Отслужил солдат 20 лет служил и ещё 5 лет песня

Слева направо: 1) 1992 год перед увольнением; 2) фото после увольнения; 3) мой сатирический рисунок лучше всего свидетельствует, что творилось у меня на душе. Называется: «Контракт: отдание чести (в прямом и переносном смысле). Армия. Плац Энской части. 1996 г. 2 месяца без зарплаты. 4 года военной реформы»; 4) Германия. Ольденбург. Подсел сфотографироваться с преподавателями немецкого языка из VHS, две немки «училки», сидящие друг против друга.
***

В 1992 году начался так называемый кризис власти в России. В это время я – начальник психиатрического отделения военного госпиталя космодрома Плесецк, наблюдая по телевизору за политической борьбой в высших эшелонах власти, стал понимать, что страна, утрачивая все Советские завоевания, «задрав штаны» бежит в дикий капитализм, и впереди всех лидирует новый президент алкоголик Ельцин (со словами: «Боже, благослови Америку»), а за ним правительство с Черномырдиным, Гайдаром, Чубайсом, Козыревым другими «реформаторами».

С 1970 года, находясь в Советской армии, я поклялся в верности Советскому Союзу и всё это время был верен воинской присяге и Конституции СССР. Наступал момент, когда устройство моей страны и её Конституция стали не устраивать новую власть и американских кукловодов. Я же оказался на распутье: или продолжать службу, наплевав на раннее принятую присягу – присягал защищать СССР не щадя своей жизни; или – всеми правдами и неправдами – увольняться из армии, пока я был относительно молод, чтобы начинать новую жизнь в гражданских условиях, зарождающегося капитализма.

Меня не оставляло чувство, что прошедшие годы прожиты напрасно. Где та жизнь в Советском Союзе, в которой меня воспитывали? В которой трудился? Которую меня учили защищать? Она уходила в небытие. Всё было перечеркнуто какими-то Черно-гайда-чуба-козыревами и алкоголиком президентом. Во всяком случае я так думал, хотя, возможно, воспринимал окружающее чрезмерно серьёзно. Помните известное: самые большие глупости совершаются с серьёзными лицами. А то, что происходило со мной не располагало к юмору, и я уже был подготовлен к любой глупости.

Я понимал, что в армии, отсутствуют силы способные отстоять народные интересы, выраженные в референдуме 1991 года о сохранении СССР. Мне, советскому офицеру, с такими «вооруженными силами» было явно не по пути. В то же время КПСС, на которой держался государственный строй СССР, через своего генерального секретаря Горбачева, через небезызвестную «перестройку», подготовили страну к развалу. В моей голове возникал когнитивный диссонанс, который, как мне казалось, преодолеть можно было только радикально.

В новой жизни быстро внедрялись капиталистические принципы. Умники реформаторы внедряли их через так называемую «шоковую терапию», проявлявшуюся прежде всего в быстром снижении жизненного уровня. Советская армия – новой капиталистической стране – была не нужна и отношение к защитникам отечества было пренебрежительно-омерзительное. Начальник неврологического отделения нашего госпиталя полковник медицинской службы Михайленко, находясь в командировке, был побит на одной из станций Подмосковья какими-то «поборниками новой свободной жизни».

В моей стране, в которой я вырос и был воспитан такое было невозможно. Оскорбления и нападения на офицеров были не редкостью. Офицерам рекомендовали добираться до службы в гражданской одежде, чтобы не провоцировать, брошенный государством, «народ», считавший офицеров «дармоедами», и вовсе не защитниками. И простой народ был прав: советская армия не защитила его от «капиталистов», а генералы в большинстве своём занимались только тем, что устраивали свои дела. Справедливости ради надо сказать, в нашем гарнизоне г. Мирного было более или менее спокойно, и только потому, что население города имело непосредственное отношение к армии, а город считался закрытым. Я же понимал, что из Мирного рано или поздно придётся уезжать.

