Комплекс забытого бога

Они никогда не жили наяву. Никогда не замечали свою родную деревню, тонущую в глубинах мангрового леса.

Днем они беспристрастно занимались своим ремеслом, которое передавали по наследству. Каждый день они питались дурманящими корнями акантовых растений и речной рыбой, которую приносило в их дом с приливами. Каждый день, стараясь не замечать друг друга, они выполняли свою работу лишь ради одного. Чтобы ночью погрузиться в упоительный мир снов. Только тогда на их глиняных лицах появлялась улыбка.   

Их дом давно пришел в упадок. Помимо речной рыбы их ветхие жилища всегда были полны помоев и дерьма. Они никогда не носили одежды, не стригли волос и ногтей. Из одежды они предпочитали лишь кожаные накидки, спасающие их от размножающихся в воде москитов.

Они никогда не жили наяву, ведь их бога звали Тенмиктли. Он был богом благих сновидений. Настоящим театралом. Каждую ночь он являлся ко всем жителям мангрового леса и погружал их в мир грез. Своей второй парой рук, произраставшими у него из поясницы, Тенмиктли искусно орудовал золотым веретеном, при помощи которого, словно лунный паук, он создавал сети самых желанных снов.

Тенмиктли любил своих благодарных зрителей и старался провести с каждым как можно больше времени. Старуху Хуа-хуа он обращал сексуальной графиней, лежащей в лепестках шафрана. Её тело омывали теплые кофейные реки, насыщенные пряностями и афродизиаками. Каждую ночь её обслуживали самые статные мужчины, среди которых были благородные рыцари средневековой Европы, дерзкие конкистадоры Южной Америки и даже императоры исчезнувших цивилизаций. Пиком сладострастия было слияние с самим прядильщиком, который обращался молодым юношей, настолько возбуждающим Хуа-Хуа, что порождал в её голове самые древние и безумные проявления сексуальной экзальтации.

Нищий сапожник Кшицин в своих снах становился падишахом золотой империи. Там Кшицин весь день лежал на перине из перьев ушастого грифа. Ему сложно было вставать, ведь его одежда вся была покрыта тяжелым слоем золота. В пищу Кшицин также принимал только блюда целиком из сусального золота и серебряного варка. Каждую ночь в его дворец приходили послы и граждане, благодарящие его подарками за его щедрость и мудрое правление. Кшицин не боялся того, что сосед объявит ему войну, ведь с такими запасами золота он мог позволить себе содержать самую сильную армию мира. Также Кшицин не боялся заговоров при дворе, ведь имел самого верного и мудрого визиря – Тенмиктли, который везде сопровождал своего падишаха и незаметно второй парой конечностей, которые он прятал под драгоценным поясом, он плел всё новые и новые украшения из золотых нитей.

Брезгливый гигиенист Патхи, которому днями напролет приходилось лечить сгнившие зубы жителей мангрового леса, в своих снах становился известнейшим пергамским врачом. Его жилище было всегда вычищено от мусора. Всё вокруг имело стойкий запах спирта. Перед входом в его жилище была установлена целая система терм, в которых мылись пациенты перед тем, как зайти в кабинет Патхи. Каждый уважал знания гигиениста и следовал его указаниям, никогда не запуская свое здоровье, считая это постыдным. Из вымытых до блеска чаш, Патхи пил вино со своими гостями, осматривая их по-детски нетронутые миазмами тела. При малейшей царапине на теле пациента, Патхи сразу же звал своего ассистента Тенмиктли, который накладывал на кожу пациента тончайшую нить швов из своей целебной паутины.

Жители мангрового леса не знали, о том, что каждый из них видит Тенмиктли в своих снах. Они боялись рассказывать друг другу свои заветные желания, как и их сакраментального режиссера. Однако, как мы знаем, осознанные сны не являются явлением исключительным и время от времени сопровождают наши жизни. Так, будучи в одном из них, после очередного свидания с Тенмиктли, Хуа-хуа не смогла сдержать слез. Испугавшись того, что скоро проснется, призналась Богу снов, что наутро она становится уродливой старухой из мангрового леса. Она упала на колени и принялась просить Тенмикли оставить её во снах навечно. Бог снов дал Хуа-хуа понять, что его нитей не хватит, чтобы поддерживать сон вечно, а новые нити появятся на его веретене только спустя круглые сутки. Узнав это, графиня сказала, что она не хочет возвращаться туда без Тенмиктли. Она обещала подарить ему вечную любовь на земле, что растрогало Бога снов, который не знал ничего о человеческой любви.

