Леопардовая клюка 2 Розовый Абрамс

Может ли место быть надзирателем? Тюремщиком? Думая об этом, колет в сердце и я перестаю думать об этом и достаю смартфон, чтобы заглушить это. Когда-нибудь мы все станем приклеенными к экранам, чтобы у нас ничего не болело в душе?

Давненько я тут не был. Память странно работает, я не уверен, что это поле пахло так раньше. Мне кажется, что оно пахнет совсем иначе сейчас. Мне нравится это вечернее небо. Чистое и безоблачное и вся деревня замирает в медном цвете. Всё стихло. Ветер замолчал. Далеко мычит корова. Чёрная полоса провода от одного серого столба к другому. Ревёт мотор с шоссе. Шумит трава. Она стала выше чем раньше, хотя раньше я был маленьким. Но когда я был маленьким я уже не рос, тогда мне было всего двадцать пять. В двадцать пять люди уже не растут. Но они ещё маленькие. Когда я был тут последний раз? Тогда. Был да и не был. Заехал на день и ничего не почувствовал. Теперь я буду жить тут всё лето. Как раньше было. Я приехал сюда на всё лето, но буду жить один.

Это место я люблю, как надзирателя… К сожалению? К счастью? Как надзирателя, который больше не имеет надо мной власти. Мои родители когда-то купили этот дом и оставили старый… В деревне на другом конце области… Мне снится тот дом. Часто снится. А это место, оно как надзиратель. Надзиратель на пенсии. И он мне мил.

Было страшно ступать на поле. Вот заканчивается дорога разделённая надвое травой и начинается поле. Почему же было страшно? Потому что трава неестественно зелёная. Изумрудная. Густая трава. Но я не боюсь, и моё тело согласилось сдвинуть ногу. Нога утонула в этом шелестящем живом ворсе. Дальше. Дальше. Дальше. Шёл как по пояс в воде… Но только трава была такая высокая, по грудь. Дальше ниже. Тут паслись коровы.

Я уже на середине поля. Это свобода. Это воля. Я, ветер, небо, земля и лесок.

Клочок, обрубок леса на краю поля, далее – соседний посёлок. Когда-то в этом леске мы играли в войну… шку. Когда-то. Нереальное время назад, в другой жизни. Нереальное время… Я точно подобрал слова. Это время уже часть того, что не относится к реальности. Крикнул ястреб в небе. Киу! Рядом со мной ястреб и полёвки, я думаю. Фр-фр-фр-фр-фр.

Серый коровник, внутри зажглись сине-зелёные лампы. Мууууу! Знаю, что всё там облеплено навозом. Чувствую запах навоза. Чувствую запах травы. Трава на этом поле – это навоз. Будущий навоз. Как и люди – будущие мертвецы. Удобрение памяти. Удобрение. От слово добро?

В леске нашёл старые тропинки. Они стали тонкими как нити. Кусты напоминают фильм Сталкер. Всё что я вижу мелко вибрирует, как будто бы электричество во всём, что меня окружает, но жмурюсь и всё уже плывёт, а потом становится нормальным. Нет, мне не снится это. Мне не снится.

Я дышу. Мне давно не было так хорошо и просто. Я дышу так свободно. Сигарету бы сейчас. Ммммм…. Нет, я давно бросил. Жаль, что нельзя вот так просто иногда курить. Без зависимости. Зависимость это ад. Хм… А что если всё в жизни – ад, даже эта сухая ветка? Мы зависим от всего. Даже от этой красоты. Или мы не зависим от этого? Или это рай? Но может быть рай со страданием? А ведь страдание в каждом листе. Страдание почки. Страдание цветения. Страдание жизни. Страдание увядания. Страдание гниения.

Нашёл древний пенёк в укромном месте за ёлками. В самом тёмном месте. Тут можно умирать спокойно и тихо. Так, что никто не вспомнит, и все забудут и не будет боли. Только одна вещь портила гармонию – леопардовая клюка. Какой ужас… Она настолько чужая тут… И настолько манящая… И настолько уродливая. Ужасная леопардовая клюка. В этом красивом лесу. Леопардовая клюка. Может, она не ужасна? Может, она – самое прекрасное, что есть на этом свете?

