Дневник. Май 1972

7 мая 1972. Воскресенье.

"...Из вещества того же, как и сон,
Мы сотканы.
И жизнь на сон похожа.
И наша жизнь лишь сном окружена"

В. Шекспир "Буря".

Да, все было словно во сне. И торопливые сборы, и переезд на новую квартиру и это
мимолетное знакомство, вслед за которым - несколько часов блаженства и думы мои
о глупостях жизни, - об этом хотелось бы написать.

Переезжали мы в праздники майские. 1-го и 2-го Мая перетаскивали книги, а 3-го
вечером пришла машина. Из помощников были только двое ребят - шоферов с отцовой
работы: Шурик и Леша, да позже пришел еще один друг отца с одним там пьяненьким
юморным дядечкой.

Подмогнули на совесть. Леша обратил на меня внимание сразу. Правда, он недалекий,
сам даже говорит: "Вон, Наташ, учительница моя пошла. Она в этом доме живет.
Учила меня, дурака и ничему не научила."

Он и красотой тоже не обладал, этот Леша, просто молоденький мальчишка с вихром
курчавых волос на башке. У меня не было совсем мысли заинтересовать его собой,
не было желания ему понравиться, просто мне приятно было, что они пришли помогать
нам.

Машину вел Шурик, а Леша все трепался о Балашихе, где был с Кириллычем в
командировке, о своих рейсах. Мы здорово устали в этот день, натаскались до
предела. Ну а вечером состоялся выпивон по этому поводу.

Я вообще-то хотела пить сок томатный, но обстоятельства заставили пить вино.
Вино было хорошее, я почти не пьянела, правда, хотелось курить. Я немного шутила,
все смеялись. Обычная пьяная болтология развернулась за столом.

Я чувствовала на себе взгляд Леши. Как дура, иногда заглядывала ему в глаза,
отвечая на его взгляд. Когда стали собираться домой, он подошел ко мне и шепнул:
"Проводишь?" Я кивнула. На лестнице было темно; он нашел мою руку и сжал ее.
А на улице и вовсе обнял меня за талию, и мы немного отстали от остальных.

Он просил меня убежать от "них", то есть от Кириллыча и двух его друзей, но мне
неловко было. Впереди шел отец и думал о моем нахальном поведении.

Я взглянула на Лешу. Мне хотелось погулять с этим мальчиком? Да. Только чтобы
он не говорил мне о машинах, в которые он так влюблен, как я в лыжи. Но он не
может рассказать о них так, чтобы и другие нашли в этом что-то захватывающее.

Да, мне хотелось погулять. Пусть с ним, пусть с кем-то другим,- ночь была так
хороша! Интересно, как он умеет любить девушку? В общем, мы остались с ним
одни в этот весенний вечер. И зашли, конечно, в лесок.

Рощица была прелестна в вечернем благоухании нежной первой листвы. Легко
дышалось. Леша, устав, наконец, сам от своих разговоров, сказал: "Эх, давно не
был в лесу!"
- Я тоже, - тихо произнесла я.
- Ладно, хватит о работе, расскажи что-нибудь, ты ведь много знаешь.
- Я? Да. Много. Я люблю путешествовать...

Пока я думала, что бы ему такое рассказать, он быстро повернул меня к себе, и
его губы коснулись моей шеи. Я запрокинула голову и обняла его за спину.
Губы его были влажные, целовал он не очень хорошо, но страстно.

Сжимая меня в объятиях, он шептал: "Наташа, милая... Я полюбил тебя... Как
только увидел тебя сегодня..."
- Ага, в грязном халате, лохматую...
- Но ты  же переезжала...
Руки его расстегивали платье на груди.
- Ну что ты делаешь? Пуговички не расстегиваются, они для украшения.

Я сама не знала, расстегиваются они или нет, мне не требовалось их расстегивать
ни разу, пока ношу это платье. Он, конечно, их расстегнул, и область моего тела
для его поцелуев увеличилась.

