1. Гуля. Бомж 1. Гуля. Бомж

Автор:    Гуля


Мама болела недолго.
 
            Пустячная рана на ноге обернулась гангреной и сожгла нашу голубку так быстро, что мы с братом едва успели с ней проститься. Помню, она смотрела на нас затуманенным взором и еле слышно повторяла: «Перебирайтесь к деду в Москву… а не то – пропадете здесь… К деду, на Ордынку… Обещайте…» Мы обещали, как иначе…

             Москва… Я знал, что это столица  нашей Родины, самый главный и самый большой город в стране. А самое главное место в Москве - Красная площадь. А рядом – Кремль. Тоже красный. Это очень древняя крепость с такими высокими стенами, что никакой птице их не перелететь. А по углам крепости стоят башни, тоже красные, а сверху у них сияют огромные звезды! И они тоже красные! Это как огромное красное сердце моей самой красивой и самой большой в мире Родины! Я и не мечтал никогда увидеть такую красоту своими глазами, а теперь мне это предстояло. С братом, конечно.

             До Москвы добирались - где своим ходом, где на перекладных, напоследок потихоньку забрались под брезент в грузовой вагон и ехали в тепле всю ночь.

             А утром брезент скинули, и мы аж задохнулись от страшного смрада, шума и грохота. Москва? Москва!

             Совершенно ошалевшие, мы метались между истерично гудящими электровозами, уворачивались от груженых тележек, натыкались на штабеля ящиков и тюков, шарахались от громогласных грузчиков пока не заскочили в приоткрытую дверь какого-то подвальчика. Грязная каменная лестница вела на чердак. Там, среди пыльных балок, мешков с тряпьем и свалки строительных отходов мы просидели до самого вечера, пока не перестало бешено стучать перепуганное сердце.

             Синий вечер дохнул холодом в разбитое оконце. Очень хотелось есть. И пить. Пора было выбираться, поискать хоть какого-то пропитания.

             Мы потихоньку прошмыгнули на улицу.

             Ночная Москва была не такая страшная.
 
             Зажглись фонари, шум поутих, людская толпа поредела.
 
             Поначалу мы с братом крались вдоль самой стеночки вокзала, опасаясь каждого встречного, но, заметив, что абсолютно никто не обращает на нас никакого внимания, смело устроились у стоек небольшого уличного кафетерия. Нам повезло – на бумажной тарелке лежала почти половина большой ватрушки с творогом, а в пластиковом стаканчике рядом – приличное количество остывшего кофейного напитка. Мы так проголодались, что мигом поглотили наш скудный ужин. Братец мой раскраснелся, заулыбался, стал оглядываться по сторонам.

- Кока, а как мы найдем эту Ордынку, где дед живет?

- Как-как… Спросим у кого-нибудь… Сейчас вернемся на чердак, выспимся хорошенько, а завтра, как рассветет, отправимся искать нашего деда.

                Так мы и сделали – устроились среди тюков на чердаке, прижались друг к дружке, обнялись, согрелись, и я вскоре услышал, как засопел мой вечно простуженный братец.

                А мне не спалось. На чердаке даже ночью было светло из-за уличного освещения. Долетавший с привокзальной площади шум не утихал всю ночь. Я смотрел на небо в разбитое оконце. Оно, так же, как наш чердак, было освещено фонарями и не было таким черным, как в нашем городке…

                Может быть, зря мы уехали из родимых мест. Трудно жили, голодно, но как-то сводили концы с концами. Жалко матушку… совсем не старая была, красивая, добрая… Одни мы с братцем на всем белом свете. Да вот дед еще… Жив ли? Вестей-то от него давно не получали. Помнил я его смутно, мы с братом совсем желторотыми были, когда он отправился в Москву искать лучшей жизни. Помнил только - на голове у него было пятно белое на коричневой шевелюре. И голос такой – скрипучий, простуженный. И все-то он бубнил, мать ругал, что родила нас – безотцовщину… Нужны мы ему в Москве! Лишняя обуза. Еще прогонит прочь… А он-то и не знает, что матушки больше нет. Может быть, пожалеет в память о ней… А может и нет…

                Глаза мои мало-помалу закрылись, и я провалился в тревожный маетный сон.


