказал Бронсон.
   "Нет. Земля на стандарте радия. Несколько лет назад это было золото или серебро. Венера на железе. А еще есть бартерная система. Деньги — переменная величина».
   — Деньги представляют собой природные ресурсы… — начал Тиркел.
   — Человеко-часы, — тихо вставил Манн.
   Андерхилл подпрыгнул. «Вот оно! Конечно же человеко-часы! Это константа. Объем продукции, который человек может произвести за час, представляет собой произвольную постоянную величину — два доллара, дюжину дифалов или что-то еще. Это основа любого экономического устройства. И это база, которую мы должны поразить. Поклонение предкам, сила таркомаров — на самом деле они поверхностны. Как только основной системе будет брошен вызов, они упадут».
   — Не понимаю, к чему это нас приведет, — сказал Тиркел.
   «Сделайте количество человеко-часов переменным», — объяснил Андерхилл. «Как только мы это сделаем, все может случиться».
   «Лучше бы что-то случилось, — сказал Бронсон, — и быстро. У нас осталось немного еды.
   — Заткнись, — сказал Манн. «Я думаю, что у парня правильный угол. Изменить постоянную человеко-часов, а? Как мы можем сделать это? Специализированная подготовка? Научить венерианца производить в два раза больше продукции за тот же период времени? Квалифицированный труд?"
   «У них есть квалифицированная рабочая сила, — сказал Андерхилл. — Если бы мы могли заставить их работать быстрее или увеличить их выносливость… —
   Бензедрин плюс, — перебил Тиркел. «С достаточным количеством кофеина, витаминным комплексом и рибофлавином я мог бы на скорую руку разогнаться, хорошо».
   Манн медленно кивнул. — Таблетки, а не уколы. Если это сработает, через некоторое время нам придется делать это под прикрытием».
   «Что, черт возьми, мы получим, если заставим венерианцев работать быстрее?» — спросил Бронсон.
   Андерхилл щелкнул пальцами. — Разве ты не видишь? Венера ультраконсервативна. Экономическая система замерла в статике. Он не приспособлен к изменениям. Будет ад!
   Манн сказал: «Прежде всего нам понадобится реклама, чтобы вызвать общественный интерес. Практическая демонстрация».
   Он оглядел стол, его взгляд остановился на Майке Парящем Орле. — Похоже, ты избран, краснокожий. Согласно тестам, которые мы прошли на Земле, у тебя больше выносливости, чем у любого из нас.
   — Хорошо, — сказал навахо. "Что мне делать?"
   "Работа!" Андерхилл сказал ему. «Работай до упаду!»
   Это началось ранним утром следующего дня на главной площади Вайринга. Мунн тщательно все проверил, решив убедиться, что ничего не пойдет не так, и узнал, что на месте площади будет построено здание для отдыха. «Работы не начнутся в течение нескольких недель, — сказал Йоруст. "Почему?"
   «Мы хотим вырыть там яму», — сказал Манн. — Это законно?
   Венерианка улыбнулась. — Да, конечно. Это общественное достояние, пока не начнутся подрядчики. Но, боюсь, демонстрация вашей мускульной силы вам не поможет.
   — А?
   "Я не дурак. Вы пытаетесь найти работу. Вы надеетесь сделать это, рекламируя свои способности. Но зачем делать это именно так? Выкопать яму может любой. Это не специализировано».
   Мунн хмыкнул. Если Йоруст хотел поторопиться с таким выводом, дурак. Он сказал: «Реклама окупается. Верните на Землю паровую лопату, и толпа соберется посмотреть на это. У нас нет парового экскаватора, но… —
   Ну, как хотите. Юридически вы в своем праве. Тем не менее, вы не можете удержаться на работе, не присоединившись к таркойнарам.
   «Иногда я думаю, что вашей планете было бы намного лучше без таркойнаров», — прямо сказал Манн.
   Йоруст шевельнул ее плечами. — Между нами говоря, я часто так думал. Однако я всего лишь администратор. У меня нет реальной власти. Я делаю то, что мне говорят. Если бы мне было позволено, я был бы рад одолжить вам деньги, которые вам нужны...
   - Что? Манн посмотрел на нее. «Я думала…»
   Женщина замерла. «Это не разрешено. Традиция не всегда мудрость, но я ничего не могу с этим поделать.
   Бросать вызов таркомарам немыслимо и бесполезно. Мне жаль."
