Официант поневоле

 
    В диспетчерской шахты существовал импровизированный небольшой мужской клуб. Здесь у дежурного во время третьего наряда, особенно в зимние вечера, собирались: слесарь участка вентиляции Иван Григорьевич; сменный инженер, который принимал наряды у горных мастеров; заходил я - заместитель директора по производству; иногда послушать байки или самим рассказать, на несколько минут, заглядывали главный инженер, главный технолог, начальники участков энергетик и механики.

    У слесаря Ивана Григорьевича для северных краев был сложный маршрут. Он, при любой погоде, обходил вентиляторные установки  шахты чистил их ото льда и мусора, смазывал, короче обслуживал, а, вернувшись в конце смены, в диспетчерской заваривал крутой чай, отдыхал и отогревался, мирно беседуя с дежурным диспетчером. Жгучие колымские морозы укатали Ивана Григорьевича, свалив его в простуде на амбулаторное лечение.

    Начальник участка вентиляции вынужден был договариваться с главным механиком, чтобы обязанности Ивана Григорьевича возложили на другого слесаря. Выпала «честь» подменять  Владимиру Есипенко - мужику с явной ленцой. Он сразу же ополовинил маршрут предшественника и исполнял работу неспешно, заглядывая в мастерские, гаражи и теплушки на техкомплексе, то есть  места, где бытовала плюсовая температура, и обследовал за смену менее половины вентиляторов. За эту хитрость и медлительность  диспетчер Лев Викторинович Мыльников его недолюбливал и внимания, в части угощения чайком после смены, не оказывал.

    И в этот раз Есипенко зашел в диспетчерскую неуверенно, помялся у перегородки, отделяющую вход от диспетчерского пульта, тихо доложил о положении с подачей воздуха в шахту, еще постоял, переминаясь с ноги на ногу и, на удивление скромно   и просительно проронил: - Богом клянусь Викториныч! Расскажу тебе, как я официантом у медведя по осени служил. До сих пор никому ни гу-гу, как партизан  молчал. Неудобно, да и стыдно, что я, можно сказать сам царь природы, перед какой-то животиной шапку угодливо ломал. Налей только чайку Викториныч  для затравки, ладно?

    Мыльников поморщился, недовольно, словно приговоренный на эшафот, прошел к тумбочке и слегка подогрев воду в чайнике, налил в кружку, плеснул небрежно жидкой заварки, «вторячка». С таким же выражением лица и также нехотя он поставил на стойку перед Есипенко кружку с этой бурдой и коробку с   крошками от рафинада.
    Есипенко, не замечая недовольного вида диспетчера, снял шапку, расстегнул бушлат и с удовольствием приступил к чаепитию, вроде как, забыв травить байку.
   Но, похрустев крошками рафинада, опорожнив почти всю кружку и основательно отогревшись, приступил к рассказу: - По осени мы с брательником за хариусом обычно далеко не ездим. На слиянии Эмтыгея в Аян - Юрях выхожу я, а брат возвращается к третьему прижиму, оставляет там машину и ключи от нее прячет в укромном месте. Короче брат  рыбачит, продвигаясь в сторону второго прижима, а я  прохожу свой маршрут, сажусь на машину и еду ко второму прижиму, забираю брата и мы с рыбой почитай возле  дома.

    В тот  злополучный день мы  так же поступили. Рыбалка хорошая наклевывалась. По руслу как никогда ручейника кучно несло, в ямах он скапливался, что для хариуса величайший праздник живота. Радуется хариус, танцует и под и над водой, разнообразя свой праздничный стол ручейником и поденкой. Я еще половину маршрута не прошел, а уже почти полный канн  рыбы и берет главное то на мушку то на мормышку с оголенным ручейником, то сразу на обе приманки.

    Канн у меня видали? Почти два ведра рыбы помещается. Я его сам из морозильной камеры холодильника соорудил.

    Продвигаюсь дальше, уже без суеты, не спеша, бросаю снасть, оборудованную только мормышкой, чтобы из глубины покрупнее экземпляры  доставать.
   
    В одном месте на излучине реки вода с разгону ударяется о крутой берег и бурно уходит в перекат. Высокий берег от удара воды местами обвалился вместе с кустами, воду крутит, на поверхности воды воронки пляшут и затягивают пену и яркие осенние листочки, глубина приличная.
 
    Я у переката со стороны косы забрел, сколько болотники возможности  позволяли, кидаю под противоположный берег снасть. Крупняк прет, несколько минут и канн полон. Попробовал за голенища сапог рыбу класть, но неудобно: мешает стоять, подсекать, мокровато.

    Страсть, азарт с потрохами меня слопали. Стал я хариуса на берег выкидывать. Приметил в одном месте косы между галечником прогалинку из песка, вот в ту  сторону и стал метать пойманную рыбу.

    Кидал, кидал, но клев на мормышку начал постепенно стихать. Поставил вновь две мушки выше поплавка, закинул снасть, однако чувствую, вроде кто-то сверлит взглядом мою спину. Оглянулся…., и обомлел! Сидит на косе медведь, дожевывает последнего хариуса, выброшенного мною  на берег и на меня недовольно так хмуро зыркает.

    Бежать! Впереди глубина, по течению - мощный перекат, а сзади - недовольный медведь. Тут еще хариус небольшой на мушку зацепился, я его кинул медведю, он рявкнул довольно.

    Так я и пахал услужливо на медведя: поймаю хариуса - кину на косу,  сорвется, либо долго не клюет, - приходилось из канна доставлять к столу лесного рэкетира свежатину. В противном случае он яростно недовольство проявлял, даже  по косе к берегу подходил и лапой об воду шлепал.

    - Ну и как ты из этой ситуации выкрутился? - Спросил недоверчиво Мыльников.

    - Да, просто повезло, - махнув рукой,  - ответил разопревший от чая и эмоционального рассказа Есипенко. - За мной еще несколько рыбаков поднималось, разговаривали  между собой громко, шумели, пробираясь через кустарник. Медведь услышал приближение людей, недовольно прорычал и вполне сытой неспешной походкой, с чувством собственного достоинства, виляя лоснящимся задом, словно девка крутыми бедрами, удалился в кустарник.

    - Здесь-то я уже маху не дал, как жиманул до машины напрямки по кочкарнику и кустарнику, только пятки засверкали, благо канн мой ощутимо потерял в весе.

    - Брешешь ты все! – Воскликнул Лев Викторинович.
   
    - Вот тебе крест, истинная, правда! - Перекрестился Есипенко.

    - Вообще-то действительно на слиянии медведь этой осенью шалил. - Поддержал я Есипенко, - только  не взрослый, а молоденький, видимо недавно от матери откололся в свободное плаванье. Гулял он там и после отдыхающих объедки подбирал. Я сам видел, словно бездомная дворняга  по помойкам,  он по берегу шарахался. В теплые времена на выходные в тех местах много отдыхающих собирается, прекрасные, красивые места, только уже загажены.

    - А для меня в тот момент любой медвежонок хищным громадным матерым зверем чудился бы, - уклончиво ответил Есипенко, - страху я натерпелся на полные штаны….

    - Ты с таким  бы усердием   и рвением вентиляторы обслуживал, как  медвежонку задницу лизал. - С иронией грубо сказал Мыльников и отошел к диспетчерскому пульту,  добавив на ходу, - греха из-за тебя не оберешься! Я теперь от каждого звонка из шахты вздрагиваю, вдруг шахтеры от недостатка воздуха задыхаться начнут….