Матан и его семья 8. Отворяй ворота

Мой авторский сайт: https://www.danberg.net/


                Матан и его семья

                8.  Отворяй ворота 

Воистину так: пришла беда – отворяй ворота! Безжалостное время обездолило супругов Матана и Эфрат, и пышущая счастьем семья превратилась в жалкий огрызок былого довольства. И кто же, кроме собственных детей, готов растерзать родительские сердца необратимым горем?

Шуваль и Карми росли вместе. Старший – заводила меж ними. Младший хоть и тянулся за братом, но и он вносил свою вполне осязаемую долю предприимчивости в играх и неуступчивости в потасовках. За справедливым решением ссор сыны бегом спешил к отцу. Поскольку версии спорящих сторон не сходились ни в одном пункте, Матан довольно скоро понял, что никакой родительский вердикт не имеет шансы на одобрение. Эфрат надоумила мужа не разбирать причины драк, а привлекать внимание ястребов к какой-либо нейтральной мирной теме. Идея, иной раз, работала.

Прошли годы, Шуваль и Карми выросли. Дружили меньше, ссорились чаще, природой данные характеры разнились резче. Одним из последних бастионов единства оставался присущий обоим отрокам дух оппозиции отцу с матерью. Возможно, это хорошо: оппозиция внутри семьи укрепляет ее стабильность.

***

Честолюбивого юношу, Шуваля непрестанно одолевала страсть отличиться и отличаться. Он мечтал отличиться каким-либо героическим деянием и чувствовал неукротимое желание во что бы то ни стало отличаться от прочих в своей серой среде. Возможно, что именно поэтому он ловил из каждых уст и выискивал в сохранившихся скупых записях сведения о когда-то давным-давно имевших место в земле Вавилонии криминальных похождениях авантюристов Йони и Шош.

И вот какое происшествие приключилось в старые времена. Два высокопоставленных в иудейской общине человека, оба престарелые судьи с прекрасной репутацией, были заподозрены в посягательстве на честь молодой замужней женщины по имени Шош. Разбор дела тайно поручили опытному дознавателю Даниэлю, которому помогал его юный племянник Акива.

В ходе деликатного расследования Даниэль выяснил весьма некомплиментарные вещи в отношении Шош. Оказалось, что сия особа изменяла мужу, а ее фаворит, молодой комиссионер Йони, занимался грабежом иностранных купцов. Вместе они, Йони и Шош, вступили в преступный сговор с целью сбежать с награбленными ценностями за границу и жить безбедно вне досягаемости от карающей длани закона.

Применяя интеллектуально изощренные методы дознания, Даниэль и Акива пролили свет на преступную деятельность стариков-судей, которые были подкуплены ловким комиссионером и за мзду вершили неправедный суд. Посягательства старцев на молодую красавицу Шош не подтвердились. Однако беда в том, что о репутации заботятся больше, чем о совести. Репутацию, как и деньги, легче заработать, чем сохранить.

Нарушители закона были разоблачены и понесли заслуженную кару. Блестяще завершенное дело выдвинуло Даниэля в пророки, а его племянник Акива успешно заменил дядюшку на посту дознавателя.

“Неординарные личности!” – с восторгом думал Шуваль о героях минувших дней. Ему страстно хотелось обладать аналитическим умом Даниэля, или способностями Акивы, или дерзостью Йони. Пример этих троих, каждого по-своему, вздымал волны честолюбия в сердце молодого Шуваля. Хотелось походить на кого-нибудь из них, выделиться из безликой массы. “Успех – моя цель, непохожесть – мое мерило!” – говорил себе созревший отпрыск нагардейского мудреца.

***

Вопреки надеждам и понятиям Матана, старший сын Шуваль избрал военную стезю. Он презрительно отверг корпение над Святым Писанием, поспешил покинуть родительский дом и вступил на службу в персидскую армию, где надеялся осуществить свои тщеславные мечты. “Это непостижимо! – вопиял Матан, - мой сын дикарь, безумец, могильщик семейной славы, он губит себя и уничтожает мой престиж!” Огорченная Эфрат упрекала мужа: “Зачем дарил детям мечи и стрелы? Говорила тебе: у войны – не детское лицо!”

Однако не состоялась военная карьера Шуваля. Высокие персидские командиры нашли благовидный предлог и удалили иудея из монаршего войска. Матан, разумеется, не стал хлопотать за Шуваля перед царем, надеясь, что, получив урок, вернется домой блудный сын, покается и встанет на прямой отцовский путь.

Увы, ожидания отца с матерью не сбылись. Шуваль не вернулся. Каков он теперь? В детстве отец привил ему умение думать. Жестокое войско выучило его искусству колоть, рубить, убивать. От природы он владел умением зажигать людей горячим словом. Жизнь обманула и разочаровала его. Что предпринял отринутый персидским воинством честолюбивый Шуваль? Он собрал вокруг себя ватагу отчаянных головорезов и заделался главой лихих разбойников. Насилием и грабежами на дорогах он насыщал авантюрный норов свой и теперь уж бесспорно отличался от серой массы соплеменников.

