2. Юля. Последняя вершина

Автор:    Юля


Лавина снегопада обрушилась на город поздно вечером. К утру тротуары покрылись сугробами. Занесло даже проезжую часть дороги.

Нина Ивановна проснулась рано. Свет не включила, выбралась из-под одеяла, надела  халат и медленно, опираясь на палочку, подошла к окну. Полюбовалась голубыми снегом, искристым кругом света от уличного фонаря...И вдруг отчаянно захотела выбежать на улицу, оставить на снегу первые следы, провалиться в сугроб, выбраться и стрелой примчаться домой, пока одежда не промокла от снега. А дома быстро залезть на стул и повесить шубу на вешалку, чтобы не ругала мама.

В день своего рождения Нина Ивановна всегда вспоминала маму и печально вздыхала, потому что мамы давно не стало. Уж лучше бы она не покидала свою дочку, пусть бы отругала как следует, сказала бы строго:

- Ниночка! Ты вся вымокла, на шубе сосульки, щёки белые. Отморозила? А ну, марш переодеваться! Вещи повесь в коридоре на стул, и чтобы ни капли с них не упало на пол. Да что же ты замерла? Возьми в ванной тряпку и постели под стул.

Мама всегда ругала Ниночку, даже за разбитую коленку. О, эту вину надо было скрывать, потому что мама не могла терять время из-за шалостей дочки. Мама работала директором школы. Дома, кроме старой няньки для маленькой Нади, помощников не было. В пять лет, чтобы стать помощницей, Ниночка научилась убирать в квартире, ходить в магазин за хлебом, даже жарить яичницу.

Как же сейчас всего этого не хватало! Готовить приходилось только себе - дочка уехала за границу. Звала её, сердились из-за отказов, но уговорить не смогла. Зачем уезжать из родной страны? Где родился, там и пригодился. На что дочка отвечала: "Ты выполнила свой долг - отработала сорок лет, обучила тысячи школьников и студентов".

Нет, сегодня Ниночка не хотела вспоминать о работе. Сегодня лучше вспоминать маму, сестру Надю и папу. Когда Ниночке было три года, он отбыл в полк и больше не вернулся к своей трёхлетней дочери. Погиб. Как жаль, что про папу осталось так мало воспоминаний, как жаль! Он был командиром и скакал на белой лошади.
Нине Ивановне пришла в голову замечательная мысль. Она радостно охнула, оставила палочку возле окна и, держась за стену, быстро добралась до пианино. Села на стул.

- Буду играть марш Будёного, - сообщила радостно, подняла крышку пианино, взяла аккорд.

Убрала руки, озабоченно глянула на закрытую дверь комнаты и стала сомневаться: стоит ли играть? Ведь в другой комнате комнате спит соседка - как бы не разбудить её.

Словно услышав опасения Ниночки, в комнату заглянула и сразу вошла моложавая светловолосая женщина.

Ниночка обрадовалась:

- Соседушка! Я вам сыграю марш Будёного. У меня сегодня день рождения!

- Да, мамочка, я помню. Поздравляю тебя.

- Почему вы называете меня мамочкой?

- Потому что ты - моя мама, а я, твоя дочка Лена. Забыла? - с улыбкой спросила дочь.

Ниночка пригорюнилась, глубоко вздохнула и вдруг её голубые глаза вспыхнули радостью:

- Леночка! Наконец-то вернулась!

- Если ты так хочешь, значит, я вернулась. Только не волнуйся. Это моя дочь уехала в другую страну, а я осталась с тобой.

Нина Ивановна успокоилась. Дочь накинула ей на плечи пуховый платок, взяла с пианино ноты, поставила на подставку. Сама села в кресло рядом с инструментом.
- Играй. Ты вспомнила о своём папе?

