В пути

 Путь Вальки Кулешова лежал по прожаренной солнцем, пыльной дороге. Валька шёл, будто танцевал. Бывают же праздники в жизни! Валька нёс полную котомку муки, белой-белой  точно нетоптаный снег. Даже не праздник нёс  Валька матери и двум сёстрам – жизнь нёс Валька. Из муки мать испечёт лепёшки, хлеб. Надолго, дней на пять хватит его Валькиной семье. Может и на всю неделю… С началом войны позабыли жители Валькиной деревни, что такое хлеба досыта поесть. Сперва в деревню вошли свои, чтобы защищать её от напавших врагов. Жители несли им хлеб, молоко.  Свои солдаты благодарили, но деревни так и не удержали. Вошли а неё вражьи солдаты. Эти и хлеб, и молоко, и живность, у кого имелась, брали сами, в неограниченном количестве. Вражьи солдаты были в деревни , не сказать, что долго.  Выбили , погнали их в конце концов наши. Жители радовались, вновь несли вошедшим нашим, что у кого осталось. В итоге постояли наши в деревне, да дальше двинулись врага преследовать. Только живности, молока с хлебом почти не осталось у деревенских. И вот, сегодня, добрый дальний родственник случайно встретил Вальку на дороге, отвёл к себе и насыпал полную котомку муки.  Валька возвращался в свою деревню, не веря невесть  откуда свалившейся на него удаче. Можно сказать, целому счастью. Белому, чистому как чистая безгрешная жизнь. Надо сказать, что последние дни думал Валька о именно о греховном и безгрешном. Потому что, хоть и окончил целых пять классов, но никак не мог понять – за что на их деревню выпало столько плохого. Были ли грехи у Вальки? Конечно – плохо учился, прогуливал уроки. Но у матери то грехов не было, вообще не могло быть! У сестёр грехи , разве что приставучесть. Но разве можно за такое их голодом мучить? И уж точно никаких грехов не было у Валькиного отца! Он ушёл воевать с захватчиками и уже целых два года не было ничего о нём слышно. В деревне были верующие, были неверующие, сам же Валька никак не мог понять – есть Бог или нет. Отец говорил, что нет. Дед, что есть. Отец на войну ушёл, дед перекрестил его в дорогу. Потом много чего было и было главное, то, что посчитал Валька страшным грехом. У их дворовой собаки родились дети – аж пять щенят. Дед тоскливо вздохнул, мать отвернулась, велела Вальке и сёстрам идти прочь. Валька понял зачем и увёл сестёр. А дед забрал всех щенков и утопил в ведре. Через месяц дед умер. Стало в семье пусто и скучно. Дед всё же много интересного знал да умел, мог такое рассказать, так пошутить, что по земле от хохота катаешься. После смерти деда стал всё чаще задумываться Валька о Боге, да о грехах. Страшную вещь сделал дед со щенками, но они бы всё равно от голода умерли. Медленно, страдая, плача. Дед быстро всё сделал, понятно, что не от зла. И сам умер быстро , не мучаясь. Выходит, если Бог есть, то ему всё это угодно? Всё это правильно? Или у деда, да и у других односельчан были какие то неизвестные Вальке грехи? Учились совсем плохо, дрались… Да, да – дед рассказывал, как дрались с соседними деревенскими, один раз даже кольями друг дружку охаживали. Не понравилось такое Богу. И то, что Валька прогуливал и заданий домашних не делал. То, что сестры ревели да приставали не по делу, не понравилось.  Взял да и наказал. Вот только мать и отца за что? У них грехов не может быть – вся их жизнь перед Валькиными глазами прошла… Валька даже сам не понимал, верит он или нет. Потому что и отец с матерью, и молодая учительница в школе уверенно говорили – Бога нет! Когда всё хорошо было, до войны, Валька в этом не сомневался. А вот как началась, как совсем плохо стало – начал Валька молиться, просить Бога. Чтобы пощадил, спас и мать, и сестёр и его, прогульщика-двоечника Вальку.  