Горы и золото

      Лондон, что бы ни говорили, лучшее место во Вселенной, – неторопливо  размышлял я погожим сентябрьским деньком, сидя в шезлонге на ухоженном газоне неподалёку от уголка ораторов. Вечный смог и слякоть выдумали суеверные авторы, надеясь отвадить злого духа от моего благословенного города.
     Я смаковал вкус  мороженого, лениво наблюдая за плавным и бесшумным движением  авиалайнеров по глиссаде в чистом небе над Гайд-парком.
     Мимо прошёл отряд волынщиков в клетчатых юбках, белоснежных гетрах и изящных пилотках. Люблю я эти проникающие в сердце печальные и грозные звуки, которые в городе, возможно, не всеми воспринимаются как нечто органичное и одновременно торжественное – иное дело, когда летят они  над бескрайними вересковыми полями Шотландии.
     Я заслушался и пропустил первый сигнал телефонного звонка. Получил заслуженное замечание и указание немедленно прибыть для получения задания.
     Через полтора часа я уже мчался в Гэтвик, чтобы стать пассажиром авиалайнера весьма дальнего следования, возможно, одного из тех, которыми недавно любовался.
    На этот раз местом моего назначения был Бисквит,  столица  одного высокогорного государства. Путь дальний, поэтому позволю себе некоторый историко-географический экскурс.
     Много есть на земле плато, хребтов и вершин, но лишь одна горная страна заслужила название Крыши мира, вероятно ещё с тех времён, когда мы считали свою планету плоской. Где-то там, под охраной небесных гор, скрывается сказочная Шамбала. Однако борьба за контроль над этой зоной различных претендующих на глобальность сил имеет, разумеется, не столько  мистический, сколько конкретный геостратегический мотив.
     Мы, британцы, в этой борьбе – лидеры. Мы ведём здесь войны на протяжении нескольких столетий. Могут быть разными театры и масштабы боевых действий. Иногда дело выглядит так, будто местные вожди воюют друг с другом. Но в основе всегда лежит наш  интерес, и он неизменен: власть. Крышей мира должны владеть мы. А если ещё точнее, мы, Британия,  должны быть этой крышей.
    Нам нужны гражданские войны и межэтнические стычки. Это прекрасные предпосылки для восстановления наших изрядно подточенных позиций.
     Правительство её величества, кто бы его ни возглавлял, никогда не скупилось, осознавая важность и долгосрочность задач. Наш принцип и залог неизбежного триумфа: если играть, так в долгую.
     Мы учли опыт, не всегда удачный, но всегда поучительный, изнурительной кампании, вошедшей в историю под названием «движение басмачей».
     В боевые отряды освободительных организаций, способных бороться за власть в государствах региона, были направлены наши офицеры.
     Одной из точек нашего проникновения около года назад стала база подготовки боевиков-новобранцев, номинальным хозяином которой был полевой командир Движения правоверных тимуридов Али Кефиргани (он же – Алёша Плешивый), в чью ставку прибыл один из моих коллег.
     Мурад Бирминги, то есть Тысячник (юный Тьюсдей, как вы догадались), занял должность советника Али, который знал о его негласной миссии (посвящение командира в тему было подкреплено солидной суммой), но знал не всё. А кто знает всё? Общий пазл складывается из фрагментов, каждый из нас – всего лишь малая деталь большого, иной раз громоздкого механизма.
     Мечтой Али, который в мирное советское время занимал руководящую должность начальника передвижной механизированной колонны и затем отбывал тюремный срок за воровство казённых денег, было свергнуть несколько светских режимов, возникших на развалинах империи, и основать эмират, возглавив его на остаток своих земных дней.
     Мечтой Тьюсдея стало как можно скорее расстаться с Али, деспотичным, взрывным и опасным. Однако советник  Мурад службу знал и ею дорожил, понимая, что единственный способ убыть на  новое задание – это выполнить текущее.
      Али, считая, что его люди готовы к серьёзному делу, спешил объявить джихад – священную войну против неверных. Мурад отсоветовал, назвав, согласно инструкции Центра, условия недостаточно созревшими.
