Практика. Общий охват извне04

4. Структура практики

4.1. Функциональная структура. Практика как поступающая деятельность

4.2. Морально-нравственная (духовно-практическая) структура практики

4.3. Историко-типическая структура практики

4.4. Формально-пространственная структура практики



4. Структура практики



Значительная доля сложностей, вместе с тем, успехов в процессе осмысления известного предмета, несомненно, приходится на его структурный анализ. Из-за достаточной сложности данного мероприятия касательно интересующего нас предмета (практики), вместе с тем, в силу того, что мы с самого начала ограничили осмысление практики внешним, предварительным подходом, а серьезный структурный анализ предполагает постижение предметной сущности, систематическое развертывание предмета, — единственно, на что мы можем рассчитывать, так только на то, чтобы вести разговор о строении практики, тем более, практики осваивающей в общеметодологическом плане. Точнее, — намечая лишь некоторые, очевидные для нашего подхода к предмету, пути и логику его структурирования.

Нет, разумеется, нужды доказывать, что практика, подобно любому сложному предмету, целостность, обладает структурой. Причем, не только в статике, но также в динамике, функционировании. Уже характеризуя практику выше, выявляя различные моменты и соотношения, связи, мы, так либо иначе, раскрывали известные проявления ее структуры. Собственно, осмысление категориального поля практики, особенно осваивающей, дает целый букет многообразных понятий и их соотношений, в том числе затронутых выше, который и образует целостную структуру практики как освоения.

Надо также сразу оговориться относительно несостоятельности попыток структурирования (и, вообще, типологии) практики, встречающихся в литературе. Они, как правило, проводятся в плоскости гносеологизма. И, что важно, структурируется практика, безоговорочно сведенная к производяще-техническому пониманию, кстати, выражающему гносеологизм. В этом смысле несостоятельно и неистинно здесь не столько само структурирование, сколько то, что структурируется. Недостатки структурирования производны от предмета структурирования.

Конечно, нетрудно найти недостатки также из иных аспектов дела. Ведь вопрос даже упирается в то, что понимать под структурой, как следует ее осуществлять. Но оставим, все же, эти непростые вопросы, равно гносеологизм, с предлагаемыми им вариантами внешней градации нашего предмета, в покое. Тем более, что выявлять элементный состав практики, как и иных вещей, при не углубляющемся в суть, поверхностном подходе можно многоразлично. И, коль скоро держаться позиций гносеологизма, предлагаемые им (пусть и внешние) градации практики не могут быть не признанными.

Исходя из внутренней логики существования, содержания и соотношения сторон, а также способа существования предмета, — плюс, к тому, подлинно человеческие интересы и, соответствующие последним, средства достижения, репрезентирующие вместе с целями искомое событийно, — дело структурирования освоения выглядело бы, по нашему мнению, аутентично. Однако, заведомо ограниченные реализуемым подходом, предполагающим как бы предварительный и общий охват извне искомого предмета, мы не станем глубоко погружаться в последний. И, выявив очевидные под внешним углом зрения, многообразные варианты организации элементного состава практики, ограничимся описанием лишь некоторых. Смеем, тем не менее, рассчитывать, проделанная уже и намечаемая работа в данном направлении, послужит успешной реализации целей и задач настоящего исследования.



4.1. Функциональная структура. Практика как поступающая деятельность


С самого начала имеет смысл (и не только под углом нашего подхода) описывать структуру практики не столько в плоскости ее формально-статической устроенности, — тех моментов, из которых состоит, скомпонована, что собой охватывает, — сколько в функциональном плане. То есть, как различные моменты, стороны, направления, элементы практики «работают», взаимодействуют между собой, процессируют. Тем самым, практика могла бы предстать не столько в статике, сколько в движении, становлении.

Здесь сразу возникает довольно непростая задача. Ведь практика, как и все в мире, конкретна, переменчива, развивается. В каждом состоянии, этапе становления элементный состав, соотношение (тем более, функциональное) образующих ее моментов будет различным, по-разному проявляться. Да и на каждом конкретном этапе она есть феномен незастывший, процессирующий. Отсюда разрешить задачу выявления функциональной структуры практики можно, видимо, двумя путями.

Первым путем придется идти, прослеживая, как практика исторически становится, развивается. И по ходу — выявлять различные категориальные структуры, коими она отливается. В нижеследующем мы попробуем, хотя бы в предельно общих чертах, пройти данным путем. Правда, — не очень-то пускаясь в структурно-функциональный анализ.

Идя вторым, более простым и доступным, путем, останется довольствоваться наиболее общим, внешним подходом к предмету, выявляя как бы инварианты: то, чем практика структурирована в предельно общем плане везде и всюду. Попробуем же так зафиксировать интересующий нас предмет и прояснить хотя бы ближайшие (для внешнего видения) понятия, участвующие в его функциональной структуре.

Разумеется, можно и следует описывать структуру искомого предмета (практики), не ограничиваясь лишь внешним, предварительным осмыслением, а погрузившись в него сполна, разворачивая во всей его эмпирической и теоретической конкретике. Верно и то, что мероприятие это довольно непростое. Главное — для своей реализации потребует огромных усилий и трудов. Причем, — куда больше «семидесяти марксов» (как бы сказал В.И. Ленин). Да, среди прочего, пришлось бы (вслед за Гегелем) входить во внутреннюю логику предмета, систематически развертывать его. Если, к тому же, мы хотим осваивающе-диалектически видеть предмет, нужно не столько остановить его («омертвив», «огрубив», по известной, Ленинской формуле), сколько так остановить, дабы, все же, внутрипредметное движение сохранялось по возможности. А для этого, снова-таки, предмет предстоит так увидеть, так схватить в понятиях, чтобы последние были и гибки, и подвижны, и «обтесаны» (В. И. Ленин), являли переход, это самое внутреннее движение. Тогда бы вопрос о функциональной структуре оказался бы полностью исчерпан.

Нам, однако, не суждено подняться на столь «головокружительную высь». Потому, ограничимся выявлением лишь некоторых структурных связей из множества, образующих предметное поле практики как таковой. Повторимся будем осмысливать искомый предмет в плане его функциональности с обозначенных (предваряющих, обобщенно и внешне охватывающих) позиций. Смеем надеяться, все же, наше, ближайшее видение обнаружит немало значимого.

Действительно. Практика в самой общей данности (и почти в любом своем представительстве) выступает процессом, состоящим из чреды, серии единичных актов как своих исходных, отправных клеточек. Последние, в свою очередь, сами состоят из более дробных элементов. Потому, начиная разговор о структуре практики в определенном названием данного раздела плане, прежде всего, имеет смысл выявить и проанализировать элементы, образующие любой акт как исходную клеточку практического процессирования (прежде всего в качестве освоения). Причем, — в плане его участия в осуществлении, обеспечении, поддержке остальных составляющих данной «клеточки». Между прочим, таким образом по ходу дела мы подойдем к осмыслению ряда особенностей. В том числе, — крайне важной черты практики как именно поступающего, духовно-практического (морально-нравственного) явления.

Взяв отдельный деятельный акт, нетрудно усмотреть в нем с самого начала два ряда факторов. Один тяготеет к человеку, а другой — к бытию, природе. Как мы знаем, в любом акте практической деятельности (особенно в предметотворчестве) человек сотворчествует с природой. Причем так, что, вопреки господствующему сегодня представлению, приоритет, главенствующая роль принадлежит природе.

Совершенно неправомерно низводить взаимосвязь человека и природы к пресловутому субъект-объектному отношению, наделяя, соответственно, субъектностью человека, а объектностью (тем, что называется «предмет труда») — природу. Так связаны человек и природа в производящей деятельности. Причем, под объектом (предметом труда) понимается как сам человек, испытывающий преобразующее (причем, внешнее) воздействие, так и предметы (в том числе природные), на которые направлен преобразующий труд субъекта. Больше. Природа (человек тоже есть природа) как объект буквально предназначена хищнически-паразитическому разграблению — до этого она доведена современным производством...

