Малькан. Мы любили

   Предисловие.


   Действие происходит на территории Вавожского района, в Удмуртии. В те, теперь уже далёкие времена, это был Малмыжский уезд Вятской губернии. В пяти верстах на юго-запад от Вавожа, через переправу на речке Вала, у небольшой речки Кылт, находилась деревня Малькан, примерно в тридцать дворов. Наши герои жили в этой деревне.


   Глава первая. Вынужденное решение.


   Иван сидел уже долго, но никакого решения найти не мог. Он всю жизнь работал, и теперь всё, нажитое своим трудом, нужно было отдавать.
   Большая деревенская изба, в которой сидел хмурый хозяин Иван Банников, была
хорошо освещена. На улице был осенний солнечный день, и работы было ещё много по хозяйству. И всё у него было, и кони такие, что можно позавидовать, и коровы, и свиньи, и куры. Но не было у него радости.
   - Да, нанимал, - думал Иван, - так вместе с ними и работал. Они же сами просились работать у меня, чтобы накормить свою семью. Я же по доброте их нанимал, чтобы помочь. Их же силком никто не заставлял у меня работать. А теперь я значит эксплуататор, кулак. И что это, если не предательство. А как они потом жить собираются? Кто им поможет, кто накормит?
   Всякие мысли вертелись в голове Ивана. Всю жизнь прожил он в своей деревне Малькан, Волипельгинской волости, Малмыжского уезда. Выезжал только в Волипельгу, в церковь, да в Ижевск за мануфактурой и за гостинцами любимой дочке Танюше. И он вспомнил, как в 1904 году по случаю рождения дочери закатил пир на всю деревню. Все деревенские тогда клялись ему в дружбе и верности. Вся деревня была его. Потом была революция, прошла война, и он стал привыкать к новым порядкам. За десять лет после войны ни он, ни новая власть не выражали недовольства, даже жили в согласии.
   - А теперь я, оказывается, классовый враг. Вона как...

   Тут вошла Танюша.
   - Какая она красивая, моя маленькая, - подумал Иван. - Этот сарафан на ней так хорошо сидит.
   В свои двадцать пять лет Татьяна была сложена очень хорошо. Маленькая, стройная с тонкими чертами лица.
   - Тятя, что Сашка Ожегов хочет? Зачем он приходил? - спросила она взволновано. - Неужели, это правда? - Она присела рядом с отцом и умоляюще посмотрела на него.
   - Тут, доча, ничего не поделаешь. - Иван, говоря, взял её ладони и смотрел на неё любящими глазами. - Если я не соглашусь, выдать тебя, нас без имущества выселят за Урал. Мы там сгинем...
   - А если выйдешь за него замуж, то отдадим лошадей и скотину в колхоз, а имущество поделим со сватами, чтобы нас не выселяли. Ожегов обещал. И другого решения я не нахожу... Ещё придётся идти работать в колхоз...
   - Ой, тятя... - Татьяна прильнула к отцу и заплакала.
   - Прости, доча... Мать дояркой сможет работать, а я конюхом. Братьям твоим тоже дело найдём. Проживём. - Иван гладил Танюшу по голове, но понимал, что её этим не успокоить...


   Глава вторая. Саня Ожегов.


   Саня Ожегов давно приметил Татьяну Банникову, когда работал на её отца. Она выглядела всегда очень хорошо по сравнению с другими девушками крестьянками. Но она всегда свысока смотрела на него. Она была не высокого роста, стройная, с тонкими чертами лица, поэтому выглядела младше Сани, хотя он был младше её на пять лет...

   Саня родился в 1909 году в той же деревне Малькан у крестьянина Григория Ожегова. Как и положено, его окрестили в церкви в селе Волипельга. Саня рос крепенький и быстро наловчился помогать отцу по хозяйству. Семья была большая, поэтому, чтобы прокормиться, приходилось много работать.
   В годы войны и продразвёрстки, еды не хватало и приходилось ещё работать на местного богатого крестьянина Ивана Банникова за еду. У него было большое хозяйство, и рабочих рук всё время не хватало, поэтому он никогда не отказывал в работе и давал разные продукты и одежду, что было хорошим подспорьем в трудные времена.

   После войны открылась начальная школа в селе Волипельга в семи верстах от деревни. В школу возили зимой на санях, а летом на телеге, но не всегда. Когда было, при хорошей погоде ходили пешком. А в плохую погоду не учились.
   Татьяна в школу не ходила, и однажды Саня спросил её отца, - Иван Фёдорович, почему Танька школу не посещает?
   Иван посмотрел на Саню и строго сказал, - Кому Танька, а тебе Татьяна Ивановна. Ни к чему ей это. Она и дома грамоте разумеет.

   Когда окончил школу, как раз стали создавать колхоз, и Саня активно включился в эту работу. Создали Мальканский сельсовет, и Саня стал работать в сельсовете. В двадцать восьмом его призвали в армию. Саню призвали по льготе управленческих кадров колхоза, на укороченную службу, на полгода. Но он попал в строевую часть, и поэтому прошёл полный курс молодого бойца. В мае двадцать девятого вернулся домой. Снова стал работать в Мальканском сельсовете...