Услышал Вальку Бог? Если есть он, конечно же? Жив Валька, жива мать с писклявыми сёстрами. Жив и отец! Обязательно жив, хоть и не слышно о нём ничего. Добьёт врагов – вернётся! Тут вспомнилось Вальке ещё одно страшное, совсем недавно происшедшее.  Вражьи солдаты бежали. Но один не бежал, в лесу заблудился, ногу подвернул. Одинокий, но вооружённый, рук не поднявший, попался он местным.  Обезоружили его, приволокли в деревню. Сразу все вспомнили, как солдат в такой же форме, запросто так расстрелял двух женщин. Что то не так они ему сделали. Вспомнили, как такие же солдаты топтали сапогами всё – людей, жильё, родную траву с землёй. Как радовались этому такие вот солдаты. Пойманного солдата никто в лицо не узнал, но достаточно было того, что на нём была вражья форма.  Разговаривать долго не стали, стали бить. За всё, в том числе за голод сегодняшний, за страх собственный, за неприсущую, появившуюся ненависть. Солдат что то на своём языке запричитал, конечно же просил пощадить, но никого чужая всхлипывающая речь не тронула. Убили. И даже мёртвого пинали да плевали на мундир, на худое неподвижное лицо с закатившимися глазами. Вальке страшно было, хоть он совсем близко не подходил.  Не понимал он жалко ему этого одинокого отставшего вражьего солдата или поделом ему?  Вот сейчас шагал Валька быстрой танцующей походкой по горячей дороге, сжимал котомку с мукой, думал о Боге, которого, наверное, всё таки нет.  Потому что, если бы был, всё в мире справедливее должно было быть. Добрее. Вот сегодня, совершенно неожиданно , преподнесли Вальке и его семье много муки. Случайно встретившийся дальний родственник, никакой не Бог, не ангел. Думал так Валька, улыбался, предвкушая, как обрадуются сёстры и мать. И тут с неба закапало, в лицо ударил сухой, жаркий ветер. Валька крышку котомки сжал, проверил - не страшен муке будет дождь., плотно сидит крышка.  Ветер задул сильнее, пылью по Валькиным глазам хлестнул. Укрыться негде – рядом лишь некошеное дикое поле, до перелеска далеко. Валька заслонил ладонью лицо. Второй рукой накрепко обнял котомку. Уже не капли, струи воды полились на голову – настоящий ливень грянул. И ветер – ветрище настоящий, пылью стегающий. Сперва Валька остановился, не в силах уже  и шагу сделать. Через мгновение еле удерживался на ногах, прижимая к груди муку. Никаких мыслей в голове у Вальки – впервые его застал в пути такой ливень, да ещё и одновременно с суховеем – стремительным горячим ветром. Впервые . Не устоял Валька, упал на дорогу, стараясь телом прикрыть котомку с мукой, но , куда там! Ветер опрокинул мальчишку, с хрустом разжал пальцы, вырвал то, что сейчас жизнью для Вальки и его семьи было. И по глазам пылью, водой, жёстким, горячим, солёным одновременно. Схватился Валька за лицо, не давая пыли глаза выесть, упал лицом вниз, колени, как мог в лицо уткнул, свернулся-закуклился. Одно в голове – нет больше муки, не будет теперь жизни. Где же ты, Бог? За что ты так нас?
    Очнулся Валька минут через десять, поднял голову – ни дождя, ни суховея. Точно и не было их, тем более одновременно. Глаза на месте, всё видят, только часто моргают.
- Эх…! – только и произнёс Валька глядя в небо уцелевшими глазами.
Некуда теперь было спешить Вальке. Котомка впереди, у самого перелеска валялась. Приближаться к ней не хотелось, но ноги сами понесли Вальку вперёд. Мокрая, мёртвая, пылью ставшая мука его ждала. Приблизился Валька, опустил взгляд и глазам своим не поверил – котомка хоть и на боку лежала, но крышка как была, так и осталась , ничуть не сдвинулась. Спас муку  незнамо откуда взявшийся широкий камень, в который котомка уперлась. Не дал камень муке пылью стать. Валька схватил муку, чуть ли не целовал и камень, и котомку. А потом громко произнёс в небо:
- Ты… есть!
Со всевышним они теперь надолго приятелями будут.