Авиаторы

Пустующий летний двор уныло заглядывал веткой клёна в кухонное окно. Сегодняшнее утреннее чаепитие подходило к стадии «…И нечего тут рассиживаться!» Растягивая удовольствие, я положила кусок сахара за щеку. Остывающий чай томился в ожидании финала. «Пить или не пить?» Я прищурила один глаз, изучая видение по ту сторону емкости с сомнительным напитком. Через толщу воды на меня смотрело выпуклое изображение цветочка с бабушкиного фартука. При повороте стакана его стебли дрогнули и потянулись в моём направлении щупальцами заправского монстра. Я передвинула оптический прибор к открытому окну. Панорама за ним всколыхнулась вместе с чайной волной и потекла вслед за импровизированным объективом. Грани стакана разбили изображение на кадры, увеличивая интересующие меня объекты и сводя на нет образы героев второго плана.
– Понятненько! Будто снимаешь кино! – варианты сами шли в руки. Вот в поле зрения появился соседский кот, из него можно сделать воздухоплавателя, если сплести корзину и привязать ее к воздушному шару, а в нее посадить кота и отпустить на волю ветра. К несчастью, на сегодняшний день ни воздушного шара, ни корзины у меня не было. Если засунуть кота в трубу и подождать, пока он вылезет с другой стороны, то можно будет представить его метростроевцем. А еще можно, при выполнении определенных условий, пожарным! «Где тут ассистенты?» На коммунальной кухне собралась компания утренних завсегдатаев: мы с соседским Васьком, дед с газетой и бабушка с тазиком горячей воды для мытья посуды. Очередной, ошпаренный кипятком, перевернутый в полете стакан шмякнулся на клеенку обеденного стола и, плюясь пузырями, пополз прямехонько к деду. Стакан двигался по озерцу разлитой воды между вздыбившимися порезами скатерти в границах фарватера. Я приросла к табурету. Внутренний голос надавил на нервы: «Спокойно, Маруся!» Если бы я жила в темные века, точно бы описалась от страха.
Рыжие дедовы брови приподнялись, глаза сквозь стекла роговых очков залюбовались смельчаком, лучики морщин разбежались по веснушчатому лицу.
– Сегодня пойдете картошку тяпать! – тяжелая бабушкина рука перехватила беглеца, вернула его в строй и накрыла тряпочкой. Подперев спиной беленую печь, она разглядывала нас, оценивала свои шансы на успех. – Вона вёдр какой стоит. Пора уже! Зимой чего есть будете?
Дед пожал плечами. В нашем доме приказы не обсуждались. Его взгляд расфокусировался и вернулся к утреннему чтению. Очки подтвердили непротивление, съехав на кончик дедова носа.
– Что это такое «тяпать»? – я была согласна на любое приключение, кроме дворовой скуки.
– А мне можно? – Васек напрягся в ожидании положительного решения со стороны главнокомандующего. Перехватывая инициативу, дед встал из-за стола. – Можно всем! – он шлёпнул рукой по очередному постановлению ЦК. – Выбора у нас всё равно нет!
– Уррра, собираемся!
Мы высыпали в коридор туда, где под самым потолком на вбитых в стену гвоздях висело добро, не нашедшее себе место в перенаселенных гнездах жильцов коммуналки. Среди жестяных ванн, тазов, стремянок мы обнаружили два велосипеда. Нас было трое. Ваську доставался маленький «школьник». Большой «Урал» должен был нести нас с дедом, авоську с едой и тяпки – странные штуки, напрямую связанные с глаголом «тяпать». Через полчаса головы тяпок были завязаны старыми бабусиными фартуками, древки примотаны к раме велосипеда.
– Трогай! – бутылка кваса, высунув голову в дыру плетеной авоськи, весело булькнула, коснувшись дедовых колен.
Моё место на багажнике велосипеда было недостаточно комфортным, чтобы наслаждаться пейзажами, но вполне пригодным для передыха на марафоне. В пути, отсидев себе клеймо жестких прутьев на попе, я спрыгивала на землю, бежала следом. Хозяева транспортных средств терпеливо переходили на первую скорость, а то и вовсе останавливались. Утреннее солнце щурило нам глаза. Ветерок шевелил волосы на шее и руках, и в нём уже не было весенней свежести, но чувствовался бог весть откуда занесенный в Сибирь зной. Тепло волной ударяло в спину, проникало внутрь живота, ища место, где бы, свернувшись калачиком, оно смогло пролежать до глухих морозов, чтобы однажды вдруг напомнить о запахах и красках лета.