   После этого Мунн почему-то почувствовал себя немного лучше. Венерианцы не все были врагами. Виновниками этого бардака были всемогущие таркомары, завидующие своей власти, фанатично желающие сохранить статус-кво.
   Когда он вернулся на площадь, остальные уже ждали. Бронсон соорудил табло на фонетическом венерианском языке и разложил мотыги, кирку, лопату, тачку и доски для навахо, который стоял, мускулистый, из красной бронзы, раздетый по пояс на прохладном ветру. Несколько лодок остановились, чтобы посмотреть.
   Манн посмотрел на часы. «Хорошо, Краснокожий. Пойдем. Стив может начать…
   Андерхилл начал бить в барабан. Бронсон выставил на табло цифры: 4:03:00, Venusian Vyring Time. Тиркел подошел к ближайшему походному столу, заваленному бутылками и медицинским оборудованием, вытряхнул из флакона одну из состряпанных им стимуляторов и дал ее Майку Парящему Орлу. Индеец съел, поднял мотыгу и принялся за работу.
   Это все.
   Мужчина копает яму. Почему зрелище должно быть таким захватывающим, никто так и не понял.
   Принцип остается тем же, будь то паровая лопата, выгребающая полтонны земли за один укус, или потный, коренастый навахо, вооруженный лопатой и киркой. Лодки стали толще.
   Майк Парящий Орел продолжал работать. Прошел час. Другой. Были регулярные короткие периоды отдыха, и Майк продолжал вращать свои инструменты, чтобы заставить работать все мышцы. Немного разбив землю мотыгой, он загребал ее лопатой в тачку, скатывал свою ношу по доске и сбрасывал ее на постоянно растущую кучу на некотором расстоянии. Три часа. Четыре. Майк ушел на короткий обед. Бронсон следил за временем на своем табло.
   Тиркел дал навахо еще одну таблетку. — Как дела?
   "Отлично. Я достаточно жесткий».
   — Я знаю, но эти стимуляторы — они помогут.
   Андерхилл сидел за пишущей машинкой. Он уже напечатал огромное количество копий, потому что работал с тех пор, как Майк Парящий Орел начал свою работу. Бронсон обнаружил в себе давно забытый талант и жонглировал самодельными индейскими булавами и цветными мячами. Он тоже поддерживал это довольно долгое время.
   Капитан Руфус Манн работал на швейной машинке. Ему не особенно нравилась эта задача, но это была точная работа, а потому полезная для плана. Вся компания, кроме Тиркела, что-то делала, а врач давал таблетки и старался выглядеть алхимиком.
   Время от времени он навещал Манна и Андерхилла, собирал стопки бумаги и тщательно сшитых лоскутов ткани и складывал их в различные коробки возле канала с надписью «Возьми одну». На ткани машинной вышивкой на венерианском языке была вышита надпись: «Сувенир с Земли». Толпы сгустились.
   Земляне продолжали работать. Бронсон продолжал жонглировать, делая перерывы, чтобы освежиться. В конце концов он экспериментировал с монетами и карточными фокусами. Майк Парящий Орел продолжал копать. Манн шил. Андерхилл продолжал печатать, и венерианцы читали то, что выдавали его летающие пальцы.
   "Бесплатно! Бесплатно! Бесплатно!" — говорилось в листовках. «Сувенирные наволочки с Земли! Бесплатное шоу! Посмотрите, как земляне демонстрируют выносливость, ловкость и точность четырьмя разными способами. Как долго они смогут его поддерживать? С помощью POWER PILLS - на неопределенный срок! Их производительность удваивается, а их точность повышается с помощью СИЛОВЫХ ПИЛЕТ — они бодрят вас. Медицинский продукт Земли, который может сделать любого человека в два раза дороже его веса в диванах!
   Так продолжалось. Старая армейская игра с вариациями. Венерианцы не выдержали. Слово облетело. Толпа сгустилась. Как долго земляне смогут поддерживать темп?
   Они продолжали это. Стимулирующие таблетки Тиркела, а также сложные уколы, которые он дал своим товарищам утром, похоже, подействовали. Майк Парящий Орел копал как бобр. Пот струился с его блестящего красно-бронзового туловища. Он много пил и ел соляные таблетки.
