de omnibus dubitandum 45. 117

ЧАСТЬ СОРОК ПЯТАЯ (1704-1706)

    Глава 45.117. ЭТО НЕ ШВЕДСКАЯ, ЭТО РУСКАЯ КРОВЬ…

    9 авг. 1704 (а не в 1703) года при штурме Нарвы петровские солдаты устроили в городе такую «страшную резню без пощады женщинам и детям», что о ней вынужден писать даже подчеркнуто лояльный к Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну) – Л.С.] Соловьёв (Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Книга VIII. М.,1962. С. 10).

    У сталинской содержанки, Алексея Толстого, получается так, что жена коменданта Нарвы, фру Горн, чуть ли не сама виновата в том, что её убили петровские солдаты.

    Московия, а потом и Российская империя — это воистину удивительная страна, где унтер–офицерские жены сами себя секут, а жены врагов сами себя душат.

    Впрочем, с нею связаны порой еще более загадочные вещи: например, в тот же день штурма Нарвы несколько сотен молодых женщин изнасиловали сами себя.

    Пытаясь прекратить грабежи и убийства, Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] пришел в страшную ярость и заколол шпагой одного из собственных солдат; остальные разбежались.

    По словам того же С.М. Соловьева, Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] потом показывал эту шпагу жителям Нарвы со словами:

    «Не бойтесь! Это не шведская, это руская кровь!»

    На каком языке обращался к жителям Нарвы Пётр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.], Сергей Михайлович умалчивает (конечно на шведском – Л.С.).

    Комментариев не будет.

Рис. Медаль "За взятие Нарвы" была выпущена в честь взятия 9 августа 1704 г. шведской крепости Нарва. Отметим, что медаль с латинскими надписями якобы из Гамбурга, была выпущена в пику медали Карла XII и якобы оспаривает их. Предназначена она была якобы для Европы в ответ на ее насмешки. Играет эта медаль и роль информационную - на ней графическое описание взятия города. Все весьма серьезно - вот, господа европейцы, было дело...

    Бомбы на  медали с русской надписью - да, они снова летят в Нарву, как и на медальке из Гамбурга. И картина Нарвы - почти копирует шведскую медаль. Так что это - действительно реплика в войне медалей. И реплика решающая.

    Реванш, понятно, сладок, но верится с трудом.

    На представленном рисунке  совсем другая медаль с надписью на латыни.

    В честь взятия Нарвы была отчеканена руская медаль. Штемпели для этих медалей резал Фёдор Алексеев. Это не вызывает сомнений, так как изображение Петра на них аналогично по характеру исполнения рублёвым алексеевским монетам 1704 года. Чеканились монеты на Кадашевском монетном дворе — в Москве.

На лицевой стороне медали изображен портрет Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] в доспехах и надпись: "ВСЕА РОССИИ ПОВЕЛИТЕЛЬ ЦРЬ ПЕТРЪ АЛЕКИЕВИЧЪ".

    На оборотной стороне изображена Нарва под обстрелом русских пушек, вдали - русская крепость Ивангород. Сверху надпись: "НЕ ЛЕСТИЮ, НО ОРУЖИЕМЪ С ПАМОЩИЮ ВЫШАЕГО ПРИЕМЛЕТСЯ" послужило изречение самого Петра. Внизу - "НАРВА. 1704". Медали на взятие Нарвы были отчеканены из серебра.

    Или взять приступы такой же иррациональной, истерической паники. Вроде бы Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] стеснялся своего панического бегства из Преображенского в Троице–Сергиеву лавру…

    Но, во–первых, стен Лавры он отнюдь не покинул наутро. Во–вторых, потом это же паническое бегство будет повторяться не раз и не два.

    Известна история про то, как Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] панически побежал, возвращаясь из «Великого посольства» в 1696 году, испугавшись неизвестно чего.

    Так же истерически побежит Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] из–под Нарвы в 1700 году. А ведь в 1700 году панически бежит, бросив армию, уже не мальчик 17 лет, а взрослый дядя 28 лет. И не просто бежит, приступы паники и корчи повторяются несколько месяцев.

    Тогда, помимо всего прочего, последует указ брать в солдаты монахов «попригожее», то есть поздоровее, и знаменитый указ снимать церковные колокола.

    Простейший расчет — под Нарвой шведы захватили 177 орудийных стволов, из них 116 — устаревшего образца (очень тяжелых и притом маленького калибра). Всего в Московии тогда было больше 1000 стволов… Ни малейшей необходимости срочно лить новые пушки вообще не было.

