Бодрствуйте, стойте в Вере...

Бодрствуйте, стойте в вере,
будьте мужественны, тверды.
Епископ Мефодий


В далёком прошлом остались события вековой давности, оставившие глубокий след в народной памяти. Восстание 1920-21 годов, обозначенное в советской историографии как белогвардейско - кулацкий мятеж, по своей значимости и охвату значительно превосходит Тамбовский и Кронштадский мятежи. Судьбы его участников, как правило, трагичны. Исследовательская работа осложнена тем, что документы об участи повстанцев и им сочувствующих малочисленны , а места захоронений и вовсе неизвестны. Краснозвёздные обелиски, разбросанные по всему Зауралью и Северному Казахстану, обветшавшие и заросшие травой, хранят останки павших за дело революции, а у «мятежников» нет мест упокоения. Есть в бесконечных расстрельных списках и священнослужители. Они представляли особую опасность для атеистической власти, так как пользовались огромным авторитетом у крестьян и казаков.
Позиция православного духовенства понятна даже из небольшого отрывка из обращения к повстанцам:
«Святая Русь не раз терпела Господне испытания, которые он ниспосылал за грехи людей… Теперь перед Православной Церковью снова стоит страшный враг – большевики, не признающие Бога и ничего Святого. Этому врагу нужно объявить беспощадную борьбу. С глубокой Верой в душе, с оружием и Крестом в руках мы победим. Идите вперед. Пусть почиет на вас благословение Божие».
 Крестьянско-каачье повстанчество 1921 года можно рассматривать как религиозное движение в защиту Православия от государственного атеизма взявших власть коммунистов. В пользу такого вывода говорит многое: лозунг восставших: « С нами Бог!», участие в движении священно- и церковнослужителей, молебны и крестные ходы, постановления вернуть в госучреждения иконы, в школы – Закон Божий и т.д. [1,с.286].
16 февраля 1921 года  началась зачистка Петропавловска отрядами Красной армии от восставших. Ожесточенное сопротивление на улицах города продолжалось весь день. Лишь ближе к ночи напуганные обыватели покинули подвалы и погреба и вернулись в квартиры. Н.И. Корицкий, подавлявший восстание, телеграфировал вечером этого дня в Центр: «Город занимали бандиты и примкнувшее к ним население, всего около 2000 человек. Вчера город до вечера был до половины занят нами, а сегодня вполне очищен. После этой ликвидации было приступлено к повальному обыску, производятся аресты и расстрелы спрятавшихся в домах бандитов»[2, с.199].
Камеры петропавловской тюрьмы были переполнены. «Много повстанцев зарублено, а остальные бежали в панике, бросая оружие…». К.и.н.В.А.Шулдяков  считает,  что после изучения оперсводок и частного письма о том, что коммунисты провели в станице Петропавловской повальные обыски, массовые аресты и каждого пятого расстреляли, не кажется сомнительным»[1, с.211].
17 февраля в 2.25 ночи по приговору чрезвычайного полевого военного трибунала были расстреляны: епископ Петропавловский и Акмолинский Мефодий (Михаил Краснопёров) и казаки ст. Новоникольской Кыжанов Иван, ст.Надеждинской Щеголев Иван, ст. Бишкульской Курченков Антон, ст. Архангельской Кузьмин Терентий, Михайлов Иван, Прокофьев Трофим,Сергеев Ефим, Соломонов Григорий, Фёдоров Петр и Филиппов Никита. [3, с.543]
М.А.Березин ссылается на документ, в котором говорится, что арест викария Омской епархии был проведен 16 февраля  военным трибуналом войск охраны железнодорожной линии Омск-Челябинск под председательством Н.И.Корицкого за участие в восстании. С ним были расстреляны еще 10 казаков в 2.25 ночи 17 февраля. [4].