Следующей ночью он явился ко двору Кшицина. Падишах, как обычно, располагался на своей перине и ел виноград с жемчужными косточками. Тенмиктли выждал время, пока созданная им очередь из гостей государя закончится и обратился с вопросом  к своему императору. Только услышав знакомое имя старухи, падишах подавился жемчужиной винограда и упал на мраморный пол своего дворца. В истерике Кшицин начал валяться по полу в своем золотом одеянии и кричать о том, что не хочет возвращаться в мангровый лес. Тогда Тенмиктли также объяснил ему неизбежность утреннего пробуждения, предложив падишаху свою дружбу на земле. Слезы горя обратились слезами радости. Кшицин обнял своего визиря и пообещал, сшить для Бога Снов лучшие во всем мире сапоги.

Вскоре после этого Тенмиктли посетил и термы Пахти. Врач сидел в своем кабинете и тщательно протирал свой стол тканью, смоченной спиртом. После рассказа Тенмиктли Пахти бросил свое излюбленное занятие, спрятался под стол и долго не хотел вылезать оттуда, затыкая уши и умоляя Бога Снов замолчать. Однако чем больше кричал Пахти, тем больше рушились стены его эфирного особняка. Тенмиктли успокоил гигиениста и раскрыл ему о том, что сам собирается спуститься в запущенную деревню в глубинах мангрового леса. Бог Снов пообещал Пахти, что вместе они приведут его жилище в настоящий асклепион.  Тогда врач вылез из-под почти что растворившихся грёз своего стола и обнял Тенмиктли, пообещав, что тот сможет жить у Пахти и наяву станет его ассистентом во врачебных делах.

Заручившись надежной поддержкой, следующей ночью Бог снов решился спуститься с небес. Захватив с собой золотое веретено, он ринулся в пропасть мироздания. В ту роковую ночь жители мангрового леса наблюдали, как с неба падает фиолетовая звезда, озаряя ослепительным перламутром всё вокруг, однако, не придали этому чуду никакого значения, ведь главное чудо всегда ждало их во снах. Во снах, которые больше никто для них не сплетал.

Физический мир жесток в своих грубых проявлениях. Та скорость, с которой Бог снов летел на землю, опалила его кожу. Весь он сиял сиреневым пламенем, источая запах сгоревшей кожи. Неимоверная боль пронзала его тело, которое адаптируясь к местным условиям, тотчас обрастало кожей и грубыми келоидными рубцами. Хрупкое божественное веретено словно ртуть расплавилось в руках Тенмикли. Он осознал, что в физическом мире нет места для его чуда.   

Несколько дней Тенмиктли летел на землю и несколько дней он лежал на мелководье, схватившись руками за свои обожженные колени. Он не мог поверить, что люди, с которыми он был знаком в своих снах, живут здесь каждый день. Чувствуют своим телом каждый листик и крупинку, замерзают и источают реки пота, а их свежие раны служат резервуаром для кладок москитов.

На седьмой день он всё же встал, отряхнул своё новое тяжелое тело ото мха и земли и направился в деревню, что была в глубине мангрового леса.

Изнуренный долгой дорогой он всё же оказался в деревне. Стояла глухая ночь, только лишь глухой плач доносился из множества деревянных свайных жилищ. С трудом Тенмиктли нашел дом гигиениста Пахти. Двухэтажный, весь завешенный мокрыми водорослями, с выцветшей табличкой, гласившей о предоставляемых здесь врачебных услугах.

Наконец, счастливый, Бог Снов, аккуратно постучал в дверь, ведь боялся потревожить сон своего друга. Однако Пахти не спал, он приоткрыл дверь и Тенмиктли увидел гигиениста в белом халате, который был чем-то между спальным и медицинским. Его соломенные волосы были небрежно спрятаны под марлевую шапочку, а в руках у него была керосиновая лампа.

— Чего ты хочешь, оборванец, говори быстрее?

— Здравствуй, Пахти, это я — твой ассистент. Когда-то у нас были замечательные термы. Ты пообещал мне, что пустишь меня в свой дом, когда я встречу тебя на земле.

Пахти протер свои слипающиеся глаза.

— У меня никогда не было терм, незнакомец, ты меня с кем-то путаешь. Хотя, возможно, и были. Знаешь, хоть я и врач, но поверь, мне кажется, я схожу с ума. Уже неделю мне не снились сны. Всё, что я вижу, закрывая глаза – это мрак. Бесконечный густой мрак, чрез который я вынужден пробираться каждую ночь.

— Я постараюсь излечить тебя, Пахти. Раньше я был властелином снов, для меня не составит это никакого труда.    

