Плагиат. Настоящий. В память рыжей Ландер

               
     Множество рук, от изящных и до мужественных, Майка Майерса, преследующего в душе Хичкока ту Камео, что промелькнула блондинистой пустышкой в непотребном американском порно, благополучно издохшем сразу же за второй частью  " Табу ", вполне ожидаемо и даже без привлечения зачаточной магии страшнорожей Идойи Дуранте оборотились одной и единственной ногой Сильвера, во время вынужденного простоя на овеваемых бризами и пассатами берегах острова Гаити, куда зашла  " Золотая лань " на кренгование, размышляющего именно о камео как приеме мирового кинематографа.
    - И раз уж мильон долларов за отменой серебряного стандарта, - внушал Окорок скучающей команде на полубаке, неспешно расхаживая, скрипя деревянной ногой, по куотердеку, - утратил заманчивость, то мильярд вызвал закономерный утробный кошмарный зловещий смех мудаков - приспешников самого плохого комедианта всех времен и народов.
    - Скучно, - зевнул бровастый мальчик в пестренькой - в веселый и бойкий цветочек - бандане, плотно прикрывающей и так узенький в дегенеративность лобик юнги, ища требовательным взором привычного ему обычно мужчину в пальто, - Михал Андреич, так скучно, что скулы сводит.
     Рядом с ним сидел, спокойно и уравновешенно свесив копыта к чуть приоткрытому люку в трюм, где кто - то таинственно кашлял, могучий габаритами хоккеист Суслопаров, за климатом сменивший приспособленные к валенкам ножики вострые на более подходящую ситуации тропиков обутку, то есть никакую.
     - Давай я тебе гуашем три полоски произведу, - предложил Сурков, а это был, вне всяких сомнений, именно он, - от щиколотки к ахиллесовой, глядишь, комментаторы оценят, а вопящее быдло на трибунах возмутится и разнесет на хрен пару случайных тачек и витрин.
     - Я, товарищ, - сурово ответил мальцу Суслопаров, боязливо пряча ноги в карманы фуфаечки, где были соответственно : патроны от  " Нагана " и карта укреплений советской стороны в Вальпараисо, штурмовать который намеревался после кренгования Дрейк, внимательно прислушивавшийся к умонастроениям команды с капитанского мостика, - от спорта в пользу разбойности отказался не просто так, мне полоски твои уже без надобности, я лучше отыму чужое, нежели рекламировать говно разное.
     " Достойный ответ пристойного человека, - подумал Дрейк, поворачиваясь к дремлющему на солнышке рулевому, - но и юнга, надо отметить, пристойный член достойного экипажа ". Наткнувшись на Негоро, невозмутимо грозящего пресловутым топором не только компасу с ударением - по - френчевски - на самый последний слог, но и внезапно поумневшей, что странно, Ребекке Кроу, Дрейк за ради памяти тифа, чумы и рыжей Ландер решил произвести плагиат. Настоящий, конечно, раз ж массивная срака надрывающейся на тренировке интелелекта румынки симбиотически совокупилась с примитивизмом пытавшейся сыграть в свару Таи Карпенко.  " Покер стоит чортовой куклы Бушар и титек Женнифер Тилли ", - мыслил Дрейк, лихорадочно перелистывая растрепанный и подходящий тупиковой ситуации слившихся умом и сообразительностью парочки столь не похожих внешне и модус вивенди теток, мускулистой и ковырялки, сошедшихся в неумении хоть как - то преподнести плоды своих трудов на благо людей доброй воли, том Кэрролла.
     ВОПЛЬ ПЯТЫЙ. УРОК БОБРА
И со свечкой искали они, и с умом,

С упованьем и крепкой дубиной,

Понижением акций грозили притом

И пленяли улыбкой невинной.

И решил браконьер в одиночку рискнуть,

И, влекомый высокою целью,

Он бесстрашно свернул на нехоженый путь

И пошёл по глухому ущелью.

Но рискнуть в одиночку решил и Бобёр,

Повинуясь наитью момента

И при этом как будто не видя в упор

В двух шагах своего конкурента.

Каждый думал, казалось, про будущий бой,

Жаждал подвига, словно награды! —

И не выдал ни словом ни тот, ни другой

На лице проступившей досады.

