Медвежата

    Вездеход, лязгая гусеницами, резко затормозил и, слегка клюнув носом,  остановился у палатки. Юра соскочил с кабины и возбужденным голосом, в котором проскальзывали хвастливые нотки, сообщил, что подстрелил медведя, который якобы выскочил из густого подлеска как черт из табакерки и, встав на задние лапы, пошел на него явно не с дружескими намерениями. И что ему не оставалось ничего другого, как, проявляя чудеса охотничьего мастерства, сноровки и самообладания, вступить в неравную схватку,  из которой благодаря перечисленным качествам он вышел победителем. Я, как и многие, с иронией относился  к многочисленным охотничьим небылицам, но результат был налицо: в кузове вездехода на куске брезента действительно лежала туша не очень крупного медведя.
    В восьмидесятые годы жить и работать в тайге было непросто. Деньги у всех водились, но продукты завозили строго по норме, и их нехватка ощущалась довольно  остро. Поэтому все с пониманием относились к тому, что мы иногда пополняли свой рацион свежим мясом. Тем не менее особого восторга сообщение у  меня не вызвало. Как не крути, это было браконьерство. Да и жаль было уничтожать старожилов тайги, по-своему мудрых, живущих своими проблемами и радостями, которые, как и люди, настойчиво ухаживают за своими подругами, воспитывают, оберегают и защищают своих косолапых озорных детишек, прощая  им бесконечные шалости.
    Ближе к вечеру  Юра зашел ко мне в палатку и  на этот раз расстроенным  голосом сказал, что, по всем признакам, у подстреленной медведицы остались  маленькие медвежата.  Мне стало не по себе - похоже, в рассказанной Юрой днем истории было больше правды, чем выдумки. Встреча нос к носу с медведицей, имеющей молодое потомство, чревата большими неприятностями. Защищая своих детенышей, эта сильная, быстрая, обладающая мгновенной реакцией хозяйка тайги безжалостна. И тот факт, что рабочий не пострадал, было редким везением…
    - Михалыч, мы смотаемся, поищем медвежат. Ночью еще холодно, пропадут.
    Я с досадой махнул рукой, и несколько  рабочих, оседлав вездеход, умчались по раскисающему весеннему зимнику...
    Они вернулись довольно быстро. Юра бережно нес в сторону кухни шевелящийся, «рычащий мешок», через который торчали когти.
    Кухня быстро заполнилась любопытными. Никто не знал, что делать с содержимым мешка. Опыта общения с маленькими лохматыми существами ни у кого не было, кроме того, настораживали оцарапанные руки Юры. После продолжительного молчания инициативу взял на себя Федорович, седеющий, уставший от бесконечных мытарств по белу свету  топограф, которого судьба забросила к нам уже в солидном возрасте:
    - Надо их сначала покормить, а на ночь посадим в ящик из-под «Беломора».
    - Умный какой, у тебя хоть и мощная грудь, но молока там нет, а макароны лопать они не будут, - усмехаясь, заметил  повар.
    - Ничего, разведем сгущенку с кипяточком, у нас ее много, почти целый ящик. Соску сделаем из напальчника, в аптечке их полно, бутылка вообще не проблема, а там видно будет, - невозмутимо парировал Федорович.
    Других предложений не поступило, на том и порешили. Я вызвался быть одним из немногих добровольцев, изъявивших желание участвовать в предстоящем  кормлении. Мы тщательно обмозговали весь процесс, распределили роли. На всякий случай надели ватные куртки и меховые верхонки. Засунув обе руки в  мешок, я вытащил первого медвежонка, который мгновенно как плоскогубцами сжал челюсти на моем запястье, но прокусить толстые рукавицы не смог, молочные зубы были еще коротковаты.  Медвежонок, не смотря на агрессивность, был необычайно красив и забавен. Лоснящаяся густая шерсть свидетельствовала о благополучной жизни до встречи с нами...