Пахти оглядел изъязвленное тело Бога снов, а затем внимательно посмотрел на ноги Тенмиктли.

— У меня нет выбора, незнакомец, я поверю тебе. Только для начала – найди себе чистую обувь, я не пускаю в свой дом проходимцев с грязными ногами.

После этих слов Пахти закрыл дверь и снова удалился в густой мрак. Тенмиктли уже знал, кто сможет сшить для него новую пару сапог и уже спустя несколько мгновений он натолкнулся на дом сапожника.  Кшицин тоже не спал. Он сидел у окна и дубил кожу.

Увидев, что возле его дома слоняется незнакомец, он вышел из дома и стал кричать на Тенмиктли:

— Проваливай, урод! Только попробуй что-нибудь украсть у меня!

— Извините, император. Возможно, вы не узнали меня, но я ваш визирь. Меня зовут Тенмиктли, и мне искренне жаль, что сейчас вы вынуждены пребывать в таком виде. Мне нужна ваша помощь.

— Сумасшедший, что ты хочешь от меня? Я занят своей работой. 

— Но ведь сейчас ночь, вам не мешало бы поспать. Я вижу, вы очень устали.

— Я бы рад, но я уже неделю не могу спать. Всё, что я слышу, когда засыпаю – неустанный плачь моих соседей, собачий лай и ритмичное тиканье моих часов. Я уже не помню, что я видел в своих снах, но лишь они давали мне волю к жизни.

— Я помогу вам, император, но вы обещали  сделать мне всего один подарок. Сшить мне новые сапоги.

— Я сошью тебе любые сапоги, если ты заплатишь мне, незнакомец. Только золото может заставить меня расстаться с товаром. У тебя есть золото?

— Будь у меня мое веретено, я бы дал вам любое золото мира, но сейчас я не способен на это. Вы выполните данное мне обещание? 

Тогда Кшицин молча взял с собой инструменты и закрылся в своем доме. Сапожник снова сел у окна и принялся дубить кожу.

Однако Тенмиктли не уходил в надежде на то, что Кшицин отправился изготавливать для него новую пару сапог. Бог снов сел на крыльцо сапожника и не вставал на протяжении нескольких часов.

Заметив это, Кшицин разозлился. Ему хотелось прогнать «сумасшедшего» подальше от своего лавки, чтобы тот не распугал клиентов на утро. Сапожник отыскал старую неудавшуюся пару сапог, из твердых подошв которых торчали оголенные гвозди. Сама форма этих сапог не подходила ни под одну из ног жителей мангрового леса, носок был обращен кнаружи, а подошва имела резкие изгибы. Сапожник взял их и поставил на раскаленные угли своего камина, дабы сапоги раскалились добела. Кшицин посчитал это отличным шансом избавиться от неудавшейся пары и к тому же проучить непрошенного гостя.

Сапожник подозвал к своему окну Тенмиктли и кузнечными клещами выбросил ему пару сапог. Бог Снов обрадовался, увидев сапоги, которые могли бы освещать ему путь в ночи. Тенмиктли поблагодарил сапожника и надел его подарок. Раскаленные гвозди беспрепятственно вошли в мягкие ткани стоп так, что Тенмиктли уже никогда бы не смог уже снять сапог со своей ноги.

В раскаленных сапогах от с трудом, чуть ли не теряя сознание, добрался до дома Пахти и постучал в дверь. Ему снова открыл заспанный гигиентист. Пахти посмотрел на ноги Тенмиктли и на этот раз разрешил ему войти.

Бог Снов был, наконец, счастлив, очутиться под крышей, так ещё и у своего старого друга. Дом Пахти совсем не был похож на его термы во снах. Весь дом был заставлен сломанной мебелью, а по полу плавала в речной воде недоеденная рыба и тухлые фрукты.

Пахти сказал, что попробует всё-таки вздремнуть, пока незнакомец обустраивается у него, и отправился в постель, которая также плавала среди помоев. Тенмиктли долго не мог найти себе места в таком беспорядке и, в конце концов, решил присесть на сломанный стул возле кровати Пахти. Гигиенист спал, притом корчась и чуть ли не плача. Бог Снов не понимал, что с ним происходит. Он постарался сосредоточиться и проникнуть в его сны.

