Поезда назад не ходят

Среди множества отдыхающих в венгерском городке Шиофок в отеле «Интерфото» был замечен и ведущий фотокор московских «Новостей» Павел Васильевич Голованов. Он еще в войну освобождал эти места, как сказала одна женщина из второго корпуса, «с лейкой и блокнотом». Хотя на человека военного поколения Голованов был не похож: крашеные длинные волосы, джинсовый костюм, кроссовки. И держался он для ветерана слишком легко и прямо, так что если взглянуть сзади, то можно было принять его за уставшего акселерата.
Только лицо и руки выдавали в нем семидесятилетнего. Невольно поражало это соединение статности и дряблости. Магнитофонные наушники на голове загоравшего в шезлонге Павла Васильевича и седые волосы на его хилой груди, ковбойская шляпа и разбухшие коленные чашечки на безмускульных ногах. На пляже мощи Голованова были примечательны ещё и тем, что возле него всегда крутились две молодые женщины. Одна - жена. Другая - её дочь. Женщины то подавали ему лимонад, то кормили мороженым, то меняли кассеты в его магнитофоне.
Жена Голованова играла в семейство, в глубокое взаимное уважение, в пикантную любовь. Ей не было и сорока. Черноволосая, с налепленными ресницами, говорила и смеялась она баском в отличие от Голованова, высокий сипловатый голос которого иногда тоже доносился до загоравших неподалеку. Порою слышался и тоненький стариковский смех. При этом голубые глазки Голованова поблескивали христовой благостью.
Чего только не переговорили о нём за двадцать дней заезда женщины его поколения. Сколько было непримиримости в их суждениях. И на исходе последнего дня пребывания в Шиофоке, когда по традиции давался прощальный вечер и когда Павел Васильевич под руку со своей женой шёл по аллее в кафе, замедленно перенося длинные ноги в толстых трубах джинсов, сидящие на скамейках пожилые женщины, как всегда, оборвали разговоры. И одни из них, как и в первый день, демонстративно отвернулись. Другие обиженно поджали губы.
Даже самые отходчивые склоняли голову и отводили взгляд, словно стыдились за него, старика, как это сделала и Зинаида Ивановна, строгая женщина со старомодной рабфаковской стрижкой, особенно нелепой здесь, в центре Европы, но - с артистической косыночкой на шее.
Это была та самая Иванова (по псевдониму), чья выставка фотографий нашумела нынешней весной в московском Манеже, получив в газетах название «романтика рабства».
Зинаида Ивановна была второй, после Голованова, знаменитостью Шиофок-88. И рядом с ней тоже все время крутилась молодая парочка—Мариночка и Дима,- проводившая здесь свой медовый месяц.
-Дядька - просто чудо! - восторженно шепнула Мариночка, когда Голованов миновал их.
-Перекрашенный Мефистофель,- отозвался Дима.
-Да ты просто завидуешь, - накинулась на него Мариночка. - Он такой жизнерадостный! А это значит - радуется жизни! А ты только скуку наводишь.
-Доживу до его годов, тоже куплю молодую жену и тогда тоже радоваться буду.
-Фу, как пошло!
Мариночка вскочила со скамейки.
-Зинаида Ивановна! Димка! Пойдемте! Я уже сто лет не танцевала. Как с Димкой познакомилась, так и танцы забросила. Кошмар! Все какие-то дискуссии, митинги, конференции...
И Дима, и Зинаида Ивановна снялись с места.
Они пошли следом за Головановыми тоже втроём.
Старшие в этих троицах были ровесники, но какие разные!
Если Павел Васильевич рядился в «супер» и «балдел» в шезлонге, то Зинаида Ивановна прямо говорила Диме, у которого тоже был магнитофон, что «нынешняя музыка укорачивает ей жизнь». И никогда не загорала, стеснялась. Одевалась в платье собственного пошива, фасон-баллон, украшенное русской вышивкой. Часто меняла только шейные платки, и жаловалась Мариночке, что трудно подобрать обувь на исковерканные военным ревматизмом ноги. Хотя разбитые туфли как раз и не портили Зинаиду Ивановну. На её толстых ногах со вздутыми бородавчатыми венами другой обуви, казалось, и быть не могло. А вот её высоко подрубленные сивые волосы как-то неприятно озадачивали.