Поскольку производящая практика носит преходящий характер, хоть уже существует и господствует в истории довольно долго, не следует ее абсолютизировать, по ее меркам судить обо всей практике в целом. Во всяком случае, в других своих данностях практика просуществовала в разы дольше. То же самое ожидает ее, коль скоро непременно преодолеет производящий, на наших глазах вырождающийся (в частности, нагнетанием зла на планете) этап становления. Потому, не производящий тип практики, а непроизводящий следует брать за отправную точку, за то, какой, вообще, должна быть практика и ее отправные моменты. Тем более это так, приняв во внимание, что на всеобщем уровне, где практика явлена освоением, производящая сторона дела полностью снята.

И, вот, в таком плане мы сразу видим следующее. Человек в практическом сотворчестве с бытием располагает и реализует:

— умения, знания (мастерство) по разысканию нужного ему и природе, вместе с тем, таящегося свернуто в природе сущего,

— нахождение сил и чинов природы, которые бы извели это сущее на свет и сообщили ему открытость, явленность миру,

— собирание, организацию, направление данных изводящих сил и факторов для такого изведения,

— сообщение изведенному сущему действительное, истинное присутствие в мире, собирание его.

Как нетрудно понять, осмысление подчеркнутых моментов, по сути, образующих известную функциональную структуру любой элементарной «ячейки» практического процесса, по крайней мере, в его наиболее общей данности, — специфика, соотношение, «работа» их, — представляет чрезвычайную важность. И мы по ходу развертывания искомого предмета (практики) постараемся не обходить их стороной.

Пока лишь заметим, что природе (бытию) здесь всегда принадлежит главенство, как бы ни выглядела практика, как бы субъективно люди не расценивали себя и свои с природой дела. Природа располагает неисчерпаемым богатством вещей, связей и отношений, скрытых и развернуто-сущих, которые, влияя друг на друга, выступая факторами взаимного поддержания и развертывания, обеспечивают самотворчество вещей. В том числе тех, которые человеку-мастеру предстоят, следует раскрыть, извести в мир. А также — его мастерского опыта, всего, чем он располагает. Любой практический акт, в том числе в элементах своих реализуется человеком совместно с бытием и без присутствия последнего невозможен.

Дальше. Бесчисленное множество факторов («чинов»), изводящих сущее в открытость, можно подразделить, следуя за Аристотелем, на материальные, формальные, и те, что сохраняют вещи направленность, целостность ее открывающегося движения. Сюда входит и человеческий фактор, называемый Аристотелем «энтелехией». И с этими вещами мы по ходу дела постараемся разобраться.

Держась безоговорочно производящего мироотношения, часто практическую деятельность рассматривают как триединство цели, средств и результата. Конечно, отталкиваясь от производящей деятельности, выделение таких аспектов вполне правомерно. Однако, в обще-практическом смысле вряд ли эти категории выражают существо дела. Они вообще теряют значимый смысл, как, собственно, и категории субъекта и объекта, их соотношения на практике.

Подмывает под средствами понимать совокупность природных факторов-чинов, изводящих сокрытое в открытость. Но такое сравнение, отождествление, при ближайшем рассмотрении, совершенно не оправдано. Изводящие сокрытое в открытость чины, далеко не средства как их производяще сознают. На производстве «вещь», будучи средством, безоговорочно подчинена, принадлежит человеку. Ею последний пользуется по собственному усмотрению в качестве инструмента, пассивного и ничего не значащего само по себе предмета, пригодного лишь для использования и утилизации. Разумеется, подобное отношение к себе природа, если и терпит, то весьма недолго. И человек (как удостоверяется сегодня) весьма ощутимо испытывает на собственной шкуре следы этого нетерпения. Когда то, от чего всецело зависишь, благодаря чему существуешь, обязан ему абсолютно всем, что есть, — тем не менее, не только не встречает адекватного и подобающего обхождения и отношения к себе, но всячески принижается, нивелируется, используется утилизующе, паразитарно, — оно, в конечном счете, преподнесет узурпатору (коль скоро он не опомнится) ужасный урок, неотвратимую пагубу.

Можно, конечно, включить в функциональный состав практики (как обыкновенно делается) такие моменты, как «цель», «результат», «мотив», даже «средство». Но, опять же, их следует высвободить из-под груза производящего («вещно»-потребительского) отношения к действительности.

Кроме того. Любая практика вмещает в себя вещь под названием «свобода». Оно и понятно: практическая деятельность — это свободная активность. Свобода (причем, не сводимая к либеральному пониманию и практикованию) есть неотъемлемый момент практической деятельности [82]. В свою очередь, свобода тоже объемлет собой целый ряд собственных, функционально связанных категорий: «выбор», «ответственность», «риск», «страх», «одиночество», «необходимость», «воля», «открытость бытию» и т.д. Каждое из данных проявлений свободного практического созидания, будучи неотъемлемым от него, незаменимо. Каждое на своем месте выполняет свою, служащую созиданию (присваивая ему подлинно практический характер), функцию. Надо при этом понимать, что реализация свободы, как и образующих ее понятий, предстает всегда применительно к практической конкретике.

Мы, далее, говорили, что любой практический акт, будучи взаимодействием двух сторон — не важно, отдельные человеческие существа это, группы людей, или же человек и природа, — не сводим к субъект-объектным отношениям в вышеуказанном смысле, сколь бы это ни было даже заманчиво, просто и как бы в известных проявлениях практики (в частности, производством) означенные отношения, — вообще, расщепление действительности на противостоящие мир и человек, человек и природа, человек и Бог, человек и человек, — ни выглядели нормальными.

Как взаимодействие, — когда деятельному человеку (мастеру) противостоит другой человек в качестве мастера же, — практический акт есть поступок [83]. Причем, — сознает это человек, или нет. Люди в поступающей активности не просто действуют (подобно тому, скажем, как одно физическое тело воздействует на другое), но выражают деятельность (деяние), идущую от обеих сторон. Здесь они духовно и не только (прежде всего, этически, праксически-онтологически) обмениваются пониманием, ценностями, оценками, нормами, признаниями, верой, взаимно служат, преображаются. Такую деятельность, — направленную от человека к человеку, как понятно, онтологически насыщенную в означенном плане, — вопреки господствующему представлению производящей природы, недопустимо выводить из того, что называется «действие» («act»), сплошь отдающего механистичностью, Ньютоновой физикой, сводящей человека к безжизненным телам. Деятельность (практику) следует выводить из, адекватной ее сути, категории «деяние». Последнее, собственно, и означает поступок. Кстати, прямого аналога выражению «деяние» в многих языках, особенно сформировавшихся в пору утверждения и господства производящей практики, просто нет.

Практически живущий, поступающий человек — это, прежде всего, мастер (искусный знаток, умелец) поступления, поведения. Поведение, помимо прочего, конечно же, всегда есть деятельность (деяние, поступление) человека на человека в активном присутствии бытия. Вообще, в подлинном поступке присутствие бытия непременно.

Нельзя в этом смысле прямо утверждать, что токарь, вытачивающий на заводе деталь, — «вещно»-потребительски мыслящий и принимающий окружение, всецело зациклившийся на исполняемых операциях, не ведающий никого, не говоря уже о бытии, — поступает, выражает поведение. Лишены поступательности акты, совершаемые, отчужденным от себя и бытия, человеком. Тем более — в бихевиористском смысле. Самое большее, деятельность производящего человека, являет, все же, поступки, поведение лишь, как говорится, «в-себе», в негативном смысле. То есть, как активность, где люди бессознательно, «за собственной спиной» обнаруживают (даже в качестве отсутствующего) отношение к другому человеку. Тем не менее, на осознанном уровне совершенно даже не подозревают что поступают.

