Обратно

— Вы с ума сошли! Тут вам не магазин! У ребёнка и так психологическая травма. Идите себе.

— Я увидеться с ним хотел.

— Нет.

Борис хотел ещё что-то сказать, но взглянув на сердитое лицо женщины, вздохнул и пошёл прочь. Теперь уже слишком поздно. Ничего не исправить. Но он хотя бы попытался, исполнил последнюю просьбу жены.

***

Борис и Аня поженились по большой любви. Жили дружно, но, как обычно и бывает, нашлась в этой бочке мёда ложка дёгтя. Сначала супруги о ней не знали и не догадывались, а потом пришло время и узнали…

— Аня снова потеряла ребёнка. Ничего не получается. Мы так надеялись!

— Какие ваши годы, сынок! Всё будет. Две неудачи — это ещё не приговор, — уговаривала Бориса мать.

Сын зашёл к матери после работы. Аня находилась в больнице, приходила в себя. Ещё вчера вечером они были счастливы. Смеялись, шутили и строили планы на будущее. А потом у неё началось внезапное кровотечение. Вызвали скорую и Аню увезли в больницу. Срок уже был не маленький, четыре месяца, потому последствия могли быть серьёзными. Но всё обошлось. Хотя… Они снова потеряли ребёнка.

Это была уже вторая попытка. Первая тоже закончилась неудачей: «замершая беременность» на сроке восемь недель. Аня тогда горевала, но не так сильно, как сейчас. Она ещё надеялась. А вчера и сегодня она так безутешно плакала в трубку телефона, что Борис готов был, что угодно отдать, лишь бы утешить жену. Не в силах возвращаться в пустой дом без Ани он поехал к матери.

— Боря. Перестань. Всё наладится. Врач ведь ничего ужасного не говорит. Ты же мне сам рассказывал, что патологии нет… Всё бывает, — уговаривала сына Лариса Михайловна.

— Ну не два же раза подряд! Сначала вообще ничего не получалось, пролечились вроде. Так теперь другие причины. Три года маемся! Как будто бы нельзя нам детей! Как будто бы всё против этого складывается. Мы уже и так ничего не покупали для будущего ребёнка, чтобы не сглазить. И Аня о беременности никому не рассказывала…

— Знаешь, — тихо сказала мать. — Есть один способ. Чтобы в такой ситуации, как ваша, зачать и родить малыша, надо сначала взять в семью приёмного. Спасти несчастную душу. И Бог ребёночком наградит. Да. Так всегда выходит.

— Мам! Ну что за чушь! — воскликнул Борис и, поднявшись с кресла, прошёл в прихожую и начал собираться домой. — Какого приёмного?

— Такого! Из детского дома, — пояснила мать и тоже поднялась с кресла, чтобы проводить сына. — А вы всё же подумайте. Люди не зря говорят. Авось да поможет.

Борис разочарованно махнул рукой и, поцеловав мать в щёку, вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. Лариса Михайловна покачала головой, тяжело вздохнула, открыла дверь обратно, посмотрела, как сын зашёл в лифт, и только после этого уже окончательно закрыла дверь на замок.

Она тоже переживала. Борис хороший парень вырос, Анечка — умница. Вот почему так? Не даёт Господь ребёнка. Сестра же только сегодня звонила Ларисе Михайловне и делилась с ней новостями, в числе которых снова посетовала, как её дочь второй раз за недавнее время отправилась в клинику, чтобы прервать беременность.

— Ну, Ларис, ну слов нет! Когда она уже за ум возьмётся? И ничего не скажи ей! Огрызается, кричит, что двадцать пять лет ей, хватит указывать! А как не указывать, если ума нет? Хоть бы замуж вышла. А то так, не пойми от кого опять получилось…

***

— Борь… Может и права твоя мама… — Аня подняла на мужа заплаканные глаза.

Они сидели дома и в сотый раз обсуждали вопрос о приёмном ребёнке.

— Может. Но я как-то не готов. Вот если своих детей, то я и троих бы даже не против. А чужого… Ну, не представляю я этого. Как мы будем привыкать друг к другу? А если не получится? Это не магазин. Сдать обратно, конечно, можно, но…

При этих словах, супруга укоризненно посмотрела на Бориса, а он отвёл глаза.