   Как то уже осенью поехал Саня по делам в Волипельгу в сельсовет, а там милиция была в этом же здании. И вот, когда он приехал, в милиции ставили сейф.
   Уполномоченный позвал, - Ты из Малькана?
   - Да. - Саня насторожился.
   - Помоги сейф задвинуть, тяжёлый, зараза.
   - Помогу, чего не помочь-то. - Взялся Саня за сейф. Яшка, активист из местного сельсовета взялся слева, и втроём стали вместе его заталкивать в нишу между шкафами.
   Уполномоченный командует, - И раз, два - взяли! Ещё взяли!
   Толкали, толкали - не заходит сейф. Уполномоченный обошёл сейф посмотреть, что мешает его задвинуть. И видит - стоит бледный Яшка, а его пальцы на левой руке зажаты между шкафом и сейфом. А Яшка смотрит на зажатую руку и от боли только мычит.
   - О, ёшкин кот! Отодвигай сейф быстрее!
   Отодвинули сейф. Смотрим, а у Яшки палец плоский. Он его стал пальцами другой руки выправлять и упал в обморок. И смешно, и Яшку жалко. Привели в чувство, и женщины его к фельдшеру повели.
   Задвинули сейф, и уполномоченный стал документы туда класть. Саня видит, а на одном документе семья Банниковых и спросил, - Что-то важное?
   - Очень важное. Готовим списки кулаков для ОГПУ. Их имущество и землю будут передавать в колхозы.
   - А как же они без всего?
   - А тебя это волнует? - уполномоченный остановил взгляд на Сане.
   Саня поспешил ответить, - Да, нет, просто спросил.
   - Их - в Сибирь...

   Жалко Сане стало Татьяну и всю её семью. Ведь они никому ничего плохого не делали. Когда Саня разобрался с делами и пошёл домой в Малькан, всю дорогу думал, - Что же делать? Как помочь Татьяне...
   И у него созрел план, как из кулака Банникова сделать простого крестьянина. План был хорошим, если жениться на Татьяне, скотину добровольно сдать в колхоз, а имущество распределить по родственникам. Но надо было торопиться, пока ГПУ собирает списки. И Саня пошёл к Ивану Банникову рассказать про списки для ГПУ и свой план...


   Глава третья. Перед сватовством.


   Вечером перед сватовством, когда Татьяна была уже в своей светёлке в постели, к ней пришла матушка пошептаться.
   - Ну, как ты, Танюша?
   - Ой, мама, не хочу я выходить за Сашку Ожегова.
   Мать понимающе смотрела на дочь. Жалко было её отдавать за бедняка. И старалась, как могла её успокоить.
   - А больше то и нет никого... Остальные парни даже беднее. А этот и симпатичный, и в сельсовете всё таки работает. Не дури... Скотинку жалко... - мать, чтобы не расплакаться, прижала ладонь к губам. - Что ироды удумали ведь... А отец - чернее ночи. Что будет?...
   - Знаете, мама, кого я вспоминаю? - Таня покраснела. - Помните, красный командир к нам приходил за харчами, когда мне пятнадцать годков было? Здесь у деревни рота красноармейцев стояла. Такой молодой, а глазки какие... - и Таня заулыбалась.
   - Тю, нашла, кого вспоминать. Это когда было то, точно - весной девятнадцатого, они тогда перерыли окопами всё в округе. Да, помню, такой смешной. Он с тебя глаз не сводил. Как же его звали... А чего?
   - Так он мне тогда сказал, что после войны женится на мне.
   Мать посмотрела на дочь с сочувствием. - Столько лет прошло. Сгинул в боях видать...
   - Ну, ладно, спи. Пойду к отцу. Сидит и молчит. Что и думать?...

   Татьяна лежала и вспоминала, как Андрей, так звали командира красноармейцев, приходил к их дому. Он был в шинели и в сапогах, на голове была будёновка, сбоку висела сабля. И она, надев сапожки и накинув полушубок, выбегала к нему. Они шли по улице и разговаривали. Андрей рассказал, что он был рабочим из Петрограда с Нарвской заставы. Его прислали на Ижевский завод помогать с оружием для Красной армии. А когда белые стали наступать, пошёл воевать.
   - Я как увидел Вас, Татьяна Ивановна, - говорил Андрей, - так сразу мать вспомнил, дом. И думаю о Вас всё время. Вот разобьём белых, ждите. Приеду свататься...

   И не то, чтобы Татьяна влюбилась, но он ей казался таким героем, что сердечко трепетало. Красноармейцы простояли у деревни всего несколько дней.
   Он прибежал попрощаться и запыхавшись, сказал, - Мы вернёмся. Вот увидишь, мы вернёмся. Прощай.
   Татьяна помахала ему. Красноармейцы ушли, а она часто вспоминала его и надеялась, что он не забудет её и приедет...
   Татьяне вдруг стало так обидно, что Андрей не вернулся, и она в слезах уткнулась в подушку...


   Глава четвёртая. В Гражданскую.


   Татьяна ещё махала рукой Андрею, а он уже командовал своей ротой. Дивизия, где служил Андрей, отступала под натиском Сибирской армии белых...

   Полк размещался в селе Вавож. После двадцать шестого апреля, когда прошёл ледоход, боевые действия возобновились. Белые далеко продвинулись южнее Волипельги. Из-за угрозы окружения, полку поставили задачу оставить Вавож, переправиться на левый берег разлившейся Валы и идти в сторону штаба дивизии в Водзимонье.
   Задачу по прикрытию с юга отхода полка выполняла рота товарища Андрея у деревни Малькан. И пятого мая, как только были взорваны переправы на Вале, Андрей попрощался с Татьяной, и рота ушла на соединение с отступающим полком...

   Перед Водзимоньем у деревни Новая Бия шестого мая красноармейцы встретили штурмовой полк колчаковцев. Завязался ожесточённый бой. Красноармейцы не желали сдаваться. Шесть раз Новая Бия переходила из рук в руки. В этом бою и сложил голову Андрей. Но Татьяна не могла знать этого. Она даже не спросила его фамилию. Его называли товарищ Андрей...