По-другому и не может быть. Когда человек к человеку относится «вещно», потребительски, как к средству, это характерная особенность связанности людей производящих (отпавших от бытия) обществ. Здесь, вроде, о духовности, о признании за человеком каких-либо человеческих качеств, достоинств, о воздаянии ему как человеку, тем более, по бытию и т.п., в строгом смысле, и речи быть не может. Однако, если принять, что этические, правовые, политические, — любые общественные отношения, зависимости, дела, — производящих условий приобретают «вещно»-потребительский, инструменталистский, манипулятивный (обо всем этом еще пойдет разговор) облик, не признавать за этими отношениями качество поступка, поведения недопустимо. Только они будут носить то же самое качество (безбытийное, «вещное», потребительское и т.п.), что и все остальное, при господстве производства. Пусть, под углом зрения непроизводящего сознания, еще не насыщенного производящим содержанием и смыслами, это не так. Снова-таки. В силу господства в описываемых условиях двойных стандартов, «двойной морали» [84], этика, сведенная к вещно-потребительским и проч. отношениям для тех, у кого в головах еще царят либо пережитки моральных представлений прошлого, либо превращенные формы буржуазной, так сказать, «послеработной» этики (исполненной абстрактно-гуманистическими веяниями) не может не сложиться, в конечном счете, ошибочное впечатление о непоступающем характере активности людей. Точно также — о производности деятельности («труда») именно из действующего начала. Ярчайшим образцом такого видения, как раз, является бихевиористская трактовка поведения, утилитаризм, инструментализм, вообще, позитивистское мироотношение и понимание этического.

Но выражает ли поведение (соответственно, поступок) плотник, мастерящий какой-либо предмет, опять же, забывший бытие, ушедший с головой в вершимое (в технику, пусть и непроизводящую)? Вряд ли нужно отвечать безоговорочно утвердительно. Конечно, в-себе работа плотника, как и любая другая человеческая активность, не может не считаться поступающей. Ибо поступательность — важнейший момент подлинно человеческого творчества, труда. Другое дело, как она проявляется, как видится, какие превратности претерпевает, например, в условиях отчуждения человека и его труда. Все же, в любом случае, коль скоро человеческий труд, творческие акты вершатся не осмысленно, не осознанно, вряд ли они могут претендовать на статус поступка и поведения в полноте смыслов. Мера осознанности того, что человек делает, куда направляет свои творческие усилия, для кого работает, — главное, действенно-манипулятивные, преобразующие смыслы и содержание трудовых усилий замещаются деянческими, — все это как бы пропорционально наполняет его активность поступательными значениями. Опять же, вполне оправдано в нашем примере с токарем и плотником наблюдать поступательно-поведенческий аспект, независимо, сознают они сами это или нет, коль скоро по-настоящему мастерят. В таком их непроизводящем, точнее, произведенческом и даже осваивающе-произведенческом творчестве, поступающе-поведенческий момент непременно светится. Всего более, разумеется, в осваивающем созидании.

Верно, в поведении (как поступлении) мы непременно имеем в виду наши духовно-практические отношения с самого начала к другим людям, даже к самому себе, коль скоро некоторым образом представляем другого. Однако, хорошо поразмыслив над понятием «другой», не составит особого труда понять, что поступающе-поведенческую орбиту нужно предельно расширить, не зацикливая ее исключительно на человеке, человеческими делами и отношениями (как все это предстает с приходом производящей практики и сегодня безраздельно царит в умах и делах людей).

Это тем более так, имея в виду, что созидательный процесс, включающий человека, — далеко не исключительно человеческая активность. И человек, опять же, не главенствующее начало здесь, как бы это субъективно ни казалось. Разве что при господстве производящей практики человек (причем, на сравнительно короткий срок), действительно, предстает «господином» положения. Довольно быстро нивелируясь, он затем «овещняется», утилизуется. В результате и поступок почти полностью изживается, утрачивает свою деянческую привязку. Активность людей приобретает деловой (вплоть до «делячества», манипуляции) характер и насыщается действующими значениями, наподобие воздействующих друг на друга бездушных физических тел.

В качестве другого, а также со-участника созидательности выступает, разумеется, и мир, время, бытие (мать-природа). Они ведь главенствуют, со-участвуя в наших деяниях. Правда, в производящей практике это далеко не очевидно. И дела здесь доходят до того, что как сами люди, так и активность и отношения их, связи с окружением до крайних пределов извращаются: мыслятся, низведенные до безбытийности, безличности. Даже духовные начала полностью «вещефицированы», инструментализованы. В добавок, природа, равно мир, «отсекаются» от человека непроходимой пропастью, предстают, в лучшем случае, «объектами» безоглядной утилизации. Постпроизводящая (произведенческая) практика преодолевает такое вопиющее безобразие, сменяя исторически ограниченный производящий способ человеческого бытия.

Кстати, до включения природы, предметов окружающей среды в этико-духовные отношения сегодня возвышается также производящая практика в лице различных своих представительств (биоэтика, экология, «концепция устойчивого развития» и т.п.). В современных условиях поступающая активность людей не может строиться без того, чтобы не захватывать также бытие, природные явления, все из окружающего человека мира.

Следует только заметить, акцентирование на этическом моменте касательно, так сказать, «внечеловеческих предметов», в общем-то, обязано не столько переменам в самой производящей деятельности, сколько благодаря тем грозным опасностям для существования самого человека, к которым влечет безрассудное и бездумное, утилитарно-потребительское, хищнически-грабительское отношение человека к своему окружению, к природе в целом. Больше того. Во многом здесь срабатывают даже соображения абстрактно-гуманного, даже филантропического, благотворительного порядка, не выходящие за рамки так называемой «экологичности». Этим всем грешит и упомянутая «концепция устойчивого развития», зовущая к «коэволюции», разумному, сохраняющему отношению к природе, к «гармонизации связей» систем человек, социум, природа и т.п...



4.2. Морально-нравственная (духовно-практическая) структура практики


Итак, мы прояснили поступательную, морально-нравственную природу практики. В качестве морально-нравственного единства она процессирует, образует диалектическое движение. Вместе с тем, установлено, что мораль совпадает, выражает духовное начало, а нравственность — практическое [85]. Постараемся теперь извлечь из всего этого, хотя бы, некоторый опыт морально-нравственной структуры и процесса практики.

Вообще, правомерно искать существо морально-нравственного движения именно на практике уже потому, что любое явление человеческого бытия существует практически-деятельно и вне последней ничего не значит. Не составляет здесь исключения этическое (морально-нравственное) поприще. Пронизанное практикой сполна, вне последней этическое, само по себе ничего не значащие, всегда отмерено, содержательно насыщено соответствующей деятельностью, активностью явлений человеческой жизни. Поскольку человеческие реалии обнаруживают свою морально-нравственную суть на практике, вне последней о них, вообще-то, весьма мало что сказать.

Но, верно и то, что практическая деятельность, реалии человеческого бытия без морально-нравственных явлений, выраженности тоже невозможны. Больше, ни один человеко-бытийный акт, атом не существует вне морали и нравственности. Это уже очевидно из факта универсальности этического (морально-нравственного) начала, реальности, кстати, соразмерной практике, в человеческом бытии.

Опять же, как бы мораль и нравственность ни были связаны, претерпевали динамику, характеризуя различные стороны и явления человеческого бытия, они не могут не выражать, преломлять на себе также саму практику. Причем, — как субстанциальную основу всего, чем и как есть, обнаруживается, выступает человеческая жизнь. В таком ключе, снова-таки, практика есть известный духовно-практический (морально-нравственный) процесс. А морально нравственная диалектика раскрывает духовно-практическое процессирование практики. И оба процесса вершатся одновременно, одним и тем же движением.