- Вставай, Кока! Москву проспишь! - брат орал мне в самое ухо.

С улицы доносился шум машин, гудки электричек, людской и птичий гомон. Как же здесь шумно! Когда же они отдыхают-то?

Мы с братом спустились вниз. Перехватили по кусочку булки у вчерашнего кафетерия, и отправились искать деда.

                Центр города найти несложно — там старые невысокие дома и высокие старые деревья. И пахнет там по-особенному, не так, как в новых районах. Что-то такое немного затхлое, но приятное. Запах давно обжитого места, пропитанного множеством судеб, радостей и страданий…

                А Москва мне понравилась. У нее хороший дух. Крепкий, сильный город, с мощной энергией. Наш-то городок был послабже, хилый и нездоровый там был воздух. Права мать, хорошо, что мы сюда приехали.

                Ордынку нашли уже к обеду. Где-то местные подсказали, где-то сами чутьем угадали. В нашем положении чутье - вещь незаменимая, выручает всегда. У кого этой чуйки нет — считай, пропал голубок.
 
                Ах, как хорош оказался этот район! Здесь столько было церквей! Столько церковных лавок! Высокие тополя и липы в небольших палисадничках, тихие дворики, столики прямо на улице под полосатыми зонтиками, даже фонтаны! Такие замечательные места мне и во сне присниться не могли!

                Людей здесь было много, особенно возле метро. Они сидели на лавочках, на парапетах, на корточках, пили что-то из бутылок, ели, бросали крошки голубям. Было хорошо, спокойно, безопасно.
 
                Там, среди этих отдыхающих людей, я и увидел деда. Я сразу его признал по белому пятнышку на коричневой шевелюре. Он почти не изменился, даже не поседел. Только выглядел каким-то неопрятным, нос стал почти сизым, ноги исхудали и искривились. Он стоял у киоска и рассматривал клочок старой газеты. Я толкнул брата:

- Смотри, Гурий, это наш дед!

- Точно! Он!

                Мы нерешительно топтались на месте. Вот сейчас должна была решиться наша судьба. От волнения я забыл речь, которую готовил для этого случая. Но время терять было нельзя, и я решительно шагнул навстречу неизвестности.

- Деда! Здравствуй! Это мы, Кока и Гурий, внуки твои… Ты помнишь нас?

Дед медленно повернул голову и уставился на нас мутным бежевым глазом.

- Мы из Ильичевска… Мама наша, дочь твоя, кланяться велела… Умерла она прошлым месяцем. Гангрена. Быстро сгорела, голубка наша… А нас к тебе направила, в Москве выжить легче… Деда, ты помнишь нас?

Дед застыл.
 
Ветерок ерошил его грязное облачение. Из мутного глаза скатилась по носу грязная слеза.

- Померла?..

Дед опустил голову и поковылял куда-то за киоск.

Гурий опустился на ближайшую скамейку, я присел рядом.

- Не трогай его сейчас, пусть поплачет, успокоится… Мне кажется, он ее любил.

- Так любил, что бросил одну с детьми. С собой же не взял!

- Брось, Кока. Куда бы он ее взял? Мы совсем маленькие были, она бы нас в Ильичевске не бросила…

Деда не было почти полчаса.

Он довольно бодро подошел к нам, присел рядом. От него пахло пивом и грязными тряпками.

- Ну что ж, приехали значит! Поцелуемся.

Дед поцеловал Гурия, потом меня. Признал, значит.

- Что ж, раз приехали – оставайтесь. В Москве места много, и вам найдется. Пристрою вас пока к нашим - на чердак. Правда, кормиться будете, где старший укажет. Здесь все строго, все поделено. Не робей! Я кое-что для братвы сделал, не последний тут представитель, мне тоже кои-то привелегии полагается…

                Солнце клонилось к закату.
 
                Дед критически осмотрел нас с Гурием, поправил прическу брату, стряхнул пыль с моих плеч, заодно поковырял ногтем свой нос, и мы отправились знакомиться с дедовым братством.