Во время расправы над участниками восстания советская власть получила повод для разгрома церковной организации. По обвинению в участии в восстании без суда и следствия были убиты настоятельница Архистратиго-Михайловского женского монастыря игуменья Евпраксия с монахинями Феофанией и Серафимой, священник станицы Пресногорьковской о. Василий Преображенский, священник села Благовещенского о. Владимир Панькин, ныне канонизированный священномученик, священник села Белово Григорий Ячменёв, в омской тюрьме скончался священник станицы Пресновской о. Стефан Андреев,. Многие священнослужители были арестованы, некоторые из них по приговору чрезвычайной тройки ВЧК по Сибири были расстреляны: священник с. Бугрового о. Александр Знаменский, священник с. Метлишино о. Константин Кузовников.
С.Ф.Шатилов пишет, что вместе с епископом Мефодием были убиты: «несколько священников Вознесенского собора, имена которых пока неизвестны, обвиненные в том, что якобы колокольным звоном встречали восставших при захвате ими Петропавловска.  Коммунисты не приняли во внимание того, что восставшие пришли ровно в 4 часа дня, когда, как всегда, заблаговестили к вечерне. Тело архиерея долгое время лежало на пустыре, на пути к вокзалу – для назидания. Некоторые из священников по приговору судов были отправлены в концлагеря»[5]. Существовали и другие версии казни епископа Мефодия:
17 февраля 1921 года владыка служил Божественную литургию в Никольской церкви в Петропавловске. После молебна он вышел со словом примирения на площадь к собравшемуся перед храмом народу — и здесь перед храмом был убит. Епископ Ме-фодий был заколот штыками; уже убитому епископу красноармейцы нанесли еще несколько штыковых ран, а затем в одну из ран вонзили крест[6].
За двенадцать лет перед мученической кончиной, ещё будучи архимандритом, проповедуя в уфимском кафедральном соборе при архиерейском богослужении в Неделю Крестопоклонную, он говорил: «Нам надо глубоко запечатлеть в мыслях и сердце, что если мы хотим жить разумно, осмысленно, истинной духовной жизнью, следовать за Христом, то нам придется постоянно бороться за идеалы духовной жизни, постоянно испытывать в этой борьбе скорби и страдания. Но зато эта борьба, эти скорби и страдания очищают нас от греха, возвышают дух и ведут к победе, к славе, к нетлению, к бессмертию. Позади своего креста или в конце своего крестного пути мы увидим светлый Лик Господа, Его святую десницу, которая поддержит прикосновением благодати…[7].
Епископ Мефодий канонизирован как священномученик. Место захоронения неизвестно.
О судьбе монахинь Архистратиго - Михайловского монастыря автор услышал впервые от старожилов еще в 70-е годы прошлого века. Многолетние поиски привели к написанию его истории.
В сорока верстах восточнее Пресногорьковки в березовой роще лежат развалины женского монастыря, в стенах которого более столетия назад кипела жизнь. Он имеет свою короткую, но интересную историю. Его основательница Анна Васильевна Петухова родилась в 1857 году в поселке Камышловском (ныне не существует – прим. автора) Петропавловского уезда. В 1885 году она вышла замуж за есаула Алексея Прохоровича Казина. Молодые поселились в Пресногорьковской  в большом двухэтажном доме старого полковника Казина с лавкой в цокольном этаже.
Алексей недолго пожил в доме отца с молодой женой. По пыльному казачьему тракту увез ее в Омск, где служил в одной из сотен 1-го военного отдела. Однако этот период продолжался недолго – в студеном январе 1890 года есаул  Казин скоропостижно скончался. Анна, выдержав страшный удар судьбы, приняла решение: основать на доставшемся в наследство от полковника Казина земельном участке женский монастырь. Земля здесь была удобна для хлебопашества и сенокошения, на участке рос березовый лес, в долине – пресноводное, богатое рыбой озеро. О своем решении Анна Васильевна сообщила благочинному 1-го Петропавловского округа, священнику церкви в станице Пресновской, о. Никанору Попову. Благочинный, понимая, какие заботы ложатся на плечи хрупкой женщины, предупредил ее о предстоящих трудностях, о заботах и хлопотах по устройству и существованию общины. На это казачка ответила: «Личное мое счастье Господь отобрал, хочу послужить Богу и родному народу. Благословите и помолитесь за меня, грешную».
