Глава вторая

…НАД ВОЛНАМИ ЛЕТИТ СОМНЕНИЕ - ЖИЗНИ СВЕЖИЙ БРИЗ…

    Строгая и прямолинейная миссис Кляйнедди, в отличие от дипломатичной Марни, старающейся сглаживать острые углы, на вопрос, что со мной не так, честно ответила, что когда я растягиваю гобы в подобии улыбки, my eyes остаются серьезными, и потому создается впечатление, что я фальшивлю. Приняв к сведению сказанное Шэрон, я, встав перед зеркалом, корчила рожи, примеряя on my face различные выражения, но глаза - я этого не замечала, скорее догадывалась интуитивно - излучали холод. Рассматривая фотографии Корделии, на которых она, запрокинув голову, хохотала, я наконец уловила разницу: внешний вид подарившей мне жизнь женщины буквально кричал о безграничном счастье, в то время как я казалась гнусной притворщицей, изо всех сил старающейся сойти за свою посредством копирования выражения лиц окружающих, но emptiness inside me выдавала my bad game, сквозя могильным холодом из бездонных аки black holes зрачков и стылых подобно озерам, покрывшимся коркой тостого льда радужкам, выражающим непомерную скуку, замаскировать которую не удавалось, что бы я ни предпринимала в тщетном стремлении убежать от себя.
    В один прекрасный весенний день, когда деревья уже покрылись листвой, и всюду цвели яблони, персики и абрикосы, осыпая улицы города snow of flowers, я, от нечего делать увязалась за бредущими по аллее парнями, высоченными, лучащимися аки грани бриллианта, отражающего свет ламп, преломляющийся на сотню искорок разных цветов. Если мне не изменяет память, эти до безупречности красивые юноши - те самые Тимми и Джонни, ради которых изначально создавалось this place, так что легкий интерес к главным вдохновителям Камиллы имел все основания пустить корни in my soul, припорошенной инеем.
    Лепестки первых flores, хрупчайших, готовых от малейшего дуновения рассыпаться на составные части и опачть на землю, кружились в воздухе, создавая конкуренцию пестрокрылым бабочкам, и я, поминутно вытряхивая из волос petals, вместо того, чтобы любоваться beauty of blooming trees, досадливо поморщилась, когда поняла, что упустила boys и, игнорируя клекот раздражения, с индифферентным выражением на лице миновала арку Ниппонского сада, по которому расхаживали аисты и павлины. Завидев меня, птицы, охотно дающие погладить себя посетителям, бросились врассыпную, но мне было плевать на реакцию пернатых. Стайка воробьев, скакавшая по вымощенной коричневой плиткой дорожке, прыснула во все стороныт, когда я, наращивая скорость, пронеслась мимо.
    Не притормаживая, я на бегу смахнула с плеча пару листочков, зацепившихся за узорчатую ткань моего кардигана и, поскользнувшись на влажной после недавнего полива почве, плюхнулась на колени возле искуственного пруда, кайму которого украшали нежно-розовые нимфеи, очаровательные в своей простоте и символизирующие невинность и чистоту. Протянув длань, чтобы сорвать это чудо и вручить маме, я, представляя, как она обрадуется незатейливому подношению, погрузила пальцы в прохладную water, ища стебель, когда сидевшая на камне лягушка, прыгнув на меня, заставила от неожиданности пошатнуться, и я, теряя равновесие, с тихим «ах» ушла с головой под воду, мутную от ила. Задохнуться я не могла, потому что острая необходимость насыщать легкие кислородом отсутствовала, но испытать нечто, напоминающее испуг, я все же успела, однако стоило гибким ветвям, устилавшим дно, опутать мое тело, корябая шипами плоть, сознание меня покинуло, и последнее, что промелькнуло in my head, это не лишенная резона мысль о том, что вряд ли смогу умереть, ибо I am not alive, следовательно, ничего ужасного не произошло.
