Мемуары Арамиса Часть 37

Глава 37

Дальнейшие интриги Марии широко известны. Она совместно с графом Холландом задумала и осуществила это взаимное романтическое увлечение, возникшее между Анной Австрийской и Бекингемом. Холланд, надо сказать, был с Шевреттой в весьма и, я бы сказал, даже чересчур дружеских отношениях, и будь я хоть чуточку ревнивей, я бы, пожалуй, убил его. Впрочем, пожалуй, так и следовало сделать. Мерзкий англичанин соблазнил Марию, точнее говоря, с удовольствием позволил ей соблазнить себя. Пусть бы только это! Но и вся эта интрига с Бекингемом была одно сплошное безумие.
Если говорить кратко, то, будучи предупреждённым о том, что Королева весьма хороша, а также будучи обманутым в том, что она в него влюблена, Бекингем возомнил себя новым Парисом, Амуром и Адонисом в одном лице. Надо сказать, был он собой хорош и статен, но всё его богатство было приобретено через влияние сначала на Короля Якова I, а затем, когда как раз примерно в это самое время, о котором я пишу, Яков I скончался, Бекингем ровно тем же способом влиял на его сына, короля Карла I. Должен сказать, что этого одного достаточно для того, чтобы я относился к обоим этим Английским монархам с весьма изрядной долей презрения. Если Генрих III, Генрих IV и Людовик XIII позволяли себе брать для утех красивых юношей и мужчин, то эти английские монархи позволяли брать себя для утех какому-то жалкому Вильерсу, и были при этом весьма довольны создавшимся положением. Не случайно Карла I в конце концов сбросили с престола и даже отрубили ему голову, о чём, впрочем, в своё время. Пока же Бекингем прибыл во Францию в полной уверенности, что ему предстоит покорить Королеву Франции точно также, как он покорил Короля Англии (сын его в ту пору ещё не был Королём). Прибыл он формально с целью посольской, но заготовил премилую шутку для придворных французского двора. Его портной по его специальному заданию обшил его костюм ниткой жемчуга, что устроено было так, что стоило Бекингему оборвать одну петлю, как весь жемчуг рассыпался с него веером по всему паркету приёмного зала. Шевретта рассказала, что Бекингем вычитал в одной арабской сказке, которые тогда завезли, кажется, из Индии. Сборник сказок назывался, кажется, что-то наподобие «Тысяча ночей», или, впрочем, нет, он назывался «Тысяча и одна ночь», поскольку в Индии был суеверный страх перед круглыми числами, которые, как они считали, находятся в распоряжении Дьявола. Поэтому, когда они хотели назвать какое-то большое число, они называли его, добавляя к нему ещё единицу, так что получалась «Тысяча одна ночь», или, например, «Пятьсот одна невольница», что-то в таком духе. Это столь же нелепо, как если бы какой-нибудь ювелир, стремясь привлечь как можно больше глупых покупателей, на цене бриллиантового колье указывал, например, не «Пятьсот ливров», а «Четыреста девяносто девять ливров»! Большей глупости и придумать нельзя. Не думаю, что когда-нибудь это сработает. Итак, Бекингем прочёл эти арабские сказки в переводе на английский язык и вообразил себя этаким восточным волшебником, шахом или падишахом, которому доступно всё и дозволено что угодно. Кроме того, там была одна сказка, в которой некая волшебная принцесса была столь волшебно очаровательна, что когда она улыбалась, с губ её сыпались жемчужины, а когда она плакала, из её глаз вместо слёз стекали чистейшей воды бриллианты по шесть карат каждый. Бриллианты рассыпать даже Бекингему было бы не по карману, а идея рассыпать жемчуга ему показалась весьма остроумной. Итак, он, представ перед Королевой, а надо сказать, что Король в это время был болен и не мог присутствовать на аудиенции, Бекингем сделал вид, что неловко задел нитку с жемчугом, она порвалась, и жемчужины величиной с хорошую горошину поскакали по цветному паркету приёмного зала прямо под ноги придворных.
