Потреблятство

- Во всём виновато неуёмное потреблятство…
Мы все презираем бомжей, от них смердит до слёз, а вид их вызывает лишь жалость и сострадание, да ощущение беспомощности. Но бывает и так, что подсевший к вам в метро бомж вдруг начинает говорить на ухо (это кажется, что бессвязно) вещи, которые вы желали услышать долгие годы. Порой именно они, черви под нашими подошвами, мыслят о мире гораздо адекватнее нас с вами. К ним стоит прислушаться. Хоть раз. Презирая их вонь и образ жизни, на несколько секунд закрыть глаза, перестать видеть в них живое, но услышать их.
- Ты вот знаешь, каково это – всё потерять?..
Они всегда начинают свою длинную слёзную историю одинаково. Кем они были, как с ними судьба была жестока и всё отобрала, как от них отвернулись все, кто их знал. Как они не нашли в себе силы противостоять этому, и лишь алкоголь мог их понять и принять. Большинство их них говорят это, надеясь разжалобить вас на монетку.
- Ты не знаешь! Нет, не знаешь, - качает он своей грязной головой, тупо глядя в пол вагона, - здесь почти никто не знает, - он бросает обречённый жест, - уже не помнит никто. А у меня… как на корке выжжено лазером…
Зачастую все их разговоры погашены. Ни эмоций, ни боли, всё тупое, бесчувственное, атрофированное. Естественная броня от жизни.
- А между тем, я в молодости сам через это прошёл…
Но в иных откровениях вдруг разгораются искры. В тёмном мраке красные яркие точки, оставляющие за собой шлейфы, и летящие по хаотическим траекториям…
- С самого детства всё было. Что я хотел. А сгубило потреблятство. А знаешь, что у меня в детстве было? О-о-о! Я был перспективней любого современного сопляка. Когда это было? Да, где-то там, в десятых годах… Точно… Расцвет Интернета, красивые машины в городах…
И зажигающие интерес. Неподдельный, живой интерес. Они, как ключники, лишь тебе, хотя ты им никто, открывают маленькую дверцу своей судьбы. За которой, возможно, хлам. Но возможно и…
- А я был, между прочим, программистом. Стартаппером. И какой я ВУЗ закончил, о-о-о… С красным дипломом! С красным, ха! А на ксерокопиях все дипломы одинаковые – серые.
Он смеётся. Ещё бы, теперь ли вспоминать, какого цвета был диплом, когда всю жизнь наизнанку вывернули?
- Я помню то время. По сравнению с теперешним – райская сказка. Прошла первая волна кризиса, вторая, и нам казалось, что будет что-то страшное. Сейчас смешно. Что там страшного происходило? Два! Щекотало нервы. А сейчас знаешь… Пятнадцать! И нет предела бездне!
 Да, знаем. Все считали. Каждую эту ступень собственным лбом каждый прочувствовал. Каждый, сидящий в этом ветхом вагоне столетней давности, но ещё ревущим распираемой электрической тягой.
- А занимался я – ха! Инновациями, мать их! Инно…
Он вставляет неприличное слово, но никого это не коробит. Язык не порождает эмоций. Язык уже давно стал средством передачи информации. А что он – не прав? Прав. Из песни слов не выкинешь.
- В то время, пока мы, долбодятлы, дрочили на айфоны и айпады, в какой-то там сраной Сирии начиналась третья мировая… А мы, сопляки, ждали её в виде ракет и танков. Во мы были идиоты! Это сейчас я, ты, вот они все, мы пережили, и знаем: война многолика. И идти она может вечность.
И не поспоришь. Иначе не ехал бы сейчас в метро.
- Что ж случилось с тобой, стартаппером?
Подключился к разговору. Теперь вас – двое. Он порождает вокруг тебя новый мир из старых воспоминаний, и теперь, будь уверен, какая-нибудь искра да пролетит.
- Мы всё про…, - он машет рукой, - создавали компании-стартапы, искали спонсоров, инвесторов, которые вкладывали большие деньги в наши проекты. Тогда, в десятых, нам казалось, что это будет вечно. Я же помню детство, когда ничего не было, и вдруг откуда-то полетели бешенные бабки. Как будто им было интересно вкладывать их в идиотские проекты, которые выдавались за инновации. Под этим соусом можно было подать всё, что угодно. Это вскоре обнаружилось, когда пошла третья, четвёртая волна. Долгих денег в России никогда не было, а быстрые превратились в сверхбыстрые. Я помню, когда все боготворили Интернет, мобильные технологии, интерес к ним рос, рос, и, наконец, пузырь лопнул! – он хлопает в ладоши, - Ха-ха. Это было предсказуемо! Я и мои собратья в эйфории оторвались от действительности вместе с целым слоем инженеров, мы занимались всякой фигнёй и думали, что это действительно всем надо! Хотя, буду откровенен, нам на инновации было насрать, а только деньги нам были нужны. На потреблятство. Мы ничего путного создать не могли, а могли лишь потреблять. Сами себя потребляли.