   Манн продолжал шить, не пропуская ни стежка. Он знал, что его товары внимательно проверяют на наличие признаков небрежного изготовления. Бронсон продолжал жонглировать и делать фокусы с монетами, ни разу не промахнувшись.
   Андерхилл печатал больными пальцами.
   Пять часов. Шесть часов. Даже с перерывами на отдых было изнурительно. Они принесли еду из Доброй воли, но она была не слишком вкусной. Тем не менее, Тиркел тщательно отбирал его из-за калорийности.
   Семь часов. Восемь часов. Толпы сделали каналы непроходимыми. Пришел полицейский и поспорил с Тиркелом, который сказал ему увидеть Джоруста. Йоруст, должно быть, засунул ему в ухо блоху, потому что он вернулся, чтобы наблюдать, но не вмешиваться.
   Девять часов. Десять часов. Десять часов титанических усилий. Мужчины были измотаны, но продолжали идти.
   Однако к тому времени они уже высказали свою точку зрения, поскольку несколько венерианцев подошли к Тиркеллу и спросили о Power Pills. Кем они были? Они действительно заставили вас работать быстрее? Как они могли купить… Рядом с Тиркелом появился полицейский. — У меня сообщение от медицинского таркомара, — объявил он. «Если вы попытаетесь продать любую из этих вещей, вы попадете в тюрьму».
   — Не подумал бы об этом, — сказал Тиркел. «Мы раздаем бесплатные образцы. Вот, приятель. Он зарылся в мешок и бросил ближайшему венерианцу таблетку силы. — Два дня работы вместо твоего обычного дня.
   Приходи еще завтра. Хочешь один, приятель? Здесь. Ты тоже. Ловить."
   — Подождите… — сказал полицейский.
   — Иди за ордером, — сказал ему Тиркел. «Нет закона, запрещающего делать подарки».
   Появился Йоруст с крепким, нетерпимого вида венерианцем. Она представила последнего как главу таркомаров Вирингов.
   — И я здесь, чтобы сказать тебе прекратить это, — сказал венерианец.
   Тиркел знал, что сказать. Его товарищи продолжали свою работу, но он чувствовал, что они смотрят и слушают.
   — Какое правило вы используете?
   «Почему… почему, вразнос».
   «Я ничего не продаю. Это общественное достояние; мы устраиваем бесплатное шоу».
   — Эти… ах… Таблетки силы… —
   Бесплатные подарки, — сказал Тиркел. «Слушай, приятель. Когда мы отдавали всю нашу еду вам, венерианским мошенникам, вы кричали? Нет, это ты взял. А потом заткнули. Когда мы попросили вернуть нашу еду, вы просто сказали нам, что у нас нет правовой защиты; владение девятью пунктами закона, и у нас было полное право делать бесплатные подарки. Вот чем мы сейчас занимаемся - дарим подарки. Ну и что?"
   Глаза Йоруста блестели, но она быстро их прикрыла. — Боюсь, он говорит правду. Закон защищает его. В этом нет большого вреда.
   Тиркел, наблюдая за ней, недоумевал. Угадал ли Йоруст правильный ответ? Была ли она на их стороне? Предводитель таркойнаров стал темно-зеленым, помедлил, развернулся на каблуках и ушел. Джораст бросила на землян долгий загадочный взгляд, повела плечами и последовала за ними.
   «Я все еще напряжен, — сказал Майк Парящий Орел неделей позже в Goodwill. «Голоден тоже. Когда мы получим личинку?
   Тиркел у клапана протянул силовую таблетку венерианцу и вернулся, потирая руки и ухмыляясь. «Подождите. Просто подожди. Что происходит, шкипер?
   Манн кивнул в сторону Андерхилла. — Спроси ребенка. Он вернулся из Выринга несколько минут назад.
   Андерхилл усмехнулся: «Это был настоящий ад. Тоже все за неделю. Мы определенно нанесли удар по экономической базе. Каждому венерианцу, работающему на сдельной основе, нужны наши пилюли, чтобы он мог ускорить производство и сделать больше фала. Это инстинкт соперничества, который универсален». -
   "Ну?" — спросил Бронсон. «Как это нравится крупным шишкам с лицом ящерицы?»
   «Им это не нравится. Это ударило по экономическому укладу, существовавшему веками. До сих пор один венерианец делал ровно десять диванов в неделю, скажем, изготавливая пять тысяч пробок от бутылок. С таблетками, приготовленными Стивом, он выпускает восемь или десять тысяч и соответственно зарабатывает больше денег. Парень на соседней скамейке говорит, какого черта, и подходит к нам за Power Pill для себя. Так оно и есть.