                Сразу на чердак мы не пошли. Для начала он подвел нас к небольшой группке сидящих у фонтана неопрятных нахохленных субъектов. Самый важный, видимо главарь, грыз семечки и небрежно отбрасывал шелуху в сторону от себя скрюченной культей.

                Дед осторожно приблизился к нему, поклонился, немного попятился, кашлянул:

- Мое почтение обчеству. Все ли ладно этим днем?..

- Здорово, Сизый. Все ладно. А ты как, печенку свою котам не скормил еще?- главарь глухо засмеялся, словно загукал.

Дед подгукнул, закивал подобострастно головой, приплясывая и кланяясь. Внезапно главарь замолчал и уставился на нас с братом.

- Чьих будете? – спросил он грозно. Черные его глазки с желтыми веками так и буравили нас насквозь.

Дед вытянулся во фрунт и доложил по-военному:

- Прибыли ко мне на иждивение от помершей дочери моей из Ильичевска! Сироты! Кока и Гурий!
 
Главарь медленно моргнул.

- На нашу шею едоков привел?
 
Темные субъекты медленно окружили нас неплотным кольцом. Я почувствовал, как брат, прижавшийся ко мне плечом, мелко затрясся.

Главарь сорвал травинку и стал ее гонять во рту справа налево.  Злые глазки не предвещали хорошего конца. Кольцо вокруг нас стало сжиматься. Еще немного и … Но тут раздался истошный крик: «Облава! Гони, братва!»

                Тут все заметались, поднялась суматоха, полетели клубы песка, перья, рваные газеты. Дед, словно молодой, мухой взлетел на решетку за своим пивным киоском и спрятался за ржавым металлическим листом. Шпана из «обчества» разлеталась врассыпную, только мы с братом стояли как вкопанные, да главарь словно в землю врос напротив.

                Откуда-то сверху нагрянули носатые бугаи в серых форменных бушлатах с черной окантовкой.
 
- Ба, Марк! – заорал один, - Марк, это что здесь за бардак?! - подскочил и коротким ударом двинул в шею главарю. Тот побежал, припадая на ногу и наклонив голову. За ним тянулась дорожка из капелек крови. Еще двое  кинулись за ним, подхватили за плечи и потащили  к воронку на дороге.
 
- Бегите! – закричал из-за киоска дед.

- Бегите! – кричали темные субъекты из-за кустов.

- Бегите! – кричали беспризорные мальчишки-воробьишки, проносясь стайкой мимо здания метро.

И мы с Гурием  помчались  что есть мочи. Не знаю, преследовал ли нас кто.
 
                Я летел, как оголтелый, не разбирая дороги, а перед глазами все видел дорожку из капелек крови, да  мощные спины в серых бушлатах, только слышал каркающие выкрики. Такого страха я не испытывал никогда. Нет, конечно, в Ильичевске нас тоже гоняла охрана, но так близко я их не видел, и при мне никого из наших не били и не утаскивали.

                Мы с братом отсиделись в небольшом скверике у старой церкви. Когда первый ужас отступил,  даже перекусили у церковной лавки раскрошенными на бумажной тарелке пирожками.
 
Дед сам нас нашел.

- Ну что, мальцы, испужались?.. Да ладно, я и сам того… А вы думали – легко здесь? Все сюда лезут, словно медом намазано! Понаехали… Вон, сколько нашего брата здесь! А тут свои законы, чужаков-то никто не жалует.

- Деда, а главарь-то из «обчества» не хотел нас пустить? Побили бы нас?

- Ой, паря, все могло быть. Суровый был малый… Да что теперь говорить. Не воротится уже. Может, оно и к лучшему. Вечером на слет пойдете, вы уже не просто пришлые, вы уже кое-что повидавшие, со старшими говорившие. Не робей, примут в стаю, примут…

                Тем же вечером на чердаке нас приняли в «обчество». Странным делом нам на руку сыграло то обстоятельство, что на наших глазах утащили главаря. И хотя мы ничем ему не помогли, но факт сопричастности к случившемуся придавал нам с Гурием общественного веса.