Все присутствующие, разумеется, стали поднимать эти жемчужины из уважения к герцогу. Королева была, пожалуй, единственной в этом зале, кто не мог бы по этикету нагнуться за жемчужинами даже в том случае, если бы от этого зависела её жизнь. Кроме того, она, разумеется, повидала на своём веку предостаточно драгоценностей, так что жемчугом, даже самым отборным, её сложно было удивить. Она была воспитана так, что даже если бы сама она уронила алмазную диадему, и даже если бы бриллианты на сумму в несколько миллионов ливров покатились бы под ноги придворных, она бы и глазом не моргнула. На то существуют слуги, чтобы подбирать упавшее, и на то есть хранительница драгоценностей Королевы, герцогиня де Шеврёз, чтобы заботиться о сохранности драгоценностей. Именно так и решила Королева – если герцог уронил жемчужины, то это касается только его хранителя драгоценностей, ибо наивная Анна полагала, что у каждого дворянина должен быть свой хранитель драгоценностей. Итак, все придворные склонились для сбора жемчугов, тогда как лишь Бекингем и Анна остались непоколебимыми, продолжали ровно и безмятежно стоять друг перед другом, устремив взгляд друг на друга. Анна была вежливо-внимательной к иностранному послу, Бекингем счёл это за верный признак любви, ибо его самомнение не позволяло ему предположить, что Королева точно также смотрела бы и на сморщенного и сгорбленного старца, если бы он прибыл от имени Английского Короля с дипломатической миссией, хотя именно так и было бы.
Когда все или почти все жемчужины были собраны, первым побуждением тех, кто их собирал, было все их до единой вернуть Бекингему. Однако, Бекингем сделал вид, что не обращает на эту толкучку и на её последствия никакого внимания. Собранные и предложенные ему жемчужины от отверг, широким жестом одарив ими всем тем, кто их поднял. Надо сказать, Портос, выполнявший там функции телохранителя, рискнул поднять пару жемчужин, которые впоследствии продал по двести пистолей штука. На сто пятьдесят пистолей он заказал шикарную рукоять для шпаги, а пятьдесят проел и пропил вместе со своими друзьями, то есть со мной и с Атосом.
 
Формальный смысл беседы Бекингема и Королевы не имеет существенного значения, ибо Бекингем при этом думал только о том, что его любовь к Королеве взаимна. Королева же обдумывала своё отношение к нему, которое, разумеется, было подготовлено нашёптываниями Шевретты, но сама Анна была крайне не расположена к супружеским изменам. Сказать точнее – она это напрочь исключала. К тому же, как ни крути, Бекингем стоял много ниже её по своему положению, чего он не понимал и не хотел бы понимать. Он был всего лишь фактический владыка Англии, но формально – лишь первым министром, но не Королём. Анна же была Королевой, пусть лишь номинальной, пусть даже не имевшей никакой реальной власти во Франции, но всё-таки, она была Королевой. Она была дочерью Короля, сестрой Короля, женой Короля, и ей предстояло стать матерью Короля, на что она твёрдо рассчитывала. Бекингем же был всего лишь Джорджем Вильерсом, выходцем из небогатой дворянской семьи в графстве Лестершир. Мелочь! Пусть он имел все эти титулы – первый министр, герцог, шталмейстер, главный судья выездной сессии, лорд-стюард Вестминистра, лорд-адмирал Англии. Эти пустяки супруг Анны, Людовик XIII, мог бы делать в отношении любого жителя Франции и делал в отношении своих любимчиков, возводя их из ничтожества до недосягаемых высот. Действительно, делал же он пажей или конюхов, или сокольничих герцогами и пэрами! Так что герцогство, подаренное Королём Яковом I за «сражения» в постели, не слишком возвышали претендента на особое отношение в глазах неглупой Королевы Анны Австрийской. Впрочем, этикет требовал отношения вежливого и подобающего, поскольку формально герцог представлял Англию.