Увольняться со скандалом было глупо, и я решил, что как говорится сапожник не может остаться без сапог и, следовательно, надо бесконфликтно покидать, приспосабливающуюся к капитализму, армию, и решил, что оптимально было бы уволиться по болезни с полной выслугой, которую я благополучно выслужил. Тянуть же лямку до положенного срока – 45 лет, в такой армии не хотелось. Благо мои коллеги относились ко мне с пониманием и многие норовили помочь. Как я увольнялся – это отдельная история. Скажу только, что мой непосредственный командир – начальник госпиталя полковник медслужбы Анатолий Дмитриевич Шуть – этому не препятствовал, хотя неоднократно высказывал сожаление по поводу моего увольнения, так как я его, как начальник психиатрического отделения, в полной мере устраивал.

В благодарность за многолетнюю совместную службу я поддерживаю добрые отношения с ним до сих пор. Я был знаком с Анатолием Дмитриевичем с 1978 г. В этом году я прибыл на космодром молодым лейтенантом и неожиданно оказался за штатом. Место начальника медпункта железнодорожного батальона не освободилось, как планировалось для меня. Капитан медицинской службы Карелин куда-то не поступил и возвратился в свою часть. Меня же до получения нового назначения оставили при медицинском отделе, сидеть на стуле офицера этого отдела – майора Шутя, находящегося в это время в продолжительном северном отпуске.
Моей задачей было: принимать по телефону доклады войсковых врачей с многочисленных частей и передавать им распоряжения начальника медицинской службы космодрома полковника Н.И. Рядченко. Короче, я добросовестно исполнял чисто адъютантские обязанности в течение почти двух месяцев, хотя роль медицинского клерка мне, откровенно говоря, претила, так как я всей душой стремился к лечебной работе.

Шуть ещё принадлежал к старой школе советских руководителей, дороживших своими подчинёнными, которых он знал многие годы, и, по его мнению, он мог доверять. Надо сказать, доверительные отношения в армии всегда играли особую роль, а в медицине без них функционировать совершенно невозможно. Доверие – это фундамент медицинской деятельности. Пожалуй, это – основа всяких отношений. Посему личные отношения во все времена, играли не самую последнюю роль. К сожалению, в стране всё стало меняться, и ещё не самый плохой принцип позднего Советского Союза «ты мне – я тебе» (в своё время этот принцип вызывал у меня отторжение) постепенно заменялся худшим – «каждый за себя». Больше того, за пределами армии вместо советского постулата «человек человеку друг, товарищ и брат», исподволь насаждалось капиталистическое «homo homini lupus est».

На гражданке, десятилетие спустя, после того как возвратился на Родину, я столкнулся уже с отрыжками состоявшегося российского капитализма, когда руководители стали относиться к подчиненным формально, как и положено в соответствии с веяниями времени – потребительски, а к людям как к некой функции – отгораживаясь от них своим должностным положением и высокими окладами, совершенно не считаясь с нижестоящими, блюдя только собственную выгоду, со стремлением всеми способами сохранить свой status quo.
Напомню в 1993 году в стране творилось чёрт знает что, уровень инфляции составлял примерно 800% в годовом исчислении. Цены на товары и услуги выросли в 2-4 раза, зарплаты тоже подняли, но всего на 20%. Абсолютно отсутствовало вера в завтрашний день. Многие люди были в шоке и начали бояться завтрашнего дня. Повсеместно стали задерживать выплату зарплаты.

Летом 1993 года, когда я покинул можно сказать дело всей моей жизни, я был ещё молодой сорокаоднолетний ветеран военной службы и военный пенсионер. Прошло уже пять лет как я ушёл из семьи в никуда с уязвлённым самолюбием и внутренними тяжелыми переживаниями. В декабре 1994 года, как вещали во всех СМИ, «Всенародным голосованием» была принята новая Конституция. Я был среди той почти половины, кто голосовал против. И от происходящих в стране событий меня просто воротило, но жизнь заставляла приспосабливаться или, как говорят наукообразно, адаптироваться к новой жизни.

Моя профессия врача, психиатра, невролога, психотерапевта позволяла производить некий, условно говоря, продукт «оздоровления пациентов», за который я многие годы получал от государства денежное содержание, уважение коллег и пациентов. В новых условиях любой труд катастрофически обесценивался, мог не оплачиваться месяцами, а основным лозунгом дикого капитализма являлся: «каждый спасайся как можешь».