                И началась наша московская жизнь.

                Дед определил нам место в том самом церковном скверике, где мы отсиживались давеча, а сам гужевался у метро, возле пивного ларька. Считалось, что там места более хлебные – и народу много проходило, и харчи перепадали поразнообразнее.
 
                Но нам грех было жаловаться, жили сытно. Ночевали обычно на чердаке, туда с закатом собиралась вся братва, народец весьма разношерстный.  Были среди нас и совсем карапузы - они все свое время проводили на чердаке, нос свету не казали, а матери или тетки приносили им еду. Стариков выживало мало, молодняк вроде нас – основная масса «обчества». Не считая десятка зрелых битюгов, державших власть, население чердака было мирным и не злобливым, главный принцип – не заходить на чужую территорию, не отнимать чужой хлеб, да совместно отстаивать Ордынку, отгонять пришлых и чужаков.
 
                Оказывается, Московский Кремль был совсем рядом с Ордынкой, но с нашего чердака не видать – другие дома заслоняли. Однако я знал, что те самые красные звезды, цветные крученые маковки, золотые купола совсем рядом, и это наполняло душу ожиданием счастья, манило меня своей сказочной красотой и скорым осуществлением давнишней детской мечты.  Жаль, Гурий со мной не хотел туда отправиться, а один я все же побаивался. Слышал, нашего брата оттуда нещадно гоняли.

                Лето пролетело незаметно, за ним пришла золотая печальная осень.

                Ночи становились все длинней и холодней. Мы с Гурием обосновались на чердаке подальше от окна – в углу у неработающей батареи. Потом и дед наш перебрался к нам, да еще принес большой кусок мешковины, на ней и спали втроем, плотно прижавшись друг к другу.

                А потом выпал снег. Сначала летали крупные, словно белые перышки, снежинки. Они касались мокрого асфальта и таяли. Снежинки становились все меньше и меньше, и в конце концов из серого неба посыпалась какая-то мелкая белая крупа. Постепенно она покрыла и асфальт, и землю, и скамейки в сквере, и крыши домов. Замерзшая Москва укрывалась белым одеялом. И только люди по-прежнему бежали к метро и оставляли на белом снежном полотне черные следы. Много-много черных следов.

                Мы теперь все реже посещали наш скверик – холодно, мерзли ноги. Все чаще голодали. Объедки замерзали, их стало трудно разжевывать. Да и меньше их стало – посетителей-то сильно поубавилось.

                Дедов пивной ларек и вовсе закрылся, так что и дед теперь столовался с нами. Он где-то простыл, часто чихал, нос его совсем стал сизым и приобрел хронический насморк. Ночами дед все всхлипывал и постанывал, говорил, что скоро помрет. Мы с Гурием сажали его между собой и согревали как могли, но дед таял на глазах. Маленькие тусклые его глазки закатывались куда-то вверх, рот приоткрывался, голова запрокидывалась, и он сидел так часами.

                А однажды утром он не проснулся. Лежал его окоченевший трупик на старой рогожке, словно скрюченная маленькая птичка. Я подошел и поцеловал его в белую отметину на голове. Глаза застилали слезы. Вот и осиротели мы с братом окончательно…

                Когда пришли морозы, совсем худо нам стало. Много наших не пережили ту стужу. На чердаке стало совсем холодно. Днем мы старались забрести в открытые двери жилых домов, церквей, но нас гоняли оттуда. Сердобольные послушницы часто подкармливали хлебом, но от холода даже есть не хотелось.

                Неожиданно нам удалось найти теплое убежище. Мы забирались в подземный переход, ведущий к метро, и грелись там почти весь день. Собиралось нас много, мы плотненько усаживались на мраморный пол рядом с теплой вентиляцией и дремали. Сидели недалеко от входа, дальше не ходили, боялись разозлить уборщиков и пассажиров, старались не сорить. Прохожие иногда подавали нам кусочки булок и даже сосисок – у входа в метро был «Макдональдс». Это было для нас настоящим спасением
.
                Все плохое когда-то кончается. Закончилась и зима.