Она не ответила. Придвинула стул к старому пианино, нажала на неработающую педаль, решительно взяла первые три аккорда и скомандовала:

- Пой вместе со мной. Мы – красные кавалеристы, и про нас былинники речистые
ведут рассказ...Нет, тут западает клавиша. И...я вспомнила папу...

Нина Ивановна прекратила играть. Положила руки на худенькие коленки, сгорбилась.

- Помнишь, как я в детском саду требовала белую деревянную лошадку на утреннике, а мне дали чёрную? Я говорила, что мой папа был командиром и скакал на белой лошадке, а мне её не дали. Потом папы не стало. Он уехал командовать солдатами и к нам не вернулся.

Лена подошла к маме, помогла встать со стула, предложила:

- Пошли на кухню завтракать, пить чай с тортом.

- Да! Пошли. Я не договорила. Мой папа не вернулся, но потом мама вышла замуж за Сергея Васильевича. Я очень хотела называть его папой. Не разрешил!

- Ну, ничего, мамочка, теперь всё хорошо, не огорчайся. Будем праздновать.

- Нет, ты не подумай, что он меня не любил, а любил только свою дочку Наденьку.
Я всю жизнь, всю жизнь хотела называть его папой. Он знал. Когда я окончила университет с отличием, подарил мне золотую брошь с бриллиантом! Вот открой сервант и достань шкатулку. Она на верхней полке за лекарствами.

Дочь сделала вид, что не знает, где лежит драгоценность. Подошла к серванту, вынула шкатулку. Нина Ивановна часто показывала своё сокровище и каждый раз требовала как следует спрятать его за коробки с лекарствами.

- Видишь? Это настоящий бриллиант. Один большой и два маленьких. Я надевала синее бархатное платье - подарок мамы, а брошь прикалывала под воротник. Надя мне всегда завидовала. Тоже хотела такую брошь и такое платье. Но платье было маленького размера. Ты должна помнить - американцы нам присылали посылки после войны...

- Не помню, потому что ещё не успела родиться, - с улыбкой возразила дочь.

- Не серди меня, ты всегда жила с нами. И не перебивай. На маму платье было мало, и она подарила его мне - единственное красивое платье в жизни. Нет, когда я начала работать, покупала себе всё, что хотела. Только в магазинах почти ничего не было!

Нина Ивановна начала волноваться. Дочь постаралась переключить её на более спокойную тему.

- Ты же ездила в Москву к сестре Сергея Васильевича? Видишь, он заботился о тебе, хотел, чтобы посмотрела Москву.

- Хотел, - словно эхо повторила Нина Ивановна. - Только в гостях я стеснялась кушать, говорила, что на диете, а сама голодала. Домой вернулась тонкой и звонкой. Надя расстроилась - она была очень красивой, но полненькой. Когда я приехала, Надя объявила голодовку, чтобы стать худой, как я. Она даже говорила: "Нинка! Сейчас же поправься! Так нечестно - ты красивее". Мама на меня жутко сердилась - боялась, что Надя заболеет. Ещё больше боялась Сергея Васильевича. Он обожал свою дочку! Ты меня отвлекла от броши. А знаешь, я не хотела других украшений. На драгоценности денег не было. Ну, где твой торт?

Сегодня в кухне было светло от снега во дворе, но для настроения Лена включила яркую лампу. Возле окна стоял большой стол, застеленный белоснежной скатертью. Посреди стола в блюде лежал наполеон, рядом - чашки, сахарница, фарфоровый чайник и тарелки. К завтраку был сделан салат-оливье.

- Давай немного перекусим перед сладким. Пировать будем в обед.

- А гости где? - строго спросила Нина Ивановна. - Разве моя сестра не придёт? Ты ей позвонила?

- Позвонила. Не знаю, сможет ли прийти. Она не подходит к трубке. Мне ответила её дочь. Давай позовём соседей на обед?

Нина Ивановна покраснела, на глаза навернулись слёзы.