 В 1897 году в березовом лесу неподалеку от станицы Пресноредутской были вырыты землянки для будущих  насельниц женской общины. На строительство были использованы средства от продажи дома в станице Пресновской, оказали помощь отец и Николай Казин. В создании общины огромную роль сыграли соратницы Анны  Васильевны – дворянка, дочь офицера поселка Сибирского Наталья Прокофьевна Панкова и вдова вахмистра поселка Усердненского Пресногорьковской станицы сестра Лепехина. По словам очевидца событий протоиерея  Григория Яковлева: « Эти три женщины, две дворянки и казачка, соединясь во имя Божьей любви к людям, стали трудиться над устройством жизни и счастья других людей. На маленький, светящийся в степи маячок стали стекаться судьбой обиженные, униженные, осиротелые и обойденные судьбой русские женщины и жизнь во вновь возникшей тихой пристани началась по уставу  православных русских женских общин».
Летом следующего года из своего леса была выстроена крытая тесом часовня, вмещавшая до 30 человек, и три деревянных жилых дома. Насельницы распахали и посадили шесть десятин пшеницы, развели большой овощной огород, заготовили сено и дрова на зиму. Из окрестных казачьих станиц и переселенческих поселков стали поступать пожертвования. После того, как община приютила девочек – сирот, жители Петропавловского, Кокчетавского, Атбасарского, Троицкого уездов, городов Кургана, Шадринска, Челябинска, Омска, Екатеринбурга, Тюмени и даже великий молитвенник  земли Русской о. Иоанн Кронштадский стали посылать денежную помощь, книги и одежду.
Седьмого ноября 1901 года Святейший Правительственный Синод утвердил « представление Преосвященного Омского Сергия об учреждении женской общины с именованием ее Архистратиго – Михайловскою…На участке проживают  до 50 насельниц, занимающихся земледелием и ремеслами, для совершения богослужения имеется небольшой молитвенный дом и сооружается новый храм, есть школьное здание и дом для священника».
Летом 1902 года был освящен поместительный деревянный храм во имя Святой Троицы. Приехавший на торжество Преосвященный Омский Гавриил 15 мая 1906 года постриг в монашество Анну Васильевну, с наречением имени Евпраксии. В 1905 году открылась школа для десяти учащихся, в ней преподавала Параскева Забалуева. В 1907 году казначеей общины служила Апполинария, благочинной была Виталия, обязанности церковной старосты выполняла Ангелина, в качестве экономки работала Ирина Распопина. 11 января 1909 года Евпраксия была возведена в сан игуменьи монастыря. Ближайшие ее сподвижницы также приняли духовные имена – Евстолия, Епифания, Серафима, Аркадия, Нина, Ефимия, Еликонида, Евлампия, Анна. 19 января 1908 года община была  переименована в общежительный монастырь.  В нем имелись жилые помещения: дома священника(четырехкомнатные), дом начальницы, здание школы, больница, двухэтажный каменный дом для приезжих, 15 зданий для сестер, мельница, деревянная церковь. Скот : 20 лошадей, четыре пары волов,17 коров, 60 овец, 22 теленка. Сельхозорудия: жнея, сеновязанка, плуг, молотилка.
Монастырь рос. В 1905 году  в нем было 85 сестер-послушниц, в 1906 -112, в 1907 – 122 девушки.  Через несколько лет после игуменья Евпраксия обращается с письмом к Императрице Александре Федоровне: «Будучи пионером христианства, в таком глухом углу, как Киргизская степь, монастырь дает приют уже 154 сестрам и призревает 20 девочек, круглых сирот. Содержится монастырь исключительно на средства, приобретенные трудом сестер из которых большая часть старух немощных, и в их числе 6 слепых…». Настоятельница заботится  о школе, «этом рассаднике знания в духе православия, самодержавия и народности», поэтому просит Царицу выделить средства на строительство « благолепного» храма и школы.