Я оглянулся – никого нет. «Эй!» – ничтожно тихо взвизнул я, пытаясь протестировать пространство на наличие людей… Но никого нет. Во всём мире никого больше не было. Леопардовая клюка. Что может быть более пошлым, чем клюка леопардовой раскраски. Ведь клюка создана для того, чтобы, чтобы поддерживать человека… Поддерживать во время ходьбы… Это усиление ноги, которая слаба. Ослабла. Больна. Леопардовый окрас – это хищное обладание. Разве не так? Что означает эта клюка? Может то, что миром этим правит болезнь? А что если мой телефон – леопардовая клюка? Для воображения? Просто костыль. Прекрасный костыль, которому я отдаю свою жизнь? Телефон. Смартфон. Я умён или мой телефон? Мой телефон. В нём ментальный мусор всего человечества. Что я по сравнению с ним с моим жалким пакетиком, в котором скромные очистки книг и фильмов?

На ощупь леопардовая клюка была холодна, как космос.

Что заставило меня взять её в руки? Любопытство? Я стал примеряться. Она идеально подходила. Было страшно удобно ходить с ней. Она моя? Она моя! Моя… Или я её? Замолк ястреб… Я больше не слышал коров… Я не слышал ветер… Нет, ветер… Нет, его не стало… Но у меня есть леопардовая клюка. Исчезло Солнце, звёзды, Луна и Земля. Исчезло всё. Осталась только леопардовая клюка. Всё исчезло. Исчезло так же быстро, как и появилось, и я этого не заметил. Вселенная сфотографировала меня с леопардовой клюкой в руках. Или просто леопардовую клюку на моём месте? И я этого не узнал и никогда не узнаю. Это просто факт. Вселенский факт. Почему Вселенной было не всё равно на этот раз? Что-то изменилось. Но это было совершенно незаметно.

Выйдя из леска я оказался в совершенно ином месте. Там где не надеялся побывать. Меня это не удивило, почему-то, но сердце моё остановилось, замерло. Но не так как в песне группы Сплин. Я попал туда, где эта песня ещё не была сочинена. Моё сердце замерло фатально и со знаком минус, После этого я разрыдался всей душой, а тело медленно поспевало за этим. Слёзы потекли уже потом.

Я попал туда, где Солнце было огромным, а деревья бесконечными. Я попал туда, где не надеялся оказаться больше никогда. Развилка. Мы так и называли это место – Развилка. А далее Рыбаки. Рыбаки. Это гораздо позже я узнал, что Рыбаками эта деревня называлась потому, что тут жили финские рыбаки. Вот так просто. А я не знал и не догадывался. Передо мной была развилка. Передо мной пронёсся жёлтый Икарус. Мои глаза наполнились слезами, за которыми я видел тёмные хвойные ворота в деревню. В ту деревню, из которой меня изгнали, когда я был в беспомощном возрасте. Я сделал шаг вперёд.

Рыбаки… Рыбаки… Когда-то их тоже изгнали…

Домики. Нет ни одного километрового забора. Всё открыто соседям, как в старые добрые времена. В самом центре моей головы прожевал слова мучительный голос: «Ни с кем не здоровайся! Ни с кем не говори!».

Кем я был? Я не был собой. Я был расплавленным ностальгией восковым человечком, а вокруг меня сияющее детство. Моё детство. Дорога со мной говорила. На песочном языке она говорила о том, что тут было, какие ноги ходили здесь, а я ничего не понимал. Наверное, она говорила вовсе не об этом. Может, о том, что ей больше нравится жить ночью, когда никто не ходит по ней.

Мой брат… Это мой брат, он разговаривает с Гусевым, красивым парнем в ватнике и чёрных штанах. Ватник надет на голое тело. Мой брат – просто пацан. Мой старший брат. Брат, который всегда казался мне неприступным гигантом. Каменным и жестоким человеком. Он оказался просто пацаном. Он и был пацаном робким и угрюмым, иногда улыбающимся. Странно, я понял только сейчас, что он тоже примат. Ребята заметили меня, но старались не обращать внимания. Они поспешили уйти. Наверное оборачивались.

