Улахан Чайдах

    Облепленный кусками грязи, изрядно потрепанный временем и ездой по бездорожью вездеход, словно гирлянда пустых консервных банок, привязанная озорными мальчишками к хвосту дворового щенка, подпрыгивая на кочках и брызгаясь талой водой, резво «летел» по мари. Здесь давно никто не ездил. Лишь местами едва угадывался узкий след от давно забытой  нартовой дороги, по которой много лет назад сновали оленьи упряжки. Места здесь были благодатные. На вытянутой вдоль ручья широкой мари, окрашенной в серо-коричневый цвет, поигрывали мелкой рябью слегка затуманенные небольшие озерки - приют для многочисленных летающих и плавающих  обитателей. За ее контуром  виднелись обширные участки леса, покрытые раскидистыми соснами, хвоя которых из рыже-зеленого под теплыми лучами весеннего солнца постепенно перекрашивалась в сочный зеленый цвет. Перед самым носом вездехода то и дело вспархивали длинноногие юркие кулики. Пролетев с десяток метров, они, будто показывая нам путь, плюхались  по ходу нашего движения в мелкие лужи, проворно семеня по ним тонкими ножками.  Красиво! Быть может эта красота, как растянутая до предела «тарзанка», раз за разом  и вытаскивала нас из уютных квартир в мир ненасытных, вечно голодных комаров, лютых морозов и прочих таежных «прелестей». Тайга, как любимая женщина, которую порой ненавидишь, хлопаешь дверью, уходишь, но потом начинаешь тосковать, все прощаешь и возвращаешься назад…
    К сожалению, таких сказочно красивых мест в окрестностях  Мирного с каждым годом становится все меньше. Тайга вдоль и поперек изрезана бесчисленными сейсмопрофилями, буровыми линиями, зимниками и  прочими дорогами, которыми не преминули воспользоваться хозяева вездеходов и автомобилей повышенной проходимости, безжалостно и без разбора уничтожая  все живое. Тайга стала более доступной и беззащитной. Редко удается полюбоваться стайкой косачей или дивным хороводом на глухарином  току. Еще реже случается  встретить таежного гиганта сохатого. Тайга с каждым годом все больше и больше пустеет, становится похожей на уютный, добротно построенный дом, в котором не живут люди…
    - Валера, где-то рядом должен быть ручей, придется переезжать, но я что-то его не вижу.
    - Наверное вон там, - кивком показывая на едва заметную ложбинку, прокричал Валера и направил вездеход в указанное место, слегка потянув рычаг управления.
    Мы остановились у ручья и, чтобы получше рассмотреть место переправы,  забрались на кабину. Ручей был не широкий, всего несколько метров, но что-то в нем настораживало: течение было сильным, берега очень крутыми и глубина, похоже, не малой. Во всяком случае дно через толщу мутной воды не просматривалось, но измерить глубину было нечем,  а разворачивать вездеход и ехать за шестом в лес было лень.
    - Валера, давай объедем от греха подальше, похоже, здесь гнилое место.
    - Да ну! Ручей с гулькин нос, а мы будем мотать лишние километры, нам и так еще пилить и пилить, - недовольно пробасил Валера. 
    - Ладно, давай попробуем, - легкомысленно согласился я.
    Вездеход, не достав дна, глубоко ушел носом под воду. В кабине потемнело, через открытые верхние люки хлынула, обдав нас как из ушата, ледяная вода. Но тут же, ударившись передним бампером в мерзлый борт ручья, вездеход срикошетил и, слегка подавшись назад, с шумом всплыл. Валера до упора вдавил педаль газа. Вездеход чуть дернулся вперед, корма просела и повисла на заднем бампере на одном берегу, а нос уперся в другой. Траки, поднимая муть, неистово молотили воду, но вездеход даже не шевелился, его заклинило между берегами. Хорошо еще, что потоком воды не выдавило лобовые стекла, и ручей не оказался хотя бы на полметра уже, в этом случае он бы вообще не всплыл, и все могло  закончиться гораздо хуже, если не для нас, то для вездехода  уж точно. В очередной раз нам почти повезло, хотя радоваться что-то не хотелось: кабина была залита водой, в которой плавали папка с документами и полевая сумка. Как будем  выбираться из ручья,  мы  плохо представляли. К тому же нужно было поторапливаться: вездеход, доверху загруженный продуктами для полевого топоотряда, хотя и  не напоминал дуршлаг, особой герметичностью не отличался и слишком долго держаться на плаву не мог.

    Через верхние люки мы шустро выбрались наружу. Из-под тента кузова высунулась голова рабочего Гены Харитонова, облаченная в зализанную мятую ушанку. По дороге он вел себя тихо, и мы про него чуть не забыли. Заспанный, он недоуменно озирался по сторонам.
    - Ген! Ты, наверное, можешь спать даже на отбойном молотке? 
    -  А что в кузове еще делать? Там темно и укачивает. Мы уже приехали?
    -  Нет! Чуть-чуть не доехали до того света и километров пятнадцать до лагеря.
    -  А что случилось?
    -  В ручей врюхались, теперь плаваем как «розы» в проруби.
    -  А что - выехать никак?
    - Почему? Попробовать можно, только сначала нужно срубить бревнышко, желательно потолще, посукастее и подлиннее и притащить сюда.