В блаженном исступлении он покрывал поцелуями мою грудь. А я беспечно, как
котенок, наслаждалась его ласками. Движения его стали смелее. Его рука скользнула
вниз, к моим ногам и медленно поползла вверх.
- Не смей, - сказала я.
Он поднял меня на руки и снова потянулся к губам.
- Отпусти сейчас же! Слышишь? Ты же надорвешься!

Все же он сильный. Можно поверить, что он холодильник пер на себе на 5-ый
этаж. Все же 68 кг - это не шутка. Опустив меня на землю он снова целовал, а
потом опять поднимал меня, обхватив за ноги.

В лесу было темно, но совсем не страшно и хорошо. Обнявшись, мы шли по
тропинке, сами уже не зная, в какую сторону мы идем.

- Наташенька, давай посидим, - просил он.
- Посидим, на скамеечке...
- Нет, я пиджак постелю.
- Ну что ты, здесь же грязно...
- Да ничего с ним не сделается. Наташенька, ну давай сядем...

Под одной из березок он все же расстелил пиджак, мы  опустились на него.
Он положил меня на свою руку, а другой стал гладить мои ноги, снова полез
под подол. Его была бы воля, он сдернул бы с меня все одежды, которые ему
явно мешали.

- Наташенька, милая, - шептал он, - я женюсь на тебе. Кириллыч не будет против?
- Ты с ума сошел! Я не хочу замуж! Ты никого не любил что ли?
- Любил. Но она не дождалась меня из армии. Вышла замуж. Ну и хорошо. Я мог
бы не встретить тебя... А ты любила?
- Да... В 7-ом классе. Но мы ни разу не поцеловались даже...
- Видишь, у нас с тобой похожие судьбы, Наташка, - прошептал он, целуя меня, -
Наташ, ну сними пояс.

Я сняла пояс, нужно было оправиться, он меня всю распотрошил. Но руки его
дернули лямку лифчика: "Я расстегну..."
- Нет,.. нет.
- Ну почему?
- Не надо. Не застегнешь потом...
- Попробую.
- Нет, милый, не надо...
- Ну дай, я хоть ее поцелую, - сказал он, касаясь рукой моей груди.

Я отвела его руку, но губы прижались к груди, и, казалось, забыли на ней все
свои прошлые привязанности. Я тихо смеялась, гладя его волосы и глаза.
- Ну хватит тебе, чмокальщик. Ребенок с усами. Хочешь анекдот тебе расскажу?
- Да. Рассказывай...
- Ну ты не блуждай по мне, а слушай.

И рассказала ему этот последний анекдот. "У одного грузина на выставке картину
не приняли. Друг его спрашивает: "Что ты на ней изобразил?" - "Да ничего
особенного", отвечает грузин, - "Море, море, одно море, а за морем - гора, большой
гора, високий гора, а за горой - луга, зеленые луга, красивые луга, а на лугу женщина
сидит, кормит грудью ребенка." - "Ну и что?" - Так, ребенок-то с усами был, аполитична
картина-то!

- Так вот и ты - ребенок с усами...
Он засмеялся.
-  С бородой.
Я тоже засмеялась. Он был небритый и кололся своей "бородой".
- Наташенька, все для тебя сделаю сейчас! Ну что ты хочешь? Хочешь-в Москве
реке искупаюсь?
- Нет, - смеялась я.
- Ну что ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты не говорила Кириллычу о нашей прогулке. И вообще, никому
не говори.
- Ты боишься его?
- У нас отношения с ним не совсем нормальные.
- Я не скажу.
- Лешка, пойдем, а то я застужусь!
- Тебе холодно?
- Ну ты же мне все платье поднял...
- Да, ножки у тебя холодные, - сказал он, проводя по моим ногам
рукой.

Вдруг навалился на меня, прижав к земле, уже грубо, бессознательно. Я даже
испугалась.
- Пусти! Не смей!
- Почему?
- Я тебе и так слишком много позволила... Не смей, слышишь?
- Ну почему?
- За кого ты меня принимаешь?
- Наташенька, ну тихонечко, - лихорадочно зашептал он,- а когда тебе будет
больно, я уберу...
- Нет! Нет.
- Не бойся, я ничего тебе не сделаю, если ты сама не захочешь, - сказал он,
отпуская меня.