-Ах, вам бы ещё укладочку сделать! —не раз намекала Мариночка, встречаясь по утрам с Зинаидой Ивановной в холле.
Но причёска матроны оставалась неизменной.
Деревянный бутафорский корабль так ловко был сооружён на набережной Балатона, что казалось, стоял на плаву. Корабль был опутан настоящими канатами. На трёх мачтах висели настоящие паруса. Это и было кафе «Каравелла», где начинался прощальныи вечер.
Дима взбежал по трапу первым, подал руку Зинаиде Ивановне, затем Мариночке. Минуту они полюбовались озером-морем, синью теплой воды, в которой жили какие-то очень ленивые и очень жирные рыбы. По берегу озера плотно стояли дома в виде маленьких замков, будто целиком вырезанные из бело-розовых пирожных и шоколадно-кофейных тортов.
-Красотища! - с придыханием произнесла Мариночка, оглядывая озеро.
-Не люблю озер. Есть в них что-то застойное, как всегда в пику ей, сказал Дима.
-Не застой, а постоянство! Правда ведь, Зинаида Ивановна?
-Вряд ли в жизни вообще есть постоянство, Мариночка. '
-Понимаю, понимаю, Зинаида Ивановна! В сердце. В душе! Да! Только в области духа.
-Штраф, Маринка! Мы же договорились!
-Но это же не об эзотерике, Димка! Так нечестно.
-Штраф! Первый танец пропускаешь,
-Фигушки.
-Я отказываю тебе.
-Нашел чем пугать! Другие на что?
Когда они вошли в кафе, то опять увидели Голованова. Он разговаривал с толстым болгарским кинооператором, у которого живот вываливался из-за брючного ремня.
Встав перед зеркалом, все трое из компании Зинаиды Ивановны оказались спиной к Голованову и слушали.
-Вам-то, братушкам, грешно жаловаться на свою новейшую историю‚-доносилась фистула Голованова. - У вас не было этого узколобого тупицы. Этого маньяка! Палача!
-Ну при чём здесь он! - почти без акцента говорил болгарин. - Просто еще в начале века перед вашим поездом перевели историческую стрелку. И вам оставалось только гнать, гнать и гнать. Поезда назад не ходят. И уж только потом, после войны, и перед нашим поездом тоже перевели стрелку. И в этих поездах все мы оказались просто заложниками.
-Какие-то у вас террористические термины, дорогой мой. Заложники… - хмыкнул Голованов.
-Я имею в виду так же и таких заложников как Ленин, Маркс, Иисус Христос. Таких мировых машинистов.
-В любой момент истории, братушечка, можно выскочить на ходу.
-Но ведь это смерть!
-Посмотрите! Пощупать разрешаю-живёхонек!
Он расстегнул пиджак напоказ и тут же вспылил.
-Но о чем мы, братушечка! Ну, что за напасть такая! - воскликнул, почти взвизгнув, Голованов.- Я думал, только у нас в России остались такие прекраснодушные романтики коммунизма, как вы. Но вот на тебе! Вам-то это зачем?! Вы же Европа!
Голованов обнял толстяка и увёл в зал.
Каравелла оказалась вместительной. Под каждым иллюминатором стоял столик с канделябром. На эстраде громоздился настоящий штурвал с медными рукоятками. Гостей разводили, усаживали. Зинаиде Ивановне почтительно указали на стул, наиболее удобный для неё, по мнению метрдотеля, но она вдруг воспротивилась и села с противоположной стороны столика.
И тут Мариночка впервые что-то заподозрила в своей пожилой подруге. Ей вдруг показалось, что она прячется от Голованова, поэтому и не пожелала сесть лицом к нему.
Под впечатлением подслушанного разговора в предчувствия какой-то тайны у Мариночки щёчки зарделись, и она заговорила не своим голосом:
-В какое замечательное время мы живем! Можно абсолютно открыто судить о самых серьезных вещах!
-Это что же такого в нем замечательного? - ворчливо спросила Зинаида Ивановна.- Уж не то ли, что все шокируют друг друга?
-Вы говорите, - все? Значит, и вы в том числе?
-А чем же я хуже? Они меня шокируют жертвами террора, а я горжусь, что жила при Сталине. Горжусь, что снимала его! И прошу пожаловать на выставку тех самых фотографий.
