Хочу Любви

- Лер, не могу больше, - Лада насупилась и уронила голову на руки, крепко вцепившись дрожащими пальцами в копну растрепанных золотистых волос.
Да, Лада изменилась с момента, когда я видела ее последний раз. Когда это было? 3–4 месяца назад, наверное. Небольшой срок для таких сильных изменений во внешности, не так ли? А изменения разительны! Ладу я знала еще со школы, мы дружили и много общались. Дружили и в колледже, а дальше жизнь развела нас в разные стороны. Я пошла на архитектора, Лада вовсе сменила направление искусства на пресловутые связи с общественностью. Мы стали реже видеться, но все еще продолжали дружить.
- Что случилось? – спросила я, понимая в чем причина – в так называемом гражданском муже. 100% в нем! Два года назад Лада познакомилась в интернете с неким Павлом, старше ее на 10 лет. Как-то у них все быстро завертелось и буквально через месяц он предложил ей съехаться и жить вместе. Я, услышав такие новости, была в шоке. Не быстро ли? Мы тогда даже чуть не поругались. Лада обвинила меня в зависти и нежелании поддерживать и радоваться за подругу. Ее обвинения я понимала. Возможно, в ее восприятии они не были беспочвенными, ведь до сих пор у меня нет не то что гражданского мужа или еще какого, у меня нет даже потенциального кандидата. Я давно смирилась с мыслью, что у меня никого не будет. Я реалист и отражение в зеркале вижу без единого слоя самовлюбленности. Я немного полная, не очень симпатичная, да, это так, и немного старомодна. Вынуждено старомодна. Я не могу позволить себе надеть обтягивающие лосины и футболку потому, что отлично понимаю, что не хочу выглядеть как колбаса в сетке. Также я отлично понимаю тенденции современного мира, под которые не собираюсь подстраиваться ни под каким предлогом: я не буду переделывать свое лицо, чтобы встать в один ряд одинаковых кукол, из которых современные мужчины и отбираются себе будущих жен или еще кого. По каком принципу отбирают идентичность – понять тоже не могу и не хочу. Я не буду худеть, невзирая на безосновательные утверждения стройняшек о необходимости следить за собой и своей пятой точкой в угоду мужчинам. У меня с детства нарушен метаболизм и, не первый день и не первая стадия сахарного диабета.
Но у меня красивая душа и Лада об этом знала. Не только Лада. Отсутствие мужчина не лишило меня наличия большого количества знакомых и друзей. Я толстушка-веселушка, такая какая есть. Никакой зависти к Ладе и ее скоропостижному сожительству у меня не было ни тогда, ни сейчас. Я искренне переживала за нее: неужели не страшно оказаться с человеком в одной квартире, которого ты знаешь месяц? Банально до чертиков, но вдруг он маньяк или психопат? Вдруг увезет, убьет и закопает лесу? Лада разводила руками, качала головой, кричала, что я пересмотрела бестолковых сериалов.
- Я так накосячила, Лер, ты не представляешь! – сокрушалась она и плакала, - это просто жесть!
Я молчала. Да, Лада определенно изменилась! Некогда мраморная идеальная кожа стала землистого цвета. Яркие зеленые глаза померкли. Под глазами синяки, которых раньше никогда не было. Лицо исхудало, щеки впали, вылезли скулы. Да и сама Лада, фигуристая, сочная девчонка, больше походила на костыль. Она будто тяжело болела.
- Что он сделал? – спросила я, мысленно продолжая спрашивать саму себя: что ж должно происходить между мужчиной и женщиной, что женщина из прекрасного цветка за несколько месяцев прекратилась в икебане? Я не могла представить, что женщина своими руками сможет загнать себя в такое состояние.
- Я не знаю, как сказать, просто не знаю, - Лада снова вздохнула, - я так сильно ошиблась.
- В чем именно? – я не могла уловить саму причину терзаний, – жить начала не с тем? – и отважилась пошутить. Лада подняла взгляд: ей не до шуток. Я это и так знала, но все же решилась на юмор… рано еще, глупая, ведь еще не прошла та стадия женского разговора, когда ты и твоя подруга понимаете, что все мужики козлы, ну и все такое.
- Ладно, извини, я шучу, - исправилась я и вернула лицу ту самую сочувствующую гримасу. Сочувствовала ли я на самом деле? Скорее нет, чем да. Ну серьезно! Чего бы вдруг сочувствовать человеку, который собственными руками вырыл себе глубочайшую яму? Более того, когда человек копал ее, ему неоднократно говорили и предупреждали: свалишься сам…не выберешься. Что делала Лада в ответ? Гневалась и размахивала руками, отгоняя всех советчиков, «ничего не понимающих ни в любви, ни в жизни». Меня она шпыняла особенно как раз-таки несколько месяцев назад, мол ты вообще чуть ли не девственница, мужика не нюхала, чего лезешь со своими советами. Возможно, она была права. Возможно, мне действительно стоило заткнуться, так как и вправду своих отношений у меня никогда особо-то и не было. Понятное дело, что высказываться на подобную тему я была не вправе, поскольку высказывания без опыта являются теорией, а теория – это не практика, и нередко теория не выходит никуда дальше теоретического забора. Я была согласна с этим. Но, как бы смешно ни звучало, у меня внутри будто проблесковый маячок желтым цветом мигал и голосила истошная сирена, проговаривая по слогам «о-пас-ность». Я называю это интуицией. Той самой, над которой так усердно хохочут мужчины, по какой-то причине решив, что интуиция и мозги – это одно и то же, и ввиду того, что у женщин есть интуиция, то мозгов у них нет, типа одно исключает другое. Почему так – я не знаю, но точно знаю, что у женщин есть и мозги, и интуиция, а вот чем и в какой ситуации женщина пользуется– абсолютное право ее выбора. Отговаривая Ладу от странного, скоропалительного и даже опасного поступка, я точно использовала интуицию и логику. С опытом – да, не удалось. А сейчас, глядя на это икебане за моим столом, я понимала, что мне ее жаль, но я не сочувствую. За что боролись, на то и напоролись.
- Все в порядке, - Лада чуть улыбнулась, - я правда даже не удивлена, что ты решила, что мой чудный мужчина сделал мне как-то плохо. Ты же с самого начала наших отношений терпеть его не можешь, непонятно правда, за что, - Лада опустила взгляд, - прости, я лучше пойду. Все в порядке, Лер.
- Что-то вообще не похоже, что все в порядке, - я всмотрелась в ее лицо и точно видела, что Лада буквально изменилась. Она за несколько секунд вдруг просияла, а предпосылок к сиянию не было, ну или я ничего не видела. – Э-э-э, - протянула я, потому что слов не нашлось.
- Все нормально, - повторила она и поднялась из-за стола, - Паша приехал, вот только что смс скинул, что ждет внизу, - Лада повертела телефон в руках, - я пойду тогда, позже увидимся.
Лада быстро удалилась в коридор. Я, не особо понимая, что происходит, пошла за ней провожать. Моя странная подруга собралась за минуту и выскочила за дверь, как строптивая лошадь, с какой-то совершенно нездоровой улыбкой, помахав мне, скрылась на лестничной площадке. Я же, прибывая в некотором шоке и откровенном непонимании, еще с полминуты простояла в коридоре, а затем неосознанно подошла к окну на кухне. Спустя какое-то время Лада вышла из подъезда и пошла вдоль дома в сторону дороги… на остановку… А где же Паша? Я оглядела двор на сколько мне позволяло окно и не увидела его машины. «Может за домом ждет?», пожала я плечами и пошла выливать не тронутый чай и отмывать уже успевшие осесть чайные кольца внутри белоснежной кружки. Я вообще очень чистоплотная и довольно брезгливая. У меня нет ни животных, ни цветов, ничего того, что могло бы пачкать или запылить пространство, где я живу. Уйти отдыхать, не помыв даже ложку, не о говоря о кружке, я бы никогда не смогла. Я помню как-то раз решила отметить новый год в компании друзей и пригласила их всех к себе. Квартира большая, места хватит для всех. К утру половина гостей разъехалась, другая половина упала там, где была. А я, едва опираясь на собственные ноги, с жутчайшими вертолётами, подхватывающими тошноту, умудрилась-таки перемыть всю посуду, убрать со стола, подмести все полы, где было замусорено, и только после упала замертво среди пьяных тел, даже не помню, где именно. После того случая моя квартира и шумные посиделки стали несовместимы и на все праздники я сама ездила по гостям. Свой день рождения и его празднование перенесла в общепиты. Правда! Я лучше заплачу в каком-нибудь кафе или пабе, да где угодно, только не в моей квартире.
Разобравшись с кружками, я собиралась пойти в комнату почитать перед сном, разгрузить голову. Думать о Ладе, ее отношениях с мужчиной, о ее по меньшей мере странном поведении, я не хотела. Я не считаю себя плохой подругой. Я умею дружить. И с женщинами, и с мужчинами! Даже несмотря на то, что про дружбу с последними бытует мнение, что такого быть не может. Может! Поверьте. Никто из моих друзей-мужчин не находился в так-называемой современностью «френдзоне», никто тайно не влюблен и не рассматривает в социальных сетях мои фото перед сном. Я всегда готова помогать друзьям чем могу, когда те влипают в неприятности, которые так или иначе с каждым из нас с завидной регулярностью случаются. Но вот с этим… С тем, с чем ко мне сегодня заявилась Лада, помогать я не хотела. Не с чем помогать. Особенно, когда заранее предупреждали человека – не лезь в это дерьмо – боком выйдет. В ответ на тебя машут руками, говорят, что ты ничего не понимаешь, да и вообще не лезь не в свое дело, а спустя какое-то время тащатся в твою квартиру поныть о несправедливости, столь торжественно заправляющей разрушающим балом. И чего? Разве тебя не предупреждали? Черт возьми! Разве тебе в деталях не рассказывали о том, что будет именно то, что сейчас происходит? Так а чего ноешь тогда? Лада всегда такой была. Все эти годы, сколько я ее знаю! Всегда! Я устала помогать ей. Устала тратить свое драгоценное время на пустоту и безразличие. Лада никогда не слышала и не слушала меня. Никогда. Жаль, что я не так давно поняла, что Лада скорее всего никогда и не нуждалась ни в помощи, ни в совете. Я для нее всего лишь парочка ушей. И едва осознав это, я замолчала. Не хочу больше тратить на нее свою энергию. Уши мои пусть использует: все равно я пропускаю информацию гиперзвуковым самолетом: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Нельзя позволять информации, полученной от нее, оседать в разуме, потому что сразу же захочется помогать, а это никому не надо. Я думаю, каждый знает, как ощущаются потраченные усилия и время впустую. Я, честно, пыталась выслушать ее, но Лада, видимо, пока не готова озвучивать свои мысли. Не проблема, пусть еще подумает, поразмышляет, придет к каким-то своим выводам и потом озвучит все это адское зелье мне. Я готова.