Это оказалось неимоверно сложным, но Тенмиктли всё же смог увидеть сон гигиениста. Он был непроглядно черным. Пустота, в которой невозможно было различить ни одного силуэта. Где-то вдалеке Бог сновидений слышал плачь Пахти, но не понимал, ни где находится врач, ни где сейчас он сам. Он поискал у себя золотую нить снов, однако обнаружил только маленький клочок, который остался у него ещё с тех пор, как он был на небесах. Он долго пытался собственными руками сплести что-то из неё, однако боль в ногах и тяжесть человеческого тела мешали ему. В конце концов, у Тенмиктли всё же получилось. Клочка золотой нити хватило, чтобы смастерить небольшой фонарик и отправиться на поиски Пахти. Однако только свет фонарика разлился по темному пространству, Тенмиктли увидел, что он стоит посреди болот мангрового леса. Он стоял на мелководье, но то была не вода, Тенмиктли стоял в густой бордовой крови. Как только он увидел её, Бога Снов разбудил пронзительный крик.

Тенмиктли очнулся от сна Пахти и почувствовал, что врач выталкивает его из дома. Бог сновидений посмотрел под себя и увидел, что его ноги кровоточили, а помои, что были на полу, в доме Пахти были теперь смешаны с его кровью. Врач бил Тенмиктли, истерически кричал на него и наказал больше никогда не возвращаться сюда. 

Избитый с израненными ногами Бог Снов наутро добрался до дома Хуа-Хуа. Старуха открыла ему.

— Ты узнала меня, графиня?

Старуха тяжело вздохнула и пустила Тенмиктли в дом. Она жила ещё беднее, нежели Кшицин и Пахти. Все её занятия ограничивались стиркой и мытьем керамической посуды в грязных помоях, отчего вещи и посуда становились ещё грязнее. Тем же она заставляла заниматься и Тенмиктли, который с тех пор жил у неё.

Каждый его день с тех пор проходил в вечной стирке и мойке посуды. Хуа-Хуа постоянно ворчала, что хоть он и считает себя Богом, но не может даже справиться с её повседневной работой. В конце концов, она забирала у него деревянную стиральную доску и принималась сама тереть о неё свои платья.

Но ночам, оказавшись в уже привычной непроглядной темноте, она наоборот извинялась перед Тенмиктли и умоляла его помочь ей, вернуть всё как раньше. Однако после дневной работы у Бога не было сил создавать для неё сны, как ранее и, в конце концов, он напрочь разучился прясть из золотой паутины, которая у него больше не появлялась.

Наутро же старуха снова угрюмо смотрела на своего обожателя, ненавидя все его попытки напоминать ей её сны. Бог Снов чувствовал себя беспомощным человеком из крови и плоти, которому лишь каждый день доказывали, что он ни на что не способен. Он и сам понимал, что совсем не приспособлен к жизни на земле и всем здесь обязан старухе, с которой делил кров.

 В какой-то из таких одинаковых дней Тенмиктли забыл о том, что когда-то был Богом Снов. Ему показалось, что всю свою жизнь он жил со старухой Хуа-Хуа. Сны, о которых у него ещё оставались смутные воспоминания, он стал воспринимать, как светлое прошлое, в которое ему уже не вернуться. А старуху — как очерствевшую жену, с которой его объединяет только общая крыша над головой.

Так часы сливались в дни, а дни сливались в недели, пока однажды в их дом не пришел Пахти. Его глаза горели безумием, он схватил Тенмиктли за плечи.

— Ты! Ты не сумасшедший! Это и правда ты! Я спал в твоей крови. Я укутывался покрывалом из её сухих сгустков. Она способна творить сны, они извращены и случайны, но они напоминают мне о моих термах. Ты ведь можешь их вернуть! Просто сделай это, иначе я убью тебя!

После этих слов Хуа-Хуа схватила кухонный нож и, угрожая им гигиенисту, выгнала Пахти из своего дома. После этих слов, Тенмиктли расплакался и упал теперь перед Хуа-Хуа:

— Прости меня, графиня, я не смог вернуть тебе прежний вид. Я не оправдал твоих надежд. Я совсем ни на что не способен здесь. С этой тяжелой кожей, с этой раздирающей болью в ногах, с этим туманом в голове от вечной усталости и нехватки сна. Я прошу тебя, защити меня от всего, что грозит мне здесь, в глубинах мангрового леса. Эти люди убьют меня.

Тогда Хуа-Хуа обняла его и пообещала защищать. За это теперь каждую ночь Тенмиктли резал свою ладонь, чтобы капли крови падали на губы старухи, и она могла видеть сны. Бог Снов теперь не знал, что снится ей, однако видел, что Хуа-Хуа становилась мягче и снисходительнее к нему.