— Получится. Мы будем стараться, — уверенно заявила Аня.

После того, как врач предупредил Аню, что беременеть ей пока нельзя, она снова вернулась домой в слезах, ведь томительное ожидание чуда продлевалось. Оно становилось невыносимым и подчинило себе всю жизнь супругов. Аня всё время плакала. Борис мучился, не в силах её ничем утешить.

Но с тех пор, как они с мужем поговорили о взятии приёмного ребёнка, жена стала, как одержимая. В её глазах появился блеск. Она постоянно просматривала сайты с фотографиями детей, которых предлагалось забрать в семью. Аня думала об этом денно и нощно.

Наконец они решились. Борис сдался, супруги стали ездить по детским домам.

Их выбор пал на мальчика шести лет, которого звали Дима. Он был здоров, только некоторые небольшие отклонения в развитии, которые должны, были при должном уходе и заботе скорректироваться. Врач обещал, что мальчик «перерастёт» свой недуг. Обязательно. А ещё… Дима был невероятно хорош, ну просто ангелочек. Голубые глазки, маленький аккуратный носик и море обаяния.

От Димы отказалась мать. Неблагополучная семья, состоявшая из нигде не работающей молодой женщины, родившей Диму неизвестно от кого, и старенькой бабушки, тянула мальчика до пяти лет. А потом бабушки не стало, а мать спилась. Без пенсии бабушки кормить малыша стало не на что (да и некому) и мать сдала его в детский дом, там у него и приключилось заболевание со сложным названием. «Скорее всего, от перенесённого стресса», — пояснил врач.

Дима капризничал. С тех пор, как его взяли в семью Аня и Борис, он очень часто капризничал и почти никого не слушал. Отказывался есть. Не хотел гулять, не хотел ложиться спать. Любое простое действие вызывало бурю протеста. Аня взяла на работе отпуск за свой счёт и сидела с ним полгода, прежде чем попытаться отвести в детский сад, но ничего не менялось, он не социализировался. Посоветовавшись с психологом, с которым они время от времени беседовали, супруги решили, что всё же в детском коллективе мальчику будет комфортнее.

В сад Дима ходил без желания. Он обижал одногруппников, дрался, ругался матом. На него часто жаловались и воспитатели, и родители. А потом его усыновление перестало быть тайной. Очевидно кто-то проболтался и мальчика стали дразнить. Дима ещё больше злился, ещё больше дрался. В учреждение приходил Борис, устроил скандал, жаловался на персонал, который нарушил тайну усыновления, перед ним извинились, однако прошлого уже было не вернуть и детский сад пришлось сменить.

Аня терпела, старалась спокойно объяснять Диме, что можно, а что нельзя. Однако он как будто бы специально испытывал её терпение. А Борис однажды даже в сердцах сказал, что Дима «нарывается». И если он и дальше будет так себя вести, то его обратно отвезут в детский дом.

Аня ужаснулась словам мужа, а Дима заплакал. С тех пор он стал вести себя ещё хуже. Психолог объясняла его поведение адаптацией. Но это продолжалось уже довольно долго. Даже Ане пришлось признать, что за ангельской внешностью малыша скрывался дьявольский характер.

Он стал делать странные вещи. Мог исподтишка ударить Аню. Просто подойти к ней сзади, пока она готовит на кухне, и со всей силы стукнуть кулаком по руке или спине. А один раз Аня его застала за тем, что он держал в руке кухонный нож и странно на него смотрел. Ей стало не по себе. Мужу она об этом эпизоде не рассказывала, но сама с тех пор очень много думала и не знала, как быть.

Обстановка в доме накалялась до тех пор, пока Аня не обнаружила, что беременна. В такой круговерти, в которую превратилась их жизнь с момента усыновления Димы, она даже думать забыла о возможной беременности…

Дима отнёсся к новости о том, что у него скоро будет братик или сестричка, на удивление спокойно. Первые четыре месяца Аня и Борис никому ничего не говорили и Диме в том числе, но вот прошёл тот страшный срок, на котором Аня обычно теряла ребенка и супруги немножко «выдохнули», успокоились.