Сделав шаг с кухни в коридор, я заметила краем глаза: что-то блеснуло на том месте, где сидела Лада. Я подошла к кухонному диванчику – ничего. Внимательно оглядев уголок, так и не найдя ничего блестящего, ушла в комнату.
Следующий день был распланирован чуть ли не по секундам. Несмотря на мою природную полноту, я очень подвижная и редко сижу на месте. Завтра должна была состояться встреча с проектировщиками. Я разрабатывала потрясающий план загородного коттеджа, специальный заказ одного крайне влиятельного человека, прикуривающего сигары от купюр исключительно крупного номинала. Этот проект и его успешное завершение сулили мне приличный доход. Никогда не стеснялась брать за свою работу именно приличные деньги, поскольку я знаю как никто другой, сколько сил, ресурсов, энергии, себя и своей души я на самом деле вкладываю в каждый проект. Я хочу, чтобы частичка моей души, встроенная в очередное сооружение или строение, достойно оценивалось и оплачивалось.
Затем я должна буду встретиться со своим начальником, обсудить текущие дела. Кстати, тоже, как и с Ладой – крайне бесполезное дело, никто не слышит, не слушает, но хотя бы за это платят деньги и не мешают воплощать в реальность задуманное. Все эти встречи для галочки и успокоения начальника, которому посредством подобных активностей кажется, что у него все под контролем. Именно кажется! Потом что я тесно общаюсь со всевозможными отделами в компании и держать их бурную деятельность под контролем невозможно. Мне кажется исторически, я могу ошибаться, единственный кому удавалось одновременно многое делать, это Гай, но все мы знаем, чем он кончил. Но начальство надо радовать и главное, что у меня всегда есть чем. Потом еще две встречи с частниками по застройкам загородных домов. Это уже мой личный доход, не зависящей ни от каких начальников. На такие встречи я стремилась попасть как на личную аудиенцию к богу. Ведь приятно хоть иногда не зависеть от какого-то человека, решающего, что и как тебе делать. В таких делах я уже решаю, что и как мне делать и, если мы не находим общий язык с заказчиком (обычно это происходит, когда говориться откровенная чушь), мы расстаемся.
Вечер распланирован на «посидеть за работой». Спокойно почертить и рассчитать…без вмешательства людей, в тишине. Мне сложно описать, какое колоссальное влияние на меня имеет тишина, как сильно я уважаю и ценю ее, как она прекрасна.
Ни одному из моих планов не суждено было реализоваться.
Утром, посвятив кучу времени на сбор и приведение себя в эстетический порядок, я вышла из квартиры и оказалась заточенной в железной коробке. Будто намертво. Будто замуровали. Зашили бетоном и бросили одну. Я пыталась связаться с диспетчером – результата ноль. Как будто мой сигнал бедствия никто не слышал. Я звонила в безжизненную пустоту, откуда последняя душа ушла пару тысяч лет назад.
Я пыталась звать людей, едва услышав движение в подъезде. Но никто не слышал меня. Никто! Не странно ли? Особенно принимая во внимание громкость моего голоса. Неужели всем стало настолько уже наплевать на себе подобных, что крики помощи воспринимаются как странные просьбы дать просто так денег? Я не поверю, что меня никто не слышал. Не поверю! Никто не хотел слышать. Когда-нибудь я окончательно и бесповоротно разочаруюсь в этих людях, превращающихся в биологическую массу, бесчувственную, жестокую, эгоистичную, разлагающуюся и прогнившую. Я бы никогда не прошла мимо взывающего о помощи. Я самодостаточный человек с хорошим доходом, в состоянии ни в чем не отказывать себе, никогда не откажу другому, если оказать помощь в моих силах. Наверное, потому что все толстяки добрые. Полнота сохраняет доброту в душе. Ха-ха-ха. Не знаю, почему так. Почему деньги, и власть, которую они дают, не извратили мою душу до глухоты и немоты в отношении окружающих. Может я к этому еще приду, чего, конечно, не хотелось бы. Упасть всегда проще и быстрее, чем подняться.
Я просидела в лифте несколько часов, когда доблестные жильцы или еще кто все же заявили в диспетчерскую, что один из лифтов встал и как бы не очень удобно, проживая в многоэтажном доме пользоваться только одним лифтом. По железным дверям постучали, спросили есть ли кто внутри. О да! Внутри есть кто! Разъярённая фурия, преисполненная гнева Зевса, пропустившая две встречи и из-за отсутствующей мобильной связи, не имеющая даже возможности уведомить людей, что не явится на эти встречи. Но я смогла взять себя в руки и морально не уничтожить лифтера. Все же объективно мое заточение в лифте – не его вина. Не его вина в том, что в диспетчерской сидят либо глухие тетерева, либо всё-игнорирующие люди, не его вина и в том, что соседи по дому оказались не менее глухими.
Я, едва контролируя свою мимику, которая очень хотела принадеть маску Вельзевула, поблагодарила лифтера и кинулась писать клиенту и начальнику о случившемся, надеясь на их милосердие, ведь это впервые, кода со мной случился форс-мажор. До сего момента я даже ни разу не позволяла себе опоздать на работу или каким-либо образом нарушать договорённости.
От начальника никакого милосердия я так и не дождалась. Напротив, для него эта ситуация была нажатием на спусковой крючок, когда впервые можно так умопомрачительно трахнуть мой мозг, чем он и воспользовался. Выслушав бесконечные, словно зацикленные на повторе, нотации боса, я помчалась к частникам и тут меня ждало второе потрясение за этот день. Такси, в котором я впопыхах разместила свою тушку, совершенно по-глупому въехало в бок поворачивающей машины, так и не закончив мой маршрут. Я отделалась легким испугом и лёгким ударом головы о переднее сиденье. Все бы ничего, верно, да? Я сообщила водителю, что в случае возникновения судебного разбирательства, я готова принять участие в качестве свидетеля, и заказала другое такси. На этом хотелось бы поставить точку в минорне приключения того дня, но не тут-то было!
Я сажусь в подъехавшее такси, трогаемся с места, я прошу водителя по возможности мчать, ибо время поджимает. Время, знаете ли, вечно насмехается. Водитель вроде бы понимает мою просьбу, но и понимает, что речь не о самолете, отрывающимся от земли, речь о тоже важных человеческих делах, ведь для каждого из нас наши собственные дела выглядит именно как самолет, последний раз перед взлетом проверяющий все системы, на который опоздать – смерти подобно. Мы же такие важные и жизни у нас такие важные, и как все рвутся вперед, чтобы успеть, считают, что именно их дела важнее, чем дела других. Успеваю! Успеваю попасть в очередную аварию и на этот раз с вывихом кисти. Как думаете, какой? Верно! Правой. Я правша, архитектор, не хочу просвещать в подноготную архитектуры, но могу заверить с 300% гарантией, что для любого человека повреждение рабочей руки – это все равно что быть полностью парализованным. Это временная смерть, в период которой человек продолжает удивительным образом существовать. Но не просто существовать, а быть в шкуре срезанного с грядки кабачка, начавшего гнить с черенка. Зависать в стадии ожидания распространения гнили по всему телу.
Вывих запястья закончился фиксирующей повязкой, я бы сравнила с гипсом, не позволяющим шевельнуться, разница лишь в том, что при переломе – гипс не дает шевелиться совсем, а в моем случае – можно, но больно. И на практике боль оказалась сильнее любого гипса, проявяя себя как надежный фиксатор, вынудив меня взять больничный и превратиться в мумие, отчаянно пытающееся работать левой рукой.
Те, кто был связан со мной трудовым контрактом, оказались вынужденным ожидать моей поправки.  Те, с кем меня связывали личные отношения, сказали, что будут ждать, но мне даже не надо было их лица видеть, чтобы понять, что пока они ждут меня, будут параллельно искать нового человека, не столь «везучего» как я и готового без лишнего геморроя заняться их проектами. Я – человек-структура и зачастую стараюсь планировать свою жизнь и потеря двух клиентов из-за стечения неблагоприятных обстоятельств – это, безусловно, дерьмо, но не такое, которое погрузило бы меня в страшнейшую мглу средневековья. Потенциальных клиентов – тьма, отложенных финансов – не такая тьма как с клиентами, но все же на пару лет безработицы и ничегонеделания хватило бы при худшем раскладе.
Я успокаивала свою непоседливую натуру тем, что, наконец-то, у меня отпуск. Не на Мальдивах, да и незапланированный вовсе, но все же больничный, а значит можно и нужно научиться наслаждаться им. Я не из тех людей, которые, находясь на больничном, полулежа в кровати, в агонии, в лихорадке, со слезящимися от постоянных чиханий глазами, лежат и продолжают работать, забрызгивая экран ноутбука все теми же соплями простуды. «Я на больничном» могло означать только одно – я на больничном. О какой работе мы пытаемся говорить?
Но тот день, насыщенный форс-мажорными ситуациями, не закончился на второй аварии. Форс-мажорные события… Когда повторяешь эти слова, неспециально начинают вспоминаться отрывки из договоров, из, как правило, последних или предпоследних пунктов, о возникающих обстоятельствах непреодолимой силы и о таких вот событиях. Раньше я никогда о них и не задумывалась. Все время казалось, что какие форс-мажоры? Что за обстоятельства непреодолимой силы? Какое отношение к этому могу иметь лично я? Я не участвую в войнах, я не начинаю их.  Не руковожу природными явлениями, да и проживаю на территории чудной РФ, где природные явления столь разнообразны и к которым готово наше население, вряд ли могут быть отнесены к форс-мажорам, да и с обстоятельствами с их непреодолимой силой, мне казалось я никогда не встречусь…
Я пыталась сделать ужин левой рукой и обстоятельства сложились так, что брызгающееся масло на раскалённой сковороде и ее содержимое в силу этих самых непонятных обстоятельств оказались на моей коже чуть выше колена. Я даже не подозревала, что умею так голосить, явное сопрано. Громко и без спецэффектов. Дальше – ожог, мгновенное появление пузырей на коже. Этот день был явно если не худшим днем, то уж точно крайне неблагоприятным. И в то же время днем, претендующим на своеобразное просветление.