   И самое приятное, что не весь труд сдельный. Этого не может быть. Вам нужны материальные ценности для сдельной работы. Работа погодной машины должна измеряться временем, а не тем, сколько капель дождя вы делаете за день».
   Манн кивнул. — Вы имеете в виду ревность?
   Андерхилл сказал: «Ну, смотри. Механик-метеоролог делал по десять диванов в неделю, как укупорщик бутылок на сдельной основе. Теперь укупорщик делает двадцать диванов. Человек-метеомашина не видит в этом смысла. Он тоже готов принимать Power Pills, но это не увеличит его производительность. Он просит прибавку. Если он его получит, экономика расстроится еще больше. Если он этого не сделает, другие операторы метеорологических машин соберутся вместе с ним и решат, что это несправедливая дискриминация. Они злятся на таркойнаров. Они наносят удар!»
   Майк Парящий Орел сказал: «Таркомары запретили работать любому венерианцу, принимающему таблетки силы».
   «И все же венерианцы просят у нас Power Pills. Ну и что? Как вы можете доказать, что их глотал мужчина? Его производительность, конечно, увеличивается, но таркоинктры не могут задавить всех при хорошей явке. Они попробовали это, и многие парни, которые никогда не пробовали Power Pills, сошли с ума. Они были быстрыми работниками, вот и все.
   «Демонстрация, которую мы устроили, была хорошей идеей, — сказал Тиркелл. «Это было убедительно. Мне пришлось уменьшить силу таблеток — их уже мало, — но нам помогает сила внушения».
   Андерхилл ухмыльнулся. — Итак, база — единица измерения человеко-часов — сбилась с толку. Один маленький разводной ключ, брошенный туда, где он принесет наибольшую пользу. Он тоже распространяется. Не только Выринг. Новость распространяется по всей Венере, и рабочие в других городах спрашивают, почему половина рабочих Вайринга должна получать более высокую оплату.
   Вот где нам помогает равный стандарт обмена — единая денежная система по всей Венере. Ничто никогда не было не в порядке здесь на протяжении веков. Теперь… —
   сказал Манн, — теперь система рушится. Это естественный недостаток идеально интегрированной жесткой системы. Из-за отсутствия гвоздя таркомары теряют хватку. Они забыли, как приспосабливаться».
   — Он распространится, — уверенно сказал Андерхилл. «Он будет распространяться. Стив, вот идет еще один покупатель.
   Андерхилл был неправ. Вошли Йоруст и лидер таркомаров вирингов. — Да будешь ты достоин имен своих предков, — вежливо сказал Мунн. «Пододвиньте стул и выпейте. У нас еще осталось несколько бутылок пива.
   Йоруст повиновался, но венерианец закачался на ногах и сердито посмотрел на него. Женщина сказала: «Малси расстроена. Эти Power Pills вызывают проблемы».
   — Не знаю почему, — сказал Манн. «Они увеличивают производство, не так ли?»
   Мальси поморщился. «Это уловка! Уловка! Вы злоупотребляете нашим гостеприимством!
   — Какое гостеприимство? Бронсон хотел знать.
   — Вы угрожали системе, — упорно продолжил Мальси. «На Венере нет никаких изменений. Их не должно быть.
   "Почему нет?" — спросил Андерхилл. — Есть только одна настоящая причина, и ты ее знаешь. Любые успехи могут расстроить таркойнаров и поставить под угрозу власть, которой они владеют. Вы, рэкетиры, веками владели кнутом.
   Вы подавляли изобретения, удерживали Венеру в захолустье, пытались выбить инициативу из гонки, лишь бы остаться на вершине. Это невозможно сделать. Изменения происходят; они всегда делают. Если бы мы не пришли, в конце концов произошел бы внутренний взрыв».
   Мальси сердито посмотрела на него. «Ты перестанешь делать эти Power Pills».
   — По закону, — мягко сказал Тиркел. «Покажи прецедент».
   Йоруст сказал: «Право дарения — одно из древнейших на Венере. Этот закон можно изменить, Мальси, но я не думаю, что людям это понравится.
