Компрачикосы. Охота на слова

У меня такое впечатление, что наш мир захвачен КОМПРАЧИКОСАМИ, и они подобно бесам пытаются через воздействие на детей лишить всё человечество будущего. Действуют они агрессивно, наступательно, масштабно, при этом все свои «заслуги» возлагают на тех, против кого действуют. Есть для этого старая русская поговорка: насрал в штаны и говорит: «Заржавело!»


Помните  роман Виктора Гюго  «Человек, который смеётся»? В свои детские годы я уже посмотрел фильмы «Собор Парижской Богоматери» (1956), «Отверженные» (1958), но ни одной книги Гюго не читал. На них в нашей городской библиотеке была очередь, как и на книги Александра Дюма. Я даже не записывался в очередь. А потом чисто случайно купил в книжном магазине роман «Человек, который смеётся», один из первых в моей личной библиотеке. Книга меня поразила.


Роман начинается с того, что  29 января 1690 года с острова Портленд  скрывается от преследования шайка компрачикосов. Они на корабле бегут с острова. Кто они? Торговцы детьми, а чтобы получить больше доходов, они превращают детей  в уродов. Этот товар дороже, уродов берут  на потеху публике. И  общества,  и правительства поощряли такую деятельность, ну совсем так, как сегодня на Западе  поощряются однополые связи, операции по смене пола, и я, и вся думающая часть человечества ждёт не дождётся, когда эта деятельность окажется под запретом, а нарушители будут объявлены  преступниками и будут строго наказаны по законам. Вот и тогда компрачикосы  были объявлены преступниками их начали преследовать, и они бегут с острова. На берегу остается брошенный компрачикосами ребёнок.

Преодолевая холод, смертельную опасность и страх, ребёнок спасает слепую девочку-младенца. Никому эти дети не нужны, никто не спешит им помочь. Человечество  равнодушно. Приют дети находят в возке Урсуса, бродячего актёра, лекаря и философа.

Корабль компрачикосов попадает под небесную кару, застигнутый бурей, он начинает тонуть. В качестве жеста покаяния они бросают в море бутылку с признанием в своих преступлениях.

Прошло  15 лет, и мы видим в 1705 году, что Урсус стал по сути отцом и учителем для детей. Слепая девочка Дея выросла и превратилась в красавицу, вырос и Гуинплен. Изуродованное компрачикосами лицо, с «ртом, открывающимся до ушей, ушами, загнутыми до самых глаз, бесформенным носом, …, и лицом, на которое нельзя было взглянуть без смеха», позволяет Гуинплену и его названной семье выручать у веселящейся публики средства для жизни.

Несмотря на своё уродство и вызываемые им насмешки, Гуинплен счастлив и способен на сострадание к другим людям. Молодой человек и Дея влюблены друг в друга, писатель Виктор Гюго обращает внимание на  чистоту и одухотворенность их любви, где  нет ничего плотского.

Герцогиня Джозиана, пресыщенная и надменная красавица, чувственная женщина, не заводящая любовника лишь потому, что никого не могла признать достойным,  замечает Гуинплена. Её притягивает его уродство, и она решает, что «король уродов», низший человек в мире, должен стать её любовником. Телесная красота герцогини впечатляет Гуинплена, он не отвечает на её призыв.

Выясняется, что главный герой — сын лорда, по приказу короля Иакова II  он лишён титула и отдан в руки компрачикосов. У него есть имя — Фермен Кленчарли, и ему по праву принадлежит титул, носимый до этого момента его единокровным братом, пэром Дэвидом Дерри-Мойр Кленчарли. Вместе с титулом и поместьем к нему переходит и помолвка с невестой Дэвида, которой оказалась герцогиня Джозиана. Гуинплен стремится поделиться новостью и деньгами с Урсусом, но ему мешает интриган Баркильфедро, который  сообщает Урсусу, что Гуинплен мёртв, и приказывает покинуть Англию.

На церемонии посвящения в пэры Англии герой, считающий себя посланцем от низов английского общества, выступает с речью, рассказывая о нищете и бесправии простого народа, он хочет  достучаться до сердец власть имущих. Речь вызывает лишь насмешки, и только повеса Дэвид, который нередко и раньше ходил среди простого народа под видом матроса Том-Джим-Джека и под этим именем покровительствовал Гуинплену, согласен с его идеями. Однако в своей сумбурной речи тот ненароком задел честь матери Дэвида и теперь должен биться на дуэли с недавно обретённым братом.

