Нужен ли смех?

Предыдущее http://proza.ru/2023/03/20/916


На сайте «Наша жизнь» деревни Клюковка выскочило объявление, что завтра в 19-00 в клубе состоится очередное общее собрание. Вопросы будут рассматриваться  разные, но все – актуальные.
Во главе собрания сидел рыжий здоровяк-фермер Нетудаглядиш, у которого было уже 47 коров. Вёл собрание активист-пенсионер Загибайло. Протокол, как всегда, заполняла грамотная бухгалтерша Роза Михайловна Чайная. С краю стола, для пущей солидности, угнездилась местная администрация: руководитель Пал Палыч, с трудно запоминающейся фамилией – то ли Дышлюк, то ли Дышмок, и его секретарша, и по совместительству супруга, Редькина, оставившая свою девичью фамилию, не желая менять её на неблагозвучную мужнину.
Достав из-за пазухи вилку, прихваченную с прошлого собрания, Загибайло традиционно постучал ею по пустому графину.
- Уважаемые форумчане! Сегодня на собрании мы обсудим поведение некоторых наших граждан, а лучше – всех! – Ошарашил сельчан своим приветствием бывший председатель колхоза.
- Вот давеча заезжая москвичка, – Загибайло кивнул на девушку в соломенной шляпке, – Екатерина Моисеевна Лебедева бесстыдно прогуливалась в коротком платье по деревне и голосила песню «Бессовестная я!». Точно, совести у неё нет! Перед мужиками, в трудовые будни шастать в коротеньком платьице!
- И затянутая вся – в рюмочку! – Ехидно прошипела сквозь оставшиеся зубы Роза Михайловна Чайная.
- А, может, у неё талия такая? – Заступился за симпатичную девушку знатный фермер.
- Не жрёт ничего, вот и талия, – высказалась первая баба, — на диете, видите ли, сидит.
- Поработала бы с коровами – посмотрели бы, какая у неё была бы талия! – Добавила вторая баба.
 - Я не по деревне ходила и пела, а по лугу – репетировала для выступления на телевидении! – Попыталась оправдаться перед собравшимися Катя.
- Предлагаю запретить Екатерине Моисеевне голосить в страду деревенскую соблазнительные песни, а её бабушку – обязать выдать внучке из своих сундуков юбку подлиннее! – Поставил вопрос ребром Загибайло, ещё не совсем потерянный для женского общества мужчина.
Проголосовали – 50 на 50. Решили потом доголосовать.

Перешли ко второму вопросу.

- Нужен ли смех на сайте и везде? – Задал риторический вопрос Загибайло и сам же ответил – Не нужен!
- Ха! –  вдруг вырвалось истерическое у кого-то из зала.
- Никаких «ха»! Пока в деревне и во всей стране такие трудности. Все вы знаете – какие.
- А Кукрыниксы – в годы войны?! – возразил продвинутый механик Гаврилов.
- Так то была политическая сатира.
- А Тёркин? – поддержал механика Лакмусов и вдруг задекламировал:

Теркин смотрит сквозь ресницы:
О какой там речь красе.
Хороша, как говорится,
В прифронтовой полосе….

- Это я по поводу девушки в платье рюмочкой, если кто не понял, – пояснил романтически настроенный Лакмусов и продолжил, оттуда же:

Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой,
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Не прожить, как без махорки,
От бомбежки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой.

Сельчане заслушались, завспоминали, завздыхали…
 В результате – оправдали дачницу и осудили Розу Михайловну Чайную, велев ей в целях повышения эстетичности села самой затягивать талию в рюмочку и  носить короткие юбки.
Но за неё заступилась подруга Занудова:
- Нельзя же так издеваться над приличной женщиной и её телесами!
Действительно, нельзя.
Отстали и от Чайной.
Про смех, решение вынести, – забыли.

