записки следователя

яПроизведения Рецензии Поиск Магазин О портале Ваша страница Кабинет автора
Есть что вспомнить Записки следователя прокуратуры
Юрий Щадин
               

               






я не автор




                ЮРИЙ ЩАДИН














                ЕСТЬ ЧТО ВСПОМНИТЬ
      
               


                Записки следователя прокуратуры



                издание второе, дополненное








               

               
                1
               
   
                О Г Л А В Л Е Н И Е


От автора                3
О СЛЕДСТВИИ                4-16 
Осмотр                17-21
Явка с повинной и цена признания                22-29
Допрос                30-39
Очная ставка                40-43
О психологическом контакте                44-48
Опознание                48-51
Назначение экспертизы и оценка заключения                52-58
Проверка показаний и следственный эксперимент                59-61
Умысел прямой и косвенный. Неосторожность                62-64
О необходимой обороне                66-70
Следователь и уголовный розыск                71-72
Следователь и защитник                73-77
О прокуратуре и государственном обвинении                77-87
О законах, законности и правосудии                88-101
О службе в армии и дедовщине                101-103
О Саратовском юридическом институте                103-104
ИЗ СЛЕДСТВЕННОЙ ПРАКТИКИ
Одинаковых убийств не бывает                105-108
Нестандартное убийство                109-113
Признаюсь, я убил…                114-117
Кто стрелял?                118-120
74 года лишения свободы                121-123
Плыл по Хопру труп                124-126
Женщина – убийца                127-128
Смерть в огне                129-130
Скажи, с кем пьешь…                130-132
На дне                133    Об условном осуждении                134-135
Убийство из сострадания и суицид                136-138
Сексуальная преступность и феномен Шурыгиной                139-147
Осторожно, маньяк                148-149
Не своей смертью умер,убили…                150-153
Он не убивал лейтенанта                153-157
Убийство или несчастный случай?                157-160
А ЕШЕ БЫЛ СЛУЧАЙ
Кошмарное похмелье                161-163
Ну и как, брат, я пошутил…                163-164
Как учитель своими учениками в убийстве подозревался                165-166
В рубашке родился…                167
Голова крепче молотка                168
И жизнь – копейка…                169
Я ж Андреева убил!                170-171
Несостоявшийся Джек – Потрошитель                171-172
А мальчиков… не было                173-175
Любовь – не картошка                176-177 
А потерпевший кто?                177-178

               
2
Как свидетель моральные издержки возмещала…                178-179
ВНИМАНИЕ, МОШЕННИК!                180-181
Всепроигрышная лотерея                182-183
А это вам совершенно бесплатно…                183-184 
Примерьте куртку, пан                184-185
Липовый мед                185               
ВОЙНА ГЛАЗАМИ ОТЦА                186-187
Что осталось между строк                188-189
Никто не хотел умирать                190-191
Приказано петь                191-192
Обучение огнем                192-193               
Генерал Мороз                194
Предательство не прощается                195-196
Фатализм                196-197
«Генеральская» баня                198
Верховный Главнокомандующий                199
Народная война                200
ЛИРИКА
Как же быстро годы идут                201
Всю прелесть женских глаз…                202
Если б знать наперед                203
С жизнью торг не веди                204
С годами мы становимся мудрее                205
С теченьем жизни юбилеи                206



 
   












               
                3
   
                От автора   


                «Каждый из нас носит в себе материал по крайней         
                мере для одной книги»
               
                Алан Милн

       Память каждого человека хранит массу информации о людях и событиях, безусловно, представляющую определенный интерес. Но, как правило, даже яркие образные воспоминания интересны узкому кругу лиц: родственникам, одноклассникам, сослуживцам и просто общим знакомым. Люди и события стремительно утрачивают злободневность, а затем уходят в прошлое и представляют интерес лишь для архивистов, краеведов и узких исследователей. А чаще бывает по-другому: «Воспоминаний много, а вспомнить нечего» (И.С. Тургенев «Отцы и дети»).
        Кому же могут быть интересны мои записки?
        В первую очередь следователям. И не только начинающим. Полагаю, что интересны они будут и для прокуроров, и судей. А также всем, кого интересует неординарность совершенных преступлений, психология их совершения и особенности расследования. Ни в коей мере не претендую на лавры Анатолия Безуглова, сегодня почти неизвестного, и, тем более, уже забытого, Льва Шейнина. Большинству читателей эти имена ничего не говорят, а ведь их почти документальные повести были популярны. А «Настольная книга следователя» под редакцией бывшего следователя по особо важным делам Л. Шейнина, смею уверить, и сегодня во многом актуальна не менее трудов нынешнего главного следователя страны, о работе которого следователем данных я найти не смог. Опыт практика, думаю, представляет интерес. Не могу не касаться низкого уровня следствия и причин недоверия граждан к правоохранительной системе. Избегая упреков в амбициозной предвзятости и односторонности, использую цитирование и высоких должностных лиц, и людей, чья компетентность и квалификация не вызывает сомнений. И, конечно, выдающихся русских юристов.
       О Великой отечественной войне написаны Гималаи мемуаров и воспоминаний. Что можно добавить к ним?  Родившимся после войны она была, что называется «вчера». Ее участники жили и работали рядом, но не очень охотно и скупо её вспоминали. Мне повезло: уступая настойчивым просьбам, отец, увлекаясь и почти забывая о возрасте слушателя, рассказывал о войне. Рассказывал то, что не принято было рассказывать на официальных встречах. И передо мной, ждавшим рассказов о смертельной опасности и победных маршах, о ежедневных подвигах и славе, представала совсем другая война. Война, как тяжкий ежедневный труд, без выходных и праздников, где смерть была обыденна и повседневна. Фронтовые будни и быт без всяких прикрас. Рассказы отца врезались в детскую память. Ими и хотелось бы поделиться.
       Стихи пытаются писать и пишут многие, даже вполне солидные люди. Большинство пишет «для души», не посягая на Парнас. Иногда получается что-то, вызывающее удовлетворение.

Об авторе.
      Родился в г. Балашове в 1952 году в семье учителей. С 16 лет работал шлифовщиком на заводе автотракторных прицепов (машзаводе). Десять лет прослужил в армии. После окончания заочно Саратовского юридического института 15 лет служил в прокуратуре: помощником прокурора Романовского района, прокурором Воскресенского района, старшим следователем прокуратуры г. Балашова, 23 года работал адвокатом.