                Сквозь серые рваные облака на Москву все чаще выглядывало солнышко. Дворники сбивали огромные сосульки, скоблили тротуары до асфальта, воробьишки устраивали суматоху, гвалт и, заливисто хохоча, гоняли по двору. Душа наполнялась радостью – самое страшное позади, теперь все будет хорошо, тепло и сыто.

                Совсем скоро Москва отогрелась, завернулась в зеленое прозрачное кружево молодой зелени. Мы снова до темноты гуляли по улицам, сидели в сквериках, отъедались после голодной зимы.
 
                Гурий мой подрос за этот год. Хоть и худющий был, но уже вполне себе симпатичная особь мужского пола. Девушки на него поглядывали. Однажды он позвал меня на соседнюю улицу – Полянку. Зачем позвал не говорил, только подмигивал озорным рыжим глазом.
 
                Мы устроились с Гурием под большим раскидистым тополем.

- Вот теперь смотри, Кока. Видишь - тетка журналы продает?

- Ну?

- А теперь левее смотри, еще левее.

- Ну?

И тут я увидел ее.
 
           Белокрылый ангел порхал, не касаясь земли, у входа в торговый центр. Ее движения были такими плавными, такими изящными, что мне казалось – время растянулось, замирало, желая продлить это прекраснейшее мгновение! Воистину, если существуют на свете ангелы, они выглядят именно так!
 
           Вот она и небольшая группа ее подружек присели на скамейку и о чем-то весело ворковали между собой. Потом стали прихорашиваться, чистить перышки.

- Ну как, Кока? Хороша?

- Да…

- Ты рот-то закрой, не про нас барышня.
 
- Домашняя?
 
- Она вон из той высотки. Элита! Я сам только издали на них посматриваю. Порода… Таких на улице не встретишь, все по пансионам  сидят. Это они сейчас, видать, вырвались в самоволку.

- Я и не знал, что бывают такие.

- И я не знал. Хорошо, что бывают… Хоть полюбоваться.

- Гурий, а давай с ними познакомимся! Не побьют же они нас!

- Ты что, зачем? Кто мы и кто они? Бомжи и высший свет! Ты себя в зеркале-то видел? Сходи вон к универмагу, полюбуйся. Мылся-то давно?

Я рванул к витрине. Да, грязноватый вид… Как отключили осенью фонтаны, одежонку свою я не приводил в божеский вид. Прав Гурий, в таком виде…

- Простите, молодой человек, вы местный?

От неожиданности я даже подпрыгнул. Рядом со мной стояла она! Она обращалась ко мне
!
- Я?

- Ну да, Вы. А здесь больше никого и нет, - она засмеялась. В этот момент подул ветер, и ее белоснежный наряд заструился и заиграл серебром на солнце. Она запрокинула голову и засмеялась:

- Ну что же Вы стоите с открытым ртом? Приезжий, что ли?

- Нет, мы здесь… в общем, с Ордынки мы…

- Кто же это мы?

- Мы - я и брат мой – Гурий.

Тут, словно по команде, к нам подлетел Гурий. Он успел почиститься и выглядел почти лощеным красавцем. Я заметил, что наша новая знакомая немного повела бровью, когда он подошел.
 
Гурий задрал нос и небрежно произнес:

- Привет! Кока, как зовут барышню?

Она немного отступила назад, отвела в сторону дивную ножку в белом носочке и шутливо раскланялась:

- Ума. Фамилия наша - Турман. Вот папа и назвал меня в ее честь.

Гурий рассмеялся:

- Вы – вылитая она! Особенно, когда улыбаетесь.

- Спасибо. А Вы Гурий? А как сокращенно?

- … Гура. Но так только мама звала…

- Можно, я тоже буду? Гура… А брата Вашего как зовут?

- Он Кока. То есть, Константин, конечно. Но его так даже мама не звала. Так что зовите его Кока! – Гурий вальяжно похлопал меня по плечу. До чего мне тут стало обидно! Что это он так, будто я какой-то мелкий отбросок! Ведь я – старший брат! Это я всегда принимал решения за нас двоих! Это я носился с ним, как курица с яйцом! Теперь вот вырос и брата по боку!