     Я отчётливо вижу эту сцену, как Плешивый возлежит на своей командирской кошме, неспешно потягивая нежно-зелёный чай. Напротив командира Мурад. Беседуют о вечном – дороговизне всего, кроме человеческой крови, расходах, видах на пополнение кассы.
     «Неужели у англичан  не нашлось для меня офицера повиднее?», – обидчиво думает эмир, глядя мимо своего советника, внешне совсем не похожего на образы киношных полковников Лоуренсов.  –  Денег они дают впритык. Только, чтобы не разбежались мои голодранцы. Шагу ступить не дают. Однако, куда от них денешься?»
     Тьюсдей, не особо стараясь соблюдать субординацию, тоскует и мысленно отсылает эмира к шайтану.
     – Так, значит, ждём? – переспрашивает Али, прикидывая, не пора ли его советнику случайно оступиться на тропе, ведущей к отхожим местам, и сгинуть в ущелье.
     – Ждём, – эхом откликается Мурад, которому известна глубина ущелья, где время от времени обретают вечный приют не достаточно радивые моджахеды, но известна также и острая нужда эмира в английских деньгах и покровительстве.
     И в этот исполненный драматизма момент на связной телефон Тьюсдея приходит кодированное сообщение. Он читает, выдерживает паузу, но не долгую – слишком важна новость.
     – Завтра соблаговолите дать приказ о выступлении, эмир, – обращается он к Али. – Можем заработать.

                ***

     Солнечный, благоухающий (если не обращать внимания на лёгкий  запах резиновой гари после недавних уличных беспорядков) Бисквит встретил меня шорохом золотой платановой листвы, лежавшей повсюду, в том числе, кажется, на белоснежной груди гвардейского парадного караула окружающих город молодцеватых вершин. Всё-таки в душе я вояка. Люблю милитаристские метафоры.
     Направляюсь в отель, старое шестиэтажное, советской постройки здание посреди платанового бульвара. Отель всё ещё носит подобающее той канувшей в лету эпохе название «Дустук» («Дружба»).
Здесь я, согласно инструкции, намерен жить и здесь же располагается походный офис определённого мне Центром работодателя. 
     Поднявшись на последний этаж, я нашёл на одном из номеров  бумажную надпись «Уриёми». Вошёл и представился немолодому японцу, задумчиво бродившему вдоль письменного стола.
     – Ай-Ти, – ответил японец, неотличимый от  аборигена. Мне встречались  исследования, в которых рассматривалась версия о том, что праяпонцы обитали где-то в этих широтах.
     Если бы не знал, кто передо мной, мог бы принять за обозначение принадлежности к модной профессии, но это было фамилией. Хироюки Аити стал шефом  импровизированного бюро одной из крупнейших японских ежедневных газет и его задумчивость объяснялась трудностью решения несвойственной ему задачи, которую он назвал кабинетной логистикой. Иначе говоря, нужно было расставить стулья и столы. Я позволил себе, мобилизовав опыт и знания сертифицированного дворецкого, оказать содействие в преодолении данного затруднения, что помогло быстро установить доброжелательный психологический контакт с будущим начальником.
     Он подтвердил получение ходатайства из их лондонского бюро (каковым заведовал известный нашему ведомству ветеран японской журналистики) и я был принят. Не корреспондентом, конечно. Ассистентом  репортёра, по сути – прислугой. Таким образом, из дворецких судьба понизила меня до простого лакея. Обидно? Чепуха! У нас в таких случаях говорят: плохих прикрытий не бывает.
     К Японии и японцам у меня сложное отношение. Сразу отброшу икэбану, каратэ, бонсай и прочую экзотическую дребедень. Если бы не мы, англосаксы, они так бы и сидели в своих бумажных, фанерных или бамбуковых жилищах, тыча палочками в скудный рисовый паёк. Мы вытащили их из средневекового невежества и нищеты. Мы сделали их промышленной нацией и заметной военной державой. Мы щедро делились с ними техническими, и не только, знаниями. Своим примером взращивали их амбиции, раскрывали глаза на подлинные национальные интересы.