               
                4

 
               
                ЗАПИСКИ СЛЕДОВАТЕЛЯ




                О следствии
   


                «Ты – следователь. Будь осторожен в
                оценке доказательств, и ты не
                ошибешься. Будь трезв в выборе и
                принятии версии, и она не отведет
                тебя в сторону. Не увлекайся и не
                горячись, будь беспристрастен, но не
                равнодушен. Не принимай на веру
                любую догадку: из десяти догадок –
                девять ошибочны. Работай быстро,без
                волокиты, но не спеши, не будь
                торопыгой, не комкай следствие, не
                упрощай его. Не поддавайся слепо
                первому впечатлению и не следуй
                слепо за первой версией. Иначе из
                хозяина версии ты превратишься в её
                раба».
                «Настольная книга следователя»
                ГИЮЛ 1949
      
      
       Следователь – центральная фигура досудебного производства. Именно он предъявляет обвинение, и, следовательно, решает ключевые вопросы уголовного процесса: есть ли состав преступления и достаточно ли доказательств виновности подозреваемого. Результаты именно его работы становятся предметом поддержания государственного обвинения и рассмотрения судом. Нет предъявления обвинения – нет и судебного процесса.
      Увы, процессуальная самостоятельность следователя в России весьма и весьма относительна.  А при оценке недостатков и ошибок нашего правосудия, именно следователи становятся «мальчиками для битья». Даже в том случае, если беспрекословно выполняли негласные указания.
      Не собираюсь утверждать, что раньше в следствии работали только безупречные профессионалы - безупречных людей не бывает. Ни в следствии, ни в прокуратуре, ни в суде. Имели место и обвинительный уклон, и нарушения процессуального закона, и элементарный непрофессионализм. Но тактике и методике расследования учили не только в институтах и на курсах повышения квалификации. Молодые следователи в обязательном порядке составляли план расследования с отработкой нескольких версий и планы отдельных следственных действий. Кстати, в конспективной форме это делали и опытные следователи – даже профессиональная память может подвести. Но для этого требовался сбор и анализ доказательств, оценка всей полученной информации. Необходима одновременная проверка всех намеченных версий. Конечно, одной из них вы будете отдавать приоритет, но не закрывайте глаза на имеющиеся в ней пробелы и противоречия, не доверяйтесь чрезмерно собственной интуиции, не полагайтесь на свое «внутреннее убеждение», которое «никогда не подводит». Критически проверьте версию с позиции защиты. Совсем не лишне найти время для присутствия в суде при рассмотрении некоторых расследованных вами дел. Не забывайте про другие версии – любая из них может оказаться единственно верной и может быть признана отпавшей только после того, как будет бесспорно установлена её несостоятельность. И вносите в ходе следствия в составленный план необходимые коррективы.
               
                5
     Контроль прокурора был эпизодичен и далеко не ежедневен. Средства связи исключали повседневный контроль следственного управления. И надо признать, что контроль на расстоянии проверяющих и надзирающих не эффективен, и только отвлекает от работы. Отстаивание своей точки зрения, не согласие с руководителем не только допускалось, но и молчаливо одобрялось. Профессиональная аргументированная позиция уважалась. Безусловно, были и руководители, весьма болезненно воспринимавшие возражения, и относившиеся к такому следователю негативно. К сожалению, сейчас следователю в первые сутки не до анализа – руководство требует незамедлительных результатов, хотя бы в количестве проведенных следственных действий. Следователю не до самостоятельного планирования – успеть бы беспрекословно выполнить неизбежно формальные указания.   
       Согласно неписанному кодексу этики ложь, а тем более прямой обман для следователя был недопустим. Сейчас ложь стала для следственных и прокурорских работников почти повседневностью, и не только не порицается старшими по должности, но и получает одобрение. Такие выводы позволяет делать моя почти сорокалетняя практика в уголовной юстиции, а пять лет оценка следствия входила в мои прямые обязанности.
       Следствие не признавалось ключевым подразделением, финансировалось по остаточному принципу. Не отличалось совершенством и законодательство. О кризисе следствия я, будучи следователем, неоднократно писал в журнале «Законность»: «Гражданин, столкнувшись с нашей юстицией, впредь зарекается обращаться к ней за защитой своих прав, а от перспективы оказаться свидетелем со всех ног бросается прочь, крича «чур меня». О каком «высочайшем» профессионализме может идти речь, если 60% следователей прокуратуры Саратовской области имеют стаж работы менее трёх лет? Всерьез никого не интересует столь странное омоложение (точнее непрофессионализм) следственного аппарата. Следователи при первой же возможности уходят на другую работу. Остаются либо энтузиасты, получающие удовлетворение от реальной борьбы с реальными преступниками; либо работники, привычно тянущие врезавшуюся лямку и не решающиеся переменить место работы; либо посредственность, отбывающая службу и уверенная в том, что останется при должности, не взирая на результаты работы – ведь заменить их некем.
       Следствие остается крайне громоздким и превращается в образец волокиты даже по несложным делам. При наличии бесспорных доказательств оно утопает в проведении массы, как правило, бесплодных и дублирующих полученные показания очных ставок, назначенных без необходимости экспертиз.
        Расследование дополнительных и второстепенных эпизодов получило наименование «работа на корзину», так как оно практически не влияет на размер наказания. С учетом повышенной общественной опасности и распространенности групповых, много эпизодных преступлений, необходимо ограничить принцип сложения наказаний, установив условием его применения наличие исключительных смягчающих обстоятельств. 
      Почему при отсутствии средств на создание единого следственного комитета создается ещё один ведомственный и столь же непрофессиональный следственный аппарат налоговой полиции? Почему лжесвидетельство – серьезнейшее и ныне повседневное преступление против правосудия – практически ненаказуемо? Почему предварительное следствие при очевидности преступления и задержании на месте лица, его совершившего, у нас тянется месяцами? Почему потерпевшего и свидетеля вызывают на следствие и суд многократно, порою до десяти раз, а даже часть издержек компенсируется лишь в единичных случаях? Почему потерпевшие и обвиняемые ждут вынесения приговора годами, а решения в части возмещения ущерба на деле оказываются пустой формальностью? Без коренного изменения уголовного процесса с его чудовищно громоздким предварительным следствием и анахроничным институтом доследования, без изменения уголовного законодательства с его псевдо гуманным принципом полного поглощения и без того далеко не всегда соизмеримых
 