Проясняя динамическую связь морали и нравственности (что тоже самое, морально-нравственную, духовно-практическую структуру и динамику практики, важно, далее, понимать: отношения между моралью и нравственностью (духовным и практическим) далеко не абсолютно контрарные. Не сосуществуют они также рядоположенно, а соприсутствуют, скорей, диалектико-противоречиво, переменчиво. Стало быть, вовсе не безоговорочно, что человеческие вещи, соответственно, практика всегда образуют единство, диалектику практического и духовного (морального и нравственного). Возможны, существуют такие разновидности (неразвитые, односторонние) практики, реалии человеческого бытия, которые, впрямь, обнаруживают себя либо практически (нравственно), либо морально (духовно). Здесь одно, впрямь, исключает (по крайней мере, насколько это возможно) другое. В действительности, где люди живут не осваивающе, присваивают себя и окружение, подобное встречается сплошь да рядом.

Дело обстоит примерно так, как соотносятся личность, экзистенция, живущие морально, и индивид, для которого характерна нравственность. Ведь возможен же индивид, который ни в чем не обнаруживает себя личностно. Правда, в этом случае, он рано или поздно обречен на деградацию, ибо то в человеческой действительности, что не преображается по линии расширения, роста, самоутверждения (кстати, ведущего индивида в личность), застыло, непременно обречено.

Точно также с моралью и нравственностью. Если, скажем, вещь застыла на уровне чисто нравственном (практическом) и не имеет перспективы дальнейшего преображения в направление роста, она, в конечном счете, деактуализуется, исчезает в забытие. В лучшем случае, прозябает в «виртуальном музее отживших вещей истории. Тем не менее, какое-то время она-таки имеет место актуально.

Такая же участь постигает чисто духовные явления (на уровне моральности). Коль скоро они не находят себе продолжение и жизнь в духовно-практической, а затем в практической активности, — тоже настигает участь «ненужности. Весьма часто случается, что практически-духовные и духовно-практические реалии, по тем либо иным причинам, тоже обрываются в своей реализации, напрочь пресекаются на путях воплощения в действительность. Тогда, опять же, их ждет виртуальный «чулан ненужности».

Как бы там ни было, в условиях действительно осваивающей практике духовное и практическое никогда не исключают полностью друг друга. Если, скажем, перед нами осваивающий мир индивид, он непременно несет в себе моменты, ведущие за пределы такой его данности, к личности. Так что, освоение, так либо иначе, проявляется духовно и практически. Строго говоря, не может быть освоения, полностью исключающего динамику, диалектическое единство духовного и практического. Постоянно протекая в практически-духовной (нравственно-моральной) и духовно-практической (морально-нравственной) диалектике, освоение обеспечивает им данное единство, целостность-в-себе.

Все же, и в данных условиях стоит вести речь также о явлениях, только духовных или практических, поскольку противоположный момент в них еще мало значим, не столь действенен. Точно также, можно выделять духовно-практическое и практически-духовное сами по себе.

Среди прочего, означенное положение дел обязано и установленному выше факту, что, в конечном счете, «духовное» сводится к человекосозиданию, самоутверждению (образованию) человека, обновлению его ценностно-мировоззренческих, этико-религиозных идей, установок, убеждений, а также способностей, потребностей, сил. Здесь, как правило, превалирует целеполагающий момент осваивающей практики. «Практическое» же тяготеет к предметотворчеству (предметизации), обычно протекающий под знаком целесообразности. Если в человекотворчестве люди растут внутренне, то здесь утверждаются вширь, вовне. Другой вопрос, как конкретно понимаются и выступают в том либо ином случае данные моменты, весьма часто (особенно в неосваивающих условиях) претендующие на самостоятельность. Потому, хоть и верно, что осваивающая практика не существует вне целостности-единства предметотворчества и самоутверждения человека, стороны данные могут различно соотноситься в зависимости от своей развитости, динамического состояния, условий.

Правомерно полагать такую же (если не куда большую) связь между духовным и практическим осваивающей практики и, реализуемых последней, вещей. Тем более, правомерно выделять и анализировать по отдельности означенные стороны-элементы диалектики духовного и практического (морального и нравственного) в исследовательских и учебных целях. Но главным образом правомерность эта вытекает из факта означенной диалектики духовной и практической сторон практики. То же самое — между моралью и нравственностью, существенно выражающих собой, соответственно, духовное и практическое.

Так что, будем вести речь и о духовном, и духовно-практическом, практическом и практически-духовном, образующих непростую диалектику, преломляющуюся, соответственно, во взаимоотношениях морального и нравственного.

Впрочем, некогда обиходовались данные формообразования человеческой реализации, — причем, даже в связи с освоением, — также в отечественной литературе. Правда, не усматривая между ними означенной диалектики. А коль скоро последняя-таки прокладывалась, то духовное, практическое и образованные их сочетанием формы расценивались в качестве моментов познавательного опыта, как, стало быть, гносеологические категории. Следовательно, действительный смысл осваивающего момента в них просто выветривался. И оставалось не ясным: как быть, например, с выражениями «духовное» и «практическое» касательно освоения? Что конкретно означают «духовное освоение» и «практическое освоение» за пределами гносеологического подхода? Одно и то же ли «духовно-практическое» и «практически-духовное», во всяком случае, применительно к освоению? Не являются ли они бессмысленными, излишними? По крайней мере, — одно из них. Не будем пускаться дальше в обоснование, что имевшие место в литературе интерпретации означенных выражений, не выдерживает критики. В своем месте об этом нами сказано достаточно.

Повторимся. Единственно, в каком смысле данные выражения как-то значимы, — неся, к тому же, серьезную нагрузку (причем, в весьма многих отношениях, включая план реализации практики, человеческого бытия, главное, понимание существа всего этого), — так при условии видения их из динамики практики (освоения). В частности, — диалектики духовного (морального) и практического (нравственного) здесь, еще точнее: морально-нравственной (духовно-практической) динамики практики.

На самом деле. Взаимоотношение морального (духовного) и нравственного (практического) в процессе освоения (да и просто деятельности человеческих реалий) весьма подвижно, не есть нечто раз навсегда данное. Отсюда, в зависимости от связи морали и нравственности, соответственно, динамики вещей на известных этапах ее (динамики) можно видеть, преобладает одна либо другая сторона связи. Возможно и так, что одна сторона, например практическая (нравственная), почти полностью поглощает, затеняет другую и наоборот. Таким образом, обнаружатся четыре, наиболее характерные, исключительно значимые для понимания существа динамики вещей, соотношения практического и духовного. Они уже давно фигурируют в нашей литературе, правда, без достаточного осмысления. Их, в зависимости от контекста, можно принимать за уровни (ступени) морально-нравственной диалектики вещей, уровни духовно-практического отношения человека к действительности. Они выступают также уровнями становления практики известной (скажем, историко-типической, формальной) данности (о чем несколько ниже).

Первое отношение духовного и практического — это ступень, уровень, когда практика (освоение) (да и искомые вещи) почти целиком сведена к духовному, моральному творчеству. Вещи (идеи, идеалы, цели, образы, мысли, воззрения и т.д.) здесь носят духовный характер, духовно реализуются. Отсюда название уровня — духовное освоение действительности, «духовная практика»). Кой-какие аспекты его (как моральности) выше были освещены. Выражаясь предельно сжато, здесь работа вершится в «в идеальной форме», то есть, мыслительно, переживательно, в оценочно-императивных, поэтически-духовных раздумьях, поисках, волеизъявлениях. Таким образом преодолевается наличная нравственность (материализованная нормами, обычаями, традициями, нравами, установками, настроениями, разновидностями поведения и т.д., практика), выраженная соответствующей действительностью. Одновременно созидаются начала, «завязи», даже проекты-установки, предпочтения, идеи, образцы, императивы новой жизненности, нравственности (практики).