   Манн ухмыльнулся. «Нет. Они не будут. Это будет наводка. Венерианцы узнали, что можно заработать больше денег. Лишите их этого шанса, и тарко мары больше не будут доброжелательными правителями.
   Мальси стал темно-зеленым. — У нас есть сила…
   — Йоруст, ты администратор. Мы защищены вашими законами? — спросил Андерхилл.
   Она пошевелила плечами. — Да, ты. Законы священны. Возможно, потому что они всегда предназначались для защиты таркомаров.
   Мальси повернулась к ней. — Ты на стороне землян?
   «Конечно, нет, Мальси. Я просто соблюдаю закон, согласно моей присяге. Без предубеждений — вот и все, не так ли?
   Манн сказал: «Мы прекратим производство Power Pills, если хотите, но я предупреждаю вас, что это всего лишь передышка. Вы не можете остановить прогресс».
   Мальси казался неубежденным. «Ты остановишься?»
   "Конечно. Если вы заплатите нам.
   — Мы не можем вам платить, — упрямо сказал Мальси. — Ты не принадлежишь ни к одному тархомару. Это было бы незаконно».
   Йоруст пробормотал: «Вы могли бы подарить им, скажем, десять тысяч диванов».
   "Десять тысяч!" – взвизгнула Мальси. "Нелепый!"
   — Так оно и есть, — сказал Андерхилл. «Пятьдесят тысяч больше похоже на это. На это год можно хорошо прожить».
   К вентилю подошел венерианец, заглянул и сказал: «Сегодня я сделал в два раза больше дифалов. Можно мне еще одну Power Pill?» Он увидел Мальси и исчез с тихим воплем.
   Манн пожал плечами. Платите, или мы продолжим раздавать Power Pills — и вам придется приспособить жесткую социальную экономику. Я не думаю, что ты сможешь это сделать».
   Йоруст коснулся руки Мальси. "Другого пути нет."
   «Я…» Венерианка к этому времени была почти черной от бессильной ярости. — Хорошо, — капитулировал он, выплевывая слова сквозь зубы. — Я этого не забуду, Йоруст.
   «Но я должна вершить законы», — сказала женщина. «Почему, Мальси! Правилом таркойнаров всегда была непоколебимая честность.
   Мальси не ответил. Он нацарапал кредитный чек на пятьдесят тысяч диванов, проверил его и передал бирку Манну. После этого он послал прощальный взгляд по салону и затопал прочь.
   "Хорошо!" — сказал Бронсон. «Пятьдесят штук! Сегодня мы едим!»
   — Да будешь ты достоин имен своих отцов, — пробормотал Йоруст. У клапана она повернулась. — Боюсь, вы расстроили Мальси.
   — Очень жаль, — лицемерно сказал Манн.
   Йоруст слегка повела ее плечами. — Да. Вы расстроили Мальси. А Мальси представляет таркомаров… —
   Что он может с этим поделать? — спросил Андерхилл.
   "Ничего. Законы не позволят ему. Но приятно знать, что таркомары не безошибочны. Думаю, молва разойдется».
   Джоруст серьезно подмигнул Манну и ушел, выглядя невинным, как кошка, и потенциально опасным.
   "Хорошо!" — сказал Мунн. "Что это значит? Может быть, конец правления таркомаров?
   — Возможно, — сказал Бронсон. «Мне плевать. Я голоден и хочу бифштекс с грибами. Где мы можем обналичить чек на пятьдесят тысяч?
   ХОЛОДНАЯ ВОЙНА
   Глава 1. Последний из Пью
   У меня никогда больше не будет насморка, если я не подумаю о маленьком Младшем Пью. Теперь там был отвратительный мальчишка, если я когда-либо видел. Он был сложен как маленькая горилла. Толстое бледное лицо, злобный взгляд, глаза так близко посажены, что их можно выколоть сразу одним пальцем. Однако его лапа думала о нем миром. Может быть, это было естественно, учитывая, каким маленьким был Младший копией своего папы.
   «Последний из Пагов», — говаривал старик, выпячивая грудь и лучезарно глядя на маленькую гориллу. «Лучший маленький мальчик, который когда-либо ступал».
   Иногда у меня кровь стыла в жилах, когда я смотрел на них двоих вместе. Как-то грустно теперь вспоминать те счастливые дни, когда я не знал ни того, ни другого. Вы не поверите, но эти два Пью, отец и сын, вдвоем сумели завоевать мир.