Шуваль скрывал свое происхождение из благородной семьи Матана, ибо небезосновательно полагал, что род его специфических занятий может послужить причиной изгнания отца с почетных должностей иудейской общины Нагардеи. Однако слухи ползли по городу, и праведные ученики ешивы начали с осторожным сомнением поглядывать на наставника. Когда же спрашивали Матана, как поживает его старший сын Шуваль, и что-то давненько не видать юношу, отцу приходилось напрягать наторелый годами упражнений ум и бойко изобретать убедительные ответы.

Сердце Шуваля не каменное. Соскучился разбойник по отцу с матерью и однажды темной ночью наведался в родительский дом. Эфрат заплакала от счастья и от горя, попыталась обнять и расцеловать дорогого гостя. Но тот ловко отстранился от матери, не доводя дело до скандально откровенного излияния чувств.

Матан оторвался от чтения Книги Книг и с деланно суровым лицом вышел навстречу сыну. Не будем забывать, он любил Шуваля, и радость встречи невольно светилась в отцовских глазах. Карми, разобравши из своей комнаты голос Шуваля, сбежал в окно, чтобы не встречаться с братом. Сестры Ципора и Оснат безмятежно спали и не слышали переполоха.

 - Отец, мать, – я по-прежнему люблю вас, – с видимым усилием вымолвил  вошедший Шуваль.

 - О, Шуваль, делами своими ты терзаешь мое отцовское сердце! – горько воскликнул Матан.

 - Отец страдает, но любит, - выпалила Эфрат, радуясь, что ей удалось погладить сына по руке, - как отец был счастлив, когда повитуха подала ему розовое тельце новорожденного младенца – тебя!

 - Не помню такого! – попытался пошутить Шуваль.

 - Сын, зачем ты сделал то, что сделал? Одумайся! Не станет нас с матерью, и ты будешь хозяином угодий, домов и прочего огромного достояния. И почему, наконец, не пожелал ты наследовать мою книжную мудрость, пост, престиж?

 - Прости за откровенность, отец, но мне претит лицемерие нынешних праведников, я восхищаюсь героями древности!

 - Да кто ж эти герои? – удивилась Эфрат.

 - Ну, скажем, умнейший и благороднейший дознаватель Даниэль, пророком ставший! – ответил Шуваль.

 - Какая нелепость! – рассердился Матан, - ты больше похож на Йони, а не на Даниэля! Разве сделается пророком разбойник, попирающий закон?

 - Закон заставляет ползти улиткой того, кто мог бы взлететь орлом. Лишь свобода порождает гигантов!

 - Судьба разбойника и поджигателя – не свобода, а тюрьма и меч палача. Шуваль, ты бездумно отверг провозглашенную мною вечную норму жизни изгнанного на чужбину иудейства: “Закон государства – закон”.

 - Изгнанного? Так знай же, я намерен положить конец изгнанию! Я соберу войско и во главе его освобожу Иерусалим и верну соплеменников на родину!

 - Безумец! Лжемессия! Измерь глубину, прежде чем бросаться в пропасть!

 - Не сердись на отца, сынок! – вмешалась Эфрат, осуждающе взглянув на мужа, - твоя горячность, Матан, доведет Шуваля до отчаяния!

 - Я далек от отчаяния, матушка, я испытываю духовный подъем. Я отвергаю веру унижений и покорности. Я презираю мудрую трусость черни. Я сам свой рай и ад!

 - Сдается мне, что доводы тут бессильны, и спор бесполезен, - грустно произнес Матан, - живи по-своему, сын. Ты – наш первенец, и наши воспоминания никто не отнимет у нас, даже ты сам.

 - Навещай нас, Шуваль, - со слезами вымолвила Эфрат.

 - До свидания, - сухо сказал Шуваль и вдруг вспомнил, - а где же Карми?

 - Не знаю, - опустив голову, ответил Матан.

***

В детстве не робкого десятка, подрастая, Карми незаметно для близких утрачивал бойкость. Став отроком, он перестал интересоваться военными играми и уж более не составлял компанию старшему брату. Кротость потеснила былую боевитость, честолюбие, казалось, таяло, а молодой задор сменился необъяснимой печалью. Как-то раз подошел он к матери и шепнул, мол, скажи кухарке, чтоб не готовила для меня мясную еду, ибо не хочу пятнать себя звериным хищничеством.

Карми многое вычитывал из Священного Писания, но, как неодобрительно замечал Матан, весьма странно истолковывал Книгу Книг. В геройстве юноша усматривал насилие, искал и не обнаруживал справедливость там, где признанные мудрецы проворно находили ее, а находчивость называл плутовством. Да и вообще, он осуждал и одобрял невпопад.

Напрасно Матан, упорствуя, всё звал и звал сына поступить к нему учеником в ешиву. Парень упрямо не соглашался становиться на путь схоластического умствования – так бесцеремонно Карми отвечал отцу, изрядно огорчая последнего. Отказ сына Матан объяснял леностью и нежеланием парня трудиться. Прежнее отцовское обожание забиралось поглубже в душу, а наружу являлось недовольство.