     Чем они нам отплатили? Тем, что стали  сначала исподволь, а потом в открытую претендовать на наше законное, обретённое трудами и жертвами многих поколений достояние. На наше влияние в Восточной Азии. На наши рынки. На отдачу с вложенных нами капиталов.
     Закономерным итогом стала безрассудная, заведомо обречённая на крах политика в Китае и его окрестностях, приведшая к тотальному позорному поражению их империи.
    Извлекли ли они уроки? Хотелось бы верить. Но мы, профессионалы, к понятию доверия относимся скептически. Соотношение сил – вот что определяет поведение международных игроков.
     Ну и зачем я, носитель звания британского королевского старшего офицера, здесь в этом, с позволения сказать, «пентхаусе» в азиатской дыре, по недоразумению ставшей столицей какой-то ничтожной бывшей русской колонии, выслушиваю,  почтительно склонясь, болтовню японского писаки? Даже если этот сморчок, что не исключено, по званию не ниже меня?
     А вот зачем, уважаемый читатель. Я прибыл в Бисквитию осенью, а за несколько месяцев до этого власти пригласили группу японских учёных для изучения строения земной коры в южно-бисквитских горах. То есть для поиска сокровищ, таящихся в недрах.
     Расположились они на бывшей альпинистской турбазе в Батонском районе, лежащем от Бисквита по другую сторону горной цепи. Японских геологов было четверо, с ними местные водитель и переводчик (а заодно  проводник и охранник, если угодно).
     Батон – сравнительно большой кишлак  (так именуются тамошние  традиционные поселения). До него  от турбазы миль пятьдесят по прямой, а по вертикали – около полутора. 
     Сентябрьским утром того дня, когда ваш покорный слуга наслаждался  редкой минутой праздности в Гайд-парке, на турбазу вошла вооружённая банда и взяла в заложники её обитателей. Так написали в новостях.
     Неделей ранее группа нашла в горах выход золотой жилы, о чем доложила в Токио. Как положено, о находке узнали в Лондоне. А потом и в Бисквите, но последнее не важно и к делу не относится. Относится то, что как только узнали в Лондоне, был дан сигнал советнику Алёши Плешивого и отряд эмира выступил в поход под знаменем малого джихада.
     Ускоренным маршем, легко пересекая и не всегда замечая  государственные границы, с некоторым усилием и риском – границы зон влияния разных кланов и группировок, терпя лишения и неся потери в людях при преодолении природных препятствий, правоверные тимуриды вошли в Батонский район, спустились с перевала к турбазе и захватили врасплох японских геологов со всем их архивом.
     Японскую публику новость взбудоражила не меньше, чем цунами или кончина телезвезды. Новость, понятно, о захвате соотечественников, а не об их находках (этого широкой публике не сообщалось). В Бисквитию стремительно вылетели мастера репортажа со всех концов света. Ведущие японские медиакорпорации сформировали мобильные бригады, бросив в них пекинские, тегеранские, каирские и прочие силы.
     Столичный Бисквит, а за ним и захолустный Батон стали средоточием лучших перьев и объективов Страны восходящего солнца.
В авангарде десантировались представители двух крупнейших и старейших изданий-конкурентов: «Уриёми»и «Хиаса».  В авангарде уриёмцев рвался в бой молодой, честолюбивый  Таро Чиба (или попросту Чип), прибывший из Нью-Дели. К нему-то я и был определен ассистентом, можно сказать оруженосцем. Решив составить с Чипом шутливую пару, я представился ему Дейлом.
    Самым опасным соперником Чипа  стал молодой, честолюбивый хиасовец Кэнъити (он же Кэн) Кагава. У него тоже был ассистент – рыжая поджарая девица откуда-то из Восточной Европы. Понятия не имея и не желая иметь о её имени, для своего удобства я мысленно нарек её Барби.
     – Дейл, – объявил мне Чип, – Нам  надо быть в Батоне  к сдаче следующего номера.