    Легкие горели так, будто их вынули наружу, нафаршировали и теперь запекали в духовке при температуре триста сорок градусов по Цельсию. Закашлявшись, я, чувствуя как из моего горла рырываются хрипы, а по подбородку стекает вода, распахнула веки и едва не заорала, увидев склонившуюся перед собой щакалью морду. Решив, что хищник собирается вгрызться мне в шею и сожрать, я, резко сев, на автомате схватилась за едущую куда-то голову и затуманенным взором уставилась на возвышающегося передо мной Анубиса, сжимающего в окровавленных пальцах толстенную иглу с продетой в ушко длинной нитью телесного цвета. Бог загробного мира и мумификации, оскалившись, медленно отсупил, осмотрел меня так, словно я была творением его рук и, одобрительно цокнув языком, прикрепил иголку к опоясывающему бедра синдону.
    Мой взгляд заметался по помещению, похожему на храм: сужающиеся кверху колонны, статуи Хатор, Маат и Тефнут в натуральную величину, облицованный белым мрамором пол и глинянные стены, на которых пестрели выведенные черной краской рисунки с надписями. Я полусидела на чем-то, отдаленно напоминающем алтарь, совершенно нагая, а в моей груди трепыхалось что-то маленькое, но такое мощное, чито я, затаив дыхание, прислушалась к незнакомым ощущениям, и, поддавшись порыву, притронулась к пульсирующему месту, понимая, что ноющая боль исходит от свежего шрама, расположенного в аккурат посередине моего туловища, а красные разводы on my chest - кровь.
    Little bird inside me, истерично щебеча, врезалась в ребра, словно надеясь потаранить их и вылететь на свободу. Живо представив, как мучается крошечная канарейка, которую Анубис по непонятной причине зашил в мою грудную клетку, я, ощущая дискомфорт, открыла рот, чтобы попросить божество не мучать живое существо, и тот, словно прочитав my thoughts, нежно потрепал меня по щеке, и исходящий от his fingers мороз заставил меня, немея, опуститься обратно. Моргнув, я прислушивалась к глухим ударам, уверенная, что все это - сон, и я вот-вот проснусь, обнаружу себя дома, где по субботам пахнет рисовым пирогом, и Корделия, укрывшая задремавшую на софе дочь пледом, обернется, весело подмигнет и продолжит нарезать овощи, а я, как всегда, подойду к любимейшей женщине на свете, обниму ее со спины и промурлычу:
    - Что готовишь сегодня, мамочка?
    Но теперь, вместо банального, скучного вопроса я захотела, хихикая, потереться носом о пахнущее специями плечо родительницы и признаться в любви - величественной и необъятной, о которой можно рассуждать бесконечно, но всех имеющихся в запасе слов не хватит, дабы в полной мерое выразить всю нежность к самому дорогому in this world человеку.
    Дернувшись, я, не дыша, перекатилась на бок, зарываясь щекой в траву, и молочно-белое небо, раскинувшееся надо мной, являлось единственным свидетелем моего пробуждения. Моя правая ладонь сжимала букет из нимфей, мокрое платье прилипло к коже, волосы обвились вокруг шеи, а несколько прядей, успавших on my face, закрыло обзор, и я, скрежеща зубами от захлестнувшей меня злости, резко вскочила и, не устояв на ватных ногах, вновь повалилась на спину, предварительно выставив локти, чтобы немного смягчить удар. Крошечный резиновый мячик, встревоженный резким подъемом, запрыгал внутри меня, отдаваясь шумом в висках, и, не ведая, где кончается сон и начинается явь, я, потерев подушечками пальцев chest, нащупала аккуратный рубец, тоненькой полоской разделяющей корпус на две равные части, и догадка, что бог с головой шакала в самом деле провел операцию, пронзила мой вскипающий от негодования мозг.
    За восемнадцать лет осознанного существования я, едва обучившись грамоте, прочитала миллионы книг, в которых главных героев захлестывала пангика, и вот теперь, вспоминая, как поэтесса Моника Пигфорд охарактеризовывала переполняющие ее dark feelings, я, раздираемая противоречиями, широко открыв рот, силилась сделать вдох, но меня свинцовой толщей окутал вакуум, препятствующий трезвому мышлению. Сплетающиеся в клубок страх, изумление и недоверие, о которых я доселе знала лишь понаслышке, казалось, разрушили все несущие конструкции, обеспечивающие прочность психики, и я, истошно визжа, каталась туда-сюда, желая прекратить эту муку.