Впереди замаячило заводское летное поле. Деревянные покосившиеся столбы поддерживали сползающую поржавевшую сетку. Надпись на воротах гласила «СТОЙ! Военный объект». Подскакивая на высохшей колее полевой дороги, цепляя сандалиями ржавую глину, разгоняя ящериц по хрустящему сухостою, я добралась до попутчиков и, запыхавшись, вновь запрыгнула на багажник: "Эге-гей! Поехали!" Большая лужа, оставшаяся после вчерашнего ливня, покрылась задумчивой рябью. Отраженная в ней смотровая вышка всколыхнулась и стала эфемерной. Никто не торопился обращать на меня внимание. Мной явно что-то было упущено.
"Ну и дела! – по обрывкам фраз стало понятным, что речь идет о летательных аппаратах, – Без меня!?"
Васек, давний член клуба авиамоделирования. Картонная папочка под мышкой и задумчивый взгляд порой намекали мне на нарастающую между нами дистанцию. Всё чаще я замечала, что мое место рядом с дедом занято, и я будто начала исчезать из круга их интересов. Вот и сейчас, превратившись в слух, подстегнутая лёгкой обидой я тащилась за ними, наматывая на ус новые термины, определённо задавшись целью восстановить своё доброе имя среди равных.
 "Всё есть в журнале «Сделай сам»! – твердил мозг, – Дайте только вернуться! И завтра вы у меня получите лонжероны с элеронами!"
Разгоняющийся по бетонке самолёт взорвал тишину. За секунды звук вырос до крайних пределов, заставил нас зажать уши ладонями, мы кричали друг другу, пытаясь передать эмоции, вызванные чудо-техникой. Радостное возбуждение одарило меня ощущением причастности к техническому прогрессу, происходившему прямо на моих глазах. Всё услышанное по радио о том, как наша страна семимильными шагами идёт к коммунизму, наращивая военную мощь, стало вдруг осязаемым. Мне казалось, что и не идёт, а просто летит, и меня еще тащит за собой, заставляя переживать турбулентность на восходящем потоке. Самолёт исчез. Чувство восторга сменилось тревогой о возможной войне. Среди абсолютной тишины мимо попрыгал кузнечик, решив дилемму в пользу мирного сегодняшнего дня.
Тяпка – инструмент сложной конфигурации. Исследовав природу объекта, выслушав лекцию по технике безопасности, первым же ударом я нанесла урон своему телу. Эта зараза на подлёте к картофельному кусту изменила траекторию и резанула по сандалию, слегка зацепив кожу ноги. Дед назвал это членовредительством, признал мою профессиональную непригодность и отправил "накрывать поляну".
С удовольствием оглядев на прощанье делянку, я обнаружила, что проходя мимо пруда, она поднимается на бугор и исчезает за горизонтом в неведомой дали, а потому посчитала, что торопиться нам некуда. Взволнованная тень бледно-зелёной ивовой кроны указала место бивуака, образовав лёгкую завесу от полуденного солнца. Я расстелила розовое одеяльце, выставила бутылку с тёплым квасом, буханку хлеба с перьями зелёного лука и варёные яйца. Немудрёный полевой обед затянулся, сморив негой летнего полдня. Мы лежали на тёплой земле, заложив руки за головы. Сквозь листья ветлы просматривалось голубое небо и самолёт, выписывающий в воздухе пируэты. Лётчик-испытатель, казалось, старался угодить зрителям неожиданными кульбитами. Красота представления смирила нас с пугающими прежде звуками, теперь они стали обязательным оркестровым сопровождением к цирковой программе.
"Может нам самолёт построить?" – предложение деда ударом литавр в финальном аккорде выдернуло нас из дремоты. Мы с Васьком сели, уставившись на идеолога. Передо мной пронеслась вереница образов будущей машины, нашего триумфа с фотографиями на стальном крыле и на фюзеляже со звёздами. Смутившись произведённым впечатлением, дед исправил формулировку: "Самолетик! Модель!"