    - Не фига себе, отсюда до леса метров триста, да еще по кочкарнику!
    - А ты что предлагаешь – вытолкнуть вездеход руками или в город сбегать за подмогой?
    Гена больше вопросов не задавал, молча достал топор из кузова, и мы, отвернув болотные сапоги, чертыхаясь, побрели  в сторону леса.
Управившись за полчаса, мы вернулись, таща на плечах длинное, увесистое бревно. Валера забрался на вездеход, открыл крышку капота и, почесывая затылок, присвистнул:
    -Воды многовато, надо пошевеливаться.
    Чтобы хоть  немного облегчить вездеход и не замочить продукты, мы выгрузили их на берег. Осадка немного уменьшилась, и мы без особого труда закрепили бревно цепями к тракам в носовой части вездехода. Валера запустил двигатель и включил передачу, но вездеход, лишь слегка грызнув берег бревном, протащил его под собой и  остался на том же месте. Пришлось вытаскивать бревно из воды и все повторять сначала. Так продолжалось довольно долго. Результат был все тот же, за исключением одного - с каждой попыткой вездеход все больше погружался, и наступил момент, когда  траки полностью скрылись под водой и зацепить бревно, не залезая в ручей,  стало невозможно.
    - Придется раздеваться и лезть в воду, – пробурчал я, надеясь, что Валера, как основной автор сложившейся драматической ситуации, возьмет на себя эту малоприятную, но почетную  миссию. Но он наотрез отказался. Я не был бароном Мюнхгаузеном и «совершение подвига» на сегодня не планировал, так что особым желанием залезать в эту мутную ледяную воду тоже не горел. Ситуация складывалась тупиковая. Гену в расчет я не принимал – неопытный новичок, да и ростом «метр с кепкой». Но он, до этого молча стоявший в сторонке, подошел к нам.
    - Ладно, чего зря базарить. Давайте, я попробую.
Взглянув на его тощую, неказистую, миниатюрную фигуру, я усмехнулся.      
    -Чем мы тебя потом оттуда вылавливать будем? Ни удочки, ни спиннинга у нас нет, да и с наживкой туго, до одиннадцати в магазине не продают, а мы выехали раньше.
    Гена слегка обиделся. Благодушное выражение стерлось с его лица, и мне стало неловко за свое неуместное ехидство, тем более в адрес малознакомого человека. Он-то уж точно ни в чем не был виноват, к тому же других кандидатов залезать  в воду все равно не нашлось.
    Мы с Валерой приволокли из леса сухую лиственницу и развели жаркий костер. Гена к тому времени уже разделся. Его внешний вид невольно вызывал улыбку: на руках были верхонки, едва не доходившие до локтей, ручной вязки носки с большими дырами на пятках были почему-то разного цвета. Кожа от предвкушения того, в какую среду ее в ближайшие минуты намереваются  погрузить, была густо усеяна мурашками и приобрела цвет, близкий к цвету зрелого  баклажана. Образ завершали с трудом державшиеся  на его худых бедрах синие, несоразмерно большие, армейского покроя трусы, которые он раз за разом поддергивал до подмышек и придерживал угловатыми локтями. Пришлось пожертвовать ему ремешок от полевой сумки, которым он несколько раз обмотал талию, завязав концы узлом. Одним словом – холостяк. Но настроен он был решительно.
    Делая глубокие вдохи перед каждым нырком, Гена раз за разом погружался в воду, с удивительной ловкостью цепляя бревно к тракам. И только убедившись, что все закреплено на совесть, c ловкостью пингвина стремительно выпрыгивал из воды и быстро подбегал к костру в промежутках между  попытками  вездехода вырваться  из плена. Окончательно изрыв берег и зачерпнув кормой изрядную порцию воды, вездеход, задрав нос, с ревом выполз на сушу.       
    Стоя у костра, мы молча пили чай, наблюдая, как из лодки вездехода мутными струйками вытекала вода. Гена был невозмутим, как будто вышел из кинотеатра, в котором только что умиротворенно смотрел «мультики», и лишь лихорадочно дрожащее тело не оставляло сомнений в том, где он был.  Неожиданно его скрюченный от холода палец потянулся в сторону противоположного берега, где на небольшом возвышении лежали сложенные в аккуратную кучку картонные коробки и мешки с продуктами. В суматохе было не до них, и они остались лежать забытыми.. Сегодня был явно не наш день. 
    Закончив чаепитие и основательно просушив одежду, мы проехали вверх по течению несколько километров, где нашли удобный переезд через ручей и, вернувшись к злополучному месту, забрали продукты. До лагеря добрались только под утро, потеряв почти полдня и намотав полтора десятка лишних километров.
    Разбуженные грохотом вездехода, из палаток  лениво  выходили  не досмотревшие сны рабочие. Вскоре продукты были выгружены и сложены в продуктовую палатку.
    - А это кто? Новый рабочий, что ли? Как зовут? – позевывая и внимательно изучая мокрую с размытым текстом накладную, осведомился  отрядный повар.
    - Гена – ответил я.
    - Уж больно хлипкий - долго у нас не продержится.
    - Этот? Этот продержится!
    Едва уловимый рассветный ветерок разносил  аромат девственного хвойного  леса, кружа голову и наполняя легкие прохладной свежестью. Мы были дома.