- Её всегда надо уговаривать! С детства! Она же у нас барыня, а я - служанка!
Только во время войны всё изменилось. В эвакуации. Наденьке было три года, мне - семь лет. Что-то из того времени помню чётко, но не всё. Мы, дети, жили отдельной от взрослых жизнью: ходили гурьбой, играли вместе, еду тоже искали все скопом. Ели дикий щавель, ревень. Вкусно! Малышей кормили, и не было у нас любимых или нелюбимых детей. Мы были равны и дружны. Не хочу вспоминать войну, но осталось в том горном селении, где мы жили, что-то хорошее. Тогда нас с Надей не делили на любимую дочку и нужную. Да что теперь вспоминать?

В кухню пришёл рыжий котёнок Васька. Покрутился под столом, запрыгнул Нине Ивановне на руки, стал урчать.

Дочь сменила тарелки - пришла очередь наполеона.

Нина Ивановна медленно гладила кота, пристально смотрела на улицу. Её голубые глаза, казалось, заволокла дымка. Она молчала, но вдруг встрепенулась:

- Соседушка, дорогая, я вам не рассказывала про своего Ваську? Моя дочка уже знает, а вы - нет. Так вот, меня любил только наш кот Васька. Он тоже был рыжим, как этот,  но взрослым и умным. Сергей Васильевич - мой приёмный папа - не любил кота до тех пор, пока тот не спас мою маму от грабителей. Она всегда возвращалась домой поздно. Однажды Васька начал метаться по кухне, выскочил в форточку и побежал навстречу маме. А к ней уже пристали грабители. Васька накинулся на них, испугал. С тех пор Сергей Васильевич стал уважать кота и разрешал оставлять форточку открытой. А Надя ревновала Ваську ко всем, кормила вкусненьким и злилась, когда тот съёдал угощение и бежал ко мне.

Нина Ивановна огорчилась, начала вздыхать, тереть глаза кулачком.

- Мамочка, если хочешь, я отрежу ещё кусок торта, возьмём чайник и всё отнесём в твою комнату. Хорошо?

- Так это...ты, Лена? Почему я постоянно путаю тебя с соседкой? Никак не запомню её имя. Она живёт тут, рядом с кухней, когда ты уезжаешь. Да?

- Она живёт в соседней квартире, но если ты думаешь, что в  нашей, ладно, как скажешь. Пошли к тебе.

- Пошли, - бодро ответила Нина Ивановна. - Будем играть на пианино и петь. Хорошо, что я отдала тебя в музыкальную школу. Когда мне было шесть лет,  я напросилась в ученицы к учительнице музыки и пения в маминой школе. Пианино родители купили после войны, для Нади. Как только она узнала, что я умею играть, потребовала у папы пианино. Играла очень хорошо. Если в дом приходили гости или даже чужие люди, она исполняла "Лунную сонату". Все восхищались. А я...нет, никогда им не играла...Ох, Леночка, не иди так быстро. Пожалуй, я прилягу. Что-то сердце пошаливает. Больно.

Дочь устроила Нину Ивановну на диване, укрыла одеялом. Та закрыла глаза и пролежала так минут десять. Лена достала на всякий случай валидол. Обычно сердечная боль уходила сразу. Участковая врач говорила: "Ваша мама имеет крепкое сердце. Жаль, что болезнь Альцгеймера не щадит даже спортсменов. Она же почти всю жизнь занималась альпинизмом. Старая гвардия". По этой причине лекарств для сердечников в доме не держали. Голова у неё болела часто, но кроме анальгина она ничего не признавала.
 
Вот и сейчас, похоже, боль отпустила. Дочь хотела уйти к себе, но Нина Ивановна открыла глаза и строго сказала:

- Э нет, голубушка, садись в кресло и слушай. У меня день рождения. Юбилей, восемьдесят пять лет. Буду рассказывать о Наде, маме и о себе расскажу…В последний раз. Что-то сегодня мне особенно тяжко и грустно. А ведь мама не называла меня ни голубушкой, ни доченькой. Ниночкой звала. Вот и всё. Надю называли и доченькой, и солнышком, и малышкой. И тон у мамы всегда был мягкий, нежный, извиняющийся, если она не могла угодить Наде. Не подумай, будто я жалуюсь. Лучше послушай про мою сестру.