«Не смей говорить!» – жевал мой мозг внутренний голос.;;Маленький утонувший в кустах сирени домик Маняши. Самая добрая девушка из моего детства. От неё веяло материнской любовью. Она была самая лучшая тётя на свете. И вот она вышла. Худенькая девчонка в футболке с американским флагом. Добрые глаза сказали мне: «Я вас боюсь». А я понял, что хотел бы смотреть на эту дурочку, которая мне казалась тётей, вечно. Но я заставил себя молчать завернуть туда… Где был мой дом.

Возле дома старик и мальчик со светлыми волосами что-то мастерили. «Свистки» – подумал я, и понял, что это я и мой дедушка, который скоро умрёт. Какой я был тонкий и щупленький. И лицо такое замученное, бледное. Голубые глаза. Почему я был таким красивым. И кем я стал? Дед заметил меня. Я помнил, каким весёлым добродушным был его взгляд когда-то, но тут он сверкнул зрачками: «Пошёл прочь!».

И я ушёл в чащу леса.

«Иди! Я покажу тебе кое что!» – жевал внутри черепной коробки голос.

Этот голос был в моей голове с рождения. Жующий ужасный голос. Мучительный голос.

Боже, какой красивый лес. Обрыв, тропинка ведущая к заливу и камни покрытые мхом. Папоротник. Мох. Запах шиповника. Запах песка и тины смешивался с этим сырым освежающим запахом леса.

«Я покажу» – жевал мысли голос внутри.

Внезапно из моей груди выползло щупальце. Оно лизнуло реальность и в ней образовалась дырка. Мне показалось, что это щупальце – часть леопардовой клюки. Бред.

«Смотри» – жевал голос.

Я заглянул в дырку и увидел отвратительные особняки на этом месте. Я увидел в прошлом настоящее. Дыра начала расширяться и прошлое распадалось.

– Нет! Нет! – кричал я и бежал обратно, к себе и к Деду. К брату, Гусеву и Маняше, я споткнулся о камень и прошлое осыпалось, оставив меня в чудовищном настоящем. И ещё я оказался в ночи. День потух. Вместо леса были особняки в стиле «Дорого-Богато», вместо уютных тропинок – асфальтированная дорога. Вместо орешника шлагбаум и будка.

Я рыдал и не мог остановиться. Передо мной лежала Леопардовая Клюка. Поднялся сильный ветер, который сорвал какую-то железяку со столба и она упала передо мной. Это была табличка с названием «Миллионная улица». Вдруг всё озарилось золотым светом. Зазвучала песня The Gap Band – You Dropped A Bomb on Me, а с облака на землю спустился розовый танк Абрамс. Пока он спускался на этот уродский посёлок, я понял, откуда исходило золотое сияние – от Луны! Она стала огромным диско-страбоскопом, или прожектором, который не просто отражал свет, Луна стала его генерировать. По мере приближения розового Абрамса однотонный золотой свет менялся на разноцветные блики.

В домах начали включать свет, зажигалось домашним бессильным светом окно за окном. Огромные колонки, расположенные на Абрамсе сотрясали окружающее уродство беспощадным фанк-возмездием. Танк остановился прямо передо мной. Музыка стихла. Открылся люк, крышка была обита изнутри чем-то бежевыми, мягким как облачко. Из танка вылез загорелый старик с зелёной бородой. Он курил сигару голубого цвета и сказал мне: «Залезай!».

Внутри было мягко и уютно. Старик оказался не просто загорелым, он был настоящим архитипичным голливудским негром из упоротого кино. Я совсем иначе представлял себе внутреннее устройство танка Абрамс, но в этой машине внутри было как в какой-то космической чиллаут зоне. Наверху под башней крутился маленький диско-шар, для водителей был предназначен леопардовой раскраски (!) диван, перед диваном располагалась огроменная плазма. Зеленобородый негр плюхнулся на диван, взял два джойстика, точно такие же, как от Playstation, один дал мне.

– Смотри! – сказал негр. – Это Афанасий Владимирович. Редкостная гнида.