К 1915 году,  благодаря помощи Синода, были построены  две церкви (страховые оценки по 10000 рублей), часовня, просфорный дом, больница, хлебопекарня, дом священника, баня, трапезная, двухэтажная  каменная школа. Монастырь обзавелся сельскохозяйственной экономией, расположенной у озера за версту от усадьбы, с ветряной мельницей, кузницей, большим количеством лошадей, дойных коров, быков. Была куплена паровая молотилка. Монастырь имел мельницы в Звериноголовской и Петропавловске, содержал подворье в Омске (угол Тюремной и Вдовьего переулка, заведующая монахиня Магдалина) и Кургане (по ул. Мяготина, 106). У самого дома игуменьи вырос большой сад. Собирали в нем крыжовник, клубнику, малину, яблоки. Вся огромная территория березового леса была окопана глубоким рвом ( выкопан в 1908 году наемными рабочими – прим.автора). К центру была проведена высокая насыпь, по ней приезжали гости, шли богомольцы со всей округи.
Мужчин в монастыре было двое – священник (последовательно - Николай Попов, Авенир Константинов, Александр Соколов, Иван Симонов, Павел Парханов) и дед - мельник, ловивший рыбу для общины в круглом озере.
Монахини из  казачьих семей несли послушание в рукодельных группах, иконописной, чеботарне, просфорне, работали доярками, птичницами, сеяли и убирали хлеб. В храмах монастыря шли ежедевные богослужения. Деятельность старых монахинь была строго регламентирована. Одна занимала должность казначея, другая несла ответственность за внутренний распорядок службы, третья руководила хором.
О хоре вспоминали те, кто был на службе в храме: «  Это было красивое, волнующее, театральное исполнение. Церковный хор в исполнении 20 прекрасных молодых голосов под руководством дочери казака станицы Крутоярской Марии Бобровой, приводил молящихся в восхищение, вызывая слезы на глазах. Священник о. Иван Симонов имел сильный голос и, бывало, подхватит какую-нибудь ноту вместе с  хором, кажется, будто церковь поднимается в воздух». Сохранились несколько фамилий монашек из окрестных станиц – Анфиса Лещева, Луша Подгузова, Таня Львова, Зина Дедова, Нюра Смыслова, Сима Песьяная, Нюра Косоногова, Нина Конгурцева, Марфа Смыслова…А сколько их прошли школу монастыря! В 1911 году игуменью Евпраксию за подвижничество Священный Синод наградил наперсным крестом.
По воспоминаниям очевидцев, в 1917 году Евпраксия была хорошо сохранившейся женщиной. На лице ее почти не было морщин, еще видны были следы былой красоты. Полная, с гордой осанкой, она всегда во время богослужения проходила через всю церковь к своему месту,  толпа молящихся с трепетом и поклонением расступалась, давая ей дорогу. С обеих сторон ее поддерживали две монашенки, третья несла позади черный шлейф. Около иконостаса она садилась в огромное обитое черным бархатом кресло. Разговаривали с ней через специальную трубку, так как она стала плохо слышать после смерти мужа.
Игуменья с сестрами с огромной тревогой восприняли октябрьские события 1917 года. Монахини стали свидетелями жестоких боев между казаками Сибирского корпуса и красноармейцами 5-й армии осенью 1919 года. Игуменье Евпраксии было ясно, что близится конец делу всей ее жизни. Но, пока шла братоубийственная Гражданская война, у богоборческой власти не доходили руки до расправы с монастырем.
