68. Остров

       Было холодно. Собаки мои совсем затерялись. Я плыл один, недоумевая, какая
    она может быть живая природа. Лодка плыла медленно, раздвигая своим клювом
    узоры листьев.
       Что еще нужно художнику, чтобы обрисовать красоту русской природы?
    Жалко, что в картине нет звуков, а то бы я дополнил ее криками птиц, 
    звучанием стрекоз и всей той мелочью, которой я не знаю названия. Но до боли
    знакомой.               
       Была тишина. Плеск весла... И вдруг мне открылся остров.

       Я опустил весла, лодка накренилась, но только скрипнула. Правой ногой я
    ступил на берег, левая нога оставалась в лодке, как бы просила:
       "Не уходи, останься!"
    Как мы иногда хотим остаться в прошлом, в наших воспоминаниях. Это же лучше,
    чем то, что будет впереди, а мы идем не думая ни о будущем, ни о прошлом,
    просто идем.

       Чавкала апрельская глина, природа только начинала оживать от зимы, как
    вдруг я увидел незнакомого человека.
       Он ходил по берегу, озирая свои владения, как зверь смотрит на то, что
    ему принадлежит. Я ещё подумал - хозяин!
       Одежда его была прилаженная, не оборвавшаяся, а аккуратно зашитая, как
    будто любящий его человек штопал ее каждый день, приговаривая "Ты мой!         
    Ты мой!" Но это было не так, как оказалось потом.
       Что-то было странное, неведомое, но одновременно привлекающее в его
    облике.
       - Эй! - обратился я к незнакомцу - Нет ли тут дороги?
       - Это остров - мрачно ответил он.
       - Чей?
       - Мой!
    В его отшельных бровях и губах было что-то нечеловеческое, но романтичное.
    Голос продолжал отзываться эхом, но мягче.
        Как будто последний звук великого произведения Бетховена лег на клавишу
    и растворился в хрустальном воздухе.
        Вместе с тем одновременно взгляд его был тяжел, угрюм, но я выдержал.
        - И что здесь ничего нет? - с надеждой спросил я.
        - Ничего!
    Мрачная фигура исчезла, как появилась в тумане лебяжьего пуха.
        "Что за наваждение!" - подумал я.
    Передо мной была земля, необычная, загадочная и я пошел в ее глубь.

        Заросли камышей преграждали мне путь, где-то далеко за водоемом лаяли
    мои собаки. Мне было хорошо от тишины, от неизвестности, от этого странного
    человека, который жил на этом острове.
        Углубляясь внутрь я увидел полуразрушенный замок. Что за чудо?
    Как может быть здесь в этих белорусских лесах, на острове, который я обплывал
    может быть десятки раз, замок?
        Туман рассеивался.
    Приближаясь я чувствовал, что меня бьет какая-то мелкая нетерпеливая дрожь,
    начиная с пальцев рук, ног, потом и всё тело. Но я взял себя в руки и зашагал
    дальше.

       Вначале мне показалось, что замок напомнил мне не что-то фундаментальное,
    а скорее старые дешевые декорации, которые я  в большом количестве строил
    в свою бытность на "Мосфильме". Но я ошибся. Это впечатление создавала
    верхняя надстройка дворца.
       Я оступился о камень, поднял его и понял, что это была не шутка.
    На острове стоял замок из камня ХIII-XIV века. От него не осталось почти
    ничего - только прямые голые окна, ступеньки, ведущие в погреба, да две
    желтые розы, совсем живые, напоминающие о том, что здесь кто-то еще живет.

       - Входи! Страждущий! - услышал я сверху чей-то голос - Мир входящему!
       - Мир дому! - замедлил я с ответом, глядя на эти две желтые розы у ступе-
    ней разрушенного замка.
       - Ты замерз? Иди к моему огню!
    За лезвием края подножья у входа в замок кто-то зажег костер и я увидел того
    незнакомого волосатого знакомца, который встретился мне на озере.
       - Протяни руки к огню! У меня было 30 лет, чтобы здесь никто не бывал.
    Ты первый!
       Страх и радость охватила меня, как будто в детстве ты тронул желанную
    пластмассовую игрушку, думая, что она будет твоя. Ан нет! Приходит другое
    время, другая жизнь и затмевает эту пластмассовую игрушку, которая казалась
    тебе вечным счастьем.

       - Почему этого места - удивился я - Нет ни на одной карте? Оно что?
    Заколдовано?
       - Нет оно оставлено для меня и моей дочери.
    Я подумал, что всё это шутка. У меня было хорошее игривое настроение. Но его
    тяжелый упрямый взгляд говорил иное.
       - Ты думаешь, что я человек?
    Нет! Это только то, что осталось от человека. Я заколдован навечно!
    Сегодня исполнилось тридцать лет, когда я должен уйти к ним.
       Руки мои дрожали, но не столько от холода, а сколько от любопытства.
    Он налил мне крепкого чая, я согрелся и успокоился.