Во втором отношении перед нами духовно-практический уровень. Здесь вызревающее практическое (нравственное) «эмансипируется» из духовной сферы, начинает воплощаться в действительность, оставаясь, все же, в недрах ступени духовного, моральности. Данное состояние человекобытийных вещей, соответственно, отношение к действительности (практика), потому, носит название духовно-практического (морально-нравственного). Духовное здесь, понятно, доминирует над практическим. Точнее, оно в форме всевозможных целей, идеалов, мировоззренческих «проектов» устремлено к воплощению в жизнь, к материализации. Духовно-практическое отношение к действительности, одним словом, есть процесс материализации в жизнь результатов (идей, провозвестий, воззрений) духовной работы. И реализуются «наработки» «учителей», «пророков», «основоположников» последователями («учениками», «апостолами», «эпигонами»), поднимающими и организующими на это народные массы.

Третье отношение представляет собой нравственный (практический) уровень, где момент практического «затмевает» духовное почти без остатка. Духовное как бы «пропадает», теряется в тенетах практического, сполна онравствленная. Так перед нами возникает практическая действительность, как воплощенная («материализованная») духовность, развернутая нравственность.

В четвертом отношении (уровне) духовное открывается и «становится на ноги». Причем, — не выходя из лона практического. Таким образом, перед нами — практически духовное отношение человека к действительности, когда «поля» практики (сплошь онравствленной) прорастают образами, картинами, теориями, идеями, всесторонне отражающими наличные порядки. Возникающие духовные образования (науки, учения, теории, мифы, нормы, императивы) с самого начала призваны только то и делать, чтобы объяснять, обслуживать существующие порядки, ход дел, действительность. Но, с другой стороны, именно здесь начинают складываться жизненные желательности, мечты, видения, идеи, теории, различно эксплицирующие будущее и прошлое, критически относящиеся к наличности. Короче, начинает прорастать, зреть «урожай» новой моральности, способной и ведущей на следующем этапе уровневой динамики (в нашем случае, мира) к новому витку морально-нравственной диалектики. Следовательно, — новой действительности и даже — разновидности практики (в том числе осваивающей). Для утверждения их, разумеется, означенная четырехступенчатая диалектика морально-нравственного становления должна начаться как бы заново и, понятно, на более высшем уровне, нежели прежде.

Далее, следовало бы развернуть каждое из соотношений уровневой динамики в отдельности и в связи друг с другом. Делать это, однако, в настоящем подразделе мы не станем. «Удовольствие» данное несколько компенсируется в другом месте [86], при осмыслении мировоззренческого становления человека. Там же, наряду с прочим, в основном на примере мировоззренческого освоения, подтверждено, что выявленная диалектика духовного и практического представляет устойчивый порядок в самодвижении человекобытийных вещей. Соответственно, практики. Причем, — в целом и любой ее значимой разновидности как способа существования данных вещей.

Иначе говоря, четырьмя означенными, взаимопереходящими уровнями протекает, разворачивается любая вещь, существующая практически. В том числе — какой угодно тип, форма, разновидность практической реализации человека. Она, как понятно, не является исключением из круга человекобытийных вещей. В этом смысле перед нами такие структурные моменты динамики (как и последняя) человекобытийности в любой ее данности, которые как бы универсальны здесь. Ибо, повторимся, каждая значимая человекомерная вещь, разновидность практики, так либо иначе, претерпевает, развертываясь последовательно описанными уровнями-ступенями, очевидную логику.

Но пойдем дальше. Как нетрудно видеть, духовный и духовно-практический уровни, отличаясь друг от друга, все же, ближайшим образом выражают известное единство в моральности. Оба представляют две ступени морального развития. И в этом смысле образуют моральный период в общей динамике вещей человеческого бытия.

Практический же и практически-духовный уровни объединяются нравственно. Соответственно, они образуют нравственный период становления явлений человекобытийности.

Отметим еще, что, несмотря на универсальность выявленных уровней и периодов, как и их динамики, в процессировании вещей, практики характер духовности и практичности существенно варьирует. Одно дело, скажем, духовное в практически-духовном уровне и другое дело — оно же на духовно-практическом или духовном уровнях. Причем, — в одном и том же историческом процессе, в становлении одного и того же человека, общества, культуры, разновидности практической деятельности. То же самое можно сказать о практическом. Например, в духовно-практическом и практически-духовном уровнях на одном и том же этапе истории в становлении одного и того же общества, человека оно — существенно различается. Отсюда следует, что из-за содержательно-различной наполняемости уровней практики такие же перемены должны наблюдаться в периодах.

Нравственный и моральный периоды практического процессирования в исторической динамике социально-практических реалий, конечно же, разные. Если моральный период выражает появление новой реальности или революционное обновление наличных порядков, действительности, то нравственный период выражает развертывание, упрочение, одействление, пришедших в мир усилиями морального периода, новаций. Так что, вряд ли одно и то же человекобытийное явление будет проходить два моральных периода, оставаясь качественно неизменным. Точно также и с нравственным началом в его становлении.

Вместе с тем, должно быть понятно, что два различных моральных или нравственных периода в историческом развитии социальных явлений, будучи формально схожими, не могут быть одинаковыми в содержательном плане. Хотя, разумеется, что-то общее между ними непременно будет сохраняться. Точно также обстоит с, несомыми каждым периодом, уровнями соотношения духовного и практического.

Так что, установленные различия и особенности уровней и периодов динамики человеческих реалий не отнимают у них единой и общей природы, выражающей становящуюся реальность. Вместе с тем, поскольку на всех четырех уровнях, а также периодах характер «участников» соотношения своеобразен, социально-исторические явления всегда предстают в своей конкретике, всегда особенной и неповторимой, предполагающей адекватное к себе отношение и понимание. Такое отношение тем более важно, если учесть: обнаружения духовного и практического, равно несомое, выражаемое ими, претерпевают качественные превращения в историческом становлении, помимо периодов и уровней, по типам и формам.



4.3. Историко-типическая структура практики



Двигаясь далее в деле структурирования явлений человеческого бытия, осваивающей практики, следует выделить ментальную, типическую структуру, которая бы так или иначе, но существенным образом, предопределяла, полагала многие другие структурные данности соответствующего предмета. Конечно же, — прежде всего, практики. Оно и понятно: ведь любой человекобытийный предмет отмерен, (в том числе структурно) с самого начала практически. В этом смысле, действительно, достаточно определиться с искомой структурой на уровне практики, как, тем самым, мы найдем и структуру существующих ею предметов.

Обычно под типами при структурировании имеют в виду некие состояния (формы проявления, моменты) в функционировании и особенно развитии некоторого целого. Они (типы) репрезентируют не те либо иные частности, элементы данного целого, — тем более, отдельных сторон последнего, — а наиболее значимое, основополагающее, имеющее нелокальный, непреходящий, глобальный для данного целого характер. С переменами и утверждениями их вся система (целостность) меняет свои качества. А вместе с ними — образующие систему элементы. То либо иное типическое состояние в развитии предметности предопределяет и характер структурирования, разворачивающегося в его (типического состояния) пространстве, частного, особенного формообразования. Типизирующим моментом в развитии предмета, разумеется, должен браться не какой-то внешний последнему фактор, а то, что присуще ему внутренне, выражает его основу, менталитет.

Спроектировав данные соображения на интересующий нас предмет (практику), мы могли бы уже определиться с его типизацией. Заведомо только оговоримся: нас интересует типизация не в пространственном плане (в связи с чем понятие «тип» обычно используется как тождественное выражениям «сфера», «разряд», «градация», «степень» и т.п.), но в плане историческом, временном. «Тип» в таком случае будет совпадать с терминами «этап», «эпоха», «стадия» и т.д. Дабы не упустить это понимание, целесообразно употреблять «тип» в сочетании с определением «исторический», «исторический тип».