Поскольку уже была запланирована прогулка по саду в Амьене, Бекингем воспользовался тем, что в лабиринтах из стриженных деревьев и кустов, можно легко скрыться от всех посторонних глаз. Его затее помогали Шевретта и Холланд, которые вынудили остальных сопровождающих лиц слегка отстать от Королевы и герцога, якобы для того, чтобы позволить им обсудить конфиденциальные государственные дела. Едва лишь они зашли за поворот, где им встретилась небольшая беседка, скрытая от посторонних глаз, герцог возомнил, что всё это замечательное стечение обстоятельств специально подстроено для самого тесного общения его с Королевой, которое, как он надеялся, может стать сладчайшим воспоминанием о поездке во Францию, которое бы потешило не столько его физиологические потребности, в возможности удовлетворения которых он не имел никаких проблем, будучи женатым и имея достаточно дам с низкой степенью социальной ответственности или с высокой степенью готовности послужить Англии, сколько подобная победа потешила бы его самолюбие. Подумать только! Ведь он возомнил, что может подминать под себя не только всех монархов своей островной родины, но и европейских Королев! Но подобная вольность никак не входила в планы Королевы. Прежде, чем она поняла, что осталась без поддержки своих подданных, она подверглась весьма недвусмысленному натиску со стороны английского посла, что её не только удивило, но и испугало, попросту шокировало. Столь грубого нарушения этикета она никак не ожидала! Своими штанами, расшитыми бриллиантами, он даже умудрился исцарапать царственные ноги! Разумеется, Королева вскрикнула – и от боли, и от испуга, и от обиды, от всего вместе. Отставшие слуги немедленно побежали на помощь своей Королеве, но Анна вовремя сообразила, что сообщать обо всех подробностях произошедшего не следует, поскольку это унизительно для всех сторон. Она лишь сказала, что споткнулась и чуть было не упала, поэтому вскрикнула от неожиданности. Вместе с тем она выговорила своим придворным, что они не выполняют своих обязанностей, коль скоро позволяют своей Королеве остаться наедине с послом, который отнюдь не является её супругом, поэтому не может быть допущен к беседе тет-а-тет, как бы ему этого ни хотелось. В результате кое-кому пришлось оставить свою должность, и это ещё для них было благо, поскольку если бы Королева изложила свою версию всего происшедшего, Король был бы в ярости, и кардинал, безусловно, позволил бы ему быть суровым ко всем виновным в данном инциденте, кроме, разумеется, Королевы, которая, даже оставшись наедине с чрезмерно ретивым послом, отстояла свою честь. Впрочем, некоторые злопыхатели утверждали даже, что Бекингему удалось продвинуться в своих атаках настолько далеко, что Королева даже беспокоилась о том, не забеременеет ли она в результате подобного рандеву. Всё это выдумки. Она не допустила его до себя, хотя, быть может, много позже, после его смерти, и пожалела об этом.
Неумение отличить вежливость от влюблённости в конце концов и погубило герцога. Его уверенность в победе уже подвела его в Амьене, но он не отступился. Впрочем, ему удалось вызвать в сердце Анны некий запоздалый отклик, который был достаточен для того, чтобы вдыхать о нём после его смерти, но явно недостаточным для того, чтобы вознаградить его теми милостями, которые он столь нагло добивался, что был немедленно выслан из Англии. По-видимому, Королева решила, что все жители островного государства настолько дикие, что подобные ухаживания у них в порядке вещей, что заставило её чуть более снисходительно посмотреть на дичайшую выходку её посла и первого министра. Даже Ла Порт заметил, что Бекингем попросту попытался овладеть Королевой. Шевретта тоже это заметила, но не видела в этом действии ничего плохого.
По-видимому, Бекингем предполагал, что он сможет завоевать одновременно не только Королеву, но и при необходимости Короля, поскольку вёл себя так, как будто бы ему ничего не грозит ни при каких обстоятельствах. Но обвинение в оскорблении Королевы могло бы вызвать международный скандал. В планы Ришельё не входила война с Англией, поэтому он не хотел международного скандала. Он просто указал Королю на все неудобства создавшейся ситуации и посоветовал без шума объяснить герцогу, что его миссию с успехом мог бы выполнить другой представитель островного государства, либо, если он на это не согласен, то Франция позволит себе некоторое время обойтись и вовсе без посольства Англии, нежели иметь под рукой такого беспокойного посла.