Вытирая оставшееся масло с пола, стараясь не смахнуть с ноги медицинскую пену от ожогов, вновь заметила что-то блестящее на покрытии кухонного уголка. У меня очень хорошее зрение и заметив одно и то же явление, я не могла утверждать сама себе, что ничего не происходит и мне просто кажется. Плюнув на масло и остатки пищи на полу, на боль в ноге, я подползла к диванчику и тщательно исследовала его. Я нашла иголку, воткнутую, погруженную почти до ушка. Это не моя иголка. Это не я, кто сидел бы на кухне с вышивкой или иным шитьем, и случайно бы уронил эту иголку. Точно не я. В моем доме отродясь не было никаких игл. Я как творческий человек умею многое… но не шить. Это особый вид творчества мне неподвластный. Более того! Это не просто иголка для шитья, это так называемая швейная булавка… для кройки, с кругляшком на противоположном от острия конце иглы. Безусловно, иголки были в моем доме, все же пуговицу я могу пришить. Но сшивать и заниматься кройкой… Я машинально начала вспоминать всех, кто у меня был за последние две недели. Много народу. Друзья, знакомые. Кто-то даже и не раз заходил. Кто мог обронить иглу?
Я просидела на полу с полчаса, наверное, погруженная в мысли, рассматривала иголку и никак не могла остановиться в предположениях – кто из моих гостей мог забыть ее. Выкинуть находку я не решилась, мало ли когда объявится хозяин и стребует с меня иголку… А у меня ее нет. Так и до воровки недолго останется.
Я проковыляла в комнату и положила иглу на полочку, где у меня была всякая всячина и безделушки. Пусть лежит до момента появления владельца или на ближайшие полгода. Если в течение этого времени никто не объявится, значит выкину за ненадобностью.
Железяка немного отвлекла меня от боли в ноге и едва я забыла о находке, мысли о боли от ожога не только вихрем вернулись, но и захватили тело всецело. Я упала на кровать и с опаской взглянула на ногу. М-да. И так ноги не модели, а теперь еще и частично Фредди Крюгера. Пена почти исчезла и все это обожжённое мясо выглядело будто его еще маслицем сбрызнули… для сомнительной эстетики.
Сидеть и впадать в уныние не в моем вкусе и я, решительно улыбнувшись, поднялась с кровати. Ничего страшного. У всех без исключения жизнь расчерчена на белые и черные полосы и их оттенки, и моя задача достойно прожить черные. Парочка аварий, сорванные встречи, ожоги – это не повод погружаться в маниакальную депрессию. В жизни и пострашнее вещи случаются. Я достала ватман и приготовилась учиться рисовать левой рукой. Проект все равно надо вести, уважительная причина отказа от работы – только смерть, хотя на самом деле мне было интересно, как быстро я освою технику работы левой руки. Пусть линии и буквы кривые, я-то все равно пойму проекцию, да и клиентам несложно будет объяснить то, что я вижу, как это будет выглядеть и почему все мои линии немного волнистые. К тому же после согласования я перенесу все данные в комп, и машина сделает безупречно ровный макет.
Я провела пару линий роллером, даже написала несколько слов и писать левой рукой оказалось не так уж и страшно, даже сохранилось некое изящество. С непривычки я, сильно нажимая на остро заточенный карандаш, случайно сломала его, оставив жирную грифельную кляксу и чуть поврежденный верхний слой бумаги. «Некритично», подумала я и взялась за маленький перочинный ножик для заточки. Еще в институте я отказалась от точилки, уж слишком они не так точат, от чего грифель больше подвержен слому, нежели, когда точишь ножом. Но вывих не давал мне полноценной возможности сделать резкие движения по дереву, чтобы тонкая стружка оголила нужную длину грифеля. Я переложила ножик в левую руку и тут же резанула указательный палец правой руки. Темные капали крови обильно закапали на белый ватман.
- Да ну ёж твою за ногу! – выругалась я, отбросив карандаш с ножом в сторону, и поковыляла на кухню, где хранила аптечные дела. Порезать палец вовремя заточки карандашей – это несверхъестественное явление. Отлично резалась, режусь и буду резаться, поэтому перекись, зелёнка, йод, пластыри и бинты всегда были у меня в избытке.
На этой нелепости я решила остановить какую-либо физическую активность на этот день. Достаточно, думаю. Можно же хоть один вечер провести в тишине и за книгой, не работая и не с кем не общаясь?
Недолго длилось уединение с собой. Прошло не более часа с момента как я улеглась, кряхтя и охая, а в коридоре нетерпеливо зазвенел звонок домофона. Я перевела взгляд на часы: 20:30. Ну кого могло притащить?
- Да? – спрашиваю в домофон. В ответ тишина. Я слышала чье-то дыхание. Глубокое, спокойное и ровное. Слышала, как воздух пробегает через ноздри внутрь, как вздымается грудная клетка и как проходит выдох.
- Аллё? – повторила я, внимательно прислушиваясь к дыханию на той стороне. Оно все такое же ровное, ни грамма не смущенное.
- Шутники, блин, - шикнула я и скинула вызов, повесив трубку, но не успела я и пары шагов сделать в сторону как вновь услышала звонок домофона. Я замерла. Звон будто нарастал и усиливался, требуя, чтобы трубку сняли немедленно. Но я стояла и не двигалась. Домофон продолжал настойчиво пиликать и тут я не выдержала и резко схватила трубку.
- Да! – повысив голос, спросила я. Снова тишина. Снова это же дыхание. Спокойное и ровное. – Я вас слушаю! – повторила я, чуть успокоившись. Дыхание. Тишина. – Вам нужна помощь? – тихо спросила я, внезапно, предположив, что человеку внизу может быть плохо или он в опасности, или с ним еще какая неприятность происходит, и поэтому он не может мне ответить, а я веду себя как истеричка. – Если вам нужна помощь, дайте мне знак, - прошептала я, - стукните один раз по домофону.
Я внимательно прислушалась к происходящему на линии, но ничего не услышала, кроме того же дыхания и той же тишины.
- Надеюсь, что у вас все хорошо и вы просто номером квартиры ошиблись! – буркнула я и повесила трубку, но осталась в коридоре, не шевелясь. Будет ли еще звонок? Спустя 5 минут тишины я уже со спокойным сердцем развернулась и пошла в комнату.
Резкий, как сирена, звук домофона порвал в клочья едва успокоившуюся тишину. Я подпрыгнула на месте, что тут же отдало мне в кисти и ноге, где расположился ожог. Не отводя глаз от звенящего аппарата и медленно накидывая пальто, я решила просто спуститься вниз и взглянуть шутнику в газа, заодно и оценить, не нужна ли человеку психиатрическая помощь.
Стоя у лифта, я все еще слышала, как трезвонит домофон и с одной стороны меня это радовало, так как незатихающая мерзкая трель говорила о том, что некто все еще внизу и все еще долбится ко мне. А с другой… внутри поскребся одной сухощавой лапкой страх. В принципе я была не из пугливых, мало чего боялась в жизни. Могла опасаться и волноваться, что не чуждо всем людям. Я волновалась на приеме у врачей, на взлётной полосе, в остановившейся кабине лифта, где, чуть померцав, гаснет свет, когда какой-нибудь лихач подрезал меня на дороге, и во многих других случаях, но вот так сходу я не смогла бы назвать причину страха в этот момент. Чего именно я боюсь? Боялась ли я? Ожидая лифт, я прям поняла, что в данном случае я именно боюсь, не волнуюсь, не опасаюсь, а боюсь. Чего боюсь –понять не могла.
Спустившись на первый этаж, я старалась двигаться бесшумно, что было нелегко с моими травмами, подобралась к дверям и расслабилась. Домофон молчал. Никто никуда не звонил. Когда кто-то набирал цифры домофона и ожидал ответа от квартиры, в подъезде всегда была слышна звонкая трель. Сейчас же тишина. С осторожностью я нажала кнопку, и входная дверь приглашающе открылась. Я выглянула на улицу: никого. В поле зрения вообще никого. Ни у домофона, ни на лавочках у подъезда, ни на детской площадке в 10 метрах от подъезда. Я взглянула на цифры на домофоне и содрогнулась. Цифры, чья комбинация составляла номер моей квартиры, были вымазаны какой-то черной слизью.  Все же кто-то звонил мне, я не чокнулась и мне не померещилось. Но что это за дерьмо на кнопках? Я ощупала карманы пальто в надежде найти пачку салфеток, которые так же не были редкостью для меня, так как пальцы регулярно пачкались то красками, то ручками, то еще чем. Но сейчас карманы оказались пусты.
- Ладно, надеюсь кто-нибудь сотрет это, - прошептала я и вернулась в подъезд, подергав закрывшуюся дверь, чтобы убедиться, что она действительно закрыта.
Поднявшись на этаж, я остолбенела: дверь в мою квартиру была раскрыта нараспашку.
- Какого черта?! – медленно и с еще большей порцией страха, поинтересовалась я не пойми у кого, двигаясь к квартире. – Эй! – крикнула я в черную зияющую пасть открытого коридора, - кто здесь?
Чертова тишина. Не редки были дни, когда я не знала, кому помолиться, чтобы мне ниспослали хоть несколько минут тишины, когда уши мечтали отдохнуть от звуков, а глаза – видеть ничего не хотели. И что? Погруженная в пучину тишины я поняла, что боюсь ее до судорог в пятой точке. Тишины я боюсь оказывается. Вот это новость! Вот она я: стоя парализованная на пороге собственной квартиры, смотрю в темноту и слушаю тишину, и чувствую, как по телу поднялась толпа мурашек и сбивчиво, неровно марширует вдоль по спине, перебегая на бедра и руки.