Итак, будем искать типическое практики, поскольку она устроена также типически. Типическое структурирование позволяет прямо осмысливать ее исторически, во времени, хронологически. Иначе говоря, практика фиксируется находящейся в историческом движении, развитии. Собственно, это уже очевидно из осмысленных выше периодико-уровневых особенностей ее. Человек — не один и тот же, он меняется исторически. И меняется, прежде всего, вследствие изменений самой практики. Причем, — в наиболее значимых (типических) представительствах ее. Ибо, повторимся, она есть специфически-человеческий способ бытия. И как такой способ бытия — выражает наиболее важное, значимое в человеке: то, как он движется, существует. Отсюда, особенности человека, перемены в нем и т.д. необходимо практически укоренены. Если человек меняется, то потому с самого начала, — что меняется его практика, причем, — в основе (типе) своей.

Но что же конкретно отвечает в практике требованиям, дабы взять его за типообразующий принцип? Выше не раз говорилось, что практика, освоение в качестве сущностной основы последней выступает противоречием предметотворческой и человекотворческой деятельностей. Именно это противоречие вместе с другими, — противоречием между человеком и природой, человеком и миром, — основательные спецификаторы практики. Потому, вне всякого сомнения, представляют принцип, образующий ее типическую структуру.

Легко видеть, что противоречивое соотношение названных моментов осваивающей практики, в силу их взаимного движения и, скажем так, переменчивости (причем, даже не с «вины» человеческой активности, главным образом), не есть раз навсегда данным. Оно вариативно.

Так, практика с Нового времени приобретает предметотворческую окраску. Говоря точней, ей типична активность именно производяще-техническая, принципиально отличная от предметотворчества человека традиционных обществ. И, вот, в таком виде она безоговорочно довлеет над человекотворчеством. Данный тип практики также как бы «раскалывает» человеческое бытие, противопоставляя человека и природу, человека и мир, человека и человека. Больше того, — «атомизирует», «вещефицирует» человека, как и все в мире.

Вместе с тем, в обществах, где предметопроизводство, по сути, присваивает себе господство над человекообразованием, возможны и имеют место соотношения, когда человекообразующий, — правда, выступающий производством человека, — момент приобретает доминирование над противоположной стороной. Такое положение дел наблюдается, например, в современных обнаружениях постиндустриализма (в так называемых «обществах потребления» и «качества жизни»). Производство «вещей» здесь ближайшим образом подчинено, служит индустрии потребления, потреблению. Не будем вдаваться при этом в те перипетии, «злоключения», которые выпадают на само данное «потребление». Об этом у нас еще пойдет особый разговор.

В непроизводящих этапах истории, — в традиционных обществах, и обществах постпроизводящих, выражающих событийное человеческое бытие, — ведущая роль принадлежит человекотворческому началу. Человек здесь существует, творит, соответственно, прибытийно и событийно. Его мир не расколот, он не отпал от бытия, и не «вещефицирован».

Предметотворчество в такой практике строится по аналогии с творением человека (праксис), произведенчески. Возможно и такое противоречивое соотношение предметизующего и человекообразующего моментов практики, когда они находятся в гармонии, взаимоопосредствовании и являют, тем самым, практику событийного бытия человека в мире.

Выказываясь не только в «головах», но прежде всего в действительности, означенные и другие варианты типической данности практики, разумеется, решающим образом влияют абсолютно на все сферы жизни людей, — их отношения, институты, организации, сознание, поведение и т.д.

Очевидно, далее, что противоречивое соотношение предметотворчества и человекообразования, равно связи человека с миром, бытием выказывают себя на различных уровнях, периодах, формах практического процесса. Можно, другими словами, вести разговор о действии данных противоречивых соотношений (с различными обнаружениями, свойственными ему) как в плане общеисторическом, так ив плоскостях локальных, частно-исторических, на том либо ином срезе человеческого движения и т.д.

Так вот, если рассматривать диалектику предметотворчества и человекообразования, а также человека и природы в общеисторическом ракурсе, то, в соответствие с Марксовой градацией истории [87], легко выделить два наиболее значимых исторических типа ее (диалектики) развертывания. Один тип можно назвать производящим (практикой отношений «вещной зависимости»), а другой — произведенческим. В обоих исторических типах, в свою очередь, выделяемы соответствующие ступени, формы становления.

Произведенческий тип практики подразделяется на два подтипа. Первый, — по характеру протекания практики, главное, созиданию средств существования и самого человека, — выступает как натурально-личная практика. Данный подтип можно называть также практикой традиционного человека, прибытийной практикой, имея в виду особенности традиционности, связи человека с бытием. Можно именовать эту практику, отталкиваясь от Маркса, способом существования человека «отношений личной зависимости». Данный подтип представляет начальные этапы становления практики. И доминирующее положение в ее основании принадлежит моменту человекообразования. Причем, — такому, когда само оно (и даже предметотворчество) еще, так сказать, «не опроизводствлено». Главное — и то, и другое начала практики вершатся натурально, личным образом. То есть, как мы говорили, человек живет и созидает, не отпавши от бытия, но прибытийно.

Второй подтип произведенческой практики — собственно произведенческая практика. Или же, в силу специфики человеко-бытийных связей, тут, перед нами событийная практика. Здесь оба момента противоречивых соотношений предметизации и человекообразования, человека и бытия (природы) взаимоуравновешены, служат взаимной конкретизации, гармонически дополняют и обогащают друг друга. Они в этом смысле приобретают событийный характер. Практика перестает выступать лишь чисто человеческой, производящей активностью, перерастает рамки собственно человеческой субъективности. Становясь поприщем и формой соприсутствия взаимопринадлежащих друг другу бытия, времени и человека, практика не только осваивает, но и присваивает (о чем ниже).

Натурально-личная практика (первый подтип произведенческой практики) проходит три этапа (ступени), довольно продолжительные во времени. Достаточно взглянуть на процесс созидания людьми материальных благ и самих себя, — что, кого и как созидают, какими средствами, как они соединены, организованы в данном процессе, — чтобы обнаружить: вершится это на различных ступенях практики весьма неодинаково. Эти различные способы созидания людьми необходимых предметов существования, в том числе самих себя, К. Маркс удачно именует способами производства. Тем самым, в практике натурально-лично живущего человека (его еще называют «традиционным человеком») выделяемы первобытнообщинный, рабовладельческий и феодальный способы производства. Несмотря на различия, между ними имеется много общего. В частности, как сказано, человек здесь живет и осуществляет себя в теснейшей связи с бытием, что позволяет характеризовать их способ существования произведенческим, собирательским.

Следует признать, второй подтип, — собственно произведенческая практика как самая развитая разновидность практики, которой, в общем-то, еще суждено утвердиться в будущем, — тоже проходит различные стадии, способы. Однако, о них нам пока мало что известно, как и многое другое о данном подтипе в целом. Хотя, можно уже с полной определенностью выделять здесь две фазы (этапа): социалистическую и событийного человеческого бытия (события, коммунизма).

Второй исторический тип практики, (производящий) утверждается с господством предметопроизводственного начала. И, опять-таки, — такого начала, которое уже не носит прибытийный (натурально-личный) характер; иначе бы оно не «очистилось» от человекотворческой «окрашенности», диктата праксического отношения человека к миру. Данный тип практики (и диалектики, противоречивого соотношения ее основных моментов) безбытиен. Он, по существу своему, есть технико-гуманистическое осуществление человеческого бытия. Иначе говоря, производство. Он лишен подтипов и проходит следующие способы производства (стадии, этапы): доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный.

Каждый способ производства — идет ли речь о производящей практике или произведенческой, — конечно же, развиваясь, тоже проходит свои ступени роста. Обычно их связывают со значимыми сдвигами в становлении производительных сил и особенностями утверждающихся обществ. Мы, однако, не будем их касаться.