                Я посмотрел на красавца Гурия, на ангельскую Улю и почувствовал себя ненужным, некрасивым, никчемным. Ни слова не говоря, я развернулся и убрался восвояси на наш чердак. Только там дал волю своим чувствам. Я плакал, драл с остервенением свою грязную одежонку, от чего просто-таки летели пух и перья по всему чердаку, ненавидел и брата, и Улю, и самого себя. «Завтра же соберусь и уеду в Ильичевск. Надоела мне эта Москва! Хочу домой!»

                Вечером явился Гурий. Я ожидал увидеть его счастливым избранником, но выглядел он поникшим и потерянным. Уселся радом со мной, навалился плечом:

- Дурак ты, Кока…

Я резко оттолкнул его. Хватает же совести еще и обзываться!

- Дурак ты и есть. Чего ты свалил? Она только про тебя и расспрашивала… И что она в тебе нашла? И когда успел-то? Я девчонку нашел, пас ее целую неделю. А этот явился…

Я вытаращил на него глаза.

- Уставился.
 
- Гура, ты не врешь? Ты разыгрываешь меня?

- Рад бы соврать. Эх, не был бы ты моим братом… Короче, ждет тебя завтра в полдень возле универмага.

В голове моей все завертелось, в зобу дыханье сперло! Я обхватил Гурия, закружил его, повалил на пол.

- Ой, дурак, пусти! Девчонку увел, так еще шею свернешь!

                Нет, ну как это может быть? Эта девушка – невозможная красавица, божественной чистоты, образованная, домашняя, изысканная, благородных кровей – обратила внимание на меня, чумазого бомжа! Ладно бы еще на Гурия – он в неведомого папашу пошел, тот, видать, был птицей высокого полета. А я весь в мать, ничего во мне особенного…

               Я думал об этом всю ночь, но так ничего и не придумал. Все утро мы с Гурием приводили меня в «божеский вид». Потом он проводил меня до поворота на Полянку, похлопал на прощанье по плечу и был таков. А я стал слоняться вдоль универмага на деревянных от волнения ногах.

                Она подлетела ко мне, словно легкое перышко. Глаза ее блестели. Розовые губки смущенно улыбались:

- Здрасьте… Я не опоздала?

Я затряс головой так, что она у меня чуть не отвалилась:

- Нет! Нет! Вы очень вовремя!
.
Я протянул ей сорванный в палисаднике маленький цветок. Она приняла его так просто, так мило… В ней не было и тени наигранности, высокомерия.
 
                Мы медленно побрели вдоль тротуара. Я мучительно подбирал тему для разговора.  О себе лучше не распространяться… Ее допрашивать тоже как-то не удобно… Что-то интересное ей рассказать? Да я и не знаю ничего. Наконец, я решился:

- Ума, а Вы бывали на Красной площади?

- Ну, конечно, Кока. Много раз. А Вы?

- Я – нет. Мы ведь недавно живем в Москве. У нас тут дедушка. Только он умер зимой…

- Простите, Кока. Мне очень жаль. Так Вы не видели Красную площадь? Это ведь совсем рядом! Только мне нельзя туда сейчас. А одному Вам не найти. А знаете что? Хотите, я отведу Вас в одно место, оттуда прекрасно видно и Красную площадь, и Кремль! Вы посмотрите и поймете, как туда лучше добраться отсюда.

- Конечно! Конечно, я очень хочу! Я так мечтал об этом.

- Тогда айда!

Мы вприпрыжку помчались к высокому серому зданию. Возле больших дубовых дверей подъезда Уля остановилась и, наклонившись близко-близко к моему лицу, зашептала в самое ухо:

- Туда можно пробраться только по лестнице! Надо дождаться, когда кто-нибудь войдет, и прошмыгнуть прямо за ним!

               Не успела она это сказать, как к двери подошел толстый дядька с портфелем. Пропикал кодовый замок, медленно отворилась тяжелая дверь, и дядька заполнил своим телом весь проход. Мы едва успели проскочить за ним в темный сырой коридор. Затихли шаги где-то наверху, и мы остались совсем одни.
 