    А снимать колокола?..

    Видите ли, у колокольной и орудийной меди разный состав, и перелить колокольную медь в орудийную очень непросто. Сделать это можно только с помощью специальных присадок.

    Таких присадок в Московии попросту не было, приходилось их ввозить, и к 1703 году из 90 тысяч пудов «заготовленной» колокольной меди перелили в орудийную всего 8 тысяч пудов. Остальные колокола так и валялись, но, конечно же, никогда не вернулись на подобающее им место — на колокольни.

    Так что приходится прийти к выводу — не было этого ничего: ни острой необходимости снимать колокола, ни тупого сопротивления мракобесов–попов, не понимающих первоочередных нужд государства.

    А был дичайший произвол, не объяснимый никакой необходимостью.

    И можно только гадать, была ли это только растянувшаяся на месяцы истерика (Врачи не признают термина «затянувшаяся истерика». Для них истерика — это однократный, не очень продолжительный приступ.

    Проявилась еще одна из фобий Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] — его устойчивая ненависть к православной церкви. Ну не любил он всего, что хоть как–то связано с церковью, в том числе колокольного звона. Ну неприятно ему было, что колокола звонят… Вот он и воспользовался случаем!

    Но в любом случае: какие образы заставляют его так истерично и так неадекватно реагировать?

    Ведь назвать Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] трусливым человеком будет неверно. Он легко приучил себя «не кланяться» ядрам и гранатам при обстреле, хорошо вел себя во время шторма на Белом море в 1697 году, не боялся участвовать в рукопашной. Всю жизнь он ходил и ездил без охраны, появляясь в том числе и там, где ему могла угрожать реальная опасность. Так что паническое бегство, истерика — это никак не трусость, это все–таки заболевание.

    Или взять его бесконечные, выражаясь мягко, причуды…

    Например, Пётр I [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] панически боялся тараканов. Почему?! Уж тараканы–то вполне определенно не были неверным войском, вроде стрелецкого, и не убивали близких ему людей.

    В тогдашней Руси с тараканами никто и не думал бороться, наоборот — их обилие в доме считалось верным признаком богатства. Потолок шевелится над печкой, тараканы срываются с потолка в горшок со щами — это те приметы быта, от упоминания которых посуровеет не одно лицо моих милых читательниц, современных опрятных хозяек: «Чтоб в моем доме!..».

    Но наши предки думали иначе, и поведение Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] объясняется как–то по–другому. Во всяком случае, такая фобия у него была, и, если Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] останавливался в незнакомой избе, тараканов в ней тщательнейшим образом выметали.

    Не меньше боялся он высоких потолков и обширных помещений. О вкусах Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], его требованиях к жилищу легко судить по «Домику Петра» в современном Летнем саду в Петербурге.

    Полагается говорить о скромности Императора… Но больше всего поражает все–таки теснота помещений и низкие потолки. А если Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну) – Л.С.] все–таки приходилось ночевать или жить в комнатах с высокими потолками, для него натягивали парусиновый полог, изображали низкий потолок.

    «Зато» вот что Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] любил, так уж любил!

    Например, обожал уксус и оливковое масло и поедал их в огромных количествах. Если же замечал, что кто–то от употребления этих яств на пирах уклоняется, приходил в страшное неистовство, приказывал человеку раскрыть рот пошире и силой вливал туда большущую бутылку уксуса или оливкового масла.

    Как видите, при внимательном анализе материала симптомов не убывает.

    2. Травмы головы Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] получал. Во время очередной «потешной баталии» пушечная граната взорвалась возле самого царя, и он чудом уцелел, но получил сильную контузию.

    По другим данным, один из «потешных бомбардиров» по неопытности забил в пушку чересчур большой заряд. Орудие то ли разорвало, то ли отбросило, царь получил сильный удар по голове и потерял сознание.

    Так что возникнуть (или усугубиться) болезнь могла ещё и из–за этого.

    3. Как видите, и современники и историки называют самые почтенные, самые веские причины для возникновения болезни — и с ужасной сценой, когда Матвеева оторвали от близких людей и сбросили на подставленные снизу копья (у десятилетнего Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] остались в ручках клочья от его бороды). И с болезнями. И даже с ядом (фантазиями немецких горе-историков – Л.С.), подосланным Софьей.