   Многие крестьяне ушли с красными за реку Вятку. Остались старики, дети, бабы, те, кому было всё равно при какой власти жить, как Банниковы, и те, кто ждал избавления от красных.
   Белые на занятой территории устроили террор и грабежи. В Малькан пришёл отряд белых только на один день, чтобы собрать провиант, мобилизовать оставшихся крестьян и расстрелять сочувствующих красным. Если товарищ Андрей попросил помощь и оставил список, подтверждающий полученное, то белые вошли, не церемонясь, и взяли то, что хотели. В Малькане были обыски и допросы крестьян. Банниковы не выходили на улицу. Татьяна слышала выстрелы и крики.
   В дом зашёл офицер с казаками и сказал старшему брату Татьяны семнадцатилетнему Сёмке, чтобы собирался. Отец вступился за сына, - Он недоросль ещё! - и загородил Сёмку, за что получил по зубам.
   Скажи спасибо, что ты обеспечил нас провиантом, - сказал офицер, - в другой раз высечем тебя при всех. Нам казаки нужны.
   Вышли во двор. Офицер посмотрел на коня, которого казаки вывели из конюшни, - Какой конь!
   Сёмке сказал, - Седлай коня!
   Потом повернулся к Ивану и кивнул, - Добрый будет казак.
   Сёмка сел на коня и ускакал с казаками...

   А двадцать шестого мая красные собрались с силами и начали наступать. Белые отступали по всему фронту. И уже третьего июля в Малькане узнали, что белые ушли, и из Волипельги, и из Вавожа.
   Когда отступали казаки, Сёмка смог бежать и вскоре вернулся домой...


   Глава пятая. Сватовство.


   Но вернёмся в год двадцать девятый. Уже начался октябрь месяц. Вечерело. День стоял солнечный и не по-осеннему тёплый. Деревья были ещё покрыты золотом листвы. У рябины тяжёлыми гроздьями свисали красные ягоды. Солнце уже садилось.
   - Хороший день для сватовства, - подумал Григорий Ожегов и спросил Сашку, - Ты уверен, что Иван согласится? А как выпроводят? Опозоришь нас.
   - Батя, да у него выхода нет. Всё будет, как я сказал. Пошли.
   - И всё-таки пойдём так, чтобы никто не видел. Вдруг Иван откажет, потом все будут смеяться. Не хочу позориться...

   К дому Ивана Банникова подходят родители Сашки Ожегова и он сам.
   Оглядываются, чтобы никто не видел, быстро накидывают рушники на плечи и заходят в дом.
   Первым в дом входит Григорий, снимая кепку, за ним Сашка и потом его мать. Встали у порога, взглянули на икону в красном углу и перекрестились.
   Татьяна, как увидела, бросилась к маме, - Ой, мама, позор то какой. У него даже штанов нормальных нет, а свататься пришёл.
   - Иди, спрячься, Танюша.
   Григорий, скомкав кепку в руке, начал. - Здравствуйте, хозяева добрые. Мир вашему дому.
   - Здравствуйте, гости дорогие. С чем пожаловали? - ответил Иван, сверля глазами Григория.
   - У нас купец, храбрец, молодец Александр Григорьевич. А у вас товар, красна девица Татьяна Ивановна. Просим уважить нас и дать благословение на брак Татьяны Ивановны с Александром Григорьевичем...

   Наступило молчание. Иван стоял молча, и Григорию стало не по себе. Он помнил, как работал на Ивана, и как тот чуть не побил его за то, что тот плохо стоги сена укрыл, и пришлось сено сушить по новой. Но Григорий также понимал, что Ивану Банникову не дадут больше быть хозяином деревни.
   А Иван думал, что сейчас его жизнь делает крутой зигзаг. Ему не оставили возможности жить по старому, а жить по новому, это значит стать колхозником, как все.
   Через минуту Иван сказал, - Выходи дочь.
   Мать дала Татьяне каравай на рушнике и Татьяна, ни жива, ни мертва, вышла к гостям.
   - Угощайтесь гости дорогие, - сказала Татьяна еле слышно.
   Это означало, что дело сладилось. И Григорий выдохнул.
   - Проходите к столу, обсудим наше дело. - Иван показал рукой на стол. Видно было, как он с сожалением приглашал гостей, - Подавай мать на стол...


   Глава шестая. Свадьба.


   В те времена шла война с церквями, и к венчаниям власть относилась крайне враждебно. Были даже показательные советские свадьбы. К простым колхозникам, а тем более к крестьянам власть проявляла снисхождение, но Саня работал в сельсовете. И если бы там узнали о венчании, он мог потерять эту работу.
   Но Иван настаивал на венчании. - Иначе свадьбе не быть!
   Да и Григорий был согласен с Иваном. - Что это за свадьба без венчания.
   Чтобы обвенчаться тайно, пришлось провести целую военную операцию. С утра Саня ушёл в Волипельгу, якобы что-то купить. А потом Иван повёз Татьяну в Волипельгу к фельдшеру. Мол, что-то нездоровится. Вот так и обвенчались...

   В отдел ЗАГС записать регистрацию о браке уже пошли все вместе. Чтобы жених соответствовал статусу невесты, Банниковы помогли ему одеться. И только после этого Ожегов Григорий с женой ходили по дворам и приглашали соседей на свадьбу его сына Александра с Татьяной Банниковой...

   Как и было принято, свадьбу делали во дворе дома жениха. Иван постарался для любимой дочки. Поставили столы, лавки. Наготовили закусок, припасли самогона. К полудню у дома Ожеговых собралась вся деревня. Не каждый день выдавали замуж первую красавицу в деревне, да ещё жених такой завидный. В доме уже были дружки жениха Бердюков Федька - балагур и гармонист и Вотинцев Петька. Младшенькая сестра Аня выбежала на улицу предупредить, что выходят.
   Дружки накинули рушники на плечи, Федька пробежал по клавишам гармошки и стали выходить. Первыми вышли дружки, а за ними шёл Саня. Люди как увидели Саню, так поднялся шум.
   Бабы запричитали, - Какой красавец!
   На Сане был тёмный костюм, под костюмом была белая рубашка, брюки были заправлены в сапоги, которые сияли на солнце. Пошли по улице к дому Банниковых. Гармошка заиграла, и девчата с бабами начали танцевать и петь, -

   Не форси, милой, в калошах,
   Ты в калошах не один.
   Хоть я девушка - селянка,
   Но и ты не господин!