    Успокоилась я лишь когда sky стало постепенно утрачивать colors, а сумерки, окрасив пространство в более сочные темные тона, пришедшие на смену нейтральному light of the day, захватывали власть над ghost town, пердвещая скорый приход ночи. Повинуясь неясному порыву, я прикоснулась к своим губам нежными лепестками нимфей, целуя даровавшие мне sense of life создания, ведь именно они, заманив меня на дно, усыпили и перенесли в храм, где один из главных богов древнеегипетского пантеона провел изумительные манипуляции, превратившие soulless dead girl в эмоционально нестабильную барышню. Неужели мои молитвы были услышаны, и я наконец обрела то, чего так страстно желала? Маловероятно, конечно, что суровый и беспощадный Анубис помог мне из альтруистских соображений. Насколько мне известно, gods ничего не делают просто так, следовательно, лишь вопрос времени, что с меня потребуют за волшебное преображение.
    Осторожно, дабы не повредить хрупкие petals, я убрала букет в отсыревшую сумку и, прежде чем вернуться домой, заглянула в мастерскую мистера Соччини и попросила его одолжит одну из выставленных в витрине володазок, которые надежно скроют шрам от пытливого взора parents, тревожить которых я не спешила.
    - Забирай, что хочешь, только отстань от меня, - пробормотал шелестящий страницами своего скетчбука Лигор. - Давненько я не испытывал такого inspiration!
    Шмыгнув за ширму, я, содрав с себя мокрую одежду, облачилась в бежевые бриджи и темно-серый свитер грубой вязки с высоким горлом. Проходя мимо мужчины, с задумчивым видом кусающим карандаш, я, не сдержавшись, чмокнула его в блестчщую как бильярдный шар макушку, и он, вздрогнув, вскочил со своего табурета, уставясь на меня круглыми от удивления глазами и басисто пророкотал:
    - Madre mia, что с тобой? Ты какая-то бледная, mon etoile.
    - Скоро узнаем, - послав ему воздушный поцелуй, я, подмигнув ошалевшему от столь явной метаморфозы джентельмену, кинулась бежать по главной улице, топая ногами в промокшей обуви. Ветер обдувал мою растрепанную челку, остужая налившиеся румянцем щеки.
    Загрузившись в лифт, что со скоростью звука мчал меня на сорок пятый этаж, я внимала мелодичному ритму обретенного сердца, ежесекундно дробящегося на десятки осколков, чтобы вновь срастись в единый орган, качающий blood. Микровкопические взрывы inside, способствующие рождению крошечной вселенной, кашищей галактиками, внутри которых вспыхивают и умирают тысячи светил, чей свет, рассеиваясь, оставляет по себе горстку звездной пыли, которые затем образуют сферы, именуемые планетезималями, которые неотрывно следуют за исполинами, преобразовывающими водород в гелий. Точно такая же гравитация толкала меня совершать необдуманные поступки, быть сумасбродной, шумной, бешеной и своевольной, как разбивающиеся о прибрежные скалы ocean waves. Я более не смела оглянуться назад, вспомнить предшествующую мне Кемму, невозмутимую, инертную, пластилиновую, будто не только никогда не являлась ею, а прилетела из параллельной реальности, захватило это тело и как король-самозванец взошла на трон - самоуверенная, гордая и бесстыжая, готовая до последнего отстаивать личные границы, чтобы самостоятельно нарушить их, ввергая логику и здравый смысл в беспорядочно развезнувшийся гигантской червоточиной в пространстве туннель.
    Еще утром мне казалось важным распланировать дела на несколько месяцев вперед, и я, сгорбившись над письменным столом, два часа корпела за составлением бестолковых списков. Теперь же, полностью обновленная, отрекшаяся от своей старой сущности, я с восторженным взглядом сверкающих как два ятаря глаз протянула матушке букет и, легонько сжав основание шеи отца, прочирикала ему на ухо:
    - Скучали по мне, предки?
    - О да, - daddy молниеносно схватив меня за талию, усадил к себе на колени. - Рассказывай, где гуляла, пантерочка-красавица, и почему не вернулась к обеду как обещала?
    - Подробности известны лишь Камилле, - усмехнулась я, отметив, что Корделия застыла с половником у кастрюли с вареньем. - Я вообще не в курсе, что стряслось.