               
                6
преступлению наказаний, без создания единого централизованного и профессионального следствия – все это останется бесплодными, вызывающими раздражение пожеланиями» - (научно-практический журнал Генеральной прокуратуры РФ «Законность» №10-1992 год – «Помогут ли новые законы?», №5-1994 год – «Еще раз о кризисе следствия», №6-1995 год – «Почему ухудшается качество следствия?», «Российская газета» от 18.04.1996 год – «О чем спорим, господа?»). Столь объемное цитирование вызвано тем, что многие поставленные в те годы вопросы по-прежнему актуальны. За активное сотрудничество с редакцией по проблемным вопросам прокурорской и следственной практики я был поощрен Генеральным прокурором Российской Федерации.               
      Прошло более двадцати пяти лет. Принят новый процессуальный кодекс, создан Следственный комитет РФ, неизмеримо выросли технические возможности следствия, материальное обеспечение работников комитета стало вполне достойным… а качество следствия ухудшилось. "Особо настораживает ежегодный прирост дел, сроки расследования по которым превышают 12 месяцев", - сказал Ю.Я. Чайка, добавив, что к концу прошлого года число таких дел составляло около 4,5 тысячи. "А в Следственном комитете более 300 дел вообще расследуется свыше 3 лет", - подчеркнул он. "Данные негативные тенденции уже не первый год развиваются на фоне снижения количества регистрируемых преступлений и лиц, их совершивших", - констатировал Генпрокурор («Российская газета» от 18.04.2018). Нарушение двухмесячного срока расследования стало нормой даже по резонансным делам. Вызывает недоумение 6-7 месячное расследование дел, не представляющих какой-либо сложности, как нашумевшее дело футболистов Кокорина и Мамаева (оба эпизода сняты стационарными видеокамерами). А убийство в Москве в 2018 году Хачатурян его тремя дочерьми расследовалось более двух (!) лет. А ведь никакой сложности не представляет расследование спонтанного убийства, совершенного тремя не имеющих криминального и даже жизненного опыта девушками.
      Низкое качество следствия давно стало дежурной фразой. И, наконец, в феврале 2018 года Генеральный прокурор Ю.Я. Чайка на совещании публично заявил о деградации следствия: "Если 20-25 лет назад следователь и преступник — это борьба интеллектов, то сейчас все очень просто: СИЗО, особый порядок, в котором сегодня рассматривается до 70% дел. И наступает деградация... К сожалению, для многих наших следователей сегодня уголовно-процессуальное законодательство, нормы материального права — это космос".
      Возразить Генеральному прокурору нечем. Но к такому результату некогда элитное следствие шло десятилетиями под неусыпным надзором прокуратуры.
      Требования судов к качеству расследования были значительно выше. Периодически, пусть и в единичных случаях, но судьи оправдывали. А уж на доследование дела возвращались десятками тысяч … Сейчас воспринимается анекдотом, но на одном из совещаний в прокуратуре области в конце 80-х годов заместитель начальника УСО (уголовно-судебного отдела), отмечая ухудшение качества следствия, назвал районы с возвращением судами на доследование 20, 30 и 50% дел. А в одном районе этот показатель достиг 100% - и, после недоуменного оживления присутствующих прокуроров, выдержав эффектную паузу, добавил: следователь прокуратуры направил за год в суд одно (!) дело и получил его на доследование... Да, в небольших сельских районах иногда и такая нагрузка
была. Ведь преступления: «угроза убийством», «незаконное проникновение в жилище», «оскорбление сотрудника милиции» были экзотикой, и обвинение по ним предъявлялось, как правило, лишь по совокупности преступлений. А сейчас даже угроза подвыпившего мужчины убить телефонной трубкой стационарного аппарата собственную дочь за сделанное ею в грубой форме замечание, благополучно заканчивается судебным приговором.
       Практически в каждом из ежемесячных Бюллетенях Верховных судов СССР и РСФСР, в постановлениях об отмене приговоров (а этому было посвящено более половины объема
               
                7
Бюллетеня), причиной отмены указывалось нарушение требований полноты, объективности и всесторонности расследования. Прежний (1961 года) процессуальный закон прямо обязывал следователя, прокурора и суд устанавливать не только уличающие подозреваемого (обвиняемого), но и оправдывающие его доказательства, не только отягчающие, но и смягчающие наказание обстоятельства (ст.20 УПК РСФСР). Это и есть требование полноты, всесторонности и объективности расследования. В новом УПК этих требований нет. Так, «вместе с водой выплеснули ребенка». Сейчас следствием не только не устанавливаются оправдывающие подозреваемого доказательства, но игнорируются все доказательства, не укладывающиеся в схему предъявленного обвинения.       
       Небольшой, уже исторический экскурс. После смерти Л.И. Брежнева в 1982 году следствие получило реальную процессуальную самостоятельность и относительную независимость. И страна впервые узнала: сколько стоит звание «Герой социалистического труда» и сколько – должность 1-го секретаря обкома партии; что взятки берут и министры, и члены ЦК, и находящиеся в их личной собственности драгоценности измеряются не только в каратах, но и в килограммах... Но эпоха борьбы с высокопоставленными мздоимцами закончилась, когда  бывший первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усманходжаев дал показания о даче взятки председателю Верховного Суда СССР  Теребилову, когда была получена следственная информация на Генерального прокурора и его зама, на шесть (!) членов Политбюро ЦК КПСС. А следователей, посчитавших, что «независимых» от закона и правосудия нет, жестко поставили на место: в их работе внезапно обнаружили «грубейшие нарушения социалистической законности» и возбудили в отношении них уголовные дела. Руководителей знаменитой следственной бригады Тельмана Гдляна и Николая Иванова от уголовной ответственности спасла только депутатская неприкосновенность (желающие могут найти в интернете достаточно материалов на эту тему, включая стенограмму 1-го съезда народных депутатов СССР). Приведу лишь мнение следователя-депутата: «Должен сказать, что в своей оценке деятельности группы Гдляна руководство Прокуратуры СССР настолько произвольно толкует закон, что просто диву даешься. Мне нетрудно предсказать дальнейшее развитие событий. Допустим, Верховный Совет СССР даст свое согласие на привлечение Гдляна и Иванова к ответственности. Илюхин тут же арестует их и на полтора года отправит в следственный изолятор. …если бы я не сомневался в объективности следствия, прокурорского надзора и суда, я, может быть, при голосовании на Верховном Совете и нажал бы кнопку за дачу согласия на привлечение Гдляна и Иванова к ответственности. Но, простите, наказывать двух простых и, кстати, не самых худших следователей за все грехи нашей правоохранительной системы? Почти не вызывает сомнений то, что группе Гдляна поначалу оказывалось чье-то высокое покровительство. В его распоряжении был даже боевой вертолет. Это о чем-то говорит. Но это покровительство продолжалось до определенного рубежа. А потом им сказали: «Стоп, мальчики. Вы свое дело сделали, вам пора уходить». А «мальчики» уходить не захотели. Вот и результат» – старший советник юстиции, следователь по особо важным делам (раскрыл убийства, совершенные маньяком Михасевичем), народный депутат Н. Игнатович («Круглый стол» газеты «Аргументы и Факты» с членами депутатской комиссии «Что ждет Гдляна и Иванова?»). Не дошли до суда и тихо были прекращены уголовные дела против следователей бригады. Но урок для всех следователей страны был дан показательный.
      А с принятием в 2001 году нового УПК РФ с самостоятельностью следствия было покончено окончательно уже на законодательном уровне: оставив самостоятельность при предъявлении обвинения, им запретили даже возбуждать уголовные дела и приступать к расследованию без санкции прокурора. Следователей, возбудивших дела до получения этой санкции, привлекали к уголовной ответственности. Фактически следователю отказали в праве устанавливать «достаточные данные, указывающие на признаки преступления» и поставили под сомнение его компетентность, установленную этим же законом!   
               