Я включила свет в коридоре. Не прошло и нескольких секунд, как лампа блекло замерцала, ярко вспыхнула и, судя по всему, потухла навсегда. Я вздрогнула и хотела было открыть дверь в холл, чтобы хотя бы с лестничной клетки тусклый свет осветил мой неестественно черный коридор. Но в темноте не смогла увидеть ручку двери и в аккурат впелилась больной рукой в бетонную стену рядом с дверью. Внутри, в голове, я услышала страшный хруст в запястье и тут же, еще и звук хруста стихнуть не успел, как меня в очередной раз захлестнула волна дикой боли. И злости. Как сильно я разозлилась на себя и свой глупый страх, приведший к очередному перелому, сменившему сегодняшний вывих на посту. В момент вспышки ярости я, полностью забыв о своем страхе, быстро прошла на кухню и включила свет. Я смотрела на люстру и 6 светящихся в ней лампочки и думала: «не дай бог перегорят все! Убью!»
Свет лился приятным ручейком, постепенно наполняя собой отдалённые уголки темной квартиры. Я обошла все комнаты, корчась от боли, прижимая изнывающую от агонии кисть руки к груди. Неудивительно и вполне ожидаемо: в квартире я никого не нашла, что разозлило меня еще больше. Теперь моя внезапная пугливость и я бы сказала тупость, чего стесняться, буквально повесили красную тряпку перед глазами. Я быстро ходила по квартире одеваясь и совсем забыв об ожоге на ноге. Не до него сейчас. Собиралась я в травмопункт, хотелось бы, чтобы опытные люди взглянули на мое распухшее запястье. Такси будет через 8 минут, как что есть время собраться и выйти на улицу.
Надевая кроссовки, согнувшись в три погибели, так как присесть мешал ожог на ноге, я увидела какую-то тень под кухонным уголком и вновь ощутила ту же толпу мурашек не так давно гуляющую по спине, и оцепенение. Кто это? Кто-то лежит на полу, под диваном на моей кухне. Ледяные пальцы страха, быстро превращающегося в паническую атаку, крепко сжали мое горло. Я не сдерживала нахлынувших слез и эмоций отчаяния, исказивших лицо до неузнаваемости. Мне было плевать. Я уселась на пол, поскуливая и подвывая, по телу разгуливала изнурительная боль от кисти и ожога, а там, под диваном, кто-то лежит… Кто это?  Что надо от меня? Он убьет меня? Я зарыдала еще громче, не сводя глаз с темноты под диваном.
- Эй! – позвала я, чувствуя страшные сжимающие грудную клетку, тиски и как сложно воздуху проходить сквозь зажатый организм, как он с силой протискивается внутрь, будто ему это надо, чтобы я продолжала дышать, а не мне самой. Я так устала от тишины в тот вечер. Устала пытаться поддерживать коммуникацию с внешним миром и не получать никакого ответа. Меня выворачивало от нарастающего страха, порождённого именно этой тишиной, и я ничего не могла поделать с поработившими меня эмоциями, разве что только следовать указанному ими пути. Но тут рассудок внезапно подал признаки жизни и внутренний голос зашептал: «телефон». Здоровой рукой я вытащила телефон и включила фонарик, направив свет на кухню, на то, что таилось под диваном. Это какая-то куча-мала, распластанная по полу! Не живая! Я рассмеялась. Вот дура! Видимо упало какое-то дерьмо, а я чуть душу богу не отпустила от страха. Какая же дура! У меня прямо слов не было, чтобы полноценно описать свое состояние и то, кем я себя считала после всего вот этого. Я прям почувствовала, как расслабление растекается приятной волной по телу и под ее массой мышцы и нервы мгновенно расплываются в огромный бесформенный блин на холодной сковородке: я никак не могла собраться, заставить себя пошевелиться, дойти, в конце концов, до кухни, чтобы все же рассмотреть под диваном то, что находиться там не должно. Зато мозги не отдыхали и внутренний диалог балаганил без остановки. Сколько раз в жизни я бралась судить окружающих за проявление их, как мне казалось, абсолютно не к месту эмоций. Эмоции, как я считала, глупые, недостойные к показу обществу. Сколько раз я осмеливалась крутить пальцем у виска, напыщенно и бахвально обвиняя людей в неспособности контролировать изрыгающийся из них идиотизм. Идиотизм – это тот самый лейбл, который я считала уместным повесить на кого-либо. И вот теперь я сижу с травмами, бледная, потная, скорее всего поседевшая и смеюсь над успокоившейся дрожью в теле, потому что довела себя практически до панической атаки и испугалась чего-то упавшего под диван. Выводы сделаны и приняты. Впредь буду уважительнее относиться к праву других людей проявлять те эмоции, которые они считают нужными и те, которые рвутся из них под влиянием той или ситуации.
Я прошла на кухню, включила свет и наклонилась взглянуть что же все-таки сокрыто под диваном. Земля. Здесь, конечно, моему удивлению предела не было. Земля! Под моим кухонными уголком.
- Ну офигеть… - вздохнула я, выпрямившись. Телефон пискнул, уведомив о том, что такси ожидает. – Потом разберусь!
Травматолог не удивился нелепости, сказал, что встречал и поинтереснее случаи. Ну что ж, слава богу, что здесь я не стала тем человеком, который смог бы своими травмами удивить этого бывалого мужика, ибо я даже представить не могла, что со мной должно было случиться, чтобы хоть один мускул дрогнул на его лице.
Оказалось, у меня трещина и сильное растяжение, врач уверил меня с улыбкой на губах, что, мол, фигня все это, люди и не с такими травмами живут и радуются жизни. Все пройдет, заживет, потом в старости будет, что вспомнить. Разве это не прекрасно, когда в старости есть чего вспомнить? Разве не для того мы живем, чтобы сбирать и хранить воспоминания? Разве не скучна жизнь без потрясений любого рода? Я согласилась. Отчасти врач был прав. Эмоции нужны. Любые. Они формирует воспоминания, держат их живыми в памяти. Без эмоций не будет воспоминаний. Без воспоминаний не будет радостной старости.
Крепкая фиксирующая повязка, боль, ожог не помешали мне вымести землю, помыть полы и вернуть кухне ее обычную непревзойденную чистоту. Мне кажется, даже если я буду при смерти, все равно поползу убираться. Умирать в грязи – последнее дело для меня. Болеть – тем более.
Тот день казался мне удивительно нелепым и, по сути, невозможным. Такая жесткая череда событий – уму непостижимо. Но все это случилось и отрицать этого я не могла. Может там в космосе что пошло не так? Меркурий в ретроград зашел? Или вообще рухнул со своей орбиты? Луна канула в Лету, потерявши свой блеск в новолунии? Что? Что могло случиться? Я знаю, что как правило человек сам виноват в том, что с ним происходит. Или стал заложником сошедшихся в одну все-уничтожающую точку событий? Я не знаю. Я всю свою жизнь росла в строгом скептицизме и отрицании. Ко всему, что могло казаться на первый взгляд чем-то неестественным, нерациональным, всегда по итогу находилось то или иное логическое объяснение. Лично у меня находилось. Даже этот день, наполненный именно чередой нелепых событий, я могла и объясняла себе тем, что застревание в лифте с утра психологически и эмоционально подкосило меня, а потеряв психологическую опору я перестала концентрироваться на происходящем, перестала внимательно следить за окружающей обстановкой, и именно моя невнимательность привела меня к тому, что я получила к концу этого дня. Здесь только моя и ничья больше вина. Может всю мою сознательную жизнь обстоятельства складывались через жопу, но ввиду моей никогда не дремавшей бдительности я умудрялась ловко их обходить и буквально выходить сухой из рухнувшего на меня говна. Вот и все объяснение.
Но земля! Появление земли под диваном я никак не могла объяснить рационально. Да и нерационально тоже. Кто мог оставить ее здесь? У меня всегда слишком много народу дома, я даже не могу придумать с кого начать выяснять, кто хозяин земли. Кто беспардонно прошел в мою кухню в грязных ботинках и как я могла пропустить это? Интересно, а как я буду звучат и выглядеть? Эй, Кирилл, это не ты натряс мне землицы на кухне? Совсем как идиотка.
Я решила, что моя вина в том, что я не уследила за гостями, прошмыгнувшими на кухню в грязных ботинках. Раз я не в состоянии следить за людьми, находящимися у меня дома, то вот мне парочка вариантов, как следует вести себя дальше. Первое, начать все-таки следить за теми, кто находится в моей квартире. Второе, если я не справляюсь с первым, то заткнув рот, молча убирать за гостями. Проблема решена, уроки дня освоены и выучены. Завтра будет новый день, завтра исправлю навалившиеся косяки.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни в ближайшую неделю ничего я не смогла исправить, а косяки не уставали сыпаться на меня, сильнее и сильнее прижимая ко дну, куда я неожиданно свалилось. За это я тоже была благодарна. Они научили меня не быть такой самоуверенной, научили не бить себя в грудь и говорить: что за бред? Со мной такого никогда не случится! Я же любимица фортуны, плюс ко всему прочему у меня прекрасно работает мозг. Я в состоянии анализировать и делать выводы и жить дальше в соответствии с этим выводами. Как же сильно я облажалась со своими убеждениями, по-другому не могу сказать.
Теперь я точно знаю, что со мной может случиться все, что угодно. Я ни от чего не защищена. Фортуна имеет жопу и может поворачиваться ей. Никогда ни от чего не зарекайся. Не провоцируй судьбу демонстрировать тебе твои же ошибки, которые по итогу окажутся катастрофически глупыми.
За несколько недель минувших с того самого дня я благодарна за то, что осталась жива и слава богу или хранителю, или тому и другому, что жива хотя бы ни в качестве физического инвалида. Насчет морального – не уверена до сих пор.
Я лишилась работы. Просто по щелчку пальцев. Начальник, наимерзейший человек, но до фанатизма любивший мои труды и те формы, в которые я умело обращала бестелесное творчество, вдруг белены объелся и буквально уничтожил меня морально за время моего больничного, довёл до критической точки отчаяния и я не выдержала, высказав все правду и неправду о нем, его конторке, жадности и много о чем другом, того, что на самом деле я даже не думала. Я была уволена по соглашению сторон в один день.
