Капучино Lerysol Д...

  Мое образование было мрачным.
  Я ходил в несколько школ
       для психически неуравновешенных учителей.
         Heywood "Woody" Allen

    Пронзают багрового рассвета зарево души влюбчивые. Бар среди прочих возвышенный. Опустошены градусами, битами выбитые, словно с жилами говяжьи, уставшие. Тонкий фарфор, серебряные приборы сверкают искрами. Десяток неумытых чашек с остатками колумбийского, беспорядочны. Ссорятся, попытки гадать на выжатом, помадные следы фиалковые, нежно алые, розовые небрежно размазаны. Акустика от хармана по утру выдает французские мотивы легкие, предрассветные, растекаясь нежностью, шепотом, лаская мочки. Слов громких нет. Усталость. Сонное, ранее, обнулены хранилища. Бар, сумрак, приглушены тона. Смолкло журчание слов уставших, за ночь голосовые выжаты, прикасаясь губами пьяными, кончик языка обессиленный, поцелуями коралловые, в телеге обмениваясь при отсутствии  на иные способы. Сплетничают. Обсуждая  черные дыры, мерцание звезд, маникюр испорченный, цену кожаной, рекомендованных к пластике, прочие чеки.  Обнажены для оценки возможных фьючерсов. Забытые остатки продолжают у бара за подарки и выпитое рассчитываться загадочной валютой: "Извини", "Прости", "Мне это не интересно",  "Мы разные", "Так в данный чувствую". Расставания пятиминутные до следующих мгновений соскученности, и только выдохнувшись, очередное хищное с одеждой сорванной, на простынях переплетения с томными вздохами. И снова тонкие пальцы переплетены, зависли на остатках тепла, отдают секонда последние остатки. Так изредка встречаются схожие по восприятию, комфорту в обмене паутиной слов, сарказму. Медный колокольчик на двери мирно посапывает, тишина ядом проникает по артериям. Все свои в пять утра, никто не входит и не выходит, сил нет. Тяжеловесные неподъёмные барные замерли удерживая мягкости, балансируя с равновесием, обнажая дыры колгот, уснувшие серые. Те, редкие мгновения -мысли замерли, выдохнули на путях стрелочники, устав разруливать хаос встречного роя электричек. Редкий покой внутри, перевели на нейтралочку. Сумрак, свечи оплавившись потухли. Бардак тел, бардак бокалов оставленных. Влюбленность одиночества. Недопитое молодое бесцеремонно красное спорит с многолетним односолодовым выдержанным: "Я дорога, утончена и  прекрасна, лишь недавно сорвана, как можно ровнять с тобой? А запах, запах то, фу, мужлан. Как смеешь ты вообще со мной ...?  Знай, место свое." Не обращая внимания, продолжает растекаться, впитываясь, сливаясь в единое с кровеносными потоками, одурманивая, захватывая надолго, чувствуя, что еще не до конца пропитал градусом. Отдает зернами. Бар устал. Бар требует новой энергии после сна. Чашка с капучино, брошено на барной, молочно - свежей невинностью, целиком, нетронута. С испугом оглядываясь, не так давно приготовлено. Не успев лицезреть с  позднего вечера происходящее. Может именно в ней счастье спрятано? Тишина. Груда тел без энергии посапывает. Нагромождение брендов, взглядов, голода к изысканным развлечениям. Остыло. Может среди прочих кто - то любит холодный напиток? Оставленный в одиночестве.
   Захлопнула. "Снова, как всегда сложно. Ты как? Солнечно? Весна? Щебет птиц? А я снова лечу. Молодой человек, счет принесите. Объявили. Пора. Смеюсь. И снова перелетаю в поисках себя, комфорта долгосрочного. Рассчитала прежних. Попросила с краю у иллюминатора. Облака со мной балуются. Как у тебя? Так бывает. Читаю чужие выдуманные истории. Начала пробежки вдоль. Вязнут ступни. Океан заигрывает. Молодое розовое поднимает. Огонь заботиться. Не хватает тебя. Соскучилась. Прилетай. Слышишь? "