   Другая ей в такт подпевала, -

   Куда, милый, запрягаешь
   Белогривого коня?
   Или сватать богачиху?
   Прокати сперва меня!...

   Дружки невесты братья Татьяны Семён с Васькой встретили жениха и по обычаю спросили, - Чего пришёл добрый молодец?... - А чем заплатишь за невесту?
   С Саней заранее обговорили, что нужно будет делать, и он выполнил все пожелания дружков невесты...

   Первым вышел Иван. Он был в чёрном сюртуке и в чёрных начищенных сапогах. За его руку держалась Татьяна. Когда Саня увидел невесту, он был так удивлён, что чуть не потерял дар речи. Все вокруг загалдели, восхищаясь её красотой. В деревне такого давно не видели. Она была в длинном белом платье, фата красиво спускалась по её волосам, её туфельки сияли на солнце.
   Татьяна улыбнулась, увидев Саню. Это уже был не беспорточник. Саня гордо подошёл к Татьяне и согнул правую руку. Она взялась. Таня была маленькая, ростом по Санино плечо, и от этого казалась такой хрупкой, как дюймовочка. И так под руку Татьяна с Саней и вся шумная ватага пошли к дому жениха. Бабы начали танцевать и петь, -

   Комсомольцев не любила,
   Комсомольцев я кляла,
   А теперь я дорогого
   Комсомольца завела!

   Другая ей в такт подпевала, -

   За высокие хоромы,
   Папенька, не отдавай.
   Человек дороже дома -
   Человека выбирай!...

   Застолье, тосты и танцы продолжались долго. Но пришло время вести молодых в опочивальню. Бабы запели песню, и родители повели Саню и Татьяну в приготовленную светлицу...

   Когда молодые остались наедине, оба молчали. Саня видел, как дрожит Татьяна, но и сам, почти заикаясь, предложил просто сесть. Татьяна села, и Саня встал перед ней на колени, взял её ладони в свои руки и сказал, - Как я тебя люблю, больше жизни. Я тебя никогда не обижу.
   Он приподнялся и стал целовать её осторожно, сначала в щёчки, потом нежно в губы.
   Таня сказала, - Хорошо. - Встала и стала раздеваться.
   Саня тоже поспешил раздеться. Они стояли напротив друг друга обнажённые и смущённые, прикрываясь руками.
   Таня сказала, - Вот, я такая.
   Это было как взрыв. Саня схватил Татьяну на руки, положил на кровать и начал всю с головы до ног целовать...

   Только к полудню деревня начала приходить в себя после возлияний, и потихоньку люди стали подтягиваться к столам, чтобы опохмелиться и закусить. За гостями по обычаю ухаживала уже невеста.
   Когда гости уже закусили и собирались по своим делам, мать Сани, по обычаю, демонстративно пронесла простыню молодых с красным пятном, замочить для стирки. Гости, одобрительно кивая и обсуждая свадьбу, стали расходиться. Работы в эту пору хватало у всех, и засиживаться было некогда...


   Глава седьмая. Мы не рабы, рабы не мы.


   После свадьбы сваты пришли забирать свою часть имущества. Иван сказал сыну Семёну запрячь телегу и помочь отвезти всё на телеге. Но сам Иван не мог на это смотреть и пошёл к Кылту. Так он гулял вдоль речки не раз, чтобы успокоить нервы и мог смотреть на речку часами.
   Настала очередь вести на ферму коров и лошадь в колхозную конюшню. Иван сам покормил и отвёл лошадь. Удивительные животные. Они при любой возможности возвращались к дому Банниковых...

   Учитывая, что Банниковы добровольно пожелали вступить в колхоз, и то, что Татьяна Банникова, а теперь Ожегова является женой колхозника и члена сельсовета Ожегова Александра, и, учитывая добровольную сдачу скота колхозу, семью Банниковых приняли в колхоз. Поля размежевали под колхозные нужды.
   Теперь крестьян стали называть колхозниками. Татьяна тоже работала в колхозе. Работать она умела, так как выросла в хозяйстве у отца - у него не забалуешь. Другие бабы на неё сначала косились, помня, чья она дочь. Но, видя, что она умеет работать, стали к ней относиться нормально.
   Муж её любил и, как результат, она рожала. После родов нельзя было сидеть дома долго. Надо было зарабатывать трудодни, поэтому грудного ребёнка брала с собой на работу. Татьяна приходила домой уставшей, и по дому ещё было много дел...

   Татьяна вспоминала, как они с мамой с утра кормили и провожали мужиков в поле, кормили лошадей, кур и животных, наводили порядок в хлеву, в конюшне и во дворе. И ведь тоже уставали, но это всё было в радость. Она вспоминала, с какой радостью встречала после работы братьев с отцом. Все шутили и всегда работали с удовольствием и с песнями.
   А сейчас эта работа стала напоминать какую-то гонку. Надо сделать больше, надо выполнить план, надо, чтобы начальство было довольно. Трудодни эти, которые надо заработать, чтобы тебе дали зерна на жизнь. Или раньше у них было столько зерна, что делились с бедными крестьянами. И она видела, что начальство только портфелем трясёт, угрожает и живёт хорошо, а они работают, как лошади за еду. Жизнь стала без радости...

   У них в доме были книги, по которым её учили читать и писать. И она читала про рабство на плантациях в Америке, как надсмотрщики заставляли работать рабов. И ей эта жизнь стала напоминать ту. Но на собраниях им твердили, что это всё на благо народа, что революция дала им свободу. И где эта свобода, если нельзя жить так, как жили раньше, без планов, без трудодней, без начальства.
   Она смотрела на собраниях на колхозников, как они слушали, приезжающих начальников, и не понимала, почему они верят в какое-то светлое будущее и соглашаются работать за еду. Зачем верить во что-то призрачное, когда можно жить свободным сейчас, как жили до революции. Она отгоняла от себя эти мысли, но они терзали её.
   Александр работал много, домой приходил поздно и уставший. Татьяна пыталась поделиться своими мыслями с Саней, но он, как заворожённый повторял, что надо потерпеть, и мир будет другим. А плохо живётся, потому что много вредителей, но с ними будет скоро покончено. А ей сказал, чтобы молчала, и что он не сможет помочь ни ей, ни Банниковым, если ГПУ узнает про её мысли...