Я растеряла всех клиентов. Никто их них не стал дожидаться моего выздоровления. Оказывается, у всех, у каждого, стали гореть желания в скорейшее время построить уникальный дом в коттеджном поселке. Я пыталась удержать разбушевавшихся клиентов, но доходило до того, что мне в лицо стали говорить, что я жирная, неуклюжая корова и что я не могу дать им никаких гарантий, что после того, как заживет запястье, я как корова на льду не схвачу сиюминутную другую травму, которая парализует меня еще на неопределённый срок, лишив производительности труда. Подобное свинство стерпеть я никак не могла и отвечала всем резко. Отношения сошли на нет. Категорическое нет.
Постепенно от меня начали отворачиваться мои друзья и знакомые. Мой дом пустел. В нем раньше хранилось столько эмоций и переживаний людей, но в эти недели он все больше и больше напомнил мне затхлый многовековой склеп, в котором даже кости усопших превратились в пыль. Мне все реже звонили, все реже ходили. Я как якорь, медленно погружалась в пучину одиночества, к которому я не привыкла и привыкать не собиралась. Я, можно сказать, гуманист, насквозь пропитана любовью к людям. Мне плохо без людей, без общения с ними. Я всегда была предана своим друзьям и то, что они отворачивались от меня по непонятным мне причинам, а точнее причины эти вовсе отсутствовали на мой взгляд, погружало меня в апатию. Никто из них не удосужился объяснить эти самые причины.
Я регулярно страдала физически, едва прикасаясь к чему-либо: ножи, плита, вода, улица… все! Все вокруг подвергало меня физическому ущербу здоровья. Мне кажется, что я должна была бы умереть от всех этих нападок, но что-то или кто-то очень сильный всегда спасал меня и я отделывалась легким, порой не очень, испугом. Я как-то совершенно неуклюже, с ножом в руках, подошла к холодильнику и умудрилась наступить себе на пятку открытого тапка, грохнулась. Нож, наточенный до чертиков, просвистел в аккурат у уха, резанув мочку. Еще пара миллиметров, и он просвистел бы по шее. На улице я случайно соскользнула с бордюрного камня и совершенно не понимая каким чудом не свалилась полностью под летящую машину. Я, конечно, не понимаю, что за чудо заставило лететь эту машину по двору и будь на моем месте ребенок или более неловкий человек, ему бы точно пришёл кирдык. Ну а мне просто повезло, если так можно сказать, мне просто отдавили пальцы ног. Даже ни одна косточка не хрустнула. Я поскользнулась в ванне и снова каким-то чудом стремительно падая на дно, успела схватиться за борта ванной и не приложиться затылком о выпирающий железный слив.
Каждый раз побывав секунду-другую на другом конце я понимала, что сейчас практически видела тот свет, тот самый, о котором составлено столько мифов и сказаний, что ещё доля мгновения и я смогла бы воочию увидеть, что из этих былин действительно можно назвать былинами. Я с неописуемым облегчением выдыхала и благодарила все вокруг себя за то, что открыла глаза все ещё на этом свете и вроде без особых увечий. Никогда прежде не считала себя неловким поленом, а тут что-то произошло, и я стала не просто неловким поленом, а предводителем всех неловких. Я долго рассуждала, анализировала, пытаясь понять, что со мной пошло не так. Почему я стала такой? Какой винтик в механизме моей жизни сломался? Кому я перешла дорогу? Но впервые у меня не было ответов. У меня была лишь голая реальность и болючие факты, с которыми у меня не было ни сил, ни аргументов спорить. Оставалось только принимать действительность. Так сложно ранее рациональному человеку просто взять и начать принимать то, что не подвергается логике анализа. Я не плохой аналитик и математик. Я прекрасно владею физикой. Мои дома стоят годами… Я не могу объяснить, почему спотыкаюсь на ровном месте и по стечению удивительных обстоятельств не ломаю шею, а всего лишь получаю растяжение или вывих, или в лучшем случае просто ушиб. Может я просто тронулась умом. Такое бывает. Это никакая не редкость в наше время, когда здоровый умственно человек в один прекрасный день обнаруживает себя в тёплых объятиях городской психиатрической лечебницы. Скорость сменяющих друг друга событий, наполненность этих событий – всё это в действительности может помутить неустойчивый рассудок. Рассудок у нас у всех неустойчивой. Нужен всего лишь правильно подобранный спусковой крючок и спустя мгновение тривиальный обыватель становится отнюдь нетривиальным лохом.
Я старалась удерживать рассудок при себе. Изо всех сил старалась. Он так сильно был нужен мне. А я чувствовала, как он ускользает, и то, что можно лишиться собственной физики, пугало пуще того, что происходило вокруг. По крайней мере, с этим я готова была смириться. Но лишиться рассудка я была не готова, поэтому усиленно и старательно цеплялась огромными баграми за него. На самом деле это очень страшно. Очень! А когда ты, например, идёшь в магазин и вдруг осознаешь, что сейчас рехнешься. Ничего не происходит, ничего не меняется, всё как обычно. За свою жизнь ты уже сотню раз ходил в этот самый магазин, но именно сейчас стойкое ощущение, что «крыша» тронулась и вот-вот умчится в такую даль, что ты никогда не сможешь вернуть её. Внезапно ты понимаешь, что в данный момент, в эту самую секунду, ты просто так местечково сходишь с ума. На совсем.
Во всём этом полноценным дурдоме, творящемся со мной и в моей голове, был единственный плюс. Мои обыденные 95 килограммов за несколько дней обернулись в 65. Я не узнавала свое отражение. Исчезло все, что ранее казалось круглым, а может и бесформенным, но плюшевым. Я привыкла к себе к такой, какая есть. Я себя другую не хотела. Ну нечто неизвестное видимо хотело, и поэтому я стояла перед зеркалом и диву давалась: кожа дряблая, обвисшая, лицо осунулась, все вещи смотрится как старый мешок на столбе. Волосы, моё достояние, густые, с легкой волной, превратились в паклю, ровно такую же, какую можно встретить торчащую из гнёзд ласточек в брусовых домах. Внешний вид оставлял желать лучшего, как и внутренней.
Я все чаще ловила себя на том, что вместо поисков клиентов и работы я пялюсь в тускнеющий монитор, держу в руках стакан холодного пива вместо мышки и ощущаю тяжелейшую пустоту в душе. Наверно я в первые расстроилась и ещё больше погрузилась в грусть и тоску из-за того, что у меня не было мужчины. Мне было бы не так страшно, если была бы поддержка. В конце концов, я была бы не одна. Оказывается, будучи одинокой чертовски страшно проходить жирные чёрные полосы, которыми раскрашена наша жизнь. Оказывается, мужская рука в доме нужна не только для того, чтобы поменять смеситель на кухне и починить машину, а чтобы это рука держала тебя, когда ты падаешь. И оказывается, какой бы сказочно потрясающей ни казалось тебе жизнь, никогда нельзя быть уверенным в том, что завтра не перевернет твой классный мир к верх ногами и хорошенько не встряхнет тебя, наградив десятком-другим мощных оплеух и подзатыльников. Моя уверенность, что я стабилизировала жизнь, и что мне ничего не страшно, сыграла со мной ни черта несмешную шутку, довольно скоропостижно переделав моё стабилизировавшееся мировоззрение.
Впервые я заметила эти изменения, когда разговаривала с мамой по телефону и мама испуганным шепотом произнесла, что меня сглазили, и сразу же замолчала. Скажи она такое хотя бы месяц назад, я бы незамедлительно рассмеялась ей в лицо и упрекнула: мама, оглянись пожалуйста! Мы в Москве, 21-й век, какие сглазы? Сглазы — это то, что человек делает сам с собой, будучи уверенным, что его сглазили. Разве я похожа на такого человека? Но сейчас, принимая во внимание весь список идиотских нелепостей, которые со мной случались за последние несколько недель, от слов мамы я напряглась и в очередной раз почувствовала, как по телу опять промчались мурашки, так сильно осточертевшее мне уже до блевоты. Сейчас я молчала, не смея возразить, опровергнуть, и не согласиться не могла. Меня сглазили… Бред же! Нет? Ну с чего-то же началась эта катавасия и ряд непрекращающихся неудач и нелепостей? Просто так что ли все это пошло и поехало? Все же было хорошо и прекрасно, и тут по щелчку пальцев все перевернулась. Как это так? В трубке все также висела тишина. Мама выжидала реакции, а я не знала, что говорить. Все мои гипотетические ответы не проходили мою же собственную критику. Первый решилась нарушать затяжную тишину мама.
- Лер. – Сказала она твёрдо, поняв, что возражать я не буду или высмеивать тоже. – Я знаю, твоё отношение ко всему этому, можешь ничего не говорить. Я просто хочу попросить тебя кое о чем, чтобы ты выполнила это.
- Что именно? – Безжизненным голосом спросила я, понимая, что мама сейчас отправит меня по церквям ставить свечки и махать кадилами по углам комнат, и шептать нерадивые заклинания. Но мама оказалась не такой предсказуемой.
- Ты должна пообещать мне, что сделаешь то, о чем я сейчас попрошу.
- Как я могу пообещать, если я даже не знаю, о чем речь, мам? – вздохнула я.
- Ты не веришь мне? Или думаешь, что мать сможет желать своему ребёнку зла?
- Нет.
- Тогда пообещай! – потребовала мама.
- Хорошо мам, обещаю! – я поджала губы.
- Завтра мы поедем к нам в деревню, – твёрдо сказала мама. Её голос внезапно наполнился уверенностью и решимостью.
- Зачем? – удивилась я. – Картошку вроде не время копать. Или ты думаешь, что пребывание на природе успокоит меня? Развеет?
- К бабе Нюре! – строго перебила мама, и вновь наступила тишина.
