День пионерии

Школьные сезоны с сентября по май для нас троих были особым временем близкого общения, называемым «закадычной дружбой». Этимология слова «закадычный» не была определена, но суть фразеологизма не требовала разъяснений. Коллективный жизненный опыт помогал нам существовать в одиноком детском мире, балансируя на грани выживания. Тройственный союз решал все вопросы голосованием будь то "Полет на Марс" или подготовка к занятиям в школе. Дружба сменялась короткими размолвками на почве «Кто тут главный?» и «А че без меня?», затем возобновлялась на волне новых затей, где количество участников должно было быть не менее трех. Лагеря конфликтующих всегда делились на два плюс один. Ссора двоих требовала моментальной тактической реакции по присоединению к своему лагерю нейтральной стороны, существующей где-то неподалёку и ещё не подозревающей о своей значимости в новейшей истории. Игры до последней минуты перед выходом в школу были обычным явлением в жизни советских "беспризорников". Вот и на этот раз, в самом начале прекрасного солнечного утра, после ухода родителей, под звуки горна в передаче «Утренняя зорька», мы собрались в дежурной квартире. Сегодня это была Галина однёшка.  Здесь, благодаря активной жизненной позиции Галиного папы, я впервые столкнулась с понятием "организация жизненного пространства". Его чутье к законам эргономики и страсть к функциональному зонированию поразили меня  в самое сердце. Единственная комната, она же спальня родителей, она же гостиная, была оставлена за правообладателями и их гостями. Кухню переоборудовали в детскую. Среди посудных полок, прикрытых ситцевыми занавесочками, Галиным папой был устроен сказочный девичий будуар, украшенный вязанками золотистого лука и корзинами наливных яблочек под кроватью, Чтобы не беспокоить ребенка, заботливые родители предусмотрительно перенесли электрическую плиту в ванную комнату. Так что, намыливая голову, Галя могла вдохнуть аромат борща, помешиваемого тётей Шурой, и помахать ручкой папе, забежавшему почистить зубы. Такой семейный уклад представлялся мне идеальным для любящих людей.
Сегодняшнее изготовление сахарных петухов в форме, отлитой дядей Колей в «своем» цехе для забавы ненаглядной дочери, шло «на ура», когда из "передатчика"  зазвучали мягкие голоса мужского  дуэта. Ой, это же "Опять двадцать пять"! Значит, занятия начнутся через полчаса! Обнаружив отставание в графике, мы разомкнули форму ножом и, засунув горячих петухов за щеку, бросились по домам.
– Девчонки, не забудьте, сегодня день пионерии! – Галин голос еще метался эхом в стенах подъезда, а мы уже неслись по двору к, заждавшимся хозяев, портфелям. Требовалось всего-то натянуть фартук, завязать галстук и вовремя оказаться в актовом зале, где по знаменательному случаю проводился сбор дружины. Отработанная схема телепортации в школу действовала как часы.
 – Та-ак, всё готово к катапультированию, а где же галстук? Ой, чёй-то он какой-то мятый с огрызенными концами и жирными пятнами на самом видном месте! - Я сую его под одинокий медный кран в кухне, намыливаю хозяйственным мылом, жулькаю под ледяной струей, – Ну всё! – галстук постиран, отжат в полотенце, расправлен на коленке, – А теперь – сушить!
На круглый обеденный стол, укрытый розовой плюшевой скатертью с бордовой бахромой, брошено байковое одеяло, на него – галстук, сверху водружён утюг. Если его приподнять, то заметно, как лужицы воды на ацетатной ткани становятся матовыми, парят и исчезают прямо у меня на глазах. "Так бы и любовалась. Но..." Прогноз погоды из вездесущего радио напоминает, что звонок в школе забьётся в истерике через две минуты, – Вылетаю!
Всё-таки я опоздала, отряд уже вернулся с «Линейки».
– Савичева, встань в угол! – уставшая от моих проделок Антонина Матвеевна старается не волновать свою гипертонию.
Потеснив швабру в красном углу, у самого входа в класс, я подпираю стену и начинаю рассматривать всю честную компанию отстранённо, как театральный зритель. Оказывается, со стороны доски вид на процесс обучения отличается от привычного со второй парты у окна. Мой взгляд скользит по головам. Ращупкин списывает из чужой тетради. Вот записка пошла по рукам с задней парты на первую, от Пети к Вове. Интересно, Классная это видит так же, как я? Идёт урок. Галя с Леной хитро перешептываются, указывая пальцем на мои ноги, я перехватываю их взгляд, опускаю глаза вниз на туфли. Действительно смешно – они разные.
Антонина Матвеевна, стоя ко мне спиной, рассказывает про дроби, класс хихикает, кто-то ложится на парту, держась за живот. Усомнившись в том, что математика может вызвать такой ажиотаж, Антонина Матвеевна поворачивает голову в мою сторону. Секунду она разглядывает объект насмешек и, пройдя тест на сообразительность, присоединяется к общему веселью.
Жизнь налаживается!
Вечером, помахав на прощанье подругам зеленым портфелем под небом, окрашенным закатным солнцем я отправляюсь домой. Это один из теплых весенних вечеров, когда всё вокруг становится умиротворенно розовым. Разомлевшие за день дома источают накопленное тепло, их сиреневые тени укрывают едва проклюнувшуюся зелень акаций от ночной прохлады.
Наподходе к настеж распахнутым дверям подъезда, я снова чувствую  чей-то пристальный взгляд и поднимаю голову. Соседская бабуся с балкона второго этажа походила бы на постового милиционера, если бы не цветастый халат, да голубые панталоны, смешно спускающиеся до колен.
Я улыбаюсь и машу ей рукой, в надежде на взаимность, – Баб Маш, ну что ещё?- грозный кулак передает сигнал тревоги. Подъезд попахивает чем-то горелым. Обнаружив слабость в коленях и дрожь в руках, я толкаю дверь в квартиру.
 Молчаливая семейная сцена застала меня врасплох. Взгляды родителей, прикованые к странному образованию прямо по середине розовой скатерти, привлекли мое внимание к дыре в форме утюга. Её изящный контур с утончённым острым носиком, широким основанием и чёрной остекленевшей каёмочкой по всему периметру, казалось, завораживал не только меня, но и остальных свидетелей инсталляции. Секунды затишья перед бурей позволили мне разглядеть,  тот же силуэт, спустившийся сквозь столешницу и отразившийся бурым пятном на крашеных досках соснового пола. Веселенький утюжок теперь стоял в сторонке и просто сиял от удовольствия.
«Вот это да! Как это у него получилось?»
Явление не давало мне покоя ни снова в углу, ни ночью в постели. Дождавшись утра, почувствовав, что накал эмоций домочадцев пошёл на спад, максимально деликатно я попыталась выяснить у, всё ещё мрачных, родителей природу фокуса. Оказалось, что утюг, пройдя в атаке первый барьер, на  подлёте к следующему, выдернул вилку из розетки, тем самым спас наш дом вместе с соседями от катастрофы.
«Вот это приключение у утюга!» – подумала я и сохранила его счастливый образ на долгую память.
Мамина цветастая заплата в виде розы из старого павлопосадского платка на нежно-розовом плюше и бабушкин домотканый коврик, сплетенный по такому случаю, на полу ещё долго напоминали мне эту прекрасную историю со счастливым концом.