   Через речку Валу в село Вавож построили мост. И Мальканский сельсовет перевели в подчинение в новый районный центр - Вавож. По работе Александр часто ездил туда, а когда и пешком, благо до Вавожа было всего пять вёрст...

   В тридцать втором был не урожай, но районное начальство требовало выполнить план любой ценой и предупредило, что было указание товарища Жданова А.А. принимать меры вплоть до репрессий. Некоторые председатели колхозов, кто отказался выполнять план, были арестованы. На их место поставили политически грамотных и забрали всё зерно, колхозникам буквально не оставили ничего.
   Зиму как-то пережили, но весной тридцать третьего начался голод. Колхозники зароптали, стали выходить из колхоза, но это им не помогало, еды всё равно не было. Александр пришёл к Банниковым и предупредил, чтобы не выходили из колхоза. Власть припомнит, кем они были.
   Приходилось, есть подножный корм. Отец и тогда помогал, как мог Татьяне, собирал берёзовый сок, делал отвары из коры, рыбачил, собирал съедобные травы, грибы, ягоды.
   «В тридцать третьем году всю поели лебеду. Руки, ноги опухали, умирали на ходу» - вот так описывали голод.
   Смертность детей от голода была высокой. В семье Ожеговых двоих детей тридцатого и тридцать третьего годов рождения тоже похоронили, отвары не помогли. У Татьяны от голода не было молока, кормить было нечем. И молилась Татьяна, и Саню просила, чтобы сделал что-нибудь. Когда хоронили, сил не было даже плакать...

   Тех, кто воровал, арестовывали и увозили. Были и такие, которые сбегали из колхоза в поисках лучшей жизни. И про тех и про других больше никто не слышал.
   Когда привезли мешки с мукой, людей с трудом останавливали, а когда делили, объясняли, чтобы не объелись с голоду...

   В тридцать четвёртом был хороший урожай, и стало жить лучше. Но в тридцать шестом опять был не урожай, и опять было голодно. Не так, как в тридцать третьем, но всё равно не радостно...


   Глава восьмая. Ссора.


   В Малькане появились стенды районных газет Ленинъя и Авангард, где люди могли узнать новости в стране и решения собраний. Установили около сельсовета репродуктор, и он работал четыре часа в день...

   Отец Татьяны с Александром так и не нашли общего языка, а после вечера, когда поспорили, так совсем как чужие стали. Было это летом тридцать шестого.
   В тот вечер Иван пришёл их проведать, пообщался с внуком, но видно было, что он озабочен чем-то. Поужинали, стали общаться. Разговор перешёл на колхозные дела. И стал Иван спрашивать Александра.
   - Что происходит, Саня? Кому мешала область? Зачем стали делать республики?
   - На этой территории живёт много удмуртов. Вот и решили поддержать их. - Саня говорил спокойно, со знанием дела.
   - А русские значит стали не нужны?
   - Почему же не нужны?
   - Ты читал вчерашнюю газету Ленинъя? - Саня кивнул. Иван продолжал. - Пишут, что все должны учить удмуртский язык и общаться на нём, документы писать на нём. Школы будут учить на удмуртском языке. В учреждениях должны работать не менее половины удмуртов. - Иван повысил голос. - И это решение партсобрания. Вы там совсем с ума посходили что ли в своём сельсовете?
   - Иван Фёдорович, это - Удмуртия.  Да, есть перегибы. Но говорить дома можно на родном языке. Это только на работе будут следить за языком. И что плохого, если в Удмуртии будут говорить на удмуртском? Вы против решений партии?
   - Что ты заладил, - партия, партия. Эти земли заселяли казаками, чтобы был русский язык, Россия... А знаешь Саня, что будет потом?... Русские, кто не захочет стать удмуртами, уедут отсюда. Удмурты будут у власти и окончательно выживут русских. И будет государство Удмуртия. Это же развал страны. Предательство.
   Александр повысил голос. - Ну, Вы! Это называется - злостная кулацкая пропаганда. И попрошу, чтобы в моём доме не было этих разговоров. Нас предупреждали пресекать любую агитацию против решений партии.
   Но Иван продолжал. - Ты посмотри, во что они превратили Татьяну...  А в чём виноваты дети, которых ты похоронил? А ради чего? До колхозов мы тоже работали. Но мы работали с радостью, потому что для себя. Жили как люди и страну не делили. И говорить не боялись. А сейчас вокруг НКВД и ГПУ. И все сидят по домам и молчат. Не страна, а тюрьма!
   Саня встал. - Иван Фёдорович, я попрошу Вас покинуть мой дом.
   - Я уйду. Но ты запомни мои слова. - Иван взял кепку и ушёл...


   Глава девятая. Не приняли.


   Саня предупредил Татьяну, чтобы про его разговор с тестем никто не узнал, - Если узнают, что он говорил, всем нам не поздоровится.
   Татьяна после ссоры мужа с отцом испугалась не на шутку. Она понимала, что отец очень рисковал не только собой. Из-за него могли арестовать всех Банниковых, помня их кулацкое прошлое. На следующий день она пошла к отцу и умоляла его нигде не выступать.
   - Тятя, Вы нас всех погубите. Зачем Вам это?
   - Знаешь, доча, я никогда не лез во власть. Она сама по себе, а я сам по себе. Да и Саню твоего обухом не перешибёшь... Тебя жалко. - И Иван обнял дочь. - Эх, ведь что делают...