     Моя задача совпадала с его,  только была несколько осложнена необходимостью разыскать в горах тайник, где для меня  были  оставлены изъятые Тьюсдеем  у геологов документы – карты, дневники и тому подобная золотая информация.
     Наш шеф Аити дал мудрый совет – обратиться к местным силовикам. Прессу вообще и тему заложников, в частности, вёл, как я узнал, некий  Валентин Сергеевич, в чьё логово я и двинулся по платановому бульвару, поспешая за мелькавшей впереди рыжей гривой.
     Пусть не изумляется читатель тому, что бисквитского генерала звали как-то не очень по-бисквитски. На многих ключевых позициях там оставались почему-то русские генералы.
     Когда я, слегка запыхавшись, вбежал в его кабинет, где уже сидела и нахально скалилась Барби, Валентин Сергеевич снимал трубку бездискового телефонного аппарата.
     – Дай самого, – говорил он металлическим басом и, естественно, по-русски. Затем через короткую паузу:
     – Здравствуй, это Валентин Сергеевич. Нужно два (он бросил взгляд на меня), нет, четыре места на сегодня на Шо. Пусть оставят, они разберутся. И  встречу там организуйте. Да, дружественная нам японская пресса.
     Делать в генеральском офисе было больше нечего и я той же рысью вернулся в «Дустук».
     На борт самолёта, напоминавшего обшарпанный, но крепкий музейный экспонат, поднимались сзади, через отверстие под хвостом.
Чип и Кэн делали вид, что они не знакомы, Барби и я друг друга игнорировали, а это было делом не из лёгких в салоне, рассчитанном на двадцать или около того пассажиров, в который их набилось под завязку, не считая связанной по ногам овцы и разной домашней птицы в корзинах,  массы узлов, тюков и коробок.
     Тем не менее нас приветствовала, представьте себе, стюардесса, и даже хорошенькая, попросила пристегнуться и после нескольких похожих на конвульсии содроганий мы взлетели. Самолётик карабкался почти отвесно вверх вдоль склона каменной стены. Затем, преодолев высоту в пять миль, упёрся в невидимую твердь, замер, покашливая, в поднебесье на несколько долгих минут, в течение которых я упивался невиданным и неповторимым зрелищем, озирая сверху бескрайний, цвета горького шоколада, густо посыпанного сахарной пудрой, бисквит. Горы. Те самые. Крыша мира.
     Потом силы как будто оставили наше утлое судно, оно ткнулось носом в облако под собой и стало, набирая скорость, скользить вниз. Сердце моё  непослушное  снялось с места и пошло вверх, остановившись, когда застряло  в горле. Тогда самолёт стукнулся о земную твердь и я сумел резким глотательным движением вернуть сердце на его привычное место.
     Шо – не просто один из областных центров, не просто одно из древнейших городищ (археологи насчитали ему около четырёх тысяч лет; могли и больше, но не увидели необходимости). Сегодняшний Шо – это оплот южных кланов Бисквитии, постоянный политический раздражитель и реальный конкурент самому Бисквиту.
     Здесь выращивают лучший рис, лучшие дыни. Здесь живёт много племён и вспыхивают кровавые побоища. За веру, за воду, за власть. Здесь в тёмных  тупиках происходит перевалка тонн сырого  опиума, доставляемого по горным путям, прорезающим Крышу мира. В соседних тупиках из опиума варят героин, предназначенный для необъятного русского рынка. На окрестных холмах в прохладной зелёной тени раскинулись виллы хозяев наркотрафика. Эти оазисы  смута  всегда обходит стороной. А в центре Шо стоит давно потерявшая счёт своим тысячелетиям гора царя Соломона.
     Возле самолёта нам на сносном русском представился рослый бородач. В руках у него знак высшей категории гостеприимства - дыня размером с годовалого ребёнка. Она поблескивает на солнце и улыбается так же широко и золотозубо.
      – Шомамат – сказал он, – добро пожаловать. И распахнул дверцы грязного внедорожника.
     Я оглянулся, наблюдая, как из оставленного нами чрева выгружаются тюки, куры, овца, выпархивает Барби, а за ней кормой вперёд вываливается Кэн.