 В феврале 1921 года началось Западно – Сибирское восстание казаков и крестьян против Советской власти.  Оно было безжалостно подавлено регулярными частями Красной армии. В конце зимы монастырь был захвачен пресногорьковским отрядом ЧОН. Обвинив монахинь в том, что они снабжали оружием повстанцев отряда есаула Ивана Дурнева и прятали руководителей восстания, чоновцы арестовали игуменью Евпраксию, монахиню Феофанию, несущую послушание монастырского казначея и матушку Серафиму. Их увезли в Макарьевку и расстреляли на льду озера Церковного, против огородов Макара Садового и дядьки Прасола, у северо – западного берега. Убитые пролежали под мартовским небом всю ночь, а наутро тел  не оказалось. Лишь спустя год их местонахождение было обнаружено комиссией по изъятию церковной утвари - прах покоился в главном алтаре Троицкой церкви монастыря (в советское время в храме располагалась школа). По свидетельству очевидцев тела были обезглавлены, на груди игуменьи лежала большая черная книга. Той ночью молодые монашки, следовавшие за отрядом и бывшие свидетелями казни, погрузили замерзшие тела на телегу и привезли в монастырь.  Власти, с целью опровержения слухов о вознесении монахинь, выставили их останки на всеобщее обозрение. Тела были похоронены у небольшой часовни поселка Песчанка. Старожилы окрестных поселков считают, что пьяные чоновцы ковалевского отряда забрали сестер из-за сокровищ игуменьи, которые, будто были спрятаны ею в монастыре. Местные хорошо знали участников расстрела. Об этом говорит такой факт - через два десятилетия, в годы войны, в Макарьевку привезли анновского крестьянина Филиппа Порфирьевича Журавлева, который должен был сменить на посту председателя колхоза Ивана Руфовича Виниченко. Жители знали об участии его в расстреле и не хотели голосовать. Несмотря на это Журавлева утвердили  председателем. Жил один, на отшибе, ни с кем не общался. Ковалевский отряд был расформирован в мае 1921 года. Его действия даже чекистам показались жестокими.
Об этом свидетельствует записка от 12 мая 1921 года руководства Курганского уезда командующему войсками Петропавловского уезда и Челябинскому губисполкому  Советов: «…из юго - восточного сектора уезда, где оперирует отряд  Ковалёва по борьбе с бандитизмом, получаются сведения, не подлежащие сомнению и проверке, о том, что отряд деморализующе действует на население, остающееся до сего времени верным к советской власти, своими безосновательными действиями по конфискации имущества без оформления этого актами и протоколами (им допущено до 30 конфискаций), бессистемно проводимому террору (так, им расстреляны без суда служители культа и граждане в Боткинской, Байдарской и Саломатовской и других волостях, по заверениям волисполкомов,  люди лояльные к госстрою), по самоснабжению своего отряда на глазах населения. Принимая во внимание, что дальнейшее такое бестактное поведение т. Ковалёва с точки зрения политической этики терпимо быть не может, в то же время, ценя его заслуги по борьбе с бандитизмом и зная, что он непосредственно в служебном отношении не подчиняется командованию нашего уезда, настоящим уисполком просит Вас принять соответствующие меры к укрощению пылкого командира и призвать его  к порядку в порядке команды, иначе уисполком вынужден будет отказаться от услуг т. Ковалёва, как бы ценны они не были».
Конечно, у читателя вызывают удивление приведённые в документе фразы «бессистемный террор» и «бестактное поведение» в отношении населения, но времена были тяжёлые и такого рода формулировки были в ходу. Даже известный писатель Иван Петрович Шухов называл отряд не иначе как «банда Ковалева», а ведь он был очевидцем событий[8, с.566].
После разгрома восстания монастырь был разграблен. Монахини разбрелись, куда глаза глядят. Они были опасны для новой власти и подвергались преследованию. Зинаида  Владимировна Дедова(1885 – 1934 гг.) вместе с монахиней Хавроньей после ухода из монастыря служили в молельном доме села Филиппово, устроенном местными крестьянами в небольшой землянке. В Чулошном жила монахиня Марьяна, арестованная за свою пасторскую деятельность. Монахини продолжали дело своей невинно убиенной игуменьи.