"А-а-а, ну так бы и сказал," – я приняла исходное положение. Говорить было не о чем. День погас. Крошечная птичка, путающаяся в ивовых ветвях, наивно щебетала о счастье. Утки в деревенском пруду возились с дележкой придонной снеди. Не в силах смириться с разочарованием, я покинула группу и побрела к воде. Зеленая тина превратила край озерца в болотце. Здесь же, присев на поваленном полусгнившем бревне, можно было помыть руки и опустить ноги в воду, успокоить саднящую рану на стопе и в сердце.
– А что, может быть, эта идея не так уж плоха? - судя по шуршанию за спиной, созидательный процесс уже начался.
– Маруся, а ну, поди сюда!
– Наконец-то!
Долгожданный призыв деда обеспечил мне шанс к возвращению. Взяв паузу, я выбрала самый плоский камешек, бросила его по касательной к поверхности озерца. Оставляя круги на воде, голыш, словно лягушка, поскакал к противоположному берегу.
– Маляром будешь?
Я не обиделась. Ведь на дедовом языке это слово означало художник, человек, который может превратить их маленькую неказистую модельку в настоящий шедевр.
– Маляром буду!
– А теперь купаться! - наш восторженный отклик на призыв вожака произвел волну протеста, прокатившуюся по картофельному полю. На соседних делянках задремавшие было в работе люди откликнулись в нервном развороте. На наших глазах гремучая смесь зависти и справедливого укора честных земледельцев, переросла в возмущение, которое так и не посмело сорваться с уст скорбящих о свободе.
Заводской гудок разлился по округе и объявил о конце смены. Пора в обратный путь. Через некоторое время мы присоединились к шумной братии рабочих, примерив на себя их трудовую славу. Проносясь мимо нашего поселка, людская река выплеснула нас на порог родного дома прямо к бабушкиным ногам.
- Ну что, много сделали?
– МНОГО.
– А много ли еще осталось?
– МНОГО!
С тех пор мы зачастили из дедовой мастерской на картофельное поле. Признаться бабушке в праздном времяпровождении было сродни навлечь на себя вселенское горе. Благо за прополкой шло окучивание, за ним второе, до осени было еще далеко, и мы надеялись наверстать упущенное после запуска летательного аппарата. Не вдаваясь в конструктивные особенности модели, я лакировала и раскрашивала самолетик, как могла. Дед его шлифовал, и снова я покрывала лаком. Васек приобретал навыки помощника конструктора в микроскопическом масштабе на щепочках, резиночках и крючочках. Лето проплывало мимо нас, мы о нем не жалели.
И вот однажды Васек взял самолет в руки, дед поджег фитиль, я придержала пятидесятиметровый леер в руках, натягивая его как поводок. По дедовой команде Васек побежал против ветра, держа модель носом вверх, пытаясь поймать восходящий поток. Веревка разматывалась и разматывалась, вот и конец… Я двинулась следом, боясь прервать поступательное движение машины. Вдруг ветер выхватил самолет из рук Васька и подбросил на огромную высоту. Наши головы закружились в ритме нарезаемых самолетом кругов. Дыханье перехватило. Сердце застучало от восторга. Летит!!! Самолет, покружив отведенное фитилем время, поднял стабилизатор, тот должен был снизить скорость и заставить модель приземлиться. На наших глазах машина начала мягкий спуск, но на подлете к краю поля она повторила контур поднимающегося рельефа, зацепила движение воздуха вверх и неожиданно взвилась.
«Веселенькое дельце!» Мы засмеялись. Сделав еще круг, самолет повторил маневр и вышел на следующий уровень.
Наше беспокойство нарастало вместе с набираемой самолетом высотой. А он все кружил и кружил, как будто не мог решиться на побег. Он любовался нами у пруда с утками и лохматой ветлой, картофельным простором и людьми с тяпками. Вот он поднялся к серебряной паутине небесного свода, качнул на солнце в последний раз крыльями и ушел из поля видимости. Дед было вскочил на велосипед, попытался догнать беглеца. «Да куда там!» Его след уже остыл. Опустив глаза на линию горизонта, я сфокусировала взгляд на знакомом силуэте. По зеленым лоскутам делянок, приложив руку козырьком ко лбу, явно кого-то выглядывая, шла бабушка.