     «Предложить им наш транспорт? Стоит ли? У них наверняка свой, как и маршрут».  И верно, ещё один внедорожник с бородачом навытяжку столь же радушно распахнул свое лоно нашим соперникам.
     – Как будем Соломонову  гору огибать? По солнцу или против? – Вопрос возницы меня озадачил. Кто кого везёт? По-видимому, пришел я к заключению, вопрос сугубо конфессиональный. Лично мне древний царь был совершенно безразличен. Как, уверен, и моему Чипу. Увидев, что обогнавшие нас хиасовцы взяли левее, я  жёстко скомандовал: «Против!». Не подобает плестись у них в кильватере.
     Шомамат  гаркнул «Хоп!» и рванул направо, врубив оглушительный звуковой сигнал, очевидно призванный оповестить округу о прибытии важных персон, но рёв растревожил лишь уличных кур, да и тех через одну. Редкие местные джентльмены, курившие на корточках вдоль обочины, не шевельнули даже струйкой дыма над теменем.
     «И вот так из столетия в столетие под надёжным присмотром их Соломона» – отвлёкся я на мысли о бытии, безбрежном и бренном.
     Между тем, пока мы огибали широкое подножие  священной горы, события в окружающем мире развивались отнюдь не в сонном темпе древнего Шо.
     Военно-воздушные силы, а именно тройка старых советских «сушек»,  соседнего суверенного государства, в планы руководства которого не входило намеченное Алёшей преобразование страны в эмират, нанесли серию бомбовых ударов по высокогорной базе отдыха в урочище Хаджи- капкан (или что-то в этом роде).  На этой базе, предназначение которой восходит к советским временам (лично я не представляю,  какой там может быть добровольный отдых, но советские люди, прошедшие ГУЛАГ, очевидно, находили возможным снимать стресс в диких недоступных горах), в тот момент действительно находились отдыхающие – основные силы правоверных тимуридов. Бомбардировка дала искомый результат. Почти всё войско  за несколько минут присоединилось к небесному воинству шахидов.
     Сам эмир на этот раз избежал гибели. Решив, пользуясь случаем, навестить родные края, он с эскортом из нескольких нукеров (телохранителей), соблюдая конспирацию, покинул лагерь и проник в Долину. Следует пояснить, что Долина – это уникальная гигантская природная чаша среди гор, по форме напоминающая местную дыню, размерами примерно двести на сорок английских миль.
      Климат в Долине благодатный, культура земледелия весьма древняя и эффективная. Она густо заселена разными народностями, включая потомков солдат Александра Македонского и римских легионеров, а так как её территория разделена в неравных долях между тремя бывшими советскими республиками, здесь постоянно бурлят старые и новые конфликты. Здесь, в кишлаках и древних городах (относительно новым и, как говорят, единственным похожим на город в понимании современного человека можно считать тот, что был основан русским экспедиционным корпусом в эпоху королевы Виктории), правоверные тимуриды издавна вербовали новых моджахедов. В первую очередь рассматривались  кандидаты из числа обитателей пенитенциарных учреждений, но о подборе кадров в тимуридские ряды – как-нибудь в другой раз.
     Итак, Али ускользнул. Я не имел сведений, сопровождал ли эмира его советник либо разделил участь шахида (к чему, как известно, должен быть всегда готов и даже всячески стремиться правоверный). Я был на время вне информационных потоков.
     Позже мне стало известно, что заложников успели переправить ещё выше в горы и даже за перевал, в места, называемые Сары-Таш, то  есть, Жёлтый камень (не путать с  Йеллоустоунским  национальным парком наших американских друзей – местный камень пожелтел не от золотого песка, а от последствий пребывания бесчисленных верблюжьих караванов, из века в век следовавших по  Великому  шелковому пути).
     Руководил операцией советник эмира Мурад, а целью её было организовать обмен заложников на выкуп. Да, похитители по негласным каналам довели до японской стороны свои условия, и та, поторговавшись, их  приняла. Сошлись, помнится, на сумме в миллион «зелени» за японскую голову. Слуги-неяпонцы освобождались в качестве комплимента.