       - Давно, давно у меня была жена, бережная, любимая, родная.
    Она родила мне девочку, но при родах умерла. Умирая она просила об одном:
       - Ты воспитай ее - копия меня и тогда получишь то, что я не успела тебе
    дать.
       Мой рассказчик подумал, посмотрел на озеро, на мой диктофон, на который
    я всё записывал, и продолжил.
       - Девочка была удивительно талантлива и похожа на маму. Когда ей было два,
    ей давали четыре, потому что такой красивой и рассудительной не видел еще
    белый свет. И чтобы оградить ее от всего в жизни противного и несправедливого
    я отвез девочку на остров. Тогда я называл его остров Счастья.
       Костер то затухал, то разгорался обратно. Луна, вылезшая из-за туч, одино-
    ко смотрела на слезы рассказчика. И я мысленно представил, не зная еще про-
    должения, сколько может вытерпеть человек, который на 30 лет дал себе обет
    молчания и вот передо мной высказался...

       - Она пела. Голос ее звучал ручейком точь в точь, как у ее матери. И я
    побожился, что моя королева будет счастливее ее.
       В последствие он называл себя художником ( ну и мы будем называть его
    также ) Художник решил уйти от мирской суеты, увидел этот остров, полураз-
    рушенный замок и решил построить для своей дочери храм счастья.
       Ему казалось странным это место, свет, отражаясь в хвое деревьев создавал
    ощущение радости. В центре острова были только развалины, оставался лишь
    фундамент да часть стены с открытыми бойницами.
       Он был богат, картины его продавались. Ну не настолько, но на восстанов-
    ление замка хватило. Жили они с дочкой вдвоем, ну еще гувернантка по старым
    понятиям, преподававшая девочке музыку, кухарка, экономка и старый садовник.
    Итого шесть человек.
       Соседи удивлялись, крутили пальчиком у виска. Разве можно в наш век сохра-
    нить невинность на острове? Но место было интересное. Когда художник строил
    свой дом, он обратил внимание на звучание сосен в воздухе, они создавали фон
    и крыша его замка открывалась под настроение лета, и пела, пела бесконечно.

       Я бы не сказал по его рассказу, что он в то время был совсем уж затворни-
    ком, к ним приезжала округа, слушала фиолетово-радужные песни под орган
    художника и наслаждались его музыкой и картинами.
       И думали, кому же достанется это сокровище?

       Сокровище не досталось никому. Художник, создав дворец и образ своей жены
    в облике дочери, стал всё чаще думать о тайнах жизни и смерти. Дочка, глядя
    на страдания отца, стала тихо таять и чахнуть. У нее к семнадцати годам была
    какая-то неудачная любовь, свойственная этому возрасту.
       Но отец ничего не замечал, был так самодовольно погружен в себя, в свои
    старческие грезы. А ее талант медленно угасал, пока не потух совсем.
       И в один миг она умерла.

       Он было очухался, но слишком поздно. Смотрел на безделушки, вылепленные 
    то ли дочерью, то ли женой.
       Под окнами стучал дождь, художник ходил по дому один взад и вперед с
    криком: "Для кого?"
       Похоронил он ее тут же на острове. Играл орган в стене замка, дождь
    поливал могилу слезами. Встал он тогда на колени, взмыл пальцы к небу и
    спросил:
       - Где я был?
    Желтела листва, прощались гуси с озером, улетая на юг, непонятная холодная
    тишина стояла в душе художника.
       Замок опустел, в нем пропали звуки, соседи перестали посещать его, худож-
    ник перестал бриться, стал жить как отшельник с одним вопросом на губах:
       - Где я был?
    Ему приснился сон, господь говорил: "Молчи 30 лет" и он исполнил его  волю.

       Я смотрел на его заросшее щетиной и бородою лицо, брови, уши, язык,
    которым он рассказывал эту историю и чувствовал - лучше ему не стало.
       - Где я был?

       Я покидал этот остров без чувства обиды или злобы, что вообщем-то зря
    потратил время, слушая этот  печальный рассказ. Даже без чувства жалости к
    этому человеку. В конце концов все мы смертны и это его выбор - уйти в
    отшельничество.               
       Но вот чувство тоски и одиночества сопровождало меня еще долго. Ну как
    долго? Всего лишь до встречи со своими собаками, которые лаяли и облизывали
    своего хозяина. Жизнь течет и продолжается и не хочется думать о непременном
    ее окончании.

       Что с ним произошло дальше я не знаю. Упал, наверное. и умер на ступеньках
    своих развалин. Я кому-то дал запись своего диктофона, кто-то что-то написал.
    Какая мне разница! Я давно уже превратился в бесчувственное бревно.
       Только единственное, что мне вспоминается - это те две желтые розы, вырос-
    шие  там на подножьях развалин замка и напоминающие мне о двух неизвестных
    мне женщинах.

                2012 г.