А глаза блестели.
- А отец мой всегда говорил: не будь потребителем, будь созидателем. Потребителем каждый может быть, а вот… А как создать, если всё уже создано?
- Такого не бывает…
- Кхе-кхе! И сейчас не бывает?
- Да.
- А мне казалось, что создано. И, знаешь, почему? Потому, что мой разум был погружён в потреблятство. Это даже не понятие, не образ. Это как радиация, она пронизывает нас насквозь. Это – стремление найти простой путь. Из-за лени отказаться от размышлений. Желать то, что тебе не нужно. Вот это что. Всё наше поколение было пропитано этим ядом. Он сочился из всех щелей – из телевизора, из трижды проклятого Интернета, в котором нет свободы разума, а сразу попадаешь в формат. И я всё потерял, потому что, кроме потреблятства, ничего другого не умел. Когда-то я писал программы, но, начав потреблять, забыл навыки. Перестал вспоминать, и это мастерство уплыло, а другими ремёслами не обладал. И все такие, как я, даже если не все, но многие, испытали этот удар, когда ты вчера был востребованный специалист, а завтра – корм для вшей!
Ну вот, теперь понятно. Известная беда их поколения. Крушение призрачных иллюзий, болезненный шаг в действительность. Пробуждение и осознание своей никчёмности на карте мира. Вся страна тогда пережила этот болевой шок. Сильней всего он отозвался в мегаполисах. Питер тогда называли “Бомж-сити”.
- А друг мой имел хобби – строить, что-то конструировать, в общем, работать руками. Умел печи класть, сваркой работать. Не пропал, наоборот, хорошо устроился в жизни. Вот как бывает, понимаешь. Ты можешь заниматься в жизни чем хочешь, любой …, - он снова ругается, - но реальную профессию иметь обязан.
- Реальную?
- Да, ту, которая может дать реальные вещи. Вещи, которые будут в цене в любое время, при любых политических режимах и экономических ситуациях.
- Как же ты опустился до такого?
Не понял, значит. Качает головой. А что, этого недостаточно? Нет. Ну, потерял работу, потерял кусок хлеба – так найди новый!
- А русскому трудно объяснить, что надо прекратить потреблять. Это сейчас вы все присмиревшие, а тогда объевшиеся разжиревшие молодые поросята, имеющие быстрые нетяжёлые деньги, не знающие, что с ними делать, просаживали их по разным заграничным курортам, покупая машины, отдыхая, веселясь. Так делали все. Так делали многие. Мы считали это нормальным. Потребляли, потребляли. А рядом с нами жили те, кто этот мир создавал. И вот однажды быстрые деньги закончились. А мы не осознавали ещё этого, по инерции продолжали потреблять. И вдруг денег не стало. Вообще. Всё изменилось. Пришла война. Пришла депрессия. Мне пришлось за долги продать дом и всё, что у меня было. В этой жизни я уже не был никому нужен.
Поколение бомжей. Дети первого удара. Удара по самолюбию. Он прав. Это мы сейчас засунули своё самолюбие куда подальше, перед лицом реальности. А человек ведь не любит реальности. Человек всеми способами стремиться обволочь себя иллюзией. Как моллюск ракушкой, красивой-перламутровой. Не устраивала их реальность, они думали, что могут создать собственный мир. Но он был разрушен.
- Разрушен, - качает он головой, - много чего произошло…
- А чего произошло?
Он смотрит на тебя, изучая. На его лице – недоумение. Что значит – что произошло?
- Что значит?.. Война…
- Ну и?
- Ты из поколения, которое всегда видело войну. А я и мир зацепил…
- Мир потреблятства? Так ты описывал его?
Он делает обиженное, угрюмое лицо, и выдаёт:
- Я бы хотел туда вернуться, если бы мог…
Как утром в тёплую постель. Ты знаешь, что тебя ждут великие дела, но всё равно тело хочет вернуться в тёплую постель.
- Скажи, а как ты считаешь, чем мы должны сегодня заниматься?
И смотреть на него, прищурясь.
- Не надо никаких инноваций, - вздыхает он, - научитесь жить на земле. Мы же… мы же не заслуживаем нашего мира!
Это он так считает. Может быть, поэтому он – бомж, что считает своё существование незаслуженным. А кто считает иначе? И кто такие звания выдаёт – заслуженный или не заслуженный? Нет, приятель всё же.

- А потом судебные приставы засунули меня в…

Никого. Поезд проехал центр, вышли все пассажиры. Сосед тоже вышел, но вонь осталась. Она выветрится, но вместе с ней остался какой-то осадок. Даже не осадок, а, как будто, жгучая искра прилипла ко лбу, приклеилась, приплавилась. Уж если бомжи думают об этом, то что же делают более успешные люди?

2012