Потом у Ани стал расти животик, и Дима даже иногда прикладывал ручку к нему или ухо, чтобы услышать, «как там живёт малыш». Он выпросил у бабушки, мамы Бориса, стетоскоп от старого измерителя давления и прикладывал его к животу Ани. Конечно же, там ничего не было слышно.

Тем временем Дима пошёл в школу где, конечно же, опять наводил шороху. Снова дрался. И снова на него жаловались. Хотя это не мешало ему довольно сносно освоить буквы и цифры. И читать он научился очень быстро, но это была заслуга Ани. Она просто объяснила ему сначала не названия букв, а то, как произносятся именно звуки. Вот из звуков-то составлять слова ему было гораздо проще. А названия букв он уже выучил позднее.

«Рождайся скорее, а потом я тебя убю…» — прочитала Аня. Эту записку, написанную кривыми буквами, всю мятую, она нашла под кроватью Димы, когда убирала пыль. Её затрясло…

Она снова ничего не сказала Борису, а записку ту выкинула. Аня волновалась, что Борис рассердится и будет настаивать на том, чтобы сдать Диму обратно в детский дом, он уже не раз говорил об этом. Однако Аня всё ещё надеялась, что мальчик переменится. И всё будет хорошо. Да оно собственно к тому и шло, — считала Аня. Дима вёл себя лучше. В школе делал успехи и на последнем собрании учительница его даже хвалила. Может быть, эту записку приёмный сын написал уже давно? Ведь почерк у него сейчас совсем не такой.

А потом случилось нечто, что перевернуло их жизнь с ног на голову.

Аня находилась дома. Ведь она была на седьмом месяце и уже ушла в декрет. Скоро должен был возвращаться из школы Дима. Она часто встречала его сама, но он просил этого не делать, ведь из окна дома было прекрасно видно школьное крыльцо и всю дорогу до самого подъезда. И Аня стала его отпускать одного. Вот она выглянула в окно и увидела, как стайка ребят вышла из ворот и затеяла возню. Среди них был Дима. С одним мальчиком он начал драться, после того, как тот что-то громко сказал. Они били друг друга рюкзаками, а Аня, наспех надевая куртку и сапоги, пыталась выскочить из дома, чтобы разнять дерущихся детей.

Когда она выбежала из подъезда, никого из мальчишек уже не было, кроме Димы. Он лежал без сознания на асфальте, на тротуаре и из-под его виска растекалась лужица крови. А рядом валялась разбитая бутылка.

— Он… Он упал на осколки. Я видела, — сказала дрожащим голоском девочка лет десяти, которая осторожно вышла из-за угла дома. Она тоже была с рюкзачком. — Тот мальчик толкнул его. Они дрались. И я всё слышала. Он… Он вас защищал. Ведь вы его мама?

Аня неотрывно смотрела на лежащего без сознания Диму и набирала дрожащей рукой номер скорой. Она никак не могла попасть пальцем на нужные цифры.

— Как защищал? — растерянно спросила Аня. Она вдруг почувствовала, что у неё резко потемнело в глазах.

«Господи, скорее бы приехала скорая!», — умоляла она про себя.

— Тот мальчик кричал, что мама, то есть вы, — дура, потому что взяла из детдома такого выродка, как он. И скорее всего, когда у неё родится новый ребёнок, то она от него избавится. Ведь он плохой. А новый ребёнок будет хороший. А Дима… Он… Сильно пнул его. И сказал, что это не правда, тогда тот мальчик его пнул в ответ, и Дима упал на стекло… А он выживет?

Когда приехала скорая, то врачам пришлось вызывать ещё одну бригаду: Ане стало плохо.

— Месяц какой? Седьмой?

Аня слабо кивнула. Она была бледная и едва держалась на ногах.

— Срочно вызови ещё одну бригаду, — обратилась врач уже к водителю.

Спустя десять минут две машины помчались, воя сиреной, по улицам.

Аня родила крохотную девочку. Пришлось срочно делать кесарево. Она смогла позвонить мужу из скорой и он, бросив всё, помчался в больницу.