                8
Пресловутое «согласование», неизбежно формальное по своему характеру, влекло бессмысленную потерю времени и, фактически препятствовало расследованию «по горячим следам». Вместо проведения неотложных следственных действий следователь получал от свидетелей и потерпевших объяснения «для прокурора», и выезжал к нему с места происшествия для получения «незамедлительного» согласия. Лишь после этого он получал возможность производства допроса. Посещение прокурора на российских просторах требовало преодоления иногда более сотни километров. А в отдельных регионах сообщение осуществляется летом теплоходом, а во время распутицы только вертолетом. А ведь отложенные даже на несколько часов допрос, выемка и обыск, часто оказываются безрезультатными. Подсчитать ущерб, причиненный пролоббированной прокуратурой нормы закона в компенсацию изъятия из ее компетенции ареста, просто невозможно.
     Чтобы не выглядеть умствующим брюзгой, процитирую официальное мнение руководителя следствия весьма высокого уровня: «О какой оперативности в раскрытии преступлений и расследовании уголовных дел может идти речь, если следственные подразделения России расположены так, что до ближайших прокуроров и судов от 10 до 600 километров? Следователи оказались фактически лишенными возможности раскрывать преступления по горячим следам, то есть в течение первых суток. Сегодняшний порядок возбуждения уголовного дела не позволяет следователю задержать человека по подозрению в совершении преступления. Например, вора, застигнутого владельцами квартиры в момент кражи. Нельзя допросить потерпевшего человека, которому нанесены раны, от которых он может умереть.  Не секрет, что согласие прокурора следователь получает, как правило, утром следующего рабочего дня» («Российская газета» от 10.08.2006 «Прокурор временно не доступен», заместитель начальника Следственного Комитета при МВД РФ Б. Гаврилов). «В течение пяти лет существовала ничем не оправданная монополия прокурора давать согласие на возбуждение уголовного дела следователю и дознавателю. Все попытки изменить такой порядок наталкивались на жесточайшее сопротивление. В конце концов разум все же возобладал – вредный институт приказал долго жить. При этом парадоксальной выглядит ситуация, когда прокурор возбудить уголовное дело не в праве, но наделен правом отменить постановление о возбуждении уголовного дела» («Российская газета» от 18.05.2011 «От кого не зависит прокурор»).
       Лишь после смены руководства Генпрокуратура согласилась с тем, что эту норму можно отменить – «она уже сделала свое дело». Да, за пять лет действия она превратила следователя из центральной фигуры досудебного производства в чиновника, ничего не решающего без официального (и неофициального) согласования, послушно выполняющего и лишь процессуально оформляющего указания начальника следственного отдела и прокурора. И после отмены этой абсурдной нормы самостоятельность следствия осталась декларацией, а волокита стала нормой. Следователи элитного Следственного комитета сейчас ждут, когда полиция по сообщению о преступлении проведет проверку, получит объяснения и передаст материал по подследственности. После просмотра материала они также получают объяснения от участников происшествия и свидетелей, и пишут рапорта об обнаружении признаков преступления собственному начальнику. И лишь после его соответствующей визы приступают к расследованию. Несколько часов тратятся на все те же формальные согласования, ведь абсурдная по существу норма утратила силу лишь частично. А потом следствие уже проводится «незамедлительно», то есть ночью, так как следственные действия становятся «не терпящими отлагательства».  А ведь еще недавно следователи прокуратуры действительно немедленно выезжали на сообщения о совершении преступлений их подследственности (и на все обнаружения трупов) и, убедившись в наличии состава преступления, без всяких согласований возбуждали дела и приступали к расследованию, включая задержание подозреваемого. И именно они определяли не терпящую отлагательства необходимость проведения следственных действий ночью. И в полном соответствии с процессуальным законом проводились они
               