Я села, прислонившись к березке.
- Дурочка я, я мучаю тебя. Знаю. Но ты тоже должен понять меня. Ну, опомнись,
приди в себя, слышишь! Это пройдет.
Он томно качал головой и шептал: "Я не могу больше..."
- Ну, Лешенька, мне надо уйти? Я ухожу.

- Подожди, милая, подожди, поди ко мне, я исцелую тебя всю... Я хочу целовать
тебя... твои ноги...
Он прижался губами к моим ногам и начал покрывать их поцелуями. Я обхватила
его голову, прижала к груди и поцеловала.
- Ну что ты, глупенький, сумасшедший, что ты...
Он поймал мои руки и стал их целовать. Мне никогда не целовали ног. Я вдруг
представила себя драгоценностью, которую надо показывать за деньги.

- Наташенька, прости меня за нахальство. Ты не сердишься на меня?
- Ты не виноват, милый, и я не виновата...
- Не мучай меня, не терзай, Наташенька...
- Вставай, милый, пойдем... Ну, не надо.

Наконец, мы поднялись. Он вдруг спросил: "Наташ, ты ничего не хочешь? Я хочу.
Я удивленно уставилась на него, потом, поняв, облегченно выдохнула.
- Ну иди. Я подожду тебя.
- Ты тоже можешь...
- Нет, я не хочу. Иди.
- Жди здесь.
- Ладно.

Он скрылся в темноту. "Надо идти домой", - подумала я, - "так устала, дома все надо
разбирать. Еще эти бабьи порывы. А вид у меня растерзанный какой, боже. Сейчас
бы помыться и уснуть.

А этот мальчик, ему еще топать на Молодогвардейскую, домой. Как же выйти из
этого леса?" Я отошла в сторону, ища тропинку.

- Наташ! - послышался тихий оклик.
- Да, я здесь... - отозвалась я.
Он подошел ко мне сзади, обнял за шею, прижался щекой к моему лицу.
- Ну пойдем, Леша. Уже поздно. Тебе надо идти домой.
- Мать меня не спрашивает, где я бываю.
- А меня спросят. Пойдем.
Я поправила платье, стала застегивать пуговички.
- Я сам застегну, Наташенька.
- Ну, застегивай.

Застегивая, он бесконечно целовал меня. Целует - целует, застегнет пуговичку,
возьмется за вторую и снова целует. Наконец, застегнул все, но куртку так и не
дал мне застегнуть. Прижал к себе крепко - крепко и прошептал: "Тебе холодно разве?"

- Нет, - шепнула я, отвечая на его поцелуй, - ну что ты мучаешь себя и меня тоже
мучаешь своими ласками?
- Наташенька, ты тоже мучаешься? Милая, я тихонечко...
- Нет... Я другое дело. Я - женщина. Ну пойдем же, Леша, мы ведь можем и до утра
бродить по лесу и целоваться. Завтра ведь на работу, рано вставать.
- Ты во сколько встаешь?
- Половина шестого.
- Да, рано.

Мы вышли из леса. Навстречу попался парень. Леша попросил у него закурить.
Тот ответил: "У меня нет, к сожалению."

Я склонила голову к нему на плечо и сказала: "Я тоже курю, только редко." Он
взял руками мое лицо, повернул к своим губам.
- Лешка, ну не целуй меня на свету.
Он засмеялся.
- Я тоже не люблю на свету...

Пробирались мы какими-то дебрями, где не ходят нормальные люди. Вышли к
старому дому, из которого сегодня выезжали. Леша спросил: "У тебя есть ключи
может быть?"
- Нет.
- Жаль. А то бы зашли, посидели.
- Там не на чем сидеть. Разве что на твоем пиджаке.

К дому мы шли по аллейке, медленно, останавливаясь то и дело. Целуясь, он
спрашивал: "Тебе не страшно со мной?"
- С тобой нет.
- Ну поцелуй меня как следует...
- Ты думаешь я умею целоваться? Опыта нет.
- Ну, попробуй...
- Я тебя укушу...
Он засмеялся: "Хоть сьешь!"
Я действительно не умею целоваться... Научиться бы надо что ли. Впрочем, в
другой раз.