Перешли к рассмотрению третьего вопроса – индивидуальному делу Иванова Ивана Ивановича с его плакатом-аватаркой «Долой страду деревенскую! Вперёд – к лёгкой жизни!».
Вникнув в суть вопроса, народ стыдливо-мечтательно задумался. Кому  же не хочется лёгкой жизни? Приободрённый настроением сельчан Иван Иванович Иванов, творческий интеллигент, художник, периодически наезжающий в родные пенаты, в запальчивости сказал:
- А я ещё поеду с этим плакатом к посольству!  Ну, Вы знаете, этого, самого…  – и стал всем подмигивать обоими глазами.
- Ну, чё с ним делать? – огорчённо спросил у народа Загибайло.
- Да болезный он! – вздохнула первая баба.
- Эта болезнь неизлечимая, тянется спокон веку, – начала просвещать всех досужая вторая баба,  – предки его из чухонцев были. Фамилия у него по отцу какая-то не наша была.
- Да, фамилия моего покойного батюшки  была Сельге,  что с эстонского означает «явный, ясный, отчетливый», – гордо прокартавил Иванов, – поэтому мне всё ясно и понятно, что здесь у вас творится.
- Он взял фамилию матери и стал Иванов, чтобы не выделяться. Но чужая кровь ему не даёт покоя! – Не унималась рассказчица.
- Да ты националистка, что ли? – одёрнул её Загибайло, привычно остерегающийся касаться вопроса национальности.
- А я чё? Это история! И он со своим плакатом,.. – обиженно поджала губы баба.
- Надо бы его привлечь к ответственности! – Решительно сказал участковый Завалителега.
- Да жалко, он, вроде, наш, всё-таки, – посетовала сердобольная первая баба.
- А вот он поедет к посольству – позорить нас, что тогда будет?! И нам всем?! Скажут – упустили такую вражину! – Нагнетал ужасов Завалителега.
- Какой же он – «вражина»? – продолжала сомневаться первая баба.
- А вот такой! Затесавшийся и прикормленный – вами! Выкормыш! – Парировал участковый.
Народ притих.
- По казачьей традиции, – сказал Загибайло, – его надо выпороть.
- А ты что – казак?  – Спросило его сразу несколько удивлённых голосов.
- Неважно. Хорошая у них традиция, правильная. Обратимся на день-другой в казаков и выпорем. Другого выхода я не вижу. Надеюсь, после этого художник образумится.
- И тебя высекут, высекут, высекут! – Возбудился вдруг участковый.
Все посмотрели на Ивана Ивановича.
- А он, похоже, уже образумился,.. – протянула тоненьким голоском дачница Катя.
- Братцы, я же свой, я с вами! Простите меня дурака, бес попутал! – бухнулся на колени Иванов, он же Сельге, и почему-то кивнул в сторону деда Шубаря, глубоко спящего у печки.
- А хотите я Вам нарисую совместный портрет на память?  – заподхалимничал Иванов.
На этих его словах народ заурчал от удовольствия. И согласился на общий портрет.
Люди у нас отходчивые. Хоть и не прочь были бы посмотреть, особенно бабы, как Иван Иванович будет штаны снимать перед поркой, да вот пожалели. Пусть так живёт. Только без плакатов! А то наказание опять можно узаконить.

- И последний вопрос, – продолжил  вести собрание Загибайло, – дед Шубарь раздаёт сельчанам под махорку бумажки со странными текстами.
- Я тут выяснила – это немецкая методичка – как изнутри разложить население, – бойко доложила молодая бухгалтерша. – Я закончила курсы Ворошиловского стрелка, я знаю.
- Методичка эта ещё от 41 года, но не устарела, – добавила бдительная девушка. 
- Листочки свежие,.. – перебирая пачку мелованной бумаги с текстом сомнительного содержания, сказал участковый Завалителега и спросил деда Шубаря, – откуда у тебя это?
- Да оставили мне тут на растопку мои родственники из Прибалтики.
- На растопку это мало годится... Да и для курева – тоже... Но понятно.  Вот почему ты дорогое пойло хлещешь! Хороший коньяк больших денег стоит, его отрабатывать надо! – Догадливо возмутился  участковый.
- Надо быть проще и пить то, что Зюзин, к примеру, – Столичную и что ещё. Самогон! – сказал Загибайло, уважающий старость, сам уже почти такой.
- У меня от самогона голова болит.
- Ну, не пей вовсе!
- Это так и помереть можно!
- Ну, и помирай, инагент несчастный! – Сказал с досады Загибайло, плюнув в его сторону.

Все подумали, что деду Шубарю и так уж мало на этом свете осталось, и пусть уж он куролесит, под их общим надзором, пока та, с косою, к нему не пришла.
За сим поступило предложение  собрание считать закрытым.
На том и порешили.
И все разошлись по домам.

P.S. Фото взято из открытых источников