   Мы, Хогбенс, тихие люди. Нам нравится не поднимать голову и вести спокойную жизнь в нашей собственной маленькой долине, куда никто не подходит, если мы об этом не скажем. Наши соседи и люди в деревне уже привыкли к нам. Они знают, что мы очень стараемся не бросаться в глаза. Делают надбавки.
   Если Пау напьется, как на прошлой неделе, и полетит по главной улице в своем красном нижнем белье, большинство людей сделают вид, что не замечают, так что не стоит смущать Моу. Они знают, что если бы он был трезв, он бы вел себя как порядочный христианин.
   То, что заставляло Пау пить в то время, был Маленький Сэм, наш ребенок, которого мы держим в подвале аквариума, и у него снова начинают резаться зубки. Впервые после Войны между Штатами. Мы думали, что у него режутся зубки, но с Маленьким Сэмом никогда не скажешь. Он тоже был очень беспокойным.
   Профессор, которого мы держим в бутылке, сказал нам, что однажды Маленький Сэм издавал что-то дозвуковое, когда кричал, но это просто его манера говорить. Ничего не значу. Это заставляет ваши нервы шалить, вот и все. Пау не выдерживает. На этот раз он даже разбудил дедушку на чердаке, а он не шевелился с Рождества. Первым делом после того, как он открыл глаза, он разозлился на Поу, как мокрая курица.
   -- Я вижу, ты -- чертов мошенник! он выл. «Опять играешь, что ли? О, sic a reowfule sigte! Я приземлю тебя, ywis! Раздался далекий стук.
   — Ты заставил меня упасть с добрых десяти футов! — крикнул Пау из долины. «Это несправедливо. Я мог бы что-нибудь сломать!»
   — Ты всех нас сломаешь своей пьяной невнимательностью, — сказал Дедушка. «Летят на виду у соседей! Людей сжигают на костре за меньшее. Вы хотите, чтобы человечество узнало о нас все? А теперь заткнись и дай мне позаботиться о Бэби.
   Дедушка всегда может успокоить ребенка, если никто другой не может. На этот раз он спел ему песенку на санскрите, и через некоторое время они похрапывали дуэтом.
   Я готовил дингус для Моу, чтобы он вскисал сливок для сметанного печенья. У меня было не так много работы, кроме старых саней и нескольких кусков проволоки, но мне и не нужно было много. Я пытался направить верхний конец провода на северо-северо-восток, когда увидел пару клетчатых брюк, проносившихся мимо в лесу.
   Это был дядя Лем. Я слышал, как он думает: «Это не я!» — говорил он очень громко внутри своей головы.
   — Возвращайся к своей работе, Саунк. Я не в миле от вас. Твой дядя Лем славный старик и никогда не лжет. Думаешь, я одурачу тебя, мальчик-санки?
   «Ты бы хотел, — мысленно ответил я. "Если бы ты мог. Как дела, дядя Лем?
   При этом он замедлил шаг и начал неторопливо возвращаться назад, описывая широкий круг.
   «О, у меня только что была идиллия, твоя Мо могла бы захотеть месиво из ежевики», — процедил он, очень небрежно пнув камешек. — Если кто-нибудь спросит вас, скажите, что вы меня не видели. Это не ложь. Это не так.
   — Дядя Лем, — процедил я очень громко, — я дал Моу клятву, что не отпущу тебя за пределы досягаемости без меня, учитывая последний раз, когда ты ушел… — Ну-ну, мой мальчик,
   — Дядя Лем стучал быстро. «Пусть прошлое останется в прошлом».
   — Ты просто не можешь отказать другу, дядя Лем, — напомнил я ему, делая последний виток провода вокруг бегунка. — Так что подожди немного, пока я не сброшу эти сливки, и мы оба отправимся вместе, куда бы ты ни задумал.
   Я увидел клетчатые штаны среди кустов, и он вышел на открытое место и виновато улыбнулся мне.
   Дядя Лем толстый малый. Я полагаю, он имеет в виду хорошие намерения, но его можно уговорить практически на что угодно, поэтому мы должны внимательно следить за ним.
   — Как ты собираешься это сделать? — спросил он меня, глядя на кувшин со сливками. — Заставить маленьких тварей работать быстрее?
   — Дядя Лем! Я сказал. — Тебе лучше знать. Жестокость к бессловесным животным - это то, чего я не выношу.