              Ума стояла почти вплотную ко мне. Я чувствовал ее прохладное дыхание, ее нежный запах – не то травы, не то меда… Голова поплыла… наши губы встретились, я перестал дышать, перестал видеть, слышать, думать…

               Черная тень метнулась к нам из-за лифта.

               Истошный вопль разорвал тугую тишину темного подъезда.

               Ничего не соображая, мы понеслись вверх по лестнице что было сил. Какая-то темная тварь беззвучно гналась за нами по пятам. Я не мог ее рассмотреть, только на поворотах лестничных площадок краем глаза видел безумные глаза да какое-то драное рыжее пальто с мохнатым воротником. Я раньше слышал, что в таких старых подъездах обитают всякие психи. Они прячутся до поры до времени, а потом нападают на всех подряд.

               Ума на бегу билась во все квартиры, звала на помощь, но ни одна дверь не открылась – кому нужны чужие проблемы?
 
               Так мы вылетели на последний этаж.
 
               Небольшая железная лестница вела на чердак. К счастью, выход был открыт. Мы проскочили через слуховое окно на крышу, побежали по гремящим жестяным листам.

                Безумно подвывая, маньяк выскочил вслед за нами. Он был здоровенный, к тому же, как все безумцы, обладал поразительной ловкостью и физической силой. Он передвигался по крыше огромными скачками с бесстрашием акробата, быстро сокращая расстояние между нами. Пара минут, и мы оказались у самой кромки крыши. За спиной за тонкой оградкой зияла 16-этажная бездна.  Или туда, или в лапы этого чудовища. Он, предвкушая неизбежную победу, уже ощерил в улыбке желтозубую пасть.

Дальше я все видел, как в замедленном кино. Ума повернула ко мне свою нежную головку:

- Прыгай! - она перескочила через барьер.

Я ничего не подумал в то мгновение. Я не принимал никакого решения. Я не испытывал испуга. Я просто шагнул вслед за моей любимой...

Ветер подхватил наши тела, упругой силой толкнул куда-то в бок, вверх, вниз…

Сначала я видел только как белоснежное одеяние любимой переворачивалось рядом раз, второй, третий…
 
- Смотри, Кока – Кремль!. – услышал я крик Умы.
 
                Я повернул голову.

                Вначале я увидел небо! Синее – синее! Оно расширялось, светилось, звенело!

                Потом я посмотрел по сторонам.

                Дух захватило от увиденного! Огромный город дышал подо мной. Серо-бежевое каменное кружево из миллиона домов простиралось во все стороны до самого горизонта. Кое-где вспыхивали золотыми отблесками купола церквей, громоздились пирамидки высоток, а совсем рядом справа горели красные звезды на красных башенках, вздымались цветные крученые маковки, золотые луковки белоснежных соборов поражали сказочной красотой. Кремль! Вот я и увидел тебя, сердце моей Родины! Все сбылось в моей короткой жизни! Все сбылось – и мечта, и любовь!

                - Кока! Кока-а-а-а… – от ее крика я тоже перевернулся в воздухе.

 Крикнуть я не успел, только смотрел вниз. Земля стремительно неслась навстречу -  верхушки деревьев, кусты, дорога, асфальт, трава…


                *    *    *    *

                Большой рыжий кот посмотрел вниз.

                Очень высоко… Жаль, немного не успел, дал им слететь с крыши… Ладно хоть сам не сверзился с такой высоты…

                Вон они – приземлились на газон. Радуются, голубки… Он-то тощий сизарь, там и есть нечего. А вот она аппетитненькая, откормленная, породистая. Наверное, с той голубятни, во дворе коммерческого банка. Да, там все они жирненькие… Жаль, сорвался обед…

                Кот лениво потянулся, обернулся, немного полизал свой драный хвост и отправился через слуховое окно обратно в подъезд поджидать свой очередной счастливый случай.
               


© Copyright: Мария Шпинель, 2023
Свидетельство о публикации №223032201197

http://proza.ru/comments.html?2023/03/22/1197