                9
исключительно редко. И без этого приходилось работать по 12-14 часов, пока не будут установлены и зафиксированы все доступные на момент возбуждения дела доказательства.   
       Введение особого порядка рассмотрения дела судом – фактически без какой-либо проверки доказательств, привело к ухудшению качества следствия. Не веря в объективность расследования и убежденный в неизбежности осуждения, в надежде на условное наказание или в его существенном снижении, подозреваемый дает нужные для этого показания, и покорно полностью признаёт все, написанное в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого. Не случайно было принято законодательное запрещение особого порядка при совершении тяжких преступлений. 
       Не способствует качеству расследования и особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве. Достоверность полученных в этом случае нужных для раскрытия «висяка» показаний под сомнение не ставится, версии оговора не проверяются либо проверяются формально. Нередко, чтобы получить скидку в наказании, обвиняемые в рамках сделки принимаются оговаривать других людей. А приговор в отношении человека, заключившего сделку со следствием, становится железным доказательством. Хотя в рамках упрощенной процедуры доказательства не исследуются, и человек может рассказать про других что угодно.
      Следователи знают: все, что не укладывается в принятую истинной версию, все равно будет признано недопустимым или не относимым доказательством, а противоречащие обвинению показания, признаны данными «с целью уйти от уголовной ответственности». Даже в том случае, когда оспаривается необоснованная квалификация или только один квалифицирующий признак. И какой смысл собирать доказательства виновности, устранять противоречия? А любое проявление следователем просто здравого смысла, или даже точного исполнения закона, если оно приводит к улучшению положения обвиняемого, рассматривается через призму подозрений на предмет «коррупционной составляющей». Это привело к следующей неутешительной констатации: «К сожалению, качество предварительного расследования иногда оставляет желать лучшего. Следователи подписывают бумаги и даже не хотят собирать доказательства, которые бы объективно подтверждали вину соучастников. А упираются в показания того лица, которое признало вину и заключило сделку со следствием. Когда законодатель такую форму судопроизводства ввел, то, наверное, думал таким образом облегчить нагрузку следствия и судов. А на практике все получилось совсем по-другому» - Ольга Егорова, председатель Мосгорсуда («Российская газета» 25.11.2015).
      К вопросу о профессионализме следователей. Лучшим следователем следственного комитета России в 2010 году был признан следователь по особо важным делам следственного отдела г. Балашова, имеющий всего полтора года стажа следственной работы. За год он завершил 48 уголовных дел, ни одно из них не возвращалось судом на дополнительное расследование, оправдательных приговоров по ним также не выносилось («Российская газета» от 10.06.2010. «Награда как следствие»). Вы можете представить со стажем даже в три года «лучшего» врача – нет, не России, - обычной ЦРБ? «лучшего» учителя рядовой школы? «лучшего» водителя автохозяйства? Стать квалифицированным специалистом за такой срок невозможно. Однако приказ подписан Председателем Следственного комитета России. Более яркой иллюстрации профессионализма сотрудников Следственного комитета не требуется. А откуда такое большое количество расследованных дел? В 1994-1997 годах по городу за год двумя следователями прокуратуры в суд направлялось не более 45 дел. Балашов стал «криминальной столицей» Поволжья?    Нет, количество убийств осталось прежним. Просто дела по оскорблению работников милиции, незаконному проникновению в жилище, угрозе убийством были единичны. А когда количество дел по оскорблению сотрудников милиции за год значительно превысило сотню, спохватились – не попадет ли балашовская милиция в книгу рекордов Гиннесса, как самая оскорбляемая в мире? А как быть, если вдвое (!) увеличили количество следователей
               
                10
прокуратуры, где брать следственную нагрузку? Пришлось сокращать следователей. И количество оскорблений сразу сократилось вдвое.
     Прав Генпрокурор: следствие деградирует. Следователь превратился в простого исполнителя «указаний», оформляющий их исполнение процессуально, порой с игнорированием требований процессуального закона. Распространение получил простой перенос «устраивающих» следователя показаний свидетеля в протокол допроса другого свидетеля или протокол очной ставки. Нередко эти показания, именуемые доказательствами, совпадают до запятой. И поскольку эта профанация следствия никем не пресекается, она становится повсеместной. Попытки защиты обратить на это внимание судов остаются без последствий. Стал массовым следователь-компилятор, дожидающийся когда оперативник принесет ему «явку с повинной», и привычно «подправляющий» заученными клише показания сломленного и подавленного человека. Не редкость, когда сам следователь дает спецзадание: «поработать» с упорно не желающим признавать вину подследственным. Усердная «работа» иногда оставляет фиксируемые судебными медиками следы электрометок на теле. Следователь по особо важным делам понимает, что поручает совершить преступление, но уверен, что иначе тяжкие преступления не раскрываются. И искренне спрашивает: «А вы разве не так же работали?». Он не понимает, что такими поручениями (разумеется негласными) признает собственные непрофессионализм и бессилие.
     Увы, высокая квалификация следователя стала формальным требованием, а попытки следователя иметь и отстаивать свою точку зрения воспринимаются негативно. Нарушения процессуальных требований стали заурядным явлением. Так, обычным стало предъявление для ознакомления материалов дела в не подшитом и не пронумерованном виде. Соответственно, в протоколе ознакомления не указывается количество листов в деле. Нехваткой времени это не объяснить. Следователь обязан планировать расследование и исключать попадание в цейтнот. И все равно подшивка и нумерация производятся днем позже. Мелочь? Нет, это прямое нарушение процессуального закона, которое становится привычкой, легко позволяющей его нарушать. А это нарушение совсем не безобидно. Это прямая возможность фальсификации: изъятия или добавления новых листов дела. Адвокаты допускают такие упрощения по категориям дел с полным признанием вины и с перспективой их рассмотрения в особом порядке, то есть по делам, где фальсификация исключается. Но мнение о непрофессионализме следователя и его готовности к фальсификации остается. 
       Прокуратура имеет все процессуальные полномочия пресекать деградацию следствия, возвращая на доследование некачественно расследованные дела, а суды – руководствуясь презумпцией невиновности, выносить оправдательные приговора и требовать принятия необходимых мер по фактам нарушения закона. Не возвращают, не оправдывают даже при грубейших нарушениях процессуального закона и при сомнительных доказательствах. 
       «Не так давно один из следователей по особо важным делам, работавший в столичном управлении СКП, рассказал в прессе, что по крайней мере в столице давно стало хорошим тоном, когда следователь передает судье флэшку с текстом обвинительного заключения. Одно дело вручную перепечатывать текст и совсем другое – копировать его на компьютере. Однако, как ни парадоксально, при этом не всегда остается время, чтобы прочитать и вникнуть в текст» («Российская газета» от 4.03.10 «Приговор под копирку»). Что же копируют судьи, используя текст обвинительного заключения следователя в приговоре? Обвинительное заключение завершает предварительное расследование и является концентрированным выражением его результатов. И, поскольку каждое дело индивидуально, по его тексту когда-то можно было безошибочно судить о квалификации следователя и даже определять конкретного следователя по стилю изложения. В обвинительном заключении не только приводится цитирование показаний, результатов следственных действий и экспертных заключений, подтверждающих обвинение, но может
               