Бабка Нюра... Я задумалась. Да-да, бабка Нюра. Я помню в детстве, когда я каждое лето отправлялась на летние каникулы к бабушке и дедушке в деревню. Дом бабы Нюры стоял на другой стороне реки, разделяющей нашу небольшую деревеньку. Когда мы были детьми, то до усрачки боялись бабу Нюру, но всё равно таскались к её дому посмотреть, что делает странная бабка. Мы были уверены, что, если она не ест младенцев, то точно пьет кровь людей. Или вообще ест их. Да на её лицо без страха нельзя было смотреть: морщинистое, как будто изжеванное, нос крючком, висит над верхней губой, глаза чёрные, яркие и блестящие, такие необычайно живые для старушки её возраста, сама маленькая сгорбленная и на удивление на ее голове не было ни одного седого волоска! Ее волосы были чёрные как смоль, с утраченным блеском, немного сухие, но длинные густые, всегда убраны в тугую косу, скрученную в объемный пучок. Взгляд живой, быстрый и речь была резкой и правильной. В деревне её уважали. Не боялись, а именно уважали и часто ходили на поклон. Зачем они это делали мы, будучи детьми, не понимали. Мы боялись эту старуху. Нам всегда хотелось найти на неё некий компромат, чтобы раскрыть глаза всей деревне: эта старушка – исчадие ада, мы же говорили! Но за все эти годы нам так и не удалось ничего компрометирующего найти или увидеть. Мы понимали, что, чтобы разоблачить старуху, надо идти ночью, но никто из нас городских, и деревенских, на такой поход не отважился. А потом я перестала ездить туда вовсе. В Москве было гораздо интереснее проводить время, да и продуктивнее, чем носиться по колхозным полям, воровать картошку и горох, да жечь костры на окраине леса, слушая деревенские истории.
- Она до сих пор живая? – удивлённо спросила я. Ведь когда я была маленькая, бабе Нюре уже было лет 100 на вид. А сколько уже прошло с момента, когда я последний раз её видела? 20 – 15 лет?
- Живее всех живых! – огрызнулась мама. – Утром поедем. Путь неблизкий.
- А зачем мы к ней поедем, мам? – улыбнулась я. – В детстве нам с ребятами казалось, что она ест младенцев и убивает людей, да и в принципе, малоприятная особа.
- Это вы –малоприятные особи, – отрезала мама и добавила, – были в детстве, а баба Нюра – хранительница нашей деревне и её людей. Помогала и помогает людям.
- Ведьма что ли? – тут уже я не смогла сдержать улыбку. Ну правда, это уже перебор.
- Да как хочешь называй, Лер, но люди приходили не только с деревни, но из областей, даже с разных городов, с разными проблемами.
- Мам, - промычала я.
- Что «мам»? Едем завтра и все. С тебя что, убудет? Если нет никакого сглаза, и слава богу, развернёмся, да поедем домой. А если есть, попросим снять.
- Сколько берет ваш деревенский герой? – усмехнулась я, заведомо понимая свое отношение к этой акции: как минимум предвзятое! Полное отсутствие доверия и сарказм.
- Сама никогда не назначала плату, но всегда брала то, что люди привозили. Деньги тоже берет столько, сколько дают.
- И сколько мы повезём? – не унималась я.
- Лера! – мама стала совсем строгой и серьезной. – Твоя задача только поехать со мной, остальное я сама решу, ясно?
- Вполне.
- В 6 утра заеду за тобой. Будь готова.
Мама повесила трубку, а я осталась сидеть на месте. Вот докатились-то! Я, скептик, завтра еду в деревню своего детства на прием к бабке, которой прогулы на кладбище ставить надо! Что это за очередной сюрреализм? Нельзя никому говорить об этом, меня засмеют! Будут говорить, что я сумасшедшая, а с меня уже достаточно ярлыков «чокнутой»! Но мама права. Съезжу я с ней. Убудет от меня что ли? Нет. Зато мать поспокойнее, когда поймёт, что что-то со мной происходит, но никак не связанное ни с чьим-то сглазом и проклятьем, и никакие бабки не смогут помочь. Мне поможет только моя готовность переживать не радостный фрагмент моей жизни.
Следующим утром в районе 10 утра мы въехали в деревню. Добрались до места без эксцессов, с чего я решила, что период моих неудач закончился и даже настроение поднялось, ровно до момента, как я покинула машину и подходя к калитке забора бабы Нюры, наступила на развязанный шнурок и грохнулась лицом на острие забора, продравшее щеку и остановившиеся в паре миллиметров от глаза. Я не оставила глаз на проклятым заборе, но удар был сильный и глаз моментально начал заплывать. Мама прыгала рядом, сама едва сдерживая слёзы, причитала и хваталась за сердце. Я только считала про себя, чтобы успокоиться и не начать кричать на маму за то, что та притащила меня сюда за каким-то чертом, когда я могла бы сидеть дома в полной безопасности. Сидеть там, где я уже привыкла сидеть и знала каждый миллиметр своей квартиры, и куда лучше наступить, чтобы не сломать кости, не оставить глаз на дверной ручке. А тут ещё и телефонный звонок! В какой-то глуши, а есть зачатки цивилизации!
Прикрыв глаз рукой, я вытащила телефон из кармана. Лада! Вот тебя ещё не хватало!
- Привет, – пробубнила я, наиграно улыбаясь маме и притворяясь, что со мной всё в порядке.
- Лер, можно я зайду к тебе? – на другом конце провода очередные всхлипы. В одну секунду я почувствовала разливающуюся волну гнева. «Чёрт тебя дери!», мысленно подумала я. Что за подруга? Даже не спросила, как у меня дела, а сразу «можно я зайду». А может я сдохла? Или вот-вот сдохну? Или сильно болею или совсем при смерти? Никто не хочет спросить, как у меня дела или все считают, что только ко мне можно приходить со своим жизненным дерьмом и изливать его на меня. А я подруга-губка, которая должна все это впитывать и радоваться?
- Нет, Лада, не зайдёшь! – резко ответила я. На телефоне моментально затихли все всхлипы и вздохи.
- Что-то случилось? – испуганно спросила подруга.
- Нет, – соврала я, – я не дома и не знаю, когда буду дома.
Дверь старого дома скрипнула, я быстро попрощалась с Ладой, сунула телефон в карман и уставилась на крыльцо. На пороге показался силуэт, а затем появилась маленькая, сгорбившаяся старушка в расписном халате или платье, фиг его знает, и зорким внимательным взглядом посмотрела на меня и на мать.
- Баба Нюра! – первый всполошилась мама и подалась вперёд. – Здравствуйте...
Старушка жестом остановила словесный поток моей мамы и медленно и в то же время довольно проворно спустилась с крыльца, и чуть прихрамывая подошла к калитке и вперла в меня свой орлиный взгляд, живость которого ни грамма не изменилась с момента, когда я последний раз видела эту престранную старушку. Да и сама она внешне не изменилась. Халат-платье будто все тот же самый, что мы видели, когда были детьми, да вообще ничего не изменилось, даже фасаде её дома и территория участка, будто старуха знала, какой-то никому неизвестный секрет консервации не только своей жизни, но и окружения.
- Я ждала тебя, – проскрипела она как старая, годами не смазанная, деревянная дверь на железных ставнях, – пойдём.
Я удивлённо посмотрела на не менее удивленную маму, и открыла калитку. Старуха, не оборачиваясь, буркнула: «а ты, Люда, жди здесь». Это было сказано моей маме, но оторопели мы обе. Мама вздохнула с грустью и пошла в машину. Мне кажется, она немного обиделась и не ожидала вот такого вот приема.
Я зашла в сени. Длинный бревенчатый коридор, на стенах которого висели пучки сушеных трав, так по-разному благоухающей, тряпичные мешочки с чем-то неизвестным, предполагаю, что тоже с травами. На полках стояли различных форм и объемов склянки с насекомыми, где-то они были живые, где-то явно сушеные. Были даже змеи без шкурок. Ни черта себе декор! Я поежилась. И перевела взгляд вперёд. Там в темноте, в конце коридора что-то медленно цокало по деревянному полу. Я напряглась, вглядываясь в темноту одним глазом. Второй всё ещё болел и заплыл так, что видеть что-либо в ближайшее время он не сможет. Хорошо, если только в ближайшие! Тем временем, нечто цокающее приблизилось, и я смогла наконец разглядеть его: чёрный как уголь блестящий петух.
- Пошёл вон! – шикнула на него бабка и посмотрел на меня, – заходи! – скомандовала она и кивнула на открытую дверь в хату. Ничего не отвечая, я подчинилась и прошмыгнула внутрь под пристальным взглядом бабки.
- Сюда садись, - старуха показала на деревянный стул около печки. Сама она уселась за стол и уставилась на меня так, как будто моментально забыла, что только что сама привела меня в свой дом, а теперь искренне удивляется, какого черта я здесь сижу. Повисло молчание. Декор комнаты тоже больше походил на украшенный к Хэллоуину интерьер, чем на жилой дом: кругом тонны кружевной паутины, свисающие крупные пауки из углов потолка, снова разнообразные сухие травы, пластины, какие-то деревяшки, различная символика, нанесённая кажется углем на стену, парочка черепов животных, много свечей, выпустивших под собой уже столько воска за всю свою историю существования, что казалось, что они стали одним целым с местом, где стояли. Ни одной иконы, что для меня было странно: деревенская бабушка, деревенский дом и ни одной иконы. Это как так? Внезапно самый толстый паук проворно спустился по тонкой ниточке прямо перед лицом бабки и пошагал по столешнице. Я инстинктивно поморщилась: не люблю насекомых. Никаких. Отвращение у меня к ним было, есть и будет.
- Не надо лица делать, – чуть более спокойным тоном сказала баба Нюра и аккуратно погладила по брюшку замирившего паука. Только сейчас я обратила внимание на её длиннющие ногти. Не накрашенные. Именно ими она гладила паука. – Они мои друзья, – продолжил бабка, – настоящие, не то, что твои, почуяв беду, сразу разбежались, да, Валерия?
- Мои друзья? – я не сразу поняла смысл сказанного.
- Ну а чьи ж ещё? – усмехнулась старуха. – Мои, как видишь, на месте.
- Да мои вроде тоже, – пожала я плечами, - заняты все сейчас, сами понимаете, работы, семьи, дети. Всё как обычно.
- Продолжай оправдывать их, но не забывай, что отвернулись они от тебя к своим занятостям с момента как твоя жизнь пошла наперекосяк.