Нина Ивановна оттолкнулась худенькой рукой от дивана, пытаясь сесть, но не удержалась и резко легла на подушку. Лена подскочила, подмостила подушку ей под спину так, чтобы можно было сидеть. Помогла опустить ноги с дивана, укутала в одеяло.

- Хорошо. Теперь слушай. Мне было четыре года, когда мама родила Наденьку.  Для неё наняли няньку, потому что мама работала директором школы, Сергей Васильевич преподавал математику, а я ходила в детсад. Нянька не любила, когда я болталась у неё под ногами и помогала. Она хотела быть незаменимой, делать всё лично, а главное - играть с краснощёкой, синеглазой Наденькой, как с живой куклой. Любила её. Когда Наде исполнилось три года, началась война. Нет, не хочу снова вспоминать. Об этом я уже рассказывала.

Нина Ивановна умолкла, стала мрачной, вмиг осунулась, прижала левую руку к груди. Несколько минут сидела неподвижно, затем взмахнула рукой, как будто отогнала неприятные мысли, заговорила отрывисто:

- После войны мы жили в трехкомнатной квартире на улице Ширшова. На меня никто не обращал внимания. Училась на отлично - не хвалили. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, родители стали ездить летом на море. С Надей. Меня, под присмотром соседки, оставляли сторожить квартиру. Доверяли. Я была ответственной, самостоятельной и хотела оставаться одна, без них. Да! Хотела!
Нина Ивановна напряглась, пытаясь встать с дивана, сморщила личико, грозно свела брови к переносице.

- Мамочка, не вставай так резко и не волнуйся, - с тревогой проговорила дочь. - Тебя очень любли родные, просто…Сергей Васильевич был такой…строгий. Бабушка боялась его. Даже уничтожила все документы о гибели первого мужа. Подожди, сейчас устрою тебя удобнее. Хочешь, принесу конфеты?

- Конфеты? Конечно хочу. Барбариски или трюфели?

- Всё принесу, только ложись, и вот тебе валидол. Не глотай, положи под язык.
Когда дочь вернулась из соседней комнаты с конфетами, Нина Ивановна лежала с закрытыми глазами. Она, несмотря на идеально-белую седину, была похожа на молоденькую девушку: лицо разгладилось, слегка порозовело, на губах застыла улыбка. Лена присела на диван. Нина Ивановна приоткрыла глаза и сонно проговорила:

- Мне снится...я вижу...я принесла домой копченую скумбрию, сижу на кухне, приходит Надя, садится рядом и говорит: "Я тоже буду есть рыбу. Хватит сидеть на диете. А давай потом наедимся шоколадных конфет?" Мы смеёмся. Она притворяется строгой: "Ну почему, Нинка, у тебя всё получается лучше, чем у меня? Почему я за тобой обезьянничаю?"
 
Нина Ивановна умолкла, прикрыла глаза, продолжала улыбаться, повторяя отдельные слова. Эти слова она говорила не раз, рассказывая о своей жизни, и сейчас, скорее всего, смотрела сон, похожий на явь, пересказанный многократно, превратившийся в фильм о прошлом.

- Лена, достань из шкафа альбом с фотографиями  сядь рядом со мной, не открывая глаз проговорила Нина Ивановна. - Открывай альбом. Я буду рассказывать - и так помню каждую фотографию. Ну, слушай.

Говорила она тихо, умолкала и снова продолжала рассказывать. Дочери приходилось прислушиваться, чтобы лучше понимать слова.