                11
даваться и анализ обоснованности как версии обвинения и данной квалификации, так и несостоятельности выдвигаемых версий защиты и невозможности иной квалификации. И тогда оно становится документом, представляющим интерес для гособвинителя и суда, облегчающим их работу. На служебном совещании председатель Самойловского суда весьма лестно отозвалась о моей работе: «Наконец-то появился настоящий следователь. Берите у него обвинительное заключение и используйте как образец». Следователи РОВД не преминули воспользоваться советом судьи и попросили дать им копию. И были немало удивлены тем, что я копии обвинительного заключения не сохраняю, и каждый раз пишу его вновь полностью. А на курсах повышения квалификации следователей в Санкт-Петербургском институте прокуратуры (им в 1991 году руководил А.И. Бастрыкин, имевший, кстати, весьма негативную репутацию среди высокопрофессионального коллектива преподавателей) учили целенаправленности, последовательности и логичности изложения. А обвинительному заключению посвящалась отдельная лекция. Запомнилась предлагаемая следственная оценка прекрасной характеристики, представленной на обвиняемого: объективность характеристики не вызывает сомнений. Но, «обладая незаурядными организаторскими способностями, творческим подходом к делу, опытом и профессиональными качествами» обвиняемый использовал их для создания преступной схемы и продуманной организации преступления. Разве такое обвинительное заключение не будут способствовать справедливому приговору? Сейчас автора следственных документов в потоке серых, стандартных, шаблонных фраз даже автороведческая экспертиза не в состоянии установить. Не редко, при однородной квалификации преступления, постановления напоминают даже не близнецов, а клонов. Меняются только анкетные данные, время и место совершения преступления.
       О доказанности обвинения стали судить по количеству свидетелей. Чем больше их включено в список лиц, подлежащих вызову в суд, и чем больше страниц в обвинительном заключении, тем внушительней признается обвинение надзирающими за следствием. Но десятки свидетелей неочевидного преступления у профессионалов вызывает полное недоумение. Никакой значимой информации для дела их показания не несут. Но раз допрошен свидетелем, то пожалуйте в суд. И десятки людей без какой-либо необходимости тратят свое время, загромождая и затягивая судебный процесс.
      Принцип относимости доказательств игнорируется ради увеличения исключительно внешнего объема обвинения. Обычной практикой стал допрос сокамерников содержащегося под стражей обвиняемого. Но их показания, в лучшем случае, являются производными и вызывают вполне понятные сомнения в достоверности. Такие допросы судами раньше как доказательства вообще не принимались, и поэтому следователями не проводились. А на суде присяжных большое количество ничего по существу не показывающих свидетелей производят только негативное для обвинения впечатление. Так, по «профессионально» планируемому и подготовленному громкому покушению на Чубайса убедить присяжных в виновности подсудимых не смогли 30 (!?) свидетелей. Такая практика формирует у граждан негативное отношение к следствию, а рассчитывать впредь на искренность и откровенность граждан, однажды столкнувшихся с правосудием, просто не приходится. Значимой информации в обвинительном заключении мало. Поэтому прокуроры и требуют сейчас для надзорного производства предоставление ксерокопий всех допросов и экспертиз.
      Распространенный ранее профессиональный термин «обвинительный уклон» практически исчез из юридического лексикона и его наличие категорически отрицается руководством следствия, прокуратуры и судов.  А ведь по статистике Верховного суда РФ на протяжении многих лет каждое десятое дело возвращалось на дополнительное расследование (БВС РФ №7-2000). Иными словами, суды признавали, что по этим делам обвинительный приговор вынесен быть не может. Теперь, после отмены возвращения дел для дополнительного расследования, невозможность осуждения каждого десятого
               
                12
удивительным образом исчезла. Одномоментного столь существенного повышения качества следствия произойти просто не могло. Но если при любом качестве расследования дело рассматривается судом с вынесением обвинительного приговора, то качество расследования теряет какое-либо значение. Исчезает сам стимул повышения квалификации, отработки процессуальных документов, да и просто добросовестности, если даже откровенная халтура следствия поддерживается государственным обвинением и не замечается судами. Какая уж тут борьба интеллектов на следствии?
      Наряду с «заказными» убийствами появились и «заказные» уголовные дела.  Иногда возбуждение уголовных дел инициируются на различных уровнях «сверху», а следователи лишь обеспечивают их расследование в «нужном» направлении. По заказным делам осуществляется устранение конкурентов по бизнесу и передел собственности, месть за критику, за отказ оплачивать «покровительство» и по другим мотивам, вплоть до устранения слишком принципиальных оперативников и следователей (информацию об этом можно найти в Интернете. Попробуйте, к примеру, погуглить: следователь Зайцев (расследовавший дело «Трех китов»).
        Для повышения показателей нагрузки и раскрываемости оперативными службами провоцируются сбыт или приобретение наркотиков, хранение боеприпасов. Широкое распространение получили уголовная ответственность за использование заведомо подложного документа. Председатель Мосгорсуда привела красноречивые цифры: «Из 63 тысяч уголовных дел 30 тысяч – это подделка миграционных карт, медицинских книжек и пенсионных удостоверений. Потоком идет 327 статья УК, того гляди, все москвичи кроме милиции, прокуратуры, судов и депутатов, окажутся судимыми» («Российская газета» от 24.03.2005 года «Басманное правосудие со служебного входа»). Очевидно, что квалифицированной подделкой этих документов, а также дипломов занимается всего несколько сот человек. Установить их не представляет какой-либо сложности, ведь сбыт в таком количестве может быть обеспечен лишь публичным предложением – объявлениями в интернете, метро и электричках. И предотвратить эти десятки тысяч преступлений можно привлечением к уголовной ответственности изготовителей. И это входит в компетенцию следствия. И разумеется, уголовного розыска. Не устанавливают. Не привлекают. И прокуратура, и тот же суд на это не реагируют. Ведь сделать это - и снизится раскрываемость, а значит, и эффективность работы того же уголовного розыска, и количество расследованных дел. Снизится сама преступность и количество рассмотренных судами дел. Исчезнет «чудовищная нагрузка». И в бюджет поступления от штрафов существенно сократятся. Зачем же резать курочку, которая несет золотые яички? А так все заняты активной работой по борьбе с преступностью, и достигают внушительных результатов. Впрочем, когда это уже становится совсем неприличным, дела возбуждают. И широко рекламируют арест нескольких десятков человек.
      Достижению высокой раскрываемости способствует и массовое выявление некогда экзотических преступлений: нарушение неприкосновенности жилища, оскорбление представителя власти. Нецензурно у нас, как известно, не ругаются, а разговаривают. Но если участником диалога становится представитель власти, то оценка нецензурщины весьма неоднозначна. Если ненормативную лексику использует служитель закона это – проявление эмоций, если гражданин - без всяких сомнений, это уголовное преступление. И если сержанта милиции обругал (и не без оснований) армейский майор запаса и тот же майор-отставник МВД, это, безусловно, оскорбление представителя власти (ст.319 УК РФ). Аналогично, для привлечения к уголовной ответственности и осуждения за угрозу убийством вполне достаточно фразы: «Высказанную угрозу я воспринимала реально и опасалась за свою жизнь». Доказательств реальности угрозы, её конкретизации уже не требуется. Для возбуждения уголовного дела и осуждения достаточно одного (!) боевого патрона, хранимого пенсионеркой на память о службе в ВОХР. Или выращенных в палисаднике трех кустов мака. Разумеется, исключающая состав преступления
               