-Понимаю, понимаю, - воскликнула Мариночка. - Так сказать, от противного. Из духа противоречия. А по убеждению?
-Абсолютно то же самое! Я, милушка, не хочу топтать свою молодость. Ведь вы с Димой считаете, что живёте в хорошие времена?
-Естественно. Перестройка! Революция! Рывок в общечеловеческую цивилизацию, - подтвердил Дима.
-А лет через тридцать - сорок как вы будете думать? Что будете делать? Как ваш обожаемый Голованов, тоже выскочите на ходу из своего времени, из своего поколения?
-Ну-у-у, - кисло протянула Мариночка, - разве сравнишь ваши сороковые с нашими восьмидесятыми?
-А разве сравнишь наши сороковые, - ну-ка, ребятки, отнимите сорок…С концом века девятнадцатого? Какой, казалось, мрак был! Какое невежество! Царь-кровопийца, Министры-душители! «Не могу молчать»! «Стыдно»! Разве сравнишь? И мы так же презирали те годы, а наши старики так же видели в них счастливейшее время.
Разговор оборвался. Музыканты ударили брейк без подстройки, профессионально. Две-три ноты саксофона, только намек на мелодию, потом обрыв, обвал, вибрация, и - тишина. Бой барабанов, снова запев саксофона, и опять - художественная разруха на всех инструментах.
Откуда-то появился нанятый на вечер танцор в трико, в чёрных очках со стразами, похожих на карнавальную маску. Он стал подныривать головой по-птичьи, передергиваться в мощном ознобе с головы до пят. Потом упал ничком и, оттолкнувшись руками, опять оказался в вертикальном положении и пошёл, пошёл рывочками, надломами, резко вытягиваясь или складываясь‚ будто кукла на нитках. Обычные человеческие движения, как это бывает, например, в вальсе, не украшались плавностью, величавостью, а раскладывались на составляющие, раскадровывались.
К дежурному танцору подскочила дочка Голованова и стала вихляться очень мило.
И довольные, что выманили девчонку, музыканты поддали жару. Поднялась из-за столика и жена Голованова. В белом комбинезоне, черноволосая, самистая, она тоже стала двигаться рывками. А затем произошло то, что надолго запомнилось всей интер-фото-братии.
Старый ковбой Голованов тоже пошел в брейк!
Саксофон взвыл изумленно. Танец превратился в зрелище.
-Ну, не чудо ли дядька! Ой, не могу! - застонала Марнночка.- Зинаида Ивановна, вы только посмотрите!
Что за прелесть!
Он, видимо, неплохо когда-то танцевал, Павел Васильевич Голованов. Сразу схватил ритм, рисунок, задал телу соответствующую программу, но вот беда, тело не слушалось. Вопреки воле Голованова оно отзывалось старинными движениями. Голованов выставлял колени и резко притопывал, как приёмная дочь, но у него получалось что-то вроде баркароллы. Двигал плечом, «пускал волну рукой», как делала его жена, но в его исполнении просматривалось что-то от цыганочки. Да, он знал, как надо танцевать брейк. Лепил фигуру за фигурой, откидывая с лица длинные рыжие волосы кивком головы, старался уподобить ноги шатунам, руки-кривошипам, знал, что надо изображать нечто машинное, но по тому, сколь тщетны были эти попытки, становилось ясно, что не имелось в нём этой новой культуры, замешанной на детективах и фантастике, на мульт-фильмах и секс-роликах, на эстраде и телевидении, ведь он был из тех, кто ещё польку мог раскрутить.
Музыканты первыми зааплодировали Голованову, остановившись, как только остановился он. Мариночка хлопала и подскакивала на стуле от восторга.
-От него даже пахнет молодостью,- широко распахнув глаза, поведала она Зинаиде Ивановне, когда Голованов, пройдя возле их столика, уселся на место.
-Вечная молодость, или Десятая жена! Каково заглавие для бестселлера! - съязвил Дима.
-Десять-по закону нельзя, Димочка‚- ласково поправила Зинаида Ивановна.
-Интересно, а ведь когда-то была и первая,- глубокомысленно и грустно произнесла Мариночка.
-Неужели интересно? - спросила Зинаида Ивановна.
-Конечно! Очень! - выпалила Мариночка.