   Александр верил в партию. Ведь партия - народная, а значит и решения партии - народные. Но он видел, что люди многим недовольны. И ему тоже не нравилось, что заставляют учить удмуртский язык. После ссоры с тестем он стал больше задумываться над тем, что происходит. Александр видел, что не всё делается так, как хотелось бы ему. И на собраниях даже были отдельные выступления, но они часто пресекались...

   В этом же тридцать шестом году Александр подал заявление в партию, так как это был последний год комсомольского возраста. Но в партию его не приняли.
   Парторг сказал, - Там считают, что твоя анкета запачкана родством с Банниковым Иваном. Да, он колхозник уже семь лет, но бывший кулак. В парткоме это помнят. Но ничего, Александр Григорьевич, ты себя ещё покажешь, и они примут тебя в партию, дай время...

   - Как же так, - думал Александр, - я, вожак комсомольской ячейки, который был в первых рядах создания колхоза, не достоин, быть в партии.
   Как комсорга, Саню приглашали на важные партсобрания, которые проходили в районе, и он внимательно слушал обсуждения разных вопросов, иногда ему позволяли выступить, но он больше был слушателем. Саня ждал, когда его примут в партию, чтобы участвовать в обсуждениях и голосованиях, чтобы быть частью великого строительства новой страны.
   - Теперь все собрания, - думал Саня, - и комсомольские, и партийные, будут проходить без него. Он стал никем, его как будто выгнали. "Ты себя ещё покажешь". Как? Если раньше он руководил комсомольцами и отчитывался организационными победами, то теперь что?

   Саня пошёл к председателю колхоза и прямо спросил, - Что, я теперь стал не нужен?
   - Садись, Ожегов, и слушай, - председатель говорил спокойно, - я тебя не понимаю. Ты всегда был мне помощником, вот и будь им. Тебя из сельсовета никто не гонит, работай. И парторг прав. Если будешь всего себя отдавать делу, ни как некоторые - от звонка, до звонка, а всего себя, то мы вместе с парторгом за тебя поручимся перед партией. Вот тебе моё слово.
   Саня встал, - Я оправдаю, Николай Павлович.
   - Верю! - и председатель пожал Сане руку.


   Глава десятая. Допрос.


   В тридцать девятом арестовали друга Бердюкова Фёдора. Он всегда брал на праздники свою гармошку. Его отец с ней вернулся с войны. Без Фёдора не обходился ни один праздник, и ему это нравилось...

   Отмечали годовщину Октябрьской революции. Митинги проходили в Вавоже. После митинга вавожские сельсоветчики позвали Фёдора отпраздновать в сельсовете в узком кругу. И он позвал с собой Александра, - Слушай, Саня. Ты в прошлом году не отмечал с нами из-за жены. А там такая девка. Да ты её знаешь, Ленка Ефимова. Там Люба будет и Катя. Пойдём, а то я один буду стесняться.
   - А Петя что? - А что Петя. Он же с Аней. И потом, как он туда придёт? А тебя там знают. Скажешь, что пришёл поздравить.
   - Ну, если недолго. - Сашку ждала Татьяна с двумя малыми детьми. Николка тридцать первого и Тома тридцать восьмого. Как раз в прошлом году на праздник у Татьяны начались схватки. И на восьмое ноября родилась Тамара. С этими хлопотами Сашка и пропустил праздник...

   Хорошо посидели, самогона выпили, потанцевали. Александр потанцевал, и с Любой, и с Катей. Потом пошёл домой. Он шёл и думал, как хороши были девчата. Танцуя с ними, можно и голову потерять, но он отогнал эти мысли, - Его дома ждал восьмилетний Коленька, и у Томчика завтра день рождения, год исполняется. Она уже начала ходить и такая говорунья. Как научилась говорить, так не остановишь.
   Александр пришёл домой и увидел, как увяла красота жены. У него до сих пор перед глазами были вавожские девки и их улыбки. Куда делась та Татьяна Банникова, ради которой он был готов на всё? Тяжёлая работа в колхозе, постоянная усталость, добивали Татьяну, но Александр ничего не мог сделать.
   Он как-то обращался к председателю, перевести её на более лёгкую работу в сельсовет. Но председатель отказал, - Выгоду ищешь. У меня работают специалисты. Чем это твоя Татьяна лучше?
   Саня больше не подходил с этим вопросом к председателю. У Татьяны не было документа об окончании даже начальной школы. Её отец считал, что нечего в школу с голодранцами ходить, когда по дому работы хватает. Он думал, что выдаст её за богатого крестьянина или помещика, и будет у неё жизнь не хуже, чем дома, а то и лучше.  И Татьяну учили читать и писать дома. А потом началась война, революция и мир изменился...

   Через четыре дня после праздника он был в Вавоже и ему сказали зайти к уполномоченному. Александр знал, что такие вызовы могут закончиться плохо и осторожно зашёл в кабинет уполномоченного. Тот его узнал. Уполномоченный был не один. За соседним столом сидел мужчина в костюме.
   Уполномоченный показал на табурет посередине комнаты, - Ожегов Александр Григорьевич, садись и отвечай на вопросы чётко.
   Уполномоченный взглянул на секунду на мужчину за соседним столом и начал, - Ты был в сельсовете седьмого вместе со всеми. Так?
   Александр понял, что это из ОГПУ и ответил, - Да, работники сельсовета отмечали годовщину. Да Вы сами заходили к нам. Что-то случилось?
   - После того, как я ушёл, долго ещё сидели? - Не знаю, я посидел ещё немного, не больше часа после Вас, и ушёл домой.
   - Один ушёл? - Да.
   - А Бердюков остался. Он выходил во время застолья? - Да все выходили. С ним что-то? Я знаю, что они потом пошли в клуб и Бердюков сцепился с местными парнями из-за девки. Это всё.
   - Ты заходил в Ленинскую комнату? - Нет. Зачем?
   - А Бердюков заходил? - Да я плохо помню. Шутили что-то. Нет, не заходил, по-моему.
   - Дошутились. Обгадили Ленинскую комнату. - Кто обгадил? Да я туда не ходил даже. Зачем?
   - Получается, что Бердюков обгадил. - Не может быть этого! Он бы не посмел.
   - Есть заявление свидетеля на него. Значит, ты не ходил туда. Ты видел, как Бердюков нацепил усы, и говорил, - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь"?
   Ожегов понял, что теперь будет с Бердюковым. - Да он запал на Ленку Ефимову, вот и намекал ей на любовь и сказал, - "Пролетарии всех стран соединяйтесь, Елена Александровна". Никакой политики.
   - Никакой политики, значит. А усы? Он смеялся над товарищем Сталиным, а ты его покрываешь.
   - Никого я не покрываю. Я думаю, что так было. Я хорошо знаю Бердюкова и уверен, что у него только любовь на уме. Вы же его знаете.
   Уполномоченный посмотрел на мужчину в костюме. Тот кивнул. И уполномоченный сказал, - Распишись и можешь идти...