- Видишь, на первой странице я после института. Был пятьдесят первый год. После войны люди жили бедно. Тогда почти все девушки носили тёмненькие скромные платья. За моей спиной на снимке университет. Рядом с ним ходил старый трамвай, а студенты ездили на колбасе - на прицепе за вагоном. Кондуктор свистел в свисток, сгонял студентов. Они смеялись и тоже свистели. А девушки стояли на задней площадке и смотрели на парней. Я тоже смотрела. Но к нам домой приходили культурные студенты, потому что мама была директором школы. Переверни страницу.
Дочь послушно перевернула лист альбома.
 
- Видишь меня и Надю. На мне ситцевое светлое платье, тонкий черный пояс и туфельки. Надя в голубом шелковом платье с оборками. Она улыбается. Надя всегда улыбалась, а когда мои одногруппники приходили к нам в гости, она играла свою “Лунную сонату”. Все слушали и восхищались.

- Мамочка, тётя Надя рассказывала мне не так. Она говорила, что гости смотрели только на тебя, что ты была такая миниатюрная, как фарфоровая статуэтка из буфета. Только ты не обращала внимания на кавалеров, а они не обращали внимания на неё. Тётя Надя смеялась над собой, но в молодости ужасно огорчалась, даже плакала. А после окончания университета ты познакомилась с альпинистами и с моим папой. Ты спишь? Ох, ты такая бледная…Всё будет хорошо, я тут, рядом.
Нина Ивановна больше не слышала слов дочери, находилась в полудрёме. Ей казалось, что события происходят на самом деле.
 
Она ясно видела, как идёт на первое скальное занятие, чувствовала волнение - вдруг не сможет подниматься по скале из-за маленького роста? Как отреагируют новые друзья-альпинисты? Занятия прошли отлично -  недаром она много лет занималась спортивной гимнастикой!

Следующие дни и события появлялись и исчезали так быстро, словно Нина Ивановна листала волшебный альбом  с настоящими ощущениями, со снимками каждой минуты жизни. Она словно попала в реальность прошлого. В душе снова зажглось солнце - альпинизм, горы, новый мир.
Мечта - стать директором школы, как мама, поблекла, но не исчезла.
Иногда бег событий останавливался, и Нина Ивановна чувствовала себя молоденькой девушкой и вновь переживала важные события из прошлого.

Лето. Перед отъездом в горы мама с удивлением спросила Нину:

- А кто же будет сторожить квартиру? Как ты могла поставить нас в такое неловкое положение?

Счастливая Ниночка ответила просто, без обиды:

- Я больше не могу сторожить квартиру. Попросите соседей поливать цветы, - поцеловала маму, Надю и уехала на вокзал.

Кавказ потряс до глубины души. Снежные вершины, альплагерь, песни у костра, восхождения полностью изменили жизнь. Она продолжала работать учителем истории в школе. Дни менялись, словно картинки в калейдоскопе: школа, ученики, домашние заботы.

Однажды летом, оставив маму и папу в полуобморочном состоянии дома, Надя увязалась за Ниной в спортлагерь. Там взошла на несложную вершину, и даже получила значок “Альпинист СССР”, но, приехав домой, вернулась к привычной жизни: летом - море, в университете - пятёрки по всем предметам.
Так и шли они по жизни рядом, но не вместе, и сожаления об этом постепенно таяли вместе с ревностью к матери.
Детство затерялось в далёком прошлом, будто раз и навсегда закрылись страницы альбома. Возвращаться в прошлое Нина не желала. Обиды и надежды испарились, однако всё так же часто, усевшись рядом с ней, сестра говорила:

- Счастливая ты, Нинка! Скоро станешь завучем школы, потом директором, а что потом?

- Суп с котом, - отвечала Нина. - Потом напишу диссертацию и тогда, может быть, мама заметит свою дочь, будет гордиться.

