Фауст и Достоевский

ФАУСТ И ДОСТОЕВСКИЙ

В моей коллекции книг о творчестве Достоевского есть уникальные экземпляры. Один из таковых: сборник работ А.Л. Бема. Сначала о выходных данных книги.
Книга в твёрдой обложке «Исследования.Письма о литературе» (М.: ЯЗЫКИ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ, 2001). Составитель: С.Г. Бочаров, Предисловие и комментарий: С.Г.Бочаров и И.З.Сурат. Идея издания принадлежит Е.И. Стафьевой и С.Ю. Хурумову.

Исследователь стал известен в первую очередь из-за публикаций, сделанных в Праге в 1929 и 1933 годах участниками семинара ("семинария”, как тогда говорилось) по изучению творчества Достоевского при существовавшем в городе Русском народном университете. Душой и инициатором этого коллектива и стал А.Л.Бем (1886 - 1945). В условиях эмиграции, вызванной резолюцией, пражский кружок А.Л.Бема являлся з те годы фактически единственным на Западе крупным центром такого рода и з немалой степени способствовал развитию интереса к творчеству Достоевского среди иностранцев. В то же время, в советской печати деятельность ученых, работавших в Праге, подвергалась критике за то, что она, дескать, проявлялась, главным образом, в интересе к изучению классика в религиозном и идеалистически-философском аспекте. Так, например, расценивал её анонимный автор в 1-ом томе "Трудов института по славяноведению" (Ленинград, 1932 г., стр. 532).
Один из трудов самого А.Л .Бема, "Фауст в творчестве Достоевского", опубликованный в Праге в 1937 году в "Записках научно-исследовательского свободного университета", том V (X), также превратился в библиографическую редкость. И он включён в рассматриваемый сборник.
Исследовательской манерой Бема является вольное цитирование текстов Достоевского.

Цитаты.

В какой то мере, даже основная идея «Легенды о Великом Инквизиторе», занимающая едва ли не центральное место в общем строе философско-художественного мировоззрения Достоевского, связана с отношением Достоевского к Гоголю. И что любопытно, всё на той же почве неудовлетворенности Гоголем, недовольства тем, что Гоголем поставленные проблемы не нашли в нем должного понимания и художественного воплощения. Сейчас уже можно считать установленным , что идея Великого Инквизитора в зачаточном виде содержится уже в ранней повести Достоевского «Хозяйка» (1847 г.). Но этот рассказ Достоевского находится в самой непосредственной связи с повестью Гоголя «Страшная месть».
...

Вспомним теперь сцену пожара в «Бесах». На пути Ставрогина, мечтавшаго вернуться к живни через брак с Лизой Тушиной, стала его жена — Марья Тимофеевна Лебядкина и её брат — капитан. Пётр Степанович Верховенский, подобно Мефистофелю, прекрасно читает в душе своего хозяина. Он уже в замечательной главе «Ночь» всячески ему намекает, что «он к его услугам... всегда, везде и во всяком случае». Присмотрел он для устранения с пути Лебядкиных и главнаго исполнителя — бродягу Федьку Каторжного. Ставрогин прямо не даёт своего согласия, но и в сцене с Петром Верховенским и ещё больше — при личной встрече на мосту с Федькой после возвращения от Марьи Тимофеевны он держит себя так, что его готовность не препятствовать, его пассивное согласие на устранение Лебядкиных совершенно ясно. Когда Ставрогин из окна дома в Скворешниках видит зарево пожара, он полон злых предчувствий. Эти предчувствия прорываются в знаменательном диалоге между Лизой Тушиной и Ставрогиным: «Знаешь ли ты, чего она стоила мне, эта новая надежда? — говорит он Лизе. Я жизнью за неё заплатил. — Своею или чужой? — спрашивает ничего не предчувствующая Лиза. Ставрогин быстро приподнялся. — Что это значит? проговорил он, неподвижно смотря на неё». Лиза встревожена поведением Ставрогина. Она обращается к нему, ничего не понимая в его поведении. «Чего вы так вдруг вскочили? — говорит она ему. Зачем на меня глядите с таким видом? Вы меня пугаете. Чего вы боитесь? Я уж давно заметила, что вы боитесь, именно теперь, именно сейчас... Господи, как вы бледнеете!». Ответ Ставрогина не мог внести успокоения в душу смущенной Лизы: «Если ты что-нибудь знаешь. Лива, говорит Ставрогин, то клянусь, я не знаю... и вовсе не о том сейчас говорил, говоря, что жизнью заплатил». Появление Петра Степановича с известием об убийстве Лебядкиных всё разъясняет. Верховенсюй оправдывается перед Ставрогиным: он хотел-де только спровадить («zur Seite schaffen») Лебядкиных в Петербург, хотя мысль о насильственном устранении и приходила ему в голову. Если Лебядкиных убил Федька Каторжный, то ни он, ни Ставрогин в этом-де невиновны. Всё произошло по несчастному стечению обстоятельств. Невразумительный вздор, который несёт Верховенский в своё оправдание, очень напоминает слова Мефистофеля и троих парней, которые излагают Фаусту обстановку гибели Филимона и Бавкиды. Интересно, что там и здесь, гибнут не только те, кто осуждены на гибель, потому что стали поперек пути героя, но и совершенно случайные люди. В «Фаусте» — путник, остановившийся в гостеприимном доме идиллической четы, в «Бесах» — пожилая работница, живущая у Лебядкиных.

Напомню, что Федька, а Бем об этом не пишет в данном сборнике, попал на каторгу из-за Степана Трофимовича Верховенского, который "проиграл" его в карты. В связи с этим автор этих строк не понимает тех монархистов, которые идеализируют царское время, забывая о крепостном праве. Радищев говорил, что "крестьянин в законе мёртв".

Интересно пишет Бем о советской литературе и съезде советских писателей.

"Если бы дело шло только о "советской литературе", то есть о литературе правящей группы, то можно было бы от неё просто отвернуться. Но, при всей зависимости литературы от большевистской власти, от прямых распоряжений и косвенных воздействий правительственного аппарата, литература всё же остаётся литературой не партии и власти, а литературой народа".
...
"Итак, говорить о "советской" литературе значит говорить о русской литературе в пределах советской России".

Первый Всесоюзный съезд советских писателей проходил с 17 августа по 1 сентября 1934 года. Итоговые цифры: 277 делегатов с правом решающего голоса и 220 с совещательным.
Бем: "Так ко времени съезда в коммунистической среде наметилось два течения. Одно - непримиримое, ортодоксальное, требующее коммунистической гегемонии над литературой. Другое - склонное к известной терпимости, к предоставлении литературе в пределах советской действительности некоторой свободы. Оба эти течения столкнулись между собой перед началом съезда. Вопрос заключался в том, на чьей стороне окажется Сталин".

Также моё внимание привлекла критическая оценка Бемом "Романа с кокаином" Агеева, авторство которого приписывают Набокову.
Напомню, что "Роман с кокаином" под именем М.Агеева вышел в Париже отдельным изданием в 1936 г.: до этого первая часть его под названием "Повесть с кокаином" появилась в №10 "Чисел" (1934). Настоящее имя автора присланной из Константинополя в Париж рукописи никому не было известно в 30-е годы. Роман имел успех у известных литераторов Парижа, за исключением критического отношения к нему В.Ходасевича и А.Бема.