-Ну, если уж очень... Тогда она перед вами - его первая жена.
Молодые оторопели.
-Не может быть! - прошептала Мариночка, прикрыв рот ладонью.
-Естественно! Даже я сама уже сомневаюсь в этом.
-Когда же это было? - вырвалось у Димы.
-Да ну тебя, Димка! —выпалила Мариночка. - Как глупенький! Помолчал бы лучше.
-Ничего страшного, - успокоила Зинаида Ивановна.- Это было так давно, Димочка, что он даже не узнал меня. Вот когда это было.
-Простите, ради Бога, Зинаида Ивановна,- чувствительно прижав кулачки к груди, шептала Мариночка.- Я не хотела. Честное слово.
-Ничего, ребятки. Ничего страшного.
Аккордеон запел танго. Музыка успокаивала. Можно было передохнуть, хоть сидя за столом, хоть танцуя.
Голованов держал марку, видимо, намереваясь доказать всем, что он ни преклонными годами не повязан, ни бабьей юбкой, что он независимый муж и грозный повелитель, а не подшефный богатенький инвалид.
Он поднялся и пригласил первую попавшуюся, ближе всего сидевшую от него молодую женщину - ею
оказалась Мариночка. Склонился перед ней в поклоне - все мешочки на лице отвисли. Смотрел на неё, но вряд ли видел - глаза померкли от усталости. Мариночка вопросительно глянула на ухмыляющуюся Зинаиду Ивановну. Голованов поторопил, протянул раскрытую ладонь.
-Разрешите?
Мариночка подала руку и пошла с ним. Она не намеревалась говорить с Головановым - язык от волнения не поворачивался. Смотрела на погончики его куртки, на воротничок рубашки, приноравливалась к шагам партнёра. Она так бы благодарно и протанцевала молча, не заговори он:
-Очень рекомендую заказать коктейль «Балатон»! Не пробовали? Чудесно приготовлен. Шоколад размолот в пыль. Но главное, конечно, вино. Особый столовый сорт. В него хоть десять капель дегтя добавляй - не убьет. Или вы не уважаете коктейли?
-Я пробовала. Очень вкусно.
-Ну вот, между нами уже и появилось нечто общее.
Он сильно прижал Мариночку, и, хотя она почувствовала плотское в холодной влажности его левой ладони, но все же она и теперь только отчасти ощущала его.
Ходила вплотную с ним, но будто никак не могла достичь его. Чувствовала только его руки, сзади на тали и в своей ладони, и больше ничего. Такое странное складывалось впечатление у Мариночка, будто руки партнёра были длинными щупальцами. Привыкнув к необычным ощущениям, обретя способность видеть дальше кнопок куртки Голованова, она заметила совсем близко Зинаиду Ивановну, танцевавшую с Димой. И у Мариночки вырвалось:
-А это правда, что вы Венгрию освобождали?
Голованов от изумления чуть не остановился.
-Откуда такие данные? Я полагал, об этом, кроме меня, уже никто и не знает.
-Мне одна женщина сказала,- преодолевая страх, выговорила Мариночка.
-Как? Когда? Кто? Здесь?
-Зинаида Ивановна... Это имя вам ни о чём не говорит? - пунцовая от волнения, выговорила Мариночка.
Голованов остановился.
-Она здесь?!
-Вон там... Левее...
Голованов отшатнулся от Мариночки.
-Зина!
Если бы Зинаида Ивановна не была готова услышать это, если бы она не ждала этого, то вряд ли услышала,- так тихо прозвучал голос Голованова.
Музыка закончилась.
Она, всё ещё держа Диму под руку, улыбнулась Голованову - просто и радостно.
-Господи! И в самом деле Зина! Зина...- говорил Голованов, приближаясь к ней.
Мариночка засеменила с места преступления. А Зинаида Ивановна отцепилась от Димы, отпустила его к жене и пошла к выходу.
-Зина, постой! Зина!- сорвавшимся голосом крикнул Голованов и устремился за ней.
Выйдя на палубу, Зинаида Ивановна оглянулась.
-Что же это ты, такой шустрый, не можешь бабку догнать? Ведь, небось, трусцой по утрам бегаешь? -ехидно спросила она.
-Узнаю коней ретивых, -только и смог промолвить Голованов.