Храм превратили в клуб. В алтаре, где нашли тела монахинь, была устроена сцена. В экономии на берегу озера открыли социалистическую сельхоз артель «Труд». В дальнейшем здесь был детский дом, в котором жили дети «врагов народа». Бывший священник Павел Дмитриевич Парханов служил в нем фельдшером и заведовал аптекой. Детдом просуществовал до середины 60-х годов. В послевоенные годы детгородок, по описанию Николая Лавринова, выглядел так:  «Миновав последние деревья на бугре, оказываюсь в поселочке с теми же, что и до войны несколькими одноэтажными домиками, двумя двухэтажными зданиями и двумя сооружениями, по – прежнему непривычной формы, с неестественными кровлями, напоминающими теперь почему-то всадников без головы. Это - приспособленные под клуб и школу церкви бывшего женского монастыря. Потемневшие от времени строения, остатки садовой изгороди отдавали стариной, казались ветхими  и тоже игрушечно маленькими. Непривычно тихо и безлюдно даже по сельским представлениям». Последний директор детского дома Николай Петрович Расюк рассказал автору о находке в старом подвале  храма ( в советское время – клуба)трех черепов с характерными отверстиями. Их нашли в 1966 году и погребли там, где много лет назад положили монахинь. Место захоронения в наше время определить не удалось – часовни давно нет, как нет и старушек, знавших эту историю. 
 В 2009 году от всего огромного комплекса монастырских зданий остались лишь стены двухэтажной школы и 1-ый этаж дома священника.  В нескольких десятках саженей от этого дома на запад высится большой холм – все, что осталось от некогда великолепного храма во имя Святой Троицы. В ее стенах в 50-е годы располагалось здание клуба.  Где-то здесь, на церковном погосте, покоится прах есаула Казина. Местность покрыта остатками фундаментов различных сооружений, заросших кустарником и молодыми березами. По краю крутого склона проходит еле заметная борозда – ров, опоясывающий территорию монастыря, время почти сровняло насыпь дороги, петляющей вдоль озера  к Макарьевке. В монастырском саду тишина. Опавший лист толстым слоем устилает землю. Изредка хрустнет под ногами ветка.  Десяток огромных столетних сосен составляют аллею (за проступок каждая монашка должна была посадить деревце и ухаживать за ним – прим. автора), по которой некогда любила гулять игуменья, даже через сто лет видны остатки посаженных тогда деревьев, различима планировка парка из акации и сирени. Завершает строй сосен два сросшихся гигантских, в три обхвата, карагача. Дом игуменьи стоял у плодового сада, от него остался небольшой холм. Вид, открывающийся с гребня, на котором в 1897 году отрыли первые землянки, очень красив – глубокая долина, озеро, привольная лесостепь. Посещение этого места оставляет в душе человека глубокий след – здесь существует поверье, что души расстрелянных монахинь неприкаянно бродят по окрестностям.
Подвижнический вклад игуменьи Евпраксии  в развитии основ православного христианства в нашем крае трудно переоценить. До сих пор на Пресногорьковской линии пожилые люди вспоминают много хорошего о монастыре и его настоятельнице. Будем же и мы хранить память о настоятельнице Архистратиго – Михайловского монастыря, крестный путь которой и мученическая смерть явили нам пример беззаветного служения Господу…
В 2015 году казаки Кустанайской общины сибирских казаков (войсковой старшина Шилов Олег Геннадьевич) установили поклонный крест на месте, где некогда располагался алтарь Троицкой церкви и прикрепили памятную доску на стену монастырской школы.
 Архистратиго-Михайловский монастырь официально признан сакральным местом Северного Казахстана и взят под охрану государства.      

    В заключение следует отметить то обстоятельство, что поиски документальных свидетельств о мученической кончине ряда священников, игуменьи и сестер пока не увенчались успехом. Расстрельные команды не спешили доверить бумаге свои преступления, совершая издевательства и убийства без приговоров и записанных допросов. Устного приказа командира  было вполне достаточно, чтобы «отправить к Духонину»( расстрелять – прим. автора) любого известного и любимого в народе человека, будь он писателем, генералом или священником. Автору известно по многолетнему опыту работы с историей человеческих судеб, что сами участники расстрелов и их потомство становились горькими пьяницами, уголовными преступниками и. за редким исключением, заканчивали плохо свой земной путь.
Хочется надеяться, что Господь даст в руки будущим исследователям доказательства гибели за Веру православных подвижников.


Фото игуменьи Евпраксии( 1917 год). Архив автора.