Но все уже тропа становилась, и мрак

Постепенно окутал округу,

Так что сами они не заметили, как

Их притёрло вплотную друг к другу.

Вдруг пронзительный крик, непонятен и дик,

Над горой прокатился уныло;

И Бобёр обомлел, побелев точно мёл,

И в кишках Браконьера заныло.

Ему вспомнилась милого детства пора,

Невозвратные светлые дали —

Так похож был тот крик на скрипенье пера,

Выводящего двойку в журнале.

«Это крик Хворобья» — громко выдохнул он

И на сторону сплюнул от сглазу. —

Как сказал бы теперь старина Балабон,

Говорю вам по первому разу.

Это клич Хворобья! Продолжайте считать,

Только в точности, а не примерно.

Это — песнь Хворобья! — повторяю опять.

Если трижды сказал, значит, верно».

Всполошенный бобёр скрупулезно считал,

Всей душой погрузившись в работу,

Но когда этот крик в третий раз прозвучал,

Передрейфил и сбился со счёту.

Все смешалось в лохматой его голове,

Ум за разум зашёл от натуги.

«Сколько было вначале — одна или две?

Я не помню» — шептал он в испуге.

«Этот палец загнём, а другой отогнём…

Что-то плохо сгибается палец;

Вижу, выхода нет — не сойдётся ответ», —

И заплакал несчастный страдалец

«Это — лёгкий пример, — заявил Браконьер.

Принесите перо и чернила;

Я решу вам шутя этот жалкий пример,

Лишь бы только бумаги хватило».

Тут Бобёр притащил две бутылки чернил,

Кипу лучшей бумаги в портфеле…

Обитатели гор выползали из нор

И на них с любопытством смотрели.

Между тем Браконьер, прикипая к перу,

Все строчил без оглядки и лени,

В популярном ключе объясняя Бобру

Ход научных своих вычислений.

«За основу берём цифру, равную трём

(С трёх удобней всего начинать),

Приплюсуем сперва восемьсот сорок два

И умножим на семьдесят пять.

Разделив результат на шестьсот пятьдесят

(Ничего в этом трудного нет),

Вычтем сто без пяти и получим почти

Безошибочно точный ответ.

Суть же метода, мной применённого тут,

Объяснить я подробней готов,

Если есть у вас пара свободных минут

И хотя бы крупица мозгов.

Впрочем, вникнуть, как я, в тайники бытия,

Очевидно, способны не многие;

И поэтому вам я сейчас преподам

Популярный урок зоологии».

И он с пафосом стал излагать матерьял

(При всеобщем тоскливом внимании)

Забывая, что вдруг брать людей на испуг

Неприлично в приличной компании.

«Хворобой — провозвестник великих идей,

Устремлённый в грядущее смело;

Он душою свиреп, а одеждой нелеп,

Ибо мода за ним не поспела.

Презирает он взятки, обожает загадки,

Хворобейчиков держит он в клетке

И в делах милосердия проявляет усердие,

Но не жертвует сам ни монетки.

Он на вкус превосходней кальмаров с вином,

Трюфелей и гусиной печёнки.

(Его лучше в горшочке хранить костяном

Или в крепком дубовом бочонке.)

Вскипятите его, остудите во льду

И немножко припудрите мелом,

Но одно безусловно имейте в виду:

Не нарушить симметрию в целом!»

Браконьер мог бы так продолжать до утра,

Но — увы! — было с временем туго;

И он тихо заплакал, взглянув на Бобра,

Как на самого близкого друга.

И Бобёр ему взглядом признался в ответ,

Что он понял душою за миг. Столько,

сколько бы он и за тысячу лет

Не усвоил из тысячи книг.

Они вместе в обнимку вернулись назад,

И воскликнул Банкир в умилении:

«Вот воистину лучшая нам из наград

За убытки, труды и терпение!»

Так сдружились они, Браконьер и Бобёр

(Свет не видел примера такого!),

Что никто и нигде никогда с этих пор

Одного не встречал без другого.

Ну а если и ссорились все же друзья

(Впрочем, крайне беззубо и вяло),

Только вспомнить им стоило песнь Хворобья

И размолвки их как не бывало!