Отдельный гражданин огромной страны оказался наедине с самим собой. Любой взрослый человек, живший в это время, испытал это на себе. В гражданской жизни преуспевал тот, кто был предприимчив, причем, как правило, чем бессовестнее – тем удачнее он приспосабливался к зарождающему капиталистическому строю, который замаскировано называли рыночной экономикой, и, к которой профессия врача, по моему убеждению, не должна была иметь никакого отношения.

Листаю свою трудовую книжку за период 90-х годов и вспоминаю, кем я только не был: и врачом психосоматической медицины, и наркологом, и психиатром, и врачом терапевтом скорой помощи, и неврологом, и даже хирургом в городской поликлинике. Какое-то время медицинские чиновники ещё не наложили свои «блатные волосатые» руки на горло врачей, якобы из лучших побуждений контроля, требуя от специалистов наличие сертификатов и лицензирования медицинской деятельности, которые они сами готовы были, разумеется не бескорыстно, контролировать. Пока ещё не была отлажена эта чиновничья система, я трудился на двух трёх работах по совместительству безо всяких особенных разрешительных документов. Но несмотря на это, еле-еле сводил концы с концами, так как надо было поддерживать детей и оплачивать учёбу старшей дочери.

Я понимал, надо некое радикальное решение, чтобы выбраться из болота девяностых. Некоторые из моих друзей приняли решение перебраться в Германию. Андрей Салата уехал туда вслед за своей женой. Другой мой старый друг Майкл, после того как побывал в Париже по приглашению своей подруги, вернулся в Питер воодушевлённый и с мыслью уехать в Европу. Не забуду, как я встречал Майкла в комнате коммуналки, в которой он жил в районе Кузнечного переулка. Загаженный переулок, обшарпанные, годами не ремонтируемые здания, мрачный колодец внутреннего двора с немытыми стеклами окон, заблёванная парадная, грязная лестница, стук в дверь с поломанным замком и не работающим звонком.

Хрипловатый голос: «Кто?» «Зоя, открой, я к Мише». «Он уехал». «Я в курсе, он просил подождать его в его комнате». Вижу отекшее лицо соседки Зои, женщины не первой молодости. «А… это ты, сейчас принесу ключ от Мишиной комнаты». В комнате ничего не изменилось. Всё тот же старенький стол с единственным стулом, шкаф и постель на полу, со стоящим там же допотопным вентилятором пятидесятых годов с резиновыми лопастями, используемый по ночам, чтобы отгонять комаров.

В комнату заглядывает Зоя с вопросом: «Чай пить будешь? Или у тебя есть что-нибудь другое?» – в глазах надежда, а на лице нечто отчасти напоминающее лукавую улыбку, от которой осталась только нечто напоминающая гримасу. Понимаю: алкогольное оживление и алкогольный юмор. От чая отказываюсь, не хочется сидеть на общей кухне с тараканами и Зоей… Так жил кандидат наук, сотрудник Академии наук бывшей СССР. Уже потом Майкл вспоминая это время повторял, оправдывая свой переезд в Германию: «Если бы я не уехал так и лежал бы на полу на коврике и спился бы». И вспоминая Зойкину квартиру, я с ним соглашался.

В этот день мой друг появился с улыбкой на лице. Его было не узнать. Обычно совершенно равнодушный к своей внешности, он напоминал мне довольного собой африканского колонизатора, в кремовой рубашке и светлых брюках, не хватало только пробкового шлема на голове, и воодушевлённо стал рассказывать, как он со своей подругой проехал на машине вдоль Рейна и посетил Париж. Именно с этого момента в нём зародилась мысль уехать в Германию. Не хочу скрывать, и я поддался настроению моего старого друга. Появилось острое желание попробовать себя на выживание в новых условиях, в чужой стране, без перфектного знания немецкого языка и с туманной перспективой устройства на работу по профессии.

P.S.Я возможно и не уволился бы в 41 год, но у к этому времени я выслужил 25 лет (отдав долг Родине) и имел возможность получать все положенные льготы (К тому же моя капиталистическая Родина в этот период своей истории дружила со всем миром). Кроме того, всё время, будучи офицером, безвылазно прожив в Мирном, хотелось посмотреть мир и побывать в разных местах. И я рад, что такая возможность мне была предоставлена Судьбой. Где-то в глубине души я - путешественник... Скоро можно будет посетить Европу, разве что на танке.

(Продолжение следует)