Исторические типы практики суть основными вехами становления и вызревания ее как способа существования человеческого бытия. В общем-то, данный процесс вызревания имеет двоякий источник. С одной стороны, практика зреет, так сказать «собственными», внутренними силами, саморазвертываясь. Благодаря, в частности, — движению означенного противоречия освоения. Но, с другой стороны, движение сие совершается под покровом и при участии бытия. Характер участия последнего при этом всегда не определенен, иррационален для человека (не только «участника» движения). Верно, однако, и то, что между бытийным присутствием в процессировании практики и тем, на каком противоречивом основании она процессирует, несомненно, имеет место глубочайшая связь. Каковая, снова-таки, непостижима (во всяком случае, сполна). Или же, — схватывается в форме относительного отдельными людьми на любом отрезке истории.

Заканчивая хронологическое структурирование практики, заметим, что термин «способ производства» применительно к произведенческой практике не совсем подходит из-за ее своеобразия. Тем не менее, мы будем пользоваться им, имея в виду некоторую общность структурных моментов (скажем, производительных сил и производственных отношений), свойственных как произведенческим, так и производящим способам производства.

И последнее. Легко видеть, производящая практика выступает чем-то противоположным произведенческой. Она располагается как бы внутри последней, представляя первое историко-типическое отрицание в становлении практики. Вместе с тем, по той же логике (отрицания отрицания), производство есть переходный этап в диалектическом становлении практики. Другими словами, оно являет условие второго диалектического отрицания, которое должно, — а сегодня производство, можно сказать, созрело, ждет, — произойти. Вследствие этого и утвердится произведенческий подтип практики.

Произведение как результат преодоления (второе отрицание) производства (первого отрицания) восстанавливает общность между натурально-личным и производящим творчествами как исходным и вторым состояниями развития практики. Это значит, что с диалектическим преодолением производства возобновляются многие важные черты, особенности практики традиционного человека. И они, соединяясь с особенностями производящей практики, — которая, естественно, не исчезает благодаря преодолению, — образуют некоторый синтез обоих моментов развития. Так, благодаря второму отрицанию (как отрицанию отрицания), практика поднимается на третью, синтетическую ступень и, обретя новые качества, черты, предстает произведением, существенно отличным от обоих пройденных этапов. Важно при этом понять: произведенческая практика как отрицание производства не просто восстанавливает свойства натурально-личной практики. Восстанавливаются такие свойства и так, чтобы они не противоречили, а дополняли положительное производства как основы. Потому возрожденные моменты натурально-личной практики присоединяются и удерживаются в производстве не прямо и непосредственно, но, как говорят, «в снятом виде» (переведенные во второй план, в качестве не определяющих существо дела). Тем самым, поскольку перед нами не буквальное воссоздание исходного состояния предмета (практики), а воспроизведение на более высшем уровне, развитие, совершая возврат от второго этапа (производства) к исходному, возвращается к последнему не в строгом смысле, а якобы, на более высшем уровне. Отсюда движение от натурально-личной практики через практику производящую к произведению выглядит не замкнутым циклом, а витком спирали в движении практики как таковой. Собственно, подобным образом развитие совершается везде и всюду.

В нижеследующем изложении мы сосредоточим преимущественное внимание на производящей практике. Она сегодня более всего доступна исследованию, более всего актуальна, являя способ существования современного мира. Вместе с тем, без знания данной практики ни понять, ни нормально жить, совладать с происходящими ныне событиями и свершениями, делами, чего бы это ни касалось, невозможно. Тем более, проблематичным будет понимание механизмов устройства, движущих пружин его исторического становления, прехождения. Без знания способа существования современного человека можно ли рассчитывать на улучшение, преобразование наличной действительности с целью устранения нагроможденных тут «завалов», коллизий, глобальных проблем? Разве можно формировать, растить в человеке наших дней человечность, со-присутствие бытию, осваивающе-произведенческий способ человеческого бытия, без ведома того, как он здесь существует, утверждается в мире (производя)? Разве без этого человек способен усмотреть подлинные смыслы и призвания своего бытия?..

Сосредотачивая ближайшее внимание на производящей практике, мы, все же, так либо иначе, будем стараться, — в том числе через сопоставительный анализ, соотношение, — касаться как предшествующих производству, так и преодолевающих его, исторических данностей практики. Однако, будем делать это только в общих чертах, при случае, постольку, поскольку, не углубляясь в существо дела. Особенно сказанное касается постпроизводящей практики за ее пока еще не воплощенностью, к тому же, труднодоступностью. В этом смысле ее можно описывать не столько в положительном, сколько отрицательном плане, как противостоящую производящему способу человеческого существования.

Наконец, и относительно производящей практики наш разговор ограничится лишь кратким предварительным обзором, не вникающим в суть дела. Сущностный анализ производства предполагает основательный и довольно объемный труд, огромные усилия, никак не укладывающиеся в ограниченные размеры нашего исследования.



4.4. Формально-пространственная структура практики



Прежде, чем приступить к намеченным только что задачам, следует разобраться с еще одной стороной структурирования практики. Структурировать последнюю можно также пространственно, формально. В частности, — исходя из того, в каких формах (областях, сферах, пределах) протекает. В этом плане практическая деятельность предстает экономикой, политикой, эстетической, правовой, религиозной и т.д. деятельностями.

Правда, в последнее время практика здесь как бы технизируется. За ней закрепляют видение чего-то, скажем так, «вещного», «динамического», «действующего», манипулятивного. Так что, «деятельностями» в данных областях принимается лишь часть их, отличная от недействующего, невещественного («нематериального»), как бы пассивного, (сознания, отношений). Так, скажем в политической практике наряду с политическим сознанием и политическими отношениями, усматривается «политическая деятельность». То же самое — в морально-нравственной сфере, в праве, религии и т.д. При этом подчас буквально изощряются, чтобы отделить-таки, деятельностную сторону от других, ибо это бывает крайне сложно, вплоть до невозможности. Приходится потому крайне зауживать, уплощать практику, сводить ее к каким-то технизированным отголоскам («практикам», по сути, вытравливающим смысл и существо практической деятельности как таковой).

Так, в правовой сфере юридическая практика сводится, среди прочего, к, означенной выше, частно-предпринимательской деятельности юриста (говорят в этом смысле о «практикующем юристе»). Скоро, видимо, политическая практика будет закреплена за так называемыми политтехнологами, «мейкерами», поскольку становится все очевидней, что в той же самой политике (или праве) просто невозможно расщепить сознание и деятельность (политическую деятельность) и отношения.

Ведь когда в тиши кабинетов люди проектируют, срабатывают «заготовки» (цели, планы, программы), которые затем воплощают, — пусть часто и чужими руками, — разве это все, вместе взятое, не есть практика как таковая? Или практика — лишь то, как люди исполняют эти самые «заготовки»? Нет, разумеется: практика не может быть сведена к простым репродуктивным актам, исполнительским действиям, техническим операциям, манипуляторству и т.п. Все моменты, начиная от целей, кончая средствами и другими актами, она вмещает в себя. Тем более, ее невозможно рассматривать в качестве лишь действующей: она изначально поступающая. Но в любом поступке непременно соприсутствуют (причем, взаимопроникающе, неразделимо) и мысль, и чувство, и созерцательность, и действование. Собственно, потому простое действование как некий механический акт преображается, выступает деянием...

Стало быть, распространенное в современной науке обыкновение («практика») отсекать деятельность от сознания и отношений, весьма порочно и ведет к нехорошим последствиям. Разве что, в учебных целях такое разделение находит известное оправдание. А то, что наука этими самыми «разделениями» пытается как бы найти себе «место под солнцем» (угнездившись в соответствующем сознании: в политике, религии, искусстве, музыке и проч., заведомо ретируясь от «практики») это, иной раз, выглядит довольно смешно, если не жалко. Особенно — коль скоро речь о социальных вещах...