    Вчетвером уложив медвежонка спиной на потрепанный ватник и с трудом удерживая за лапы и голову, мы неуклюже пытались засунуть импровизированную соску в маленькую пасть. Мишка яростно сопротивлялся, дико рычал, кусался и царапался. Но когда первая капля молока попала в рот, немного притих и взахлеб быстро опустошил полбутылки молока. Затем мы посадили его в ящик, прикрыли фанерной крышкой и для страховки, чтобы не выбрался, положили сверху две увесистые чурки из лиственницы. Со вторым медвежонком уже более уверенно проделали тоже самое. Через несколько минут в ящике стало тихо. Мы, забрызганные липкой сгущенкой и удовлетворенные успешно проведенной операцией,  еще немного поболтали и разошлись по своим палаткам…
    Под утро печь прогорела, стало прохладно. Я нехотя выбрался из спального мешка, подбросил дров и, стараясь не шуметь, зашел на кухню. Повар еще спал. Взглянув на ящик, в котором были медвежата, я с удивлением обнаружил, что он открыт и пуст. Для нас так и осталось загадкой, каким образом эти крохи умудрились приподнять крышку и скатить увесистые чурки, не смотря на то, что, встав на задние лапы, едва доставали до верхней кромки ящика. Вероятно, работали в паре с использованием приемов циркового искусства. Обшарив на четвереньках кухню, я, наконец, обнаружил беглецов. Они, свернувшись в клубок, безмятежно спали на воле за печкой.
    Через пару недель медвежата окончательно освоились и стали чувствовать себя в палатке так же уверенно, как и в берлоге. Спали в пододвинутом поближе к печке  ящике, крышку  которого на ночь приходилось приколачивать гвоздями. Под зорким оком Федоровича, с удовольствием взвалившего на себя обязанности крестного отца,  солидно, вразвалку прохаживались на коротких кривеньких лапах по территории лагеря, приводя в шоковое состояние собак, которые шарахались от них, не смотря на явное физическое превосходство. Методично, банку за банкой, уничтожали  сгущенку, перешедшую с нашего вынужденного  согласия в их собственность. Вели себя как  избалованные дети. Властным рыком требовали еду и, встав на задние лапы, принимали агрессивную позу даже при случайном взгляде в их сторону. Но, не смотря на массу хлопот и неудобств, их присутствие вносило разнообразие в нашу рутинную жизнь, согревая отношения общей заботой…
    По рации сообщили, что заказанный мною  вертолет для перебазировки на очередной участок будет через пару часов. Все дружно начали готовиться к погрузке. Снимали палатки, упаковывали продукты и приборы, убирали с вертолетной площадки предметы, которые могло «затащить» в лопасти. Между тем Федорович выпустил медвежат на прогулку, предоставив им возможность немного порезвиться перед полетом. Но медвежата, не привыкшие к такой суматохе, на всякий случай быстро взобрались на высокую лиственницу. Чувствуя себя в полной безопасности,  они, расположившись на толстом суку,  забавлялись тем, что по очереди одаривали друг друга увесистыми оплеухами, совершенно не обращая внимания на обескураженного Федоровича. Через некоторое время со  всех сторон в адрес опекуна, рядом с которым быстро росла кучка окурков, начали сыпаться ехидные шуточки и самые нелепые советы. Федорович начал нервничать, но поделать ничего не мог. На его словесные умоляющие призывы спуститься медвежата не реагировали, как и не реагировали  на демонстративно протянутую в их сторону открытую банку сгущенки и аппетитное цоканье языком. В конце концов Федорович решил пойти на заведомо провальную хитрость. Попросил нас не шуметь, не суетится возле дерева и отойти подальше. Сам же, приняв позу спринтера, выжидал удобного момента.  Наконец медвежата,  цепляясь когтями за ствол, лениво съехали на землю, но, видимо, инстинкт подсказывал им, что далеко от спасительного дерева отходить нельзя. Федорович ринулся в атаку, но состязание в проворности закончилось не в его пользу: оба озорника в  несколько секунд снова оказались на обжитом суку.
    Время прилета вертолета неумолимо приближалось. Медвежата по-прежнему беззаботно резвились высоко на дереве. Сжалившись над Федоровичем, мы столпились  и, активно жестикулируя, стали рисовать в воздухе замысловатые схемы захвата... Наконец план был утвержден. Двое из нас, замаскировавшись, затаились в нескольких метрах от дерева, что бы отрезать медвежатам путь к отступлению, когда те спустятся на землю. Остальные, численностью близкой к взводу, образовав полукруг, отошли на приличное расстояние от дерева в готовности по сигналу Федоровича ринуться на перехват. Но до того, как нам улыбнулась удача, довольно долго пришлось совершенствовать свое мастерство, и только с  третьей или четвертой попытки,  уже под нарастающий гул стремительно приближающегося вертолета, медвежата были «схвачены».
    Сидя в вертолете, Федорович через приоткрытую крышку ящика по-отечески журил  непослушных медвежат. На лице, густо орошенном крупными каплями пота, сияла улыбка счастливого человека.