- А она пошла? – изумилась я. Мне прям хотелось проверить бабку и её способности. Я сама не хотела ничего ей говорить. Раз она такая всем нужная, пусть покажет на что способна. И она показала.
- Не надо, деточка, тестировать меня, – бабка Нюра погрозила мне когтистыми пальцем словно прочитала мои мысли, – не надо. Это не мне помощь нужна, а тебе. Ты приехала за ней. Не сама, я знаю. Мамка привезла. Поэтому мамка осталась на улице, чтобы мы могли спокойно пообщаться.
- Ну я просто не очень верю во всё это, – начала я, отведя взгляд в сторону, возвращаясь вновь к антуражу вокруг. Да! Скажи мне кто лет 20 назад, что я попаду в этот дом, да ещё и в качестве клиентки, в лицо рассмеялась бы. А сейчас не до смеха вовсе.
- Это мы сейчас исправим. – Баба Нюра развернулась ко мне, нахмурилась и застыла, не моргая разглядывая моё лицо, –что ты находила дома, деточка? Недавно.
- Я? –удивилась я, на мгновение отвлёкшись от мыслей о патовой ситуации. – Да ничего. Мне кажется, я только теряла в последнее время.
- К потере мы вернёмся. Потери – это результат находки. То, что ты нашла. Такое, что не должна была находить?
Старуха повторила вопрос и в ожидании уставилась на меня. В руках у неё непонятно откуда появился какой-то гладкий камушек, размером со спичечную коробку. Старуха то сжимала, то расслаблял хватку и камушек будто вырвался на свободу, показывая свои округлости. Я задумалась. По-настоящему. Женщина утверждает, что я что-то находила, народ утверждает, что эта женщина очень крутая и надо слушать её утверждения. Но хоть убей, я не могла вспомнить, что я что-то находила. Домой я всегда добиралась либо на своей машине, либо на такси. В такси точно никаких находок не было. В машине – тем более! Я бы точно запомнила, что в моей чистенькой машине, где всё лежит по своим местам и нет ни пылинки, я что-то нашла. Нигде ничего не находила! Старуха видимо прикалывается или с помощью такой манипуляцией все эти псевдо ведьмы начинают свои ритуалы, что вполне логично! На самом деле каждый человек неоднократно находил что-нибудь в своей жизни и тут эта ведьма: ага! вот видишь! эта находка и убила тебя! Понятненько.
- Нет, – уже более решительно ответила я, – ничего не было, – пожала плечами и про себя подумала: «как теперь ты построишь прием?»
- Та иголка, – бабка скривила жуткое лицо, - все ещё в твоей комнате? А землю ты точно вымела?
А вот тут мне поплохело. Я никому не говорила ни про иголку, ни тем более про землю. Потому что не была уверена в собственной адекватности и в том, как я буду выглядеть в глазах друзей, начав среди них соцопрос, кто забыл у меня иголку и раскидал землю. Как бабка могла узнать об этом?
- Ах это... – промямлила я уже не так бойко и даже немного испуганно.
- Это-это, – бабка отвернулась от меня и что-то начала выкладывать на стол из ящика.
- А что это? – осторожно спросила я, – иголка и земля? Что это значит?
Старуха нарочито громко вздохнула, прекратила свою странную выкладку, искоса, как хитрый толстый кот, лежащий на тёплой печи, посмотрела на меня.
- На тебя переложили приворот. – Сказала старуха так праздно будто между нами шла непринуждённая беседа за английским завтраком. Я почувствовал, как в горле образовался ком, который мешал сделать вздох. Приворот? Причём здесь я? Вообще поверить не могу.
- Разве приворот это не про любовь? – аккуратно спросила я, дабы не спровоцировать суровую старуху стать ещё суровее.
- Про любовь, про любовь, – закрыв ящик и встав, сказала старуха, - и про друзей. Девка эта заходила к тебе. Она иглу воткнула и землю насыпала.
- Лада что ли? – удивилась я, немного провернув в памяти прошедшие дни. – Ну что вы! У неё безумная любовь с её мужиком, она часто ко мне приходит, то радуется, то плачет троеточие
- Безумная – главное слово. Я вижу достаточно много, столько, сколько ты представить не можешь! – огрызнулась бабка, вытаскивая какую-то склянку из пыльного, обвешанного паутиной шкафа. – Приворожила твоя девка мужика этого. Не любил он. Не хотел ничего с ней. Да деньги его девке мозги взбаламутили. А мужик-то видный, старше её. Она и пошла к такой же бабке как я, до окутала его магией.
- И?  – спросила я, все также не понимая, причём здесь я. Почему я участвую в любовных магических делах. Я же не бабка, не умею привораживать, не отмораживать, зачем меня втянули во все это?
- Знаешь деточка, – бабка замерла, – любой приворот – это своего рода проклятие. Девка твоя, приворожила мужика, забрав на себя часть проклятия. Не будет никогда счастлива пара, втянувшая в любовь магию. Нельзя по-настоящему любить под приворотом. Можно задурманить разум человека, ему будет казаться, что он любит. Не просто любит, а до безумия. Ревновать будет, горы сворачивать, звезды с неба будет доставать. Но любви не будет. Всё это происки магии. Любая магия имеет срок годности. Вот, чтобы избежать часть проклятия на себе, не упустить мужика, который нет-нет да прозревает временами, девке кровь из носа надо было переложить, скажем так, худшую часть приворота на кого-то, и тогда иллюзия их отношений восторжествует на очень долгий срок. Позже ей, конечно же, придётся ещё кому-то подбросить порцию своего урока, чтобы самой продолжить наслаждаться жизнью.
- То есть, вы хотите сказать? - прошептала я, откровенно говоря, так и не в силах поверить старухе до конца, – Лада кинула мне дерьмовую часть приворота? Побочку?
- Можно и так сказать, – баба Нюра перекладывала по частям все, что достала в маленькую кастрюлечку, помешивая острое по запаху зелье.
Вот тут я совсем было ошеломлена и потеряна. Ну, во-первых, я практически убедилась, что в нашем рациональном, материальном мире есть нечто, что мы не контролируем, не понимаем, не видим и не чувствуем. Я так и не могу до сих пор понять, как правильнее обозвать это явление. Волшебством не могу, да и магией тоже. Это что-то сверхъестественное. То, что лично я всегда отрицала. Оказывается, можно заставить кого-то любить, или, ладно, сделать иллюзию любви, кого-то проклясть и разрушать всю жизнь, убить, в конце концов, наколдовать деньги, власти и славу. Как резко и болезненно были разбитые розовые очки. И что оголилось? Да всё те же всем известные грехи! Что может заставить человека пойти к ведьме? Деньги и эгоизм! Ничего больше. Деньги, мне кажется, даже большая часть запросов. Эгоизм – это как раз привороты и все, что с этим связано. Не хочет человек любить, значит заставим, я же хочу, чтобы меня любили и плевать, чего хочешь ты. В моей ситуации сработали именно деньги, даже не критичное желание быть любимой не желающим этого делать человеком, а деньги. Встретив богатого мужика Лада, довольно быстро спланировала как дальше сложится её жизнь. Когда дальше от неё будет требоваться только ноги раздвигать по запросу, а рот закрывать, как выберется из койки. И за это её будут содержать и снабжать до конца жизни, она будет потакать своим желаниям, вести светскую жизнь, ездить на дорогой машине, в общем, проживать сказку. Могу ли я осуждать её? Нет, я понимаю это стремление к беззаботному бытию. Поймёт каждый. Другой вопрос: кто и за какую цену будет продаваться, чтобы получить эту беззаботную жизнь. Продаваться будут все. Кто-то на работе честным трудом за зарплату, кто-то криминалом. У всех есть цена, и каждый до поры до времени вправе выбрать каким путём идти дальше. Но я могла винить её без зазрения совести потому, что, во-вторых, я узнала, что друзья не только могут легко отвернуться, не желая пачкаться в дерьме, в котором застрял их друг, но ещё и нож в спину ему воткнуть, собственноручно затолкать друга в это дерьмо. Этот факт расстроил меня больше всего: разрушать мою жизнь ради того, чтобы стабилизировать свою беззаботную жизнь!
- Дела обстоят так, деточка, – бабка снова заговорила, снимая кастрюльку-ковш с плиты. – Я могу тебе помочь, вернуть все на свои места, уберу от тебя всех бесов, которые таскаются за тобой с одной лишь целью - забрать твою душу. Изведу их, деточка. Борьбу твоего ангела хранителя и этих бесов, думаю, ты уже видела, да? Сколько раз ты уже могла погибнуть за эти дни? А?
- Достаточно, – буркнула я, опустив глаза. Я не хотела, чтобы острый взгляд старухи снова издевательски пулял в меня свои стрелы.
- Вот отвар, – баба Нюра поставила железную кружку на стол, – а вот это надо отдать или подарить другому человеку, – на столе появился тот самый камень, который старуха сжимала в руках.
- Зачем? – встревожилась я насчёт камня, отвар и его состав, в который входило черт знает что, и даже какие-то маленькие насекомые, меня уже так не волновал. Я догадывалась, какой ответ услышу и у меня все похолодело.
- Я что, по-твоему, твое дерьмо себе заберу? – строго спросила она. – Это надо либо отдать, либо доживать с этим. Механизм запущен и просто так он не выключится.
- Кому же я подарю его? – изумилась я. – Это же… я стану вот такой же как Лада! Испорчу жизнь чью-то!
- Это твой выбор. Либо ты, либо кто-то другой. На, пей! Отвар остановит действие проклятия на семь дней. За это время ты должна передать камень. Не передашь – у тебя останется семь дней.
Я покинула дом бабы Нюры ещё в худшем состоянии, чем зашла сюда. Несмотря на ингредиенты в виде насекомых, отвар был с травянисто-цитрусовым и хвойным привкусом. Зелье оказалось довольно вкусным. Его действие я заметила буквально сразу, потому что у меня спал отёк с глаза и вернулось зрение, а также ушла боль от всех травм, которые я схватила за время пребывания в чаду проклятия. Мама была вне себя от радости, увидев мою лицо, пышущие здоровьем.
- Ну вот видишь! – тараторил она, оставляя огромные сумки у калитки дома старухи.