Неприемлемость оговариваемого «расщепления» очевидна при перенесении разговора на самого человека. Действительно, разве можно усмотреть в человеке моменты, которые «непрактичны», выпадают из деятельности, представляя исключительно сознание или отношения его (к окружению или себе самому)? Нет, конечно! В человеке, как бы он ни выражал себя, — везде и всюду деятельность. Везде и всюду он осуществляет себя практически. Ведь, отталкиваясь от всеобщего принципа, материя и движение едины, неразрывны, одно выражает другое...

Разве что сугубо животные проявления вершатся людьми непрактически, соответственно, нечеловечески... А во всем остальном, — где они живут, осуществляются человечно, тем более, с бытием, — везде тут они на практике: поступают, творят. И все, что вершит человек, есть он сам, практический.

Так что, не поддерживая ошибочное расщепление целостности сфер человеческого существования и продолжая характеристику их, мы должны заметить: они, будучи разновидностями обнаружения практики, тесно взаимосвязаны и взаимоопределяют друг друга. В конечном счете, все данные формы деятельности, выражают материальность существования людей. Одни непосредственно и прямо созидают материальные блага, связаны с матерью-природой, бытием, другие — не столь однозначно.

Создание материальных благ, кстати, надо понимать шире, нежели трактуется в учебниках и здравым смыслом. Оно выступает в различной данности, исторически изменяется. Это очевидно, поскольку в круг материальных благ входят все новые и новые предметы, а имеющиеся качественно трансформируются. Верно, конечно, что создание материальных благ, будучи главенствующей стороной любой практики в целом, являет основу человеческой, общественной жизни и, соответственно, практики как таковой. Но верно и то, что в материальные блага нужно включать не только вещи, предметы, отличные от человека, предстоящие ему для потребления, как средства и т.п. Самым важным и главным материальным благом является сам человек. Именно это обстоятельство авторами упускается. Между тем, учет того, что сам человек выступает всеопределяющим материальным благом, накладывает существеннейшие отпечатки на вопрос о соотношении материального и нематериального в человековедческих делах. Становится очевидным (особенно в современных условиях), что области и сферы, которые, вроде бы, далеки от созидания материальных благ, на самом деле ой как близки, даже главенствуя в делах именно созидания материальных благ (хоть и не вещных, тем более, не «вещных»).

Таким образом, все формы и сферы практической деятельности выражают материально-практическую активность человека. Каждая (даже ограниченная сферой культуры, искусственная), так либо иначе, выходит к бытию, к матери-природе, материи. Практика, хочет она того или нет, от бытия никогда и никуда не денется. И чем полней присутствие бытия явлено в ней, чем осознанней люди со-бытийно вершат свою жизнь, тем плодотворной она станет, тем полно и всесторонне человек раскроет себя в подлинной человечности и мирности. Стало быть, и от человека тоже она (практика) никуда не денется: всегда будет утверждать человечность. И чем полней — тем бытийственней, материальней, божественней, естественней.

В каждом историческом типе практики, да и в периодико-уровневой ее диалектике, формы практики весьма специфицируются. Для производящей практики, включая осваивающий уровень ее протекания, например, характерны такие формы-направления, как: политическая, религиозная, правовая, экономическая, экологическая и другие. Причем, доминирующее положение в основном здесь принадлежит политической форме. Названные формы обычно под тем или иным предлогом в качестве «форм общественного сознания» возводятся в ранг «основных». При этом, надо сказать, сам критерий сего ранжирования и возведения достаточно размыт, неопределенен.

Весьма своеобразно деление на формы практики, освоения, в условиях «отношений личной зависимости» и событийного существования человека в мире. Многие формы, направления практики (как и периоды, уровни) встречаются на любом историческом типе. Однако, в каждом типе (и даже подтипе последнего, на каждом уровне и периоде движения) они выступают в качественно иной данности.

Одно дело, скажем, эстетическое отношение человека к действительности в натурально-личном (прибытийном) типе. Другое дело — оно же на этапе производящей практики. Больше того. В одном и том же историческом типе искусство, эстетическая практика будут существенно разниться характером, воздействием на людей, сюжетами, ориентациями, смыслами в зависимости от того, какой период, уровень движения практики являют. И это касается любой другой формы практики...

Находить формальную структуру практики в рамках одного и того же исторического типа (и подтипа), по нашему мнению, правомерно посредством расщепления той полимодальности и полифункциональности, коими любой акт осваивающей практики в действительности выступает. Каждый модус этой целостности есть, собственно, соответствующее направление (форма) освоения, со свойственной ему спецификой, предметностью, целями, задачами, особенностями произведения мира и человека.

Разумеется, расщепление данное не носит произвольный характер. Его возможности, а также действительность, обеспечивается варьированием, различным соотношением истины, добра, красоты и любви, — высших, смысложизненных целей и ценностей, которые реализуются в любом акте и результате освоения. На характер, форму протекания указанной вариации, в свою очередь, накладывает от печаток как осваиваемое, так и осваивающий человек соответствующего исторического типа практики: его (человека) интересы, потребности, способности, связь с бытием.

Названные и неназванные формы, направления аспекты практической деятельности сильно влияют друг на друга. Весьма часто результат становится посылкой, основой прежней основы и остальных деятельностей. Например, общепринято полагать, что искусство, — к тому же, ограничиваемое исключительно человеческой (в смысле субъективности) активности, и, вообще, как сфера, вроде, «не создающая материальные блага», что до сих пор наблюдается в истории, — зависит от материальной практики, производства. Но на самом деле, в жизни, особенно современной, где, между прочим, искусство явно создает материальные блага, растит человеческий фактор, «человеческий капитал» производства, — нередко так случается, что именно оно (даже эстетическая деятельность) задает тон производству, остальным материальным деятельностям людей. И сам водораздел между материальной и нематериальной практиками, как мы видели, очень даже условен. Потому-то, в общественно-мирной материи вполне правомерно, когда результат становится основой, а основа результатом, меняются местами причина и следствие...

Ограничимся высказанными замечаниями как структурировать освоение. Спецификации и формообразования осваивающей практики, которых мы коснулись в данной и предыдущих подразделах, разумеется, очень далеки от всеобъемлющей репрезентации представляемого ими предмета. По сути, они лишь — фрагменты-осколки разносторонней и многоплановой действительности осваивающей практики. Описание всего многообразия обнаружений, тем более, установление связей, зависимостей и т.д. между ними, предполагаемое структурным анализом, — видимо, далеко не просто решимая задача. К тому же, — для одного, индивидуально выполняемого исследования. Хорошо сознавая крайнюю недостаточность, скудость проделанной нами работы, мы, тем не менее, полагаем, что обозначенный путь структурной экспликации искомого предмета ясен.



Примечания


1. 82. См. Алиев Ш.Г. О человеческой свободе // http://filosofia.ru/76734/.

83. См. Об этом: Алиев Ш.Г., Мясоед П.А. Указ. Соч.

84. См. об этом: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия //
85. См. об этом: Алиев Ш.Г. Практика как освоение. Освоение как способ человеческого бытия // Там же. — С. 92-149; Его же: Человек: способ и смысл существования // Там же. — раздел 9. Динамика и структура осваивающей практики; его же: Любовь, смерть, бессмертие и осваивающий человек //

86. См. об этом: Алиев Ш.Г. Практика как освоение. Освоение как способ человеческого бытия // Там же. — С. 170-197; Его же: Человек: способ и смысл существования // Там же. — раздел 9.6. Мировоззренческое освоение: его структура и динамика.

87. См. об этом: Маркс к. Экономические рукописи 1857-1859 г. // Там же. — Т. 46. — Ч. 1. — С. 101.