- Значит, я тоже напишу диссертацию. Но ты снова меня обгонишь. Видишь, у тебя есть горы, альпинисты, походы. Знаешь как я хочу в горы? Очень! Но кто же тогда будет ездить к морю? Нет, тебе повезло в жизни.
 
И они пили чай с конфетами, смотрели фотографии из походов Нади.

Кадры мелькали всё быстрее, не задерживаясь на изменениях в городе, на лицах людей, не высвечивая события из домашней жизни. Даже знакомство с будущим мужем промелькнуло без остановки. Оно было настолько естественным в среде альпинистов, что не отложилось в памяти как яркое воспоминание. В тридцать один год Нина вышла замуж за талантливого инженера, перспективного альпиниста.

Через несколько лет после рождения дочери, она перешла на работу в институт и начала писать диссертацию. Пятнадцать лет, слишком долго, с большими сложностями, постоянно уступая дорогу в карьере уверенным в себе коллегам, она шла к своей цели. Диссертация выматывала силы, и только поездки на Кавказ в альплагерь вместе с мужем возвращали к жизни. День за днём, год за годом летели чёрные страницы утраченных надежд и разочарований, и в этот бесконечный бег лишь изредка врывалась радость от ослепительно белых вершин Кавказа.

Нина Ивановна сделала усилие, открыла глаза. Молча смотрела в потолок, чувствовала рядом с собой дочь и не хотела разговаривать, и не хотела возвращаться в недосмотренную историю жизни. Слёзы давно высохли, силы окончились, желания…Нет, не все желания умерли.

- Доченька, - тихо позвала Нина Ивановна. - Я увидела всю свою жизнь. Не хватило сил вспоминать защиту диссертации, ту пиррову победу. За это время умер твой папа, а ты…и у тебя…Твой муж тоже был альпинистом и…Нет, не буду об этом. Мне надо успеть. Хочу успеть. Ты поднимись, открой сервант, достань шкатулку. Она на верхней полке, за лекарствами.

Дочь достала шкатулку с позолоченной винтажной брошью, украшенную по центру крупным горным хрусталём и двумя маленькими по краям, укрыла мать одеялом, села рядом.

- Открой. Видишь золотую брошь с бриллиантами? Это тебе. Мой подарок. На память обо мне. Только ты носи её. Она очень красивая. Я…устала. Немного посплю. Сядь рядом, сюда.

Глаза Нины Ивановны подёрнулись влагой, говорила она медленно, с трудом:

- Не обижайся, доченька. Я уезжаю. На Кавказ… Поеду на такси до вокзала. Как барыня. Только что… звонил папа…Он в поезде. Мой рюкзак, ледоруб, горные ботинки уже у него…Открой альбом. В самом конце…там Эльбрус.

Нина Ивановна закрыла глаза. Теперь она видела то, что желала видеть больше всего на свете - поездку на Кавказ.

Такси несётся по заснеженному городу. Вокзал. Перрон. Открытые двери вагона. Муж помогает забраться в тамбур. Поезд набирает ход. Летит стрелой. На Кавказ, в альплагерь. Прибыли. Суета, друзья, новенькие участники. Среди них Надя. Нина берёт сестру в группу. Надя счастлива. Начинается восхождение на Эльбрус. Поднимается метель. Дальше идти нельзя. Группа возвращается к “Приюту одиннадцати”. Но Нина с мужем продолжают восхождение. Нина останавливается на миг, машет рукой сестре, кричит:

- Надя, сестричка! Возвращайся домой! Я тебя люблю! Прощай!


И не слышит уже она:

- Мама! Мамочка! Алё! Скорая, быстрее!

Метель закручивает вихри.

Эльбрус утопает в снегу. Туман остаётся внизу. Нина с мужем идут к вершине. А вершина, словно горный хрусталь, сияет в лучах уходящего солнца.




© Copyright: Мария Шпинель, 2023
Свидетельство о публикации №223032401232

http://proza.ru/comments.html?2023/03/24/1232