Бекингем не понял ровным счётом ничего, но сделал вид, что понял всё, и даже то, чего ему не говорили. Нежелательность своего пребывания во Франции он истолковал как доказательство своей полной победы над сердцем Королевы и уехал не столько обиженный, сколько гордый своей неотразимостью.
Ни граф Холланд, ни герцогиня де Шеврёз, моя Шевретта, не поняли ничего и не сделали никаких выводов из ситуации.
При Короле Якове I было уже почти договорено о том, что принц Уэльский женится на Генриетте Французской, младшей сестре Короля Людовика XIII. Однако, смерть Короля Якова I слегка отложила этот брак, хотя сделала его почти неизбежным, поскольку принц Уэльский, сделавшись Королём Карлом I, желал бы выполнить намерение своего царственного отца, так как уже ознакомился с портретом Генриетты и нашёл её внешность очаровательной. Поговаривают о том, что Карл инкогнито прибывал во Францию, чтобы лично увидеть Генриетту и составить о ней своё мнение. Быть может, так и было, я не знаю, следует ли верить этим сплетням. Зная сумасбродность этого монарха, я не могу исключить, что подобная авантюра была осуществлена.
Так или иначе, Генриетте предстояло отправиться к своему суженному, и Бекингем прибыл для того, чтобы осуществить от имени Карла I все формальности, после чего Генриетте следовало отправиться в своё новое королевство к своему новому супругу и Королю. Королева Анна провожала свою невестку до границ государства, Король, как всегда, был болен, поэтому он не участвовал в проводах своей сестры. Бекингем увидел в этом новый шанс для дальнейшего сближения с Королевой. Тем не менее, Королева держала себя строго и сухо, так что Бекингем принял под своё покровительство невесту своего Короля и вынужден был распрощаться с Королевой, однако, через сутки он совершает очередной безумный поступок. Оставив Генриетту на попечение своих людей, он возвращается к Королеве Анне под предлогом, что он забыл подписать у неё какие-то бумаги и передать ей какой-то небольшой подарок от Короля Карла I. Королева, между тем, была в постели, что требовало положение, в котором она находилась. Это не смущает герцога, он врывается к ней в спальню, падает на колени перед её кровати и обливает слезами её руки и простыни. Графиня Ланнуа предлагает ему стул, герцог как будто не видит и не слышит её, продолжая оставаться на коленях, после чего графиня почти силой усаживает его на стул, поскольку герцог занял неподобающую позу перед Её Величеством. Сцена затягивается, герцог даже не сделал вид, что ему, действительно, следует что-то подписать у Королевы или передать ей. Королева настаивает на немедленном отбытии Бекингема для продолжения своей миссии. С болью и разочарованием, реальным или показным, этого мы уже никогда не узнаем, Бекингем возвращается к принцессе Генриетте, будущей своей Королеве, а также к поджидающей его собственной супруге, которую Бекингем взял с собой в эту поездку, но с честью и желаниями которой он вовсе не считался.
Шевретта с двумя другими дамами двора отправилась вместе с Генриеттой в Англию. Там она заменила Бекингему Королеву Анну в благодарность за то, что он принимал её поистине с королевским размахом, так, как хотел бы принять Королеву Анну, если бы она была с ним на месте Шевретты. Сближение Шевретты с Бекингемом было столь явным и настолько тесным, что это даже вызвало ревность у графа Холланда, который, впрочем, был также женат, но рассчитывал, не понятно, с какой стати, на исключительное внимание со стороны Шевретты. Знал бы он, что он в ряду тех, кого она удостоила особым вниманием, был уже не только не первым и не вторым, но и далеко не пятым! И это – не считая двух законных супругов. Впрочем, к супругам никто никого не ревновал, ни Холланд Шевретту, ни Шевретта Холланда или Бекингема. И всё же Холланд окончательно рассорился с Бекингемом и удалился от двора.
Тем временем случились два события, которые произошли перед самым прибытием в Париж молодого гасконца Шарля д’Артаньяна, мечтающего стать мушкетёром, и имеющего для этого всё необходимое: гасконский темперамент, сильную и ловкую руку, великолепно владеющую шпагой, непомерные амбиции, впрочем, вполне обоснованные, и почти полное отсутствие денег.


(Продолжение следует)