   Эти маленькие твари достаточно усердно трудятся, скисая молоко и так. Они такие маленькие-маленькие ребята, что мне их как-то жалко. Ведь ты даже не можешь их увидеть, если не косишь, когда смотришь. По говорит, что это ферменты. Но они не могут быть. Они слишком маленькие».
   — Тини такая же, как Тини, — сказал дядя Лем. — Как ты собираешься это сделать?
   — Вот эта штуковина, — сказал я ему с некоторой гордостью, — перенесет сливочный кувшин Моу вперед, на следующую неделю. В такую погоду не принимайте крем больше пары дней, но я уделяю ему много времени. Когда я приношу его обратно — бинго, он кислый». Ставлю кувшин на салазки.
   — Я никогда не видел такого шалопая, — сказал дядя Лем, шагнув вперед и перегнув проволоку крест-накрест.
   — Вам лучше сделать это подальше из-за грозы в следующий вторник. Ну ладно, стреляй в нее.
   Так что я выстрелил в нее. Когда она вернулась, конечно же, сливки были достаточно кислыми, чтобы выгуливать мышь.
   По банке полз шершень со следующей недели, которого я раздавил. Это было ошибкой. Я понял это, как только дотронулся до кувшина. Во всяком случае, черт побери, дядя Лем.
   Он прыгнул обратно в подлесок, радостно визжа.
   «В тот раз одурачил тебя, мерзавец, — крикнул он в ответ. «Посмотрим, как ты вытащишь свой большой палец в середине следующей недели!»
   Это было сделано из-за задержки во времени. Я мог бы знать. Когда он переходил этот провод, он вовсе не думал о грозе. У меня ушло почти десять минут на то, чтобы раскрепоститься из-за какого-то парня по имени Инерция, который вмешается, если вы не будете осторожны, когда будете возиться со временем. Я сам мало что в этом понимаю. У меня еще нет роста. Дядя Лем говорит, что уже забыл больше, чем я когда-либо узнаю.
   С такой форой я чуть не потерял его. У меня даже не было времени переодеться в купленную в магазине одежду, и я понял, что по тому, как он был одет, чтобы убить, он направлялся в какое-то необычное место.
   Он тоже волновался. Я то и дело натыкался на маленькие беспризорные тревожные мысли, которые он оставил после себя, висящие, как крошечные клещи облаков на кустах. Ничего не разобрал, потому что к тому времени, когда я туда добрался, они уже разлетались вдребезги, но он сделал то, чего не должен был. Это любой мог сказать. Они сказали что-то вроде этого: «Беспокойтесь, волнуйтесь, лучше бы я этого не сделал, о, помоги мне бог, если дедушка когда-нибудь узнает, ох, эти противные пьюхи, как я мог быть таким дураком? Волнуйся, бедняжка, такая добрая душа, тоже никогда никому не делала зла, а теперь посмотри на меня.
   «Этот Саунк, слишком большой для своих штанов, научите его кое-чему, ха-ха. Ой, волнуйся, волнуйся, ничего, соберись, старый добрый мальчик, в конце концов все должно получиться хорошо. Ты заслуживаешь лучшего, благослови тебя, Лемюэль. Дедушка никогда не узнает.
   Ну, я видел, как его клетчатые бриджи мчались по лесу через некоторое время, но я не догнал его, пока он не спустился с холма, через площадку для пикника на окраине города и не ударил по подоконнику билета. -окно на вокзале с испанским дублоном, который он вытащил из сундука Лапы.
   Я не удивился, когда услышал, как он просит билет в Стейт-центр. Я дал ему подумать, что я не догнал его. Он возразил что-то ужасное с человеком за окном, но в конце концов полез в штаны и достал серебряный доллар, и тот успокоился.
   Поезд уже дымил за станцией, когда дядя Лем выскочил из-за угла. У меня не осталось много времени, но я тоже успела - только что. Мне пришлось пролететь немного последние полдюжины ярдов, но я не думаю, что кто-то заметил.
   Однажды, когда я был совсем маленьким, в Лондоне, где мы жили в то время, случилась Великая чума, и всем нам, Хогбенам, пришлось убираться. Я помню шумиху в городе, но сейчас, оглядываясь назад, кажется, что шумиха на станции Стейт-Сентр, когда поезд подъехал, не уменьшилась. Думаю, времена изменились.
***