     Почему Али не присутствовал лично? Как впоследствии предположил Тьюсдей, эмир опасался засады. Причём как со стороны бисквитских силовиков, так и собственных сподвижников.
     Процедуру  расчёта провели по-деловому молниеносно в древнем караван-сарае и тут же разбежались. Вызволенных из плена принял на борт вертолёт, за штурвалом которого  сидел лично Валентин Сергеевич, уверенно взявший курс на Бисквит.
     Чип оторвал взгляд от дисплея мобильника и обратился ко мне.
– Дейл, нам нужно возвращаться. Экскурсия в Батон отменяется.
– То есть как!? – возопил я – У меня же задание!
     Но  возопил, как вы догадываетесь, мысленно, а вслух произнёс только невозмутимое: 
– Прекрасно, Чип-сан!
     Моя невозмутимость и вера в провидение были вознаграждены через несколько секунд, когда на дисплее  мобильника появились цифры, каковые я тотчас перевёл в буквы: «Бисквит».
Бравый Шомамат лихо закладывает вираж и трубит отступление. Успел ли я вкусить дыню? Успел. На ходу. Она оказалась обольстительно сладкой, как восточная красавица, и столь же бездонно коварной.

                ***
     Вновь аэропорт, заросший травой, вновь грустный взгляд, по-моему, той же овцы, которую зачем-то везли обратно, вновь захватывающий дух вид из поднебесья на бесконечные шеренги шоколадных в кремовых шапках уступов, вновь приступ тошноты  со стенокардией, – и я вновь в столице.
     Жду инструкций. Попутно выясняю, что ушлые хиасовцы нас, уриёмцев, похоже, обскакали. Припоминаете, они ушли влево от Соломоновой горы? Там, на военном лётном поле их ожидала выделенная Валентином Сергеевичем (не совсем бескорыстно, полагаю) дополнительная «вертушка» и этим бортом они успели в Сары-Таш к встрече с бывшими пленниками.      «Хиаса» дала первополосный крикливый репортаж,  а посрамленные Аити и Чип со товарищи впали в состояние глубокой печали. Будь мои нервы хоть чуточку слабее, я бы переполошился, как бы не дошло до харакири.
     За неимением гербовой… ну, и так далее. Сопровождаю Чипа в загородную правительственную резиденцию Воробьёвка.  Моё задание Центр отменил, сообщив, что интересующие нас материалы будут доставлены дублирующим маршрутом. Чтобы не ломать легенду, мне разрешено (как будто я кого-то просил!) на сутки продлить пребывание в Бисквите. Ну, да ничего, перетерпим. Главное – сведения о золоте у нас и противник,  настоящий, а не бисквитцы какие-то, до них не дотянется.
     В Воробьёвке японские геологи принимают оздоровительные ванны и мой Чип желал взять у них обстоятельное интервью о пережитом.
     Статус дружественной японской прессы открывает нам двери резиденции. Следуем вдоль ряда лоханей, из которых приветливо торчат головы будущих знаменитостей, национальных героев Японии, купающихся одновременно и в лучах славы, и в целебном кипятке, напоминающем их родные о-фуро.
    У меня впечатление, что демократичность (не в лучшем смысле этого термина) здесь так же хлещет через край, как кипяток. В аналогичных лоханях  расслабляются, как господа, водитель и переводчик, национальные бисквитские герои горной эпопеи. И они приветливо улыбаются, а мне ещё и по-свойски подмигивают. Я леденею. Я их узнал. Это Игорь и Василий, мои сибирские знакомцы.
     Возле них на раскладных стульчиках примостились Барби с Кэном. И здесь они нас, уриёмцев, уели. Кэн строчит в планшете, а Барби тихонько напевает до боли знакомый мне мотивчик. Вслушиваюсь, узнаю и леденею  окончательно. «Каким ты был, таким остался…».
     Поздновато, но вглядываюсь внимательно и долго в бесстыжие очи под рыжим париком.
     Согласен. В этом раунде мы уступили. Но это ещё не нокаут.