- Не хочешь занести в дом? – спросила я, не обращай внимания на щебетание мамы.
- Нет, баба Нюра сама заберёт. Так всегда делает. Слава богу, я так и знала, что баба Нюра поможет. Так и знала, что тебя сглазили! Я же говорила! Никогда мать не слушаешь! А я жизнь пожила, да побольше повидала!
Назад мы ехали гораздо дольше, собрав все московские пробки. Мама всю дорогу болтала, не скрывая радости. Оно и понятно. Что ещё может так сильно обрадовать мать как не идущий на поправку ребёнок? Но мама не знала самого главного: ребёнок должен был стать убийцей, должен был убить, чтобы жить дальше. Какова цена жизни? Как часто люди задумываются о цене своей жизни? Я не встречала ответы на подобные вопросы. Да и есть ли они? Достаточна ли цена? Как я буду жить дальше, зная, что вот этими руками я угрохала человека, чтобы эти руки могли шевелиться дальше, в то время как чьи-то будут лежать, оцепеневшие безжизненностью на не менее безжизненной груди в деревянном ящике, поедаемые толстыми червями и хитиновыми жуками.
Несмотря на то, что здоровье довольно быстро восстанавливалось, я, как живой организм, быстро приходила в норму, а как человек – угасала. Прошел день.
Второй.
Третий.
На четвёртый я начала паниковать. Я не хотела умирать и, чем ближе был день икс, тем сильнее я хотела жить. Я выходила на улицу, всматривалась в глаза идущих навстречу людей. В эти дни я поняла, что глаза людей как открытые книги, листы которых формата не менее А3, и на них большим читабельным шрифтом много чего написано. Много эмоций и чувств, облачённые в слова. Простые слова, которые ранее превращались в пепел, на которые обращали внимание как на грязь, которую надо срочно смахнуть, встряхнуть с себя и пойти дальше, не слышали погибающего эхо этих слов в разуме сердце. Сейчас эти слова кричали громко и страшно: вот девчонка, по уши влюблена. Это написано в её глазах-ватманах. У неё весна на душе, она чувствует новый вкус жизни. Разве можно стереть его? Вот мужчина, 100% бежит домой после суток, поспать и реализовать в жизни то, что запланировал. Он предвкушает это и предвкушения видны в его глазах. И на кого бы я ни смотрела у каждого, видела причину жить, и каждая причина была существенна, и если это даже несущественно с моей точки зрения, то кто я такая, чтобы оценивать жизнелюбие других людей? Мне было достаточно, что у каждого встречного было то, ради чего они живут.
Утром шестого дня я совсем отчаялась. Кандидатов на мое место встречи со смертью так и не нашлось. Я больше не выходила на улицу. Жизнь в глазах людей все сильнее стягивала удавку на моей шее. Дышать становилась труднее, а хотелось нормально. И, чтобы не вручить чертов камень первому встречному, а потом до конца жизни проклинать себя, я решила остаться дома.
Вечером, накануне седьмого дня, я лежала в темноте и тишине, готовилась к завтрашнему дню, гадала и думала, как же я умру, будет ли больно, будет ли страшно… Что там после смерти? А если что или это всё? Мои размышления оборвал звук домофона. Мелодия, дурацкая, всегда раздражающая, трезвонила без остановки, магнитом вытаскивая меня с дивана.
- Да! – устало сказала я, сняв трубку домофона.
- Лера! – услышала я счастливый голос Лады и вздрогнула, даже не понимая от чего: от ужаса или от злости. – Нам с Пашей срочно надо поделиться с тобой новостью. Ты занята? Можно на 10 минут забежим?
Я молчала. Рука застыла кнопки open.
- Лера? – чуть взволнованный голос позвал в трубке
- Вы вдвоём что ли? – сглотнув комок в горле спросила я.
- Ага!
- Заходите! – я нажала кнопку, домофон запищал протянуто, раскрывая двери. Я повесила трубку и уткнулся лбом в дверь. Мне не хотелось, честно говоря, в последний день своей жизни видеть человека, который пустил эту жизнь под откос, плюнув на неё владельца. Мне было противно от этой мысли, а затем сквозь закрытую дверь я услышала громыхающие железные двери лифта и рука, дрожащая, щелкнула замком и дверь раскрылась.
Лада и Павел сидели напротив меня, пили чай и на их лицах сияла неподдельная улыбка. На своем лице я пыталась тоже выдавить улыбку и надеть маску радости дорогим гостям.
- Лерочка! – пискнула Лада, спустя минуту тишины, наступивший после её словесный фразы, суть которой я так и не уловила, потому что, откровенно говоря, не слушала. Услышав свое имя, я подняла взгляд на «подругу».
- Я беременна! – выпалила она напалмом, чем оглушила меня. Два слова запрыгали у меня в ушах мячиком от пинг-понга.
- Беременна? – переспросила я, не в силах спрятать свое негодование и удивление одновременно.
- Да! – взвизгнула она и крепко схватилась за щетинистые щеки Павла. Он улыбнулся ей, но улыбнулся как-то странно, будто не живой, будто в нём не было ни одной эмоции, ему вообще без разницы.
- Поздравляю... – отрешённо сказала я и отвела глаза. Внутри разгорался пожар злости, негодования, обиды и ярости. То есть я завтра последний день, когда вижу солнце, вдохну воздух, услышу счастливый голос мамы, которая ни черта не знает о зловещих условиях, выдвинутых ведьмой, она, подружка моя, за счёт моей жизни, моего будущего, ждёт ребёнка и собирается замуж. Её жизнь не заканчивается, а продолжается, набирает обороты… Что это за херня?
- Это все, что мы хотели сообщить! – Лада вскочила и потёрла руки. – Ах да! – закатила глаза, явно поражаясь своей забывчивости. – А ты будешь крёстный!
Это не прозвучало вопросом, а скорее категорическим императивом. Я даже знаю почему! Все до тошноты просто: Лада прекрасно знала, что я не доживу до рождения ребёнка и не придётся мне потом врать, по какой причине я всё-таки не буду крёстной. От всего этого внутри все закипало.
Парочка поулыбалась, пообнималась на кухне, Лада пищала от восторга. Оно и понятно: ребёнок – это то, чем в большинстве случаев можно привязывать мужчину к женщине, оставайся единственным связующим звеном и пока жив ребёнок, мужчина как ни крути будет появляться в жизни женщины. А если женщина хоть на грамм умная, то сможет ещё и благополучно сохранить семью. Павел же молчал и его молчание тоже объяснимо, легко объяснимо: зомбированный чувак, которому доступ к мозгам закрыли магическими влияниями, чего от него ждать-то? Какая рациональность  и здравомыслие? Он – овощ без употребления алкоголя и других запрещенных средств. Овощ на потеху женскому капризу и ее сиюминутному желанию.
- Погодите! – воскликнул я, когда парочка надела ботинки и уже выпрямилась, готовясь покинуть квартиру.
Я убежала в комнату, оставив наедине парочку, схватила со шкафа камень и вернулась в коридор.
- Паш! – позвала я и схватил его за руку. - Это подарок. Только для тебя. Не буду дарить его твоей супруге, она в тебе души не чает, значит ты есть её лучик света и жизни, и я желаю вам обоим жить, не зная проблем, чтобы ваш ребёнок родился в лучшей семье.
Павел разжал ладонь: на ней лежал камень. Небольшой, средненький с блестящими вкраплениями, мерцал в свете коридора.
- Это Новоиерусалимский камень, священный и начитанный молитвами, приносит тебе удачу, здоровье и процветание. А будешь здоров и удачлив, будет всё хорошо и у Лады.
- Спасибо, дорогая! – прошептала Лада, полным от счастья звучанием голоса, крепко обняла меня, отчего меня едва не вырвало.
Паша убрал камень во внутренний карман, поблагодарив меня и направился на выход. Развесёлая Лада побежала за ним, то и дело оборачиваясь и махая мне.
Дверь захлопнулась. Мои чувства расщепились. С одной стороны, я почувствовала себя мразью. Последней мразью. Я подставила человека, ни в чем не виноватого. По сути, такого же заложника событий, как и я. Но с другой стороны… Я разразилась чувством мести. Именно месть взыграла во мне громче всех остальных эмоций.
Утро седьмого дня я встретила совсем не спавши. Мне было страшно. Стоит ли описать чувства человека, который знает, что сегодня его последний день жизни, что завтра уже не наступит? Попробуйте возьмите интервью у того, кто приговорён к смертной казни, исполнение которой назначено на завтра. И этому человеку легче будет описать свои чувства, потому что он знает точное время, а я этого не знала. Я знала только, что в любую секунду я могу перестать дышать. Осуждённому на смерть легче потому, что он знает, как именно умрёт. Я не говорю, что он не переживает и ему не страшно, но он хотя бы знает как и когда. А я не знала, незнание уничтожало меня. К тому же я гоняла мысль, что вдруг передача камня не сработает и я все равно умру в этот день. Вдруг я опоздала! Просчиталась. Ошиблась…
Целый день я сидела напротив часов и смотрела, как издевательски дергается секундная стрелка, и как от её движения едва менялись стрелки часов и минут, превратившиеся в тонкие, недвижимые сталактиты, плюнувшие на отсчёт времени. Я хотела, чтобы этот день быстрее уже прошел и, чтобы я, наконец, увидела, что будет дальше, буду ли я жить, есть ли будущее или я проживаю настоящее, которое вот-вот станет прошлым в чьих-то воспоминаниях, даже не в моих. А время издевалось надо мной, не давая ответов, не даруя надежду, оставляя только бездну и страх. И когда стрелки все же показали чёртову полночь, я прям свалилась на диван, закрыла глаза и зарыдала. Я никогда в жизни не испытывала такого облегчения. Это не просто камень свалился, а огромная многотонная скала рухнула вниз, облегчив мои плечи. Теперь я могла их расправить, могла вздохнуть свободной грудью, ибо больше никакой тяжести обузы я нигде не чувствовала. С приходом полуночи моя жизнь получила второй шанс и упускать его я больше не собиралась. Лишь однажды избежав смерти и осознав это человек будет любить и ценить свою жизнь.
Рядом пискнул телефон, уведомив меня о входящим SMS от Лады: «Лер, Паша разбился... На смерть».