Теряя свою кровь, с каждой ночью Тенмиктли чувствовал себя всё слабее и слабее. В один из дней он стал перед зеркалом в доме старухи и снял платье, которое она подарила ему. Тенмиктли повернулся спиной и обнаружил на ней свои рудиментарные руки, которые раньше искусно владели золотым веретеном, теперь же они совсем усохли и были похожи лишь на какое-то врожденное уродство человеческого тела. Он потрогал их, и рудиментарные руки, словно те были из пепла, осыпались на пол. С тех пор исчезло его последнее воспоминание о жизни на небесах.

Тем временем уже по всей деревне распространились слухи о Боге Снов, которого держит у себя старуха. Истосковавшиеся по своим снам жители деревни готовы были пойти на всё, лишь бы вернуть свои сновидения. В один день Пахти подговорил торговца, у которого Хуа-Хуа покупает специи для рыбы, подсыпать ей яд белладонны.

Тогда же вечером после ужина у старухи сильно закружилась голова, она легла в постель и больше не смогла с неё встать. Она всё ещё тяжело дышала и двигала глазами, закрытыми тяжелыми веками. Она погрузилась в вечный сон. Тенмиктли всё ещё верил, что может помочь ей, и каждый день проливал на неё реки своих слез и крови.

Целую неделю жители мангрового леса заглядывали в окно их жилища, наблюдая за тем, как Бог Сновидений тратит всё больше своей чудодейственной крови на умирающую Хуа-Хуа. Не желая больше скитаться по темной пустоши снов, Пахти предложил напасть на Тенмиктли.

Так, в судную ночь, они вооружились своими рабочими инструментами и направились к дому старухи, в котором уже обессиливший лежал на её кровати Бог сновидений. Они выломали дверь в жилище Хуа-Хуа. Он лежал неподвижно, из его изрезанной руки всё ещё струилась кровь. Она разливалась по одеждам старухи, образуя твердый сгусток.

Пахти приказал Богу Снов встать и следовать за ними. Тенмиктли из последних сил посмотрел в его сторону. Два мятежника подошли к Тенмиктли и взяли его за плечи. Они вытащили Бога Снов из дома и направились к болотам мангрового леса.

Там между двух крупных деревьев-ризофор висела огромная паутина, видимо оставленная здесь каким-то крупным членистоногим прядильщиком. Мятежники прислонили Тенмиктли к клейким нитям паутины так, что теперь он целиком висел на ней.


Смиренно он смотрел на своих бывших друзей, ради которых он спустился сюда с небес прошлой луной. Вилами и мотыгами они протыкали его плоть, жадно отрывая кожу и отслаивая мышцы. В экстазе они разрывали его тело по частям. Кто успевал отхватить себе кусочек Бога, тот сразу принимался жадно есть сырую плоть Тенмиктли. Кто-то же незаметно собирал сосуды с льющейся кровью Тенмиктли и скрывался в глубинах мангрового леса. 

Всё это дикое действо продолжалось, пока от Тенмиктли не остался голый скелет. Затем к трупу Бога прорвались дети, женщины и старики, они молча обгладывали кости и выпивали его костный мозг, чтобы получить хотя бы толику благословения.

Когда же частичка Бога оказалась в каждом жителе мангрового леса, все они упали в тягучую грязь здешних болот и вскоре уснули.

Каждому из них снился скоротечный бред их заветных снов, быстро сменяющиеся эпизоды экзальтации, животного удовольствия, великих побед и приобретений. Они все получили, чего хотели. Детям снились замки из сладостей и игрушек. Молодым юношам — жизнь среди прекрасных девушек. Старикам – вечная жизнь без телесных недугов. Пахти удалось возглавить самый крупный в Риме асклепион. Падишаху Кшицину присягнули на верность все соседние государства, сложив перед ним всё свое богатство. Однако быстро мелькающие кадры их восхождения собирались в измученный лик Тенмиктли. Дрожь пробегала по каждому, кто в снах своих видел его окровавленное лицо.

— Вы предали меня, жители мангрового леса, — говорил им Тенмиктли, — отныне этот сон станет вашим последним. Вы растерзали прядильщика ваших снов. Моя кровь всё ещё кипит в ваших желудках, но как только в этих грязных венах она смешается с вашей – вы напрочь забудете о снах. Вы, ваши дети и их дети вплоть до последнего колена.

Проснувшись, жители испытали ужас. Побледневшие от страха, они вернулись в свою деревню. Они даже не догадывались, что в плоти бога был прион. Божественная частица, которая вызовет в их организме необратимую мутацию. Сейчас эту болезнь называют фатальная семейная бессонница. На протяжении нескольких месяцев жители мангрового леса  не выходили из своих жилищ. Кто-то из них забился под кровать, кто-то бездвижно стоял в шкафу, чей-то скелет нашли затем в печах и каминах. Спустя полгода деревня опустела.