-Двадцать дней не узнавал, а тут сразу! Что так вдруг?
-Со зрением нелады. У нас ведь это профессиональное.
-Очки надо носить.
-Узнаю, узнаю коней ретивых. Вот так встреча! Зина! Ну как ты? Что ты? Читал, читал о твоей выставке. И уж кого-кого, а меня-то она не удивила. И я сразу понял, что это твоих рук дело. Хотя и Ивановой назвалась. Значит, у тебя все хорошо?..
-Отлично!
-Все такая же... Вот и косыночка на шее...- он хотел было и дальше оглядывать Зинаиду Ивановну, но отчего-то смутился. - А у меня, знаешь, теперь собственная студия.
-Собственная?! Ого! А как при этом насчет твоей партийности?
-Это что, опять у нас семейная ссора назревает? Господи, сразу все вспомнилось!
-Вот прямо так сразу и всё? - с ухмылкой спросила Зинаида Ивановна.
-Конечно. Как же не помнить? Помню. Всё помню. Будто кошмарный сон. Разве мы жили, Зина?
-А разве нет?
-Как нас обманывали!
-Какой кошмар!- притворно сокрушилась Зинаида Ивановна.- Ну, а ещё что-нибудь помнишь?
-Мы были необразованными дикарями.
-Даже так? Ну-ну! Давай-давай!
-Ох, сколько передумано, перечувствовано за последнее время! Никакому Гамлету такое не снилось!
-Ещё и Гамлетом хочешь побыть, кот Леопольд?
-Узнаю, узнаю коней ретивых...- Голованов перевёл дыхание, кашлянул в кулак. - Да! Сорок восьмой год... Целую пятилетку мы с тобой прожили день в день. И вот когда встретиться довелось…Изменил‚ конечно. Предал, чего там. Не отрицаю. Только знаешь, Зина, мне теперь кажется, что изменять - в природе человека. Представь себе, я потом, после нашего Поморска, работал в Москве во многих редакциях. Везде начиналось с великой дружбы. А через два-три года оказывались одни враги кругом. И я уходил. И знаешь, Зина, те, от кого я уходил, тоже говорили—изменник! А те, к кому приходил, говорили - друг! Товарищ! Хороший человек!
-Эта молодая тоже тебя за друга держит? За хорошего человека?
-Ах, Зина! Какие мы разные! Конечно же нам не суждено было жить вместе. Конечно же! Сколько времени не виделись и опять - спорим. Вот-вот рассоримся.
-Незачем тогда и за мной идти. Танцевал бы дальше. У тебя неплохо получается.
-Слушай, а мы ведь с тобой, никак, со свадьбы не танцевали?
-И даже тогда, даже на первом вальсе не ты со мной был!
-Ты это о Рудьке Осипове? Надо же какую древность вспомнила. Нет. Я его не боялся. Просто не хотелось драться у тебя на глазах. Мне казалось, это будет напоминать собачью свадьбу. Там кобели тоже грызутся. Потом мы с Рудькой выяснили отношения без посторонних глаз.
-Выяснили! Но первый-то вальс он - с невестой! Это же была пощечина тебе, Пашенька.
-Может быть, может быть. Так много времени прошло, что это меня уже и не волнует. Ну, как там Поморск?
-Ничего. Стоит.
-Хороший, конечно, город Поморск. Портовый. Милый. Но, признайся, непоправимо провинциальный. Хотя, если бы можно было повторить... Знаешь, Зина, сначала в Москве я только тем и жил, чтобы тебя забрать. Уже и комнатку выбил...
-Но другую в комнатку-то привёл. А Бог-то есть! Есть! Он её быстро покарал. Не пожилось с чужим мужем.
-А почему, интересно, меня твой Бог не покарал? Или плохо просила у него? Или всё-таки любила меня?
Она повернулась и пошла. Пожилая женщина, грузная, не совсем здоровая, в стоптанных туфлях на заметно распухших ногах.
-Зина! Прости!
-Что было, то было. Никаких обид! - сказала она полуобернувшись.
В ту же минуту двери зала распахнулись, и вышедший официант принялся ударять в колокол, отбивать склянки. Мерно и значительно. Слышно было также как музыканты в кафе заиграли что-то в легкомысленном стиле би-боп.

1989 г. Венгрия. Балатон.