Прощались мы в маленькой рощице перед домом. Его руки обхватили мою талию,
я же обняла его за шею.

- Наташенька, извини, можно задать тебе один нескромный вопрос?
- Один можно.
- Сколько тебе лет?
- В субботу будет 22, можешь поздравить.
- Двадцать два... - прошептал он радостно и поцеловал меня.
- Ну а тебе сколько?
- Мне - 24, только не в субботу...
- Ну, это понятно.
- Мне не хочется тебя отпускать... Прогони меня.
- Ну, уходи. Целуй в последний раз и уходи.
- Во сколько мы встретимся завтра?
- Леш, давай лучше в пятницу. Я с тренировки поеду, ты меня встретишь.
- А почему не завтра?
- Ну ты же знаешь, сколько у меня завтра дел с переездом!
- Да.

Ну, поговорили еще о планах на будущее. Я ему сказала, что уезжаю на сессию и
очень боюсь, потому что ничего не знаю.
А он мне заявил: "Наташ, если ты не сдашь экзамены, мы идем в загс."
- Ничего себе, я думала: он переживать за меня будет а он на те!
- Ну что ты, Наташка, я всех чертей вспомню и буду тебя проклинать. И вообще,
мы поженимся, ты будешь учиться, а я - работать.
- Я хочу, чтобы ты тоже учился, а то мы будем отличаться с тобой в умственном
развитии.

Поболтали еще. Еще раз он попытался меня совратить. Я ему сказала: "Леш, ты
только меня не уговаривай.  Чем больше меня уговаривают..."
- Тем ты не приступнее?
- Да.
Договорились с ним встретиться в субботу, если в пятницу ничего не получится.

Меня, в общем-то, немного разволновало это свидание и ожидание последствий.
С одной стороны мне совсем не хотелось встречаться с человеком, с которым не
о чем поговорить, которому надо только одно: твое тело. Но с другой стороны
мне хотелось иметь кого-то под боком, чтобы встречал вечерами, чтобы было с
кем пойти куда-нибудь к черту на кулички, побродить по лесу, на пляже летом
искупаться, да мало ли.

И невольно я ждала встречи с ним в пятницу. Правда, я опоздала немного, с
девчонками замешкалась, но его не было. Мне стало грустно, но спокойно на душе.
Хотела пойти от метро пешком, но страшно было идти лесом одной, я вернулась и
поехала на автобусе. А в субботу мы работали.

Вспомнилась известная Танькина фраза: "Вот и верь после этого людям."

В субботу, то бишь 6-го мая мне не давал проходу Ю.А. Я разделась до шорт;
была хорошая погодка и хотелось позагорать, чем привела всех баб в экстаз,
подразнила их. Сам Рюрик тоже был за то, чтобы их подразнить, но рассказал
мне что-то вроде анекдота: "...Одного мужика спросили, можно ли позволить
женщинам ходить голыми. Он ответил: "Можно, но куда нам девать глаза?"

В этот день он просто умирал от желания меня поцеловать. У него не было
подарка к моему дню рождения - я, видите ли, ему не сказала об этом раньше — и
он этим оправдывал свое желание. Все же ему пришлось ограничиться открыткой,
которую он чудненько подписал: поздравил меня с днем рождения, с Днем Победы,
связанный с личными победами и с первой сессией, чем привел меня в умиление.

В воскресенье должен был быть воскресник, на который я, конечно, не поехала.
А в понедельник с утра натренировалась так, что болят мышцы. Там были и прыжки
с места и бег 800 м. и трехчасовая игра в волейбол. А вечером - встреча с Машковой,
фильм "Ход белой королевы".

В эти праздничные дни меня не покидало ожидание сессии. Книг в руки не брала.
Нет мне оправдания. "И не уйдет она от суда мирского, как не уйдет от божьего суда!"
Так говаривал некогда наш старый учитель физики Василь Иваныч.