Я сел на леопардовый диван, и положил клюку перед собой. На плазме появился жирный мужик в трусах с пистолетом в руках. У него было такое, как бы это сказать, лицо типичного садиста и мошенника. Лысый, уши оттопыренные, как у орка, жабьи губки, длинный нос и наглые глаза навыкате. Он недовольно матерился и стрелял в воздух, приближаясь к нам. Он угрожал нам расправой, переломом коленной чашечки, размозжением головы.

– Дом этой гниды стоит многие миллионы рублей, и это самое скромное его жилище – сказал негр, он достал платок расцветки американского флага и сморкнулся в него – а знаешь как он заработал столько денег?
– Как? – сказал я, и голос мой показался мне очень странным, каким-то старушачьим.
– Ну, именно этот дом, он заработал тем, что поставлял в хосписы гнилое мясо – сказал негр. Просто воровал деньги. Наживался на умирающих стариках.
;Что я мог сказать в ответ, я просто посмотрел на джойстик.

– Смотри – сказал негр – крестик это рак, а кружок заговор.
– А? – сказал я.
– Ну, выбирай, увидишь.

Я нажал крестик.

Грохнуло, и из дула танка в Афанасия Владимировича вылетел прозрачный пузырь, который сделал в реальности дырку. В дырке я увидел больничную палату. Неузнаваемый Афанасий Владимирович корчился от боли, но ничего не мог сказать. Рак горла? Он хрипел и сипел, но ему не хватало сил. В палату вошёл врач. Молодой, интеллигентное лицо, аккуратные очки. Врач сел рядом с больным и улыбнулся. Глаза Афанасия Владимировича были напуганными. Врач наклонился и сказал: «Никаких обезболивающих, мразь. И об этом никто не узнает, не старайтесь. Мы все знаем, чем вы занимались». Афанасий Владимирович задрожал, но на это уходило слишком много сил. Было заметно, что его муки невыносимы. Врач достал шприц, сделал инъекцию и сказал: «Это чтобы вы не засыпали от боли. Прочувствуйте её, вспомните о всех своих жертвах». Афанасий Владимирович мучился очень долго.

Целую ночь мы пуляли бомбами возмездия во владельцев этих домов. Кто-то из них обманывал стариков, кто-то руководил телефонными разводилами. У кого-то был тотализатор, кто-то выдавал микрозаймы. Чего только мы не увидели и я как-то даже не удивился, что они пришли в этот рай и превратили его в деревню моральных уродов. Розовый Абрамс, как бы, растворял и этих людей, и дома…

Когда мы убрали всех, Розовый Абрамс поднялся в небеса. Негр и я вылезли на башню, он угостил меня фиолетовой сигарой. Табак как табак. А почему цвет такой? Воздух был тёплый и приятный, что неестественно. Луна стала Луной, внизу дремал чудесный Залив и лес казался нетронутым и вечным. Белые полоски волн. Далёкий остров Кронштадт. Петербург далеко, где-то там, там где-то в другой стороне Выборг. В глубине покой.

– Завтра всё будет как прежде – сказал негр.
– То есть мы зря старались – сказал я.
– Нет, это временно, всё произойдёт с ними когда-нибудь – сказал негр – зло не уходит бесследно, но этим кто-то должен заниматься. Правда?

Мысль о карме сразу сменилась у меня мыслью о том, что возмездие должен кто-то осуществлять.

– Ты избранный – сказал негр театрально – у тебя есть леопардовая клюка.
– Что это значит? – сказал я.
– То, что это, хоть, и не розовый Абрамс, но можно многим отмстить.

Прошло несколько лет с той ночи. Новости о владельцах домов в Рыбаках были действительно удручающие. Кто-то умер при загадочных обстоятельствах, кого-то посадили в тюрьму, кто-то пропал без вести. Розовый Абрамс работал так, как должен был работать, но то как работала леопардовая клюка… Мне это нравилось куда больше. Я мог быть кем угодно, я мог создавать пузыри альтернативной реальности, я мог вселять души людей в предметы, погружая их в самый настоящий вечный ад. Со временем я добился большого мастерства в этом деле и создавал удивительные миры, сводящие с ума многих и многих злодеев этого мира. Считаю ли я себя кем-то особенным? Нет. К сожалению, я всего-лишь уборщик, посудомойка мироздания. Просто, этому миру нужно немного больше чистоты.