В соседнем корпусе спасали Диму. Осколок проткнул висок и рана оказалась очень глубокая. Аня находилась в реанимации и её жизни ничего не угрожало, так же как и жизни новорожденной девочки, которая лежала в специальном боксе.

Бориса пустили к Диме. Он с перебинтованной головой лежал на кровати. Когда мужчина зашёл в палату, мальчик приоткрыл глаза и снова закрыл.

— Он ещё не отошёл от наркоза. Пусть поспит, — сказала врач. — Если хотите, можете посидеть тут. Он очнётся и увидит вас. Так будет лучше.

Борис сидел рядом с приёмным сыном, а в голове просто всё кипело от совершенно противоречивых мыслей. Когда ему позвонила Аня из скорой и слабым голосом рассказала, что произошло, то первой мыслью было отругать Диму, наказать как можно строже, ударить! Ведь из-за его очередной выходки Аня может не только потерять ребёнка, она… Она сама может погибнуть. Борис сжимал кулаки до боли, пока ехал в больницу и поклялся себе, что как только всё уляжется, и даст Бог, обойдётся, он обязательно убедит Аню сдать мальчика обратно в детский дом. Да, это сложно. Да, надо будет подавать заявление в суд. Но сколько можно терпеть?!

А теперь, увидев бледного, как полотно, Диму, лежащего на кровати с забинтованной головой, он уже не был так уверен в своём решении. «Какая сложная штука жизнь», — думал он. Борис совершенно не знал, что делать. Мальчик зашевелился, вскинул руки и что-то бессвязно забормотал. Снова заглянула врач и тихонько сказала, что ничего страшного, это от наркоза. И надо подождать.

Мальчик инстинктивно сжал руку Бориса и опять затих. Заснул. Борис тоже через некоторое время задремал, откинувшись на неудобном стуле.

— Папочка! Я очень-очень тебя люблю! И маму Аню люблю! Сильно-сильно. Ты ведь не отдашь меня обратно? — приёмный сын смотрел на Бориса и по его щекам катились слёзы. Он только что очнулся. — Я стукнул этого противного Ромку. Он сказал, что вы отдадите меня, как только родится малыш. Но ведь это не правда? Да? Неправда? Скажи!

Борис потряс головой, пытаясь сбросить остатки сна.

— Не правда. Мы тебя очень любим и ни за что не отдадим, — сказал мужчина. У него у самого в глазах стояли слёзы.

***

— Представляешь, Аня, мне приснился сон, будто бы ты попала в аварию. И… И… Всё… Тебя уже было не спасти. А Димку мы в детский дом всё-таки сдали. А ты меня перед… перед тем, как уйти навсегда… попросила поехать к нему и поговорить с ним. Попросить прощения. Ты считала, что авария произошла от того, что мы с ним так поступили. Но меня к нему не пустили. Бррр… Ну и ужас может привидеться в больничных стенах!

Спустя два месяца, когда Аню и малышку наконец-то выписали из роддома, он всё же решился рассказать жене тот странный сон. Они лежали вечером на кровати. Дочка безмятежно спала в своей кроватке, а Дима спал в соседней комнате.

А знаешь, — задумчиво сказала Аня. — Это ведь могло случиться и на самом деле. Нельзя было так поступать с Димой, предавать его. Самое трудное мы пережили. Он подрос, здоровье у него наладилось, всё будет хорошо. А теперь у нас ещё и родилась дочка. Разве не об этом мы мечтали?

— Да… Но кто бы мог подумать, что наш путь к счастью будет таким тернистым…

Аня пожала плечами и ничего не ответила. Она привстала с кровати, чтобы покачать дочку: та закряхтела и сморщила носик. А Борис тихонько вышел в коридор и заглянул в комнату сына. Он сладко спал, по самые уши, накрывшись одеялом и подоткнув под себя все его края. Когда-то он рассказал Борису, что в детском доме привык так закручиваться, чтобы ночью его никто не мог дёрнуть за ногу. Однажды дети его напугали подобным образом, и он несколько ночей не мог сомкнуть глаз, вздрагивая от каждого шороха.

— Теперь у тебя есть настоящий дом, малыш, и тебя никто больше не обидит, — шёпотом сказал Борис.