Карми все больше замыкался в себе. По утрам и по вечерам засиживался в саду, внимая музыке певчих птиц. Он отдалился от старшего брата и даже выказывал ему недружелюбие. Шувалю не понятна была такая перемена, и он не хотел верить, что терял лучшего друга. Впрочем, Шуваль не держал зла на Карми – терпел, снисходил и прощал.

В один ужасный день Карми исчез из дома. Матан сердился, Эфрат тревожилась. Сестры Ципора и Оснат недоумевали. Беглец не явился к ужину, и на следующее утро его тоже не было. Мать с отцом отрядили слуг на поиски. Всё напрасно. Пропажа не находилась.

Матан тяжко вздыхал, Эфрат не могла унять слезы. Вспомнили: последние недели Карми бывал особенно мрачен, казалось, черная меланхолия затопила сердце его. “Куда мы смотрели? Почему не вмешались, не расспросили? Что случилось с мальчиком? Не лишился ли рассудка? Жив ли?” – терзали себя вопросами Матан и Эфрат.

На третий день страхов и поисков блеснула надежда. Гуляя в саду, Ципора и Оснат заметили на лавке незнакомый предмет. Поглядели: лист пергамента, свернутый в трубку, аккуратно перевязанную веревкой. “Карми?” – взволнованно воскликнула Ципора. “Бежим скорей домой к матушке с батюшкой!” – вскричала Оснат.

Трепетными руками Эфрат сорвала веревку, развернула пергамент. “Матан, Матан, весть от Карми!” – вскричала. Примчался Матан, выхватил из рук супруги письмо, наскоро пробежал глазами послание.

 - Карми жив, вот его подпись в конце! – радостно вскричал Матан.

 - Слава Богу! Ну, читай всё подряд! – обливаясь счастливыми слезами, выпалила Эфрат.

 - Читай, батюшка! – вместе пропищали девицы.

 - Отец, мать, брат, сестры! Не ищите меня. Я жив, я в безопасности, но никогда более не вернусь домой!

 - Боже мой, - пролепетала Эфрат, - он жив, но не вернется… Продолжай, Матан.

 - Я один. Одиночество – превосходное лекарство для моей болящей души.

 - Отчего болит душа у него? – удивилась Ципора.

 - Не перебивай, - бросила Оснат, - наверное, худо ему. Читай дальше, батюшка.

 - Многим кажется, что человеческая жизнь только сон, и меня не покидает это чувство. С тех пор, как солнце, луна и звезды могут спокойно совершать свой путь, я не знаю, где ночь, где день, я не вижу ничего кругом.

 - Как это непонятно! – растерянно вымолвила Эфрат.

 - Не тронулся ли он умом? – пробормотал Матан и продолжил чтение.

 - Отец, ты упрекал меня за празднолюбие. Отвечу: слишком часто что-нибудь огорчает меня, нагоняет тоску, а она – сродни лени, её разновидность даже. Дурное расположение духа происходит от досады на собственные несовершенства, от недовольства самим собой, от зависти и неудовлетворенного тщеславия. 

 - Он самокритичен? – спросила Ципора.

 - Он страдает! – ответила сестре Оснат.

 - Порой мне кажется, я болен изнурительной болезнью, ведущей к смерти, - продолжил чтение Матан, - но можно ли от безнадежного больного требовать, чтобы он ударом кинжала пресек свои мучения? Нет, нельзя! Недуг отнимает мужество.

 - Лучше недуг, чем мужество покончить с ним! – всхлипнула Эфрат.

 - Иной раз я думаю, что лишить себя жизни это не трусость, но высшая смелость. Я знаю, людям кажутся безумными мои рассуждения – я этим не смущен. Я мечусь в страхе, я не вижу ничего, кроме всепожирающего чудовища!

 - Бред, бред, - заплакала в полный голос Эфрат, - что еще он пишет?

 - Бог свидетель, как часто ложусь я в постель с желанием, а, порой, и с надеждой никогда не проснуться. Какая пустота, какая мучительная пустота у меня в сердце! Часто мне хочется разодрать себе грудь, размозжить голову…

 - Боже мой, Боже мой! Неужели мой мальчик наложит на себя руки? – сквозь рыдания выдавила Эфрат страшные слова, - ему так плохо, он загнан, в его безумной голове творится ад! Читай дальше, Матан! 

 - Что я болтаю? Сумбур. Я кажусь вам полоумным? Я постараюсь собрать всё свое мужество и не лишать вас сына и брата. Не ищите меня. Прощайте. Ваш Карми.

Матан вытер слезы. Увел рыдающую Эфрат. Сестры подавленно молчали. “Как красиво Карми пишет, он и сам такой красивый парень!” – нарушила молчание Ципора. “Храни его Бог!” – добавила Оснат.   


Целиком повесть опубликована здесь:  ЛИТРЕС