   Александр шёл домой и думал, - Какой же гад написал заявление... Вместе праздновали, а потом заявление пишут. Федька кому-то явно помешал. Эх, Федька. Дурацкая шутка эта с усами...


   Глава одиннадцатая. Любовь.


   После его допроса и ареста Бердюкова, Александр понял, насколько опасно ГПУ. Достаточно написать донос на любого, кто не угоден и его арестуют. Он видел, что нельзя оспаривать решения руководителей партии, какими бы они не были. Он помнил, как в тридцать втором арестовали председателей колхозов, кто не захотел оставлять голодом колхозников.
   Уехать из колхоза было нельзя. Справки не давали, а без документов арестуют. Кто не мог отработать трудодни, подвергали народному суду, а при невыполнении плана колхозники лишались оплаты. Дело в том, что колхозники получали продукты и всё необходимое авансом в течении года. И когда в конце года подводили итоги, то оплата за вычетом аванса получалась небольшой. А если не выполнили план, то лишались премии, и часто оставались без оплаты.
   Только сейчас до Александра стало доходить то, что хотела сказать ему Татьяна, и что говорил Иван Фёдорович. Он вдруг осознал, что колхоз - это трудовой лагерь. И председатель туда же - "Отдавай всего себя делу и тогда мы поручимся за тебя".
   Ожегову вдруг стало страшно, - Ведь он агитировал крестьян идти в колхоз. - Александр стал больше заниматься домом и детьми. Больше он заявление в партию не подавал...

   В сороковом году произошёл несчастный случай с полуторагодовалой Томой. Татьяна была на работе. Дети играли на улице. За младшенькой приглядывали старшие и заигрались. Пока в хлеву убирались, выпустили свинью. Ребята увидели не сразу, как свинья подошла к сидящей Томе и начала жевать её пальцы на руке. Девочка от боли и страха даже кричать не могла. Свинью отогнали и позвали взрослых.
   Позвали мать. Она схватила дочь и побежала в конюшню. Запрягли лошадь и поехали в Вавож к фельдшеру. Фельдшер забрала Тому на операционный стол. Тут пришёл Александр. Татьяна прильнула к нему и заплакала. Она почувствовала запах, но промолчала. Через час фельдшер вышла из операционной и сказала, что сделала всё, что могла.
   После этого ещё возили Тому на перевязки. Потом сняли швы, но она не говорила, и плохо двигала пальцами левой руки. Фельдшер только разводила руками, - Ждите. Всё наладится. Нужно время...

   Александр общался по работе со многими женщинами, с учителями, с медсёстрами, со счетоводами, и выглядели они привлекательнее, чем его жена. В Вавоже стала обращать на себя внимание Люба из местного сельсовета, с которой как-то танцевал Сашка. Она была моложе Александра на четыре года, ростом она была немного ниже его. Она следила за собой и выглядела привлекательно.
   Сначала Александр старался не обращать внимания на её улыбки. А она всё больше привлекала его, но дальше рукопожатий и шуток при встрече дело не заходило. Он спрашивал, почему она не выходит замуж. А она отвечала, что нормальные мужики уже с бабами. А больше не за кого идти в этом селе...

   Они стали общаться чаще. А когда Александр рассказал Любе, что после несчастного случая дочь перестала разговаривать, она посочувствовала ему. Они шли и разговаривали о том, как можно вылечить Тому. Люба говорила про какую-то бабку, которая лечит, и они незаметно дошли до её дома.
   И тут Люба спросила. - Александр Григорьевич, Вы не против продолжить разговор у меня дома? Хотите зайти ко мне отобедать?
   Она стояла и обворожительно улыбалась. На шею был накинут платок, а под блузкой соблазнительно выпирала грудь. И Александр не смог устоять. - Ну, что же, Любовь Николаевна. Я с удовольствием отобедаю у Вас...

   Дом у неё был ухоженный, чистый. Жила одна. Мужа скоро после свадьбы призвали в армию, детей завести не успели. А в тридцать девятом пришла похоронка.
   Люба стала накрывать на стол. Но Александра было уже не остановить. Он подошёл к ней сзади, взял за плечи и повернул к себе. Они прильнули губами друг к другу. Он схватил её на руки, бросил на кровать, набросился сверху и начал целовать губы, щёки, шею.
   Когда добрался до груди, она, тяжело дыша, сказала, - Всё, хватит!
   Александр приподнялся, - Что не так?
   - Что это Вы себе позволяете, Александр Григорьевич? Возомнили себе, что я такая доступная? - Люба встала и стала застёгивать пуговицы блузки, которые расстегнулись на её груди. - Я то, думала, что хоть Вы не такой кабель.
   - Люба, Люба. Не глупи. - Он остановил её руки. - Люблю. Только тебя люблю.
   Он прижал её к себе и снова стал целовать. Она остановила его, положив ладонь ему на губы. Он хотел сказать, но она приложила указательный палец к своим губам, чтобы молчал. Отошла и начала медленно снимать свою блузку, затем юбку. Он стоял застыв. По телу шли мурашки, как будто у него это было в первый раз.
   Она осталась в одной ночнушке. - Ну, что стоишь? Раздевайся. -  И пошла расправить постель...
   Она была такой красивой. Он любовался её длинными ногами. Перины были мягкие. Александр подумал, что он никогда не испытывал таких чувств. Вот так и "отобедали"...

   Александр шёл домой и думал, - Как же так. Ведь я люблю Татьяну и никогда её не брошу, и детей своих обожаю. Почему вдруг так захотелось обладать Любой?
   Но он не находил ответа и сказал себе, что это больше не повторится.
   Александр не хотел лишний раз расстраивать Татьяну и сделал вид, что ничего не случилось. Дни шли, и он как-то успокоился. И Люба снова пригласила его "отобедать". Он хотел ей сказать, что не нужно этого. Но глядя на её улыбку и манящее тело, он смог произнести только, - Приду.
   Потом Люба ещё пригласила и ещё. И Александр, когда бывал в Вавоже, стал к ней заходить "отобедать"...


   Глава двенадцатая. 1941 год.


   Мир не без добрых людей. И Татьяне бабы рассказали, к кому её муж ходит обедать в Вавоже. Татьяна думала, что бабы наговаривают, чтобы позлить её. Мужик был видный. И были бабы, которые завидовали её счастью.
   Она, как положено жене, устроила дома разборки и получила. Александр даже не понял, как сорвался на неё. Она вдруг вызвала в нём злобу...
   Татьяна помнила, как мать сидела и плакала, когда отец стукнет её за что-нибудь. И также как мать, Татьяна никому не жаловалась. В те времена мужа почитали, как отца. Не зря на свадьбе отец невесты передавал её жениху...

   Бывало, что мужики устраивали драки по пьянке. Но Александр много не пил. И Татьяна очень редко слышала, чтобы Александр где-то участвовал в разборках. А тут пришёл трезвый и побитый. Молча умылся и сел за стол.
   Татьяна спросила, - Что с тобой?
   - А то не знаешь, - и он впился в неё глазами.
   Татьяна сидела спокойно и смотрела ему в глаза.
   Не выдержав её взгляда, он стал есть, - Братья твои поработали. Жаловалась, небось.
   - Ты такой ходок, что вся деревня знает. Чего тут жаловаться.
   Александр молча доел. Он видел, что жена опять тяжёлая и ему стало её жалко. Он посмотрел ей в глаза и сказал. - Прости...

   Так и жили, пока не началась война. В сельсовет пришли повестки Александру, брату Ивану, зятю Петру - мужу сестры Ани, шурину Василию - младшему брату Татьяны и ещё нескольким колхозникам. В повестках было указано администрации освободить призывника от работы, выдать двухнедельное денежное пособие, а призывнику остричь голову наголо, иметь с собой продукты, громоздких вещей не брать, когда и куда прибыть, и предупреждение об ответственности за неявку в срок.
   Отправляли из Вавожа. С утра вся деревня высыпала на улицу. Александр обнял детей, потом поцеловал жену. Татьяна была на сносях и с детьми осталась у дома. Призванные попрощались со своими родными и односельчанами. Председатель построил их в строй по двое и повёл в Вавож. Татьяна перекрестила его и молча махала платочком. Так и стояла, пока они не скрылись из виду. Провожать в Вавож на телеге поехали родители Александра и его сестра Аня. А отец Татьяны Иван Фёдорович и её старший брат Семён провожали Василия. Мать Василия занемогла, и он попрощался с ней дома. Также дома с детьми остались снохи Настасья, жена Ивана, и Валя, жена Василия...

   В Вавоже у сельсовета собралось много народа со всех деревень района. Бабы причитали. На дороге стояли три полуторки. Александр с Иваном стояли, обняв мать, когда к ним подошла Люба.
   Бабы зашептались, - Вот, бесстыжая.
   - Здравствуйте, Александр Григорьевич. - Люба не знала, как подойти к нему.
   - Любовь Николаевна. - Кивнул Александр.
   Они смотрели друг на друга с минуту, потом бросились в объятия и поцеловались.
   Бабы продолжали, - Что делают. Вот, кабель.
   Люба посмотрела на него, по её щекам катились слёзы, - Всё. Прощай! - Отошла от него пятясь, прижала платок к губам и ушла...
   Иван Фёдорович всё видел. Они переглянулись с Григорием. Семён с Василием были готовы уже накинуться на Александра, но отец остановил, - Не лезьте. Бог всё видит...

   Объявили построение.  Александр с Иваном обняли отца с матерью, поцеловали Аню и встали в строй. В толпе провожающих перестали разговаривать, но плачь и рыдания продолжались. Прошла перекличка. Военный комиссар объявил, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно. Секретарь районного парткома сказал речь, что враг будет разбит и победа будет за нами.
   В строю стояли храбрившиеся молодые парни и мужики средних лет. Они не могли знать, что почти все из этого призыва не вернутся. Немногих опознают погибшими, а большинство зачислят без вести пропавшими.
   Тогда не выдавали книжек красноармейца, а только медальоны, в которых на бумаге были записаны данные. Медальоны использовали, например, для хранения иголок с нитками, а листки с данными часто пускали на самокрутки из-за дефицита бумаги на фронте. Суеверные бойцы выбрасывали медальоны, считая дурной приметой. Поэтому так много неизвестных солдат...

   Вперёд вышел сопровождающий командир и прокричал, - По машинам!
   Тут бабы снова запричитали, поднялся шум, крики. Мужики погрузились, и машины медленно двинулись, удаляясь по дороге. Провожающие махали, кто платками, кто руками. Когда машины скрылись все стали медленно расходиться.
   Вот так закончилась мирная жизнь...

   Продолжение во второй части: Малькан Мы были в пехоте.