    Но все это маловероятно, потому что и до этого восстания, до 15 мая 1682 года, мальчик порой вел себя, выражаясь мягко, странновато — например, совершенно не мог высидеть спокойно ни минуты. Просто был не способен сделать над собой усилие и посидеть на месте достаточно долго, чтобы нарисовать картинку или выслушать короткую историю.

    «Нехватка фиксации внимания» у детей старше 2—3 лет у психиатров рассматривается как симптом довольно серьезного невроза, среди всего прочего, препятствующего обучению и воспитанию ребенка… Что и имело место быть.

    В четыре, пять, семь лет Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] уже очень любил что–то разбить, сломать, бросить на землю. Обожал, например, бить посуду, и если не позволяли — истерически бился, визжал, колотился об землю и об руки державших его людей.

    Еще один симптом — невротические движения головой, когда царевич от возбуждения или испуга задирал к небу личико, дергал всеми лицевыми мышцами, не мог удержать дрожь в руках.

    Как–то стрелец, глядя на вертящего головой Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], произнес:

    — Ну кот! Чистый кот!

    А было это за шесть лет до событий 1682 года, когда Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну) – Л.С.] еле исполнилось 4 года и жил он в Бранденбурге.

    Так что вряд ли убийство Матвеева стало первопричиной психического расстройства Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], и вообще непонятно — приобретенная у него болезнь или врожденная. Или целый пучок болезней?

    Не менее яркий признак нездоровья Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] — его неспособность сосредоточиться, остановиться, углубленно задуматься о чем–то.

    Говоря о невероятной работоспособности Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], часто забывают уточнить: никто никогда не видел его читающим серьезную книгу (даже по его любимому морскому делу) или пытающимся вникнуть в тонкости юриспруденции, богословия или литературы.

    Все сколько–нибудь сложное просто не привлекало его внимания, и времени и сил на это он не тратил. Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] никогда не гулял один, его не заставали погруженным в размышления (исключение — последние два–три года жизни, когда Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] впал в страшную депрессию). Он также никогда не бывал один в церкви, не молился затаенно, «своему».

    Если даже лжива история про то, как Зотов подпаивал маленького Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.]  — иначе он не мог усидеть смирно, доказывает — эти черты личности Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] проявились уже в 5—6 лет в Бранденбурге.

    Сама неспособность сосредоточиться ни на чем определенном, поверхностность, неудержимость сами по себе могут послужить материалом для диагноза. Ведь на свете нет людей принципиально необучаемых.

    Нет и не может быть на свете психически нормального мальчика, которого невозможно обучить ни правильному письму, ни социально приемлемому поведению.

    Тут сам факт необучаемости говорит о серьезных психических отклонениях.
Даже во время так называемого отдыха Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну) – Л.С.] необходимо, чтобы вокруг было шумно, многолюдно, чтобы вокруг танцевали, орали, плакали и пели, и чем шумнее — тем лучше. Для него самого тоже в часы «отдыха» больше всего характерно речевое возбуждение, неспособность остановиться.

    Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] как бы не дает самому себе времени подумать о чем–то серьезном.

    Привычку Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] постоянно куда–нибудь мчаться историки склонны воспринимать чуть ли не романтически: ведь нельзя же было по–другому, другими средствами «поднимать Россию на дыбы», строить флот и громить супостатов. По словам В.О. Ключевского, «лет под 50, удосужившись взглянуть на свою жизнь, он увидел бы, что он вечно куда–нибудь едет».
(Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Ростов–на–Дону, 2000. С. 488)

    Трудно сказать, насколько это было необходимо — все время куда–то мчаться, а не управлять из того же Преображенского дворца или из Грановитой палаты. Но уж конечно, не было никакой необходимости на пирах поминутно выбегать из комнаты, чтобы размяться. По–видимому, Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] просто физически не мог высидеть на одном месте; что–то все время гнало его за горизонт.

    Но если он и не ехал, не мчался никуда, Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] тоже все время был «занят», причем все «дела» и все «занятия» Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], о которых мы знаем, — это простейшее механическое движение, суетливость, беготня, движения руками и ногами. Он словно бы избегает всякой возможности остаться один на один с собой, с природой, с Богом или с человеческой мудростью. Он заполняет до отказа все свое время, забивает его этим, по большей части совершенно бесцельным, движением, суетой.

    Кто–то может возмутиться: почему «совершенно бесцельным»?! Ведь Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн) – Л.С.] все время занимался государственными делами! Он написал 20 тысяч одних указов!