Гуинплен бежит из Лондона, надеясь увидеть Дею, но узнаёт, что Урсус продал свой возок и уехал. Пока он был увлечён свалившимися на него богатством и властью, потерял всё самое дорогое, семью, в которой вырос,  юноша хочет покончить жизнь самоубийством, но встречает Гомо, ручного волка Урсуса. Они находят Урсуса и Дею, но больное сердце девушки не выносит тоски по потерянному любимому, а вслед за тем — потрясения от внезапного его возвращения. Дея умирает, и юноша в горе бросается в воду.

В общем, я читал и перечитывал книгу Виктора Гюго. Кому в наши дни известно слово «компрачикосы»? Кому понятен его смысл? Тогда меня поразила их практика, но обрадовало, что в наше время – шли 60-е годы ХХ века – ничего подобного в мире нет. Кто же знал, что сегодня в мире развита торговля детьми, злобствует ювенальная юстиция, способная разрушить вполне благополучные семьи, разделить братьев и сестёр, а в детские сады и школы пришли дегенераты, которые стремятся вызывать интерес к половым извращениям и к смене пола. А практика изъятия органов из живых людей принимает сегодня, в ХХI веке,  такие масштабы, что дела компрачикосов кажутся невинной забавой.


Поговорим о КОМПРАЧИКОСАХ. За основу возьмём исследования Виктора Гюго из книги «Человек, который смеётся».


Компрачикосы, или компрапекеньосы, представляли собой необычайное и гнусное сообщество бродяг, знаменитое в семнадцатом веке, забытое в восемнадцатом и совершенно неизвестное во времена автора.

Компрачикосы, подобно «отраве для наследников», являются характерной подробностью старого общественного уклада. Это деталь древней картины нравственного уродства человечества. С точки зрения истории, сводящей воедино разрозненные события, компрачикосы - это ответвление гигантского явления, именуемого рабством. Легенда об Иосифе, проданном братьями, – одна из глав повести о компрачикосах. Они оставили память о себе в уголовных кодексах Испании и Англии. Разбираясь в темном хаосе английских законодательных актов, кое-где наталкиваешься на следы этого чудовищного явления, как находишь в первобытных лесах отпечаток ноги дикаря.

"Компрачикос", так же как и "компрапекеньос", — составное испанское слово, означающее "скупщик детей".
Компрачикосы вели торговлю детьми.
Они покупали и продавали детей.
Но не похищали их. Кража детей — это уже другой промысел.
Что же они делали с этими детьми?
Они делали из них уродов.
Для чего же?
Для забавы.
Народ нуждается в забаве. Короли — тоже. Улице нужен паяц; дворцам нужен гаер.
"Эксплуатация несчастных счастливыми".
Ребенок, предназначенный служить игрушкой для взрослых, — такое явление не раз имело место в истории.
Оно имеет место и в наши дни.
В простодушно-жестокие эпохи оно вызывало к жизни особый промысел.
 
Одной из таких эпох был семнадцатый век, называемый "великим". Это был век чисто византийских нравов; простодушие сочеталось в нем с развращенностью, а жестокость с чувствительностью — любопытная разновидность цивилизации!

Превратить ребенка в карлика можно, только пока он еще мал. Дети служили забавой. Но нормальный ребенок не очень забавен. Горбун куда потешнее.
Отсюда возникает настоящее искусство.
Существовали подлинные мастера этого дела. Из нормального человека делали уродца. Человеческое лицо превращали в харю. Останавливали рост. Перекраивали ребенка наново. Искусственная фабрикация уродов - это была целая наука. Ортопедия наизнанку. Нормальный человеческий взор заменялся косоглазием. Гармония черт вытеснялась уродством.

 Там, где бог достиг совершенства, восстанавливался черновой набросок творения. И в глазах знатоков именно этот набросок и был совершенством.

Природа — это канва. Человек искони стремился прибавить к творению божьему кое-что от себя. Он переделывