Жаргон современных белоснежек

Пожилая Марья Сергеевна отдыхала в парке на лавочке, радуясь погоде и чудесному настроению.

Рядом залипала в телефоне маленькая девочка. Напротив на скамейке тоже тыкались в телефонах милые девчушки лет восьми или десяти. На всех них бабушка взирала с тихим умилением.

«Славные куколки! – думала Марья Сергеевна. – Белоснежки! Чистенькие, аккуратненькие… наверное, класс второй или третий. Такие лапочки, не то что мой внучок Коля, у которого одни проказы на уме».

Не отрываясь от смартфонов, нежные девочки изредка перебрасывались краткими репликами. Сперва умилённая Марья Сергеевна не прислушивалась к их разговору. Но когда вслушалась – просто опешила!

- Нах пох вых! – сказала одна белоснежка. – Забубись как не забубенно, блях нах!

Это смягчённая версия. На самом деле девочка выматерилась не хуже портового грузчика, обнаружившего у себя кожно-венерическую неприятность. Цензурными в её реплике были лишь пробелы между ругательствами. При этом девочка даже не изменила выражения ангельского личика.

Бедная Марья Сергеевна надеялась, что ослышалась, но тут отозвалась вторая белоснежка.

- Пох тых мых! – так же лениво сказала она подруге. – Писец не пух как блях!

Пенсионерка покраснела. Её верный супруг Максим Егорыч в молодости служил мичманом во флоте и до сих пор умел зарядить на таком отборном тихоокеанском корабельном диалекте, что возле Аляски все русалки кверху брюхом всплывали.

Но это дед, бывалый моряк и видавший виды мужик. А тут – маленькие куколки-девочки! В голове у бабушки это совершенно не укладывалось.

- Так-то не пох вых нах, - сказала первая школьница. – Бляха пупух.

Скосив глаза на сидящую рядом малышку, бабушка шёпотом спросила:

- Объясни, пожалуйста, глупой старой бабке, о чём беседуют вон те милые детки напротив нас?

- О школе, естественно, нах пох тых, - сказала девочка. – Одна говорит, что не любит математику, нах. А вторая ответила, что математику тоже не любит, зато любит литературу и Пушкина.

- Пушкин нах пох тых блях! – подтвердили белоснежки. – Забубенный забубись!

Неподалёку в траве играл лохматый щенок. Внимание школьниц переключилось на него.

- Мимисик пох тых! – сказала одна. – Блях как ух!

- Девочка! – бабка снова затеребила свою юную соседку. – Что она говорит?

- Говорит, что щеночек очень клёвый, - пояснила малышка. – И что тоже мечтает завести дома собаку!

- Но мама пох нах не забубись, - огорчённо добавила девочка напротив.

- Но мама ей не разрешает, - подсказала малышка Марье Сергеевне.

- Хотя так-то мама писец как блях нах пупух! – сказала девочка напротив.

- «Хотя в целом моя мама лучшая на свете, и я её очень люблю», - тут же пояснила бабке добровольная переводчица. 

Пенсионерка почувствовала, что покрылась холодным потом, несмотря на пальто и тёплый весенний день.

- Ужас! – пробормотала она. – Такого признания в любви к маме я за все 70 лет не слышала, хотя мой муж Максим Егорыч – старый морской волк и никогда за словом в карман не лезет. Как вам не стыдно? Вроде такие маленькие, такие славненькие белоснежки, а материтесь хуже бомжей…

Вопрос остался без ответа. Дети непонимающе посмотрели на выжившую из ума бабку и опять уткнулись в телефоны.

- Бывает, нах пох пух, - пожала плечами соседняя малышка. – У нас в садике тоже все так общаются.

Бабушка бессильно заскрипела зубными протезами.

- Скажи, прелестное создание, - прошептала она малышке. – Как будет по-вашему «Девочки, не материтесь, пожалуйста, это некрасиво»?

Малышка секунду подумала.

- «Цыц, блях тых пох, выдры с перепыхом!» - подсказала она.

Чувствуя себя иностранкой, бабушка шагнула к белоснежкам напротив.

- Извините, красавицы, - громко сказала Марья Сергеевна. – Но цыц, блях тых пох, выдры с перепыхом!

Белоснежки переглянулись между собой, потом одна сказала:

- Двадцать минут второго, бабуля. Ха-ха, впервые вижу, как старуха на человеческом языке чешет, пых-пух!

- Не поняла?… - бабушка оглянулась на помощницу-малышку. – При чём тут «двадцать минут второго»?

- Вы интонацию перепутали, нах, - сказала юная переводчица. – Интонация – это важно. И у вас получилось «Сколько сейчас времени?»

Марья Сергеевна постояла с распахнутым ртом, махнула рукой и уковыляла домой. Её настроение перестало быть чудесным.

- Держи меня, мичман плесневелый! – сказала она Максиму Егорычу. – Я сейчас в парке от детишек такого наслушалась, что ты против них салага-первогодок!... Очень сложный матерный язык. Особенно про Пушкина и маму загибают – писец как блях нах пупух!

От изощрённого сквернословия жены у старого морского волка повяли уши и поменялись местами вставные челюсти.

– Чтоб я больше этого не слышал, ржавчина гальюнная! – завопил дед. – У тебя что, весенняя обостриловка раньше времени началась?

И Максим Егорыч строго-настрого запретил жене сидеть в парке и вступать в разговоры с малолетками, которые дурно влияют на неокрепшие умы пенсионерок…


(использована иллюстрация из открытого доступа)