                13
малозначительность не представляющего общественной опасности действия (ч.2 ст.14 УК РФ), к такого рода деяниям не относится. И неотвратимость наказания, естественно, тоже повышается.
       Технологию расследования и рассмотрения такого рода дел хорошо иллюстрирует цитата юриста, труды которого в обязательном порядке изучались в советской высшей школе: «… нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры. Подобрать примеры вообще – не стоит никакого труда, но и значения это не имеет никакого, или чисто отрицательное… Факты, если взять их в целом, в их связи, не только «упрямая», но и безусловно доказательная вещь. Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно…для оправдания, может быть, грязного дела. Это ведь бывает чаще, чем кажется» - В.И. Ленин «Статистика и социология», Полное собрание сочинений т.30 с.350-351
      Без убеждения в виновности обвиняемого, следователь не должен составлять обвинительное заключение. Но убеждение не может быть абстрактным, а должно обосновываться совокупностью доказательств. Каждое из них в отдельности имеет свою степень вероятности. Профессионалы используют три: маловероятно, вероятно, высокая степень вероятности. Такая градация хорошо отражает субъективность оценки и возможность ошибки. «Невероятно, но факт» - хорошо известная фраза. Еще король детектива Конан Дойль устами Шерлока Холмса сказал: «Ничего так не обманчиво, как слишком очевидные факты». Помнить это необходимо при наличии «железных» доказательств. Не случайно в принципах оценки доказательств в процессуальном законе упоминается еще и совесть. Вспомните, что убийство Раскольниковым старухи-процентщицы было успешно «раскрыто» именно на основе «неопровержимой» улики – обнаружении пропавшей драгоценности у дворника. И, разумеется, были получены его «признательные» показания. Известная цитата английского юриста Блэкстона: «Лучше пусть десять виновных избежит наказания, чем пострадает один невиновный» не воспринимается лишь потому, что мы не можем представить себя невинно осужденным. А стоило бы это делать хотя бы иногда. К тому же, «единичные ошибки» отнюдь не способствуют неотвратимости наказания, которая за всю историю человечества ни в одной стране никогда не достигалась. А безнаказанность поощряет преступность.               
       К сожалению, осуждение невиновных далеко не единично. Их многие тысячи. В Америке недавно реабилитировали отсидевшего за двойное убийство сорок лет. И у нас примеров не счесть. Но кажется, только в России можно сесть на длительный срок за совершение убийства, которого … не было. Так, в Ставропольском крае Диму Медкова осудили за убийство 14-летней родной сестры, труп которой он сжег. 17-летнего парня признали шизофреником и отправили в психиатрическую больницу. Через четыре года "убитая" нашлась … вместе с мужем и ребенком. Другой пример: в Забайкалье «убитую» Татьяну нашли живой через 5 лет при … регистрации новорожденного ребенка. Оказалось, что после ссоры с сожителем она, не заходя домой, уехала во Владивосток, где встретила другого мужчину и родила сына. Отношений с родственниками поддерживать не хотела, поэтому просто прервала общение и начала новую жизнь. А сожитель сидел за её убийство
(«Лента.Ru» от 21 ноября 2018 «Дело без тела. В России сажают за убийства без трупов. Даже если жертвы на самом деле живы»). Можно вспомнить расстрелянных по приговорам суда за убийства, совершенные Чикатило и белорусским маньяком Михасевичем. Так что, ссылаться на вступивший в законную силу приговор, как на высшую истину, не совсем корректно.
     Оправданные получают право на реабилитацию, и казна ежегодно выплачивает им миллиарды рублей компенсаций. Неоднократно озвученная Генеральным прокурором
               
                14
инициатива оплаты ошибок следователями («Сколько стоит честное имя» «Российская газета» от 05.07.2017), осталась без реализации. Таких исков прокуратура не предъявляет. И возлагать такую ответственность только на следователей несправедливо. Ведь отвечать должны и «помогавшие» следствию оперативники, и контролирующие следователя кураторы и их руководители, и прокуроры, утверждающие обвинение и поддерживающие его в суде, и, конечно, судьи (двух, а иногда и трех инстанций), не проверившие доказательств или не заметившие их отсутствия. А при ответственности рублем за допущенные ошибки или небрежность и казне было бы легче, и ошибок было бы меньше. И профессионализм был бы востребованным. Ветераны помнят, что за арест и оправдание прокуроры несли персональную ответственность наряду со следователями.
      И еще о «самостоятельности» следствия. Ранее «в случае несогласия с указаниями прокурора о привлечении лица в качестве обвиняемого, о квалификации преступления и объеме обвинения, о направлении дела для назначения судебного заседания или прекращении дела следователь вправе представить дело вышестоящему прокурору с письменным изложением своих возражений. В этом случае прокурор или отменяет указание нижестоящего прокурора, или поручает производство следствия по этому делу другому следователю» (ч. 2 ст. 127 УПК РСФСР). По этой норме закона следователь не может быть принужден действовать вопреки внутреннему убеждению, сложившемуся в результате расследования дела. Немногие следователи решались возражать прокурору, но такие были. И мне пришлось этим правом воспользоваться по делу об убийстве, переданному мне через три месяца после его совершения. Не видел судебной перспективы. Дело передали другому следователю, расследовали дело еще два года, дважды направляли его в суд. Получили оправдательный приговор, после его отмены и дополнительного расследования вновь направили в суд, получили на доследование и затем дело приостановили.
       Сейчас, на первый взгляд, это право осталось у следователя. Только заменили «прокурора» на «руководителя следственного органа». Разумеется, и у прокурора осталось право вернуть дело на доследование. Но обязанность «поручает производство следствия по этому делу другому следователю» из нормы закона исчезла. И среди следователей уже нет желающих возражать теперь уже двум начальникам. Не видят смысла. Высказать свою точку зрения они, конечно, могут. Но после короткой реплики начальника остается только единственная версия – версия начальника (согласованная с прокурором).
        Осуждение невиновных начинается именно со следователя. «Признание» рождается по настойчивому предложению оперативников, но процессуально обвинение оформляется следователем. Причем, в процессуальные документы нередко вносятся обескураживающе неграмотные фразы, приобретающие характер обязательного клише. Так, всеми следователями г. Балашова долгое время в постановление о привлечении в качестве обвиняемого, после слов «установил», вносилось следующая формулировка: «…около 20 часов 00 минут, более точного времени следствием не установлено…». Ну нельзя говорить «около», если время установлено с точностью до минуты. Кстати, такая «точность» уже вызывает сомнение, она характерна лишь для военных распоряжений. И «более точное время» установить можно только на некоторых спортивных состязаниях. Но при обычном исчислении времени это не принято. Но зато, как звучит красиво… По крайней мере надзирающий прокурор так посчитал. А возражать такому «профессионалу» - значит 100% получить дело на дополнительное расследование (основания он найдет другие) и лишиться
премии. И выходят от него следователи, пожимая плечами. Как гласит армейская злая поговорка: «Я - начальник, ты – дурак». Сложно следователю проявить эрудицию и выработать индивидуальный слог. Такое желание быстро пропадает. Так и воспроизводится посредственность. И лишь после ухода надзирающего прокурора на повышение безграмотное клише перестало применяться.

               
                15
      Нередко даются непререкаемые указания, не имеющие ничего общего с процессуальным законом. Как правило, неофициальные. Ведь для письменных указаний нужно и время, и умение обоснованно их излагать. А привыкнув к трафаретам, этим умением обладают не все. И не любят их давать, ведь по ним можно в некомпетентности уличить. Так, практиковался одним из надзирающих за следствием прокуроров устный запрет следователям фиксировать (!!!) ходатайство обвиняемого о рассмотрении дела в особом порядке. Незаконность таких требований он прекрасно осознавал, поэтому категорически их отрицал и утверждал, что это выдумали следователи. Другой прокурор дал «авторитетное» указание знакомить с делом отказавшегося от ознакомления обвиняемого в присутствии понятых и адвоката путем оглашения следователем четырех томов дела. Привыкшая беспрекословно выполнять все указания следователь Наркоконтроля (благополучно канувшего в Лету) в ранге подполковника, оказалась от такой перспективы на грани нервного срыва, но дала задание пригласить понятых. Согласиться с многочасовым присутствием при этом абсурде я не мог. Пришлось объяснять следователю, что при ознакомлении с материалами дела участие понятых процессуальный закон не требует, а отказ от ознакомления вполне допускает с фиксацией этого отказа подписью самого следователя. Единственное условие – следователь должен предложить обвиняемому изложить мотивы отказа и занести их, либо отказ от их изложения, в протокол. Увы, ни надзирающий прокурор, ни следователь не удосужились перечитать соответствующие нормы закона.
        При отсутствии самостоятельности следователь не может стать квалифицированным профессионалом.  Увы, само понятие «профессионализм» перестало быть универсальным. Ведь это уже традиция: каждое правоохранительное ведомство готовит своих юристов в своих учебных заведениях. При одних и тех же уголовном и процессуальном законах свое, ведомственное, их понимание и толкование. А теперь уже и экспертиза становится ведомственной. Объективности расследованию все это не прибавляет.
       Увы, но и следователи по особо важным делам далеко не всегда служат примером для подражания. Позорным примером служит дело Героя России, полковника ВДВ Валентина Полянского. Это пример неприемлемости следователем самого понятия психологического контакта и полного неуважения к подследственному. Избитый в московском метро сотрудниками патрульно-постовой службы полковник был отдан под суд за применение насилия в отношении представителя власти. Судом в этой части он был оправдан, а по статье «оскорбление представителя власти» дело было прекращено «за примирением сторон». Испытанного унижения прошедший «огонь и воду» Герой не выдержал. Он покончил с собой из наградного пистолета, оставив записку, на которой неровным, срывающимся почерком написана лишь одна фраза: «Меня убил Пахомов А…  2.02.09 г.» («Российская газета» от 23.01.2009 «Девять граммов в защиту чести», «Комсомольская правда» от 21.02.2009 «Герой России Валентин Полянский: «Меня убил Пахомов»). Служебная проверка Следственного комитета в отношении Артема Пахомова нарушений в действиях следователя по особо важным делам не установила.  Прокуратура оценила прокурорский надзор по этому делу жестче – три причастных к нему прокурора были наказаны, включая увольнение.
    Работа следователя не терпит равнодушия и безразличия, связана с высокими психологическими и физическими нагрузками, требует концентрации внимания, умения постоянного анализа поступающей информации, отбора из её большого объема крупиц сведений, необходимых для логического и последовательного построения версий, их дальнейшего подтверждения или опровержения. Необходимо держать в памяти существо показаний многих людей и постоянно сопоставлять с ними получаемую новую информацию. Лишь тогда вырабатываются так необходимые наблюдательность, тонкая интуиция, внимание к мелочам, цепкая память, склонность к логическому мышлению и анализу. Профессионализм приходит с годами постоянной работы по отработке
               
                16
необходимых навыков. Следственную работу, без преувеличения, можно назвать творческой: «Где нет нутра, там не поможешь потом». К сожалению, высокие психологические нагрузки приводят к раннему «выгоранию». Следователи прокуратуры, расследовавшие тяжкие, вызывающие общественный резонанс, преступления, долгое время не имели льготной выслуги, и, зачастую, не дорабатывали до 60 лет. Явно необоснованная «дискриминация» с коллегами из МВД была ликвидирована. Одновременно со следователями прокуратуры льготы по выслуге лет получили и прокуроры. Следствие из прокуратуры вскоре изъяли, а полученные благодаря следователям льготы у прокуроров остались.
      Быть профессионалом или ремесленником – это Ваш выбор. Даже принадлежа к не стремящейся к совершенствованию системе можно «не терять лица», проводить следствие на высоком профессиональном уровне, не допуская досадных ошибок. И заслужить уважение оперативных работников. Примеры такие в российском следствии имеются. Прокурор Московской судебной палаты Ровинский Д.А. полтора столетия назад напутствовал молодых следователей: «Опирайтесь на закон … с целью сделать добро и принести пользу. Даст бог, чтобы вы могли сказать всем и каждому: что вы служили делу, а не лицам; что вы старались делать правду и приносить пользу; что вы были прежде всего людьми, господа, а уже потом чиновниками».
        Следовать ли этому наставлению или смотреть на доставленного вам подозреваемого как на совершившего преступление негодяя – это вопрос и вашей совести, и вашей квалификации. И при безоговорочном выполнении указаний, грамотный следователь придет к убедительным выводам, исключающим привлечение к ответственности невиновного. Не высказывая руководителю сомнений в обоснованности его указаний, ставьте его перед установленными ВАМИ фактами, исключающими указанную квалификацию. Возможность стать Следователем всегда есть в любых условиях.
      Имея практический опыт, пишу о вполне доступных и исполнимых «секретах» сложнейшей работы следователя. И привожу примеры упрощения, небрежности и прямого игнорирования требований процессуального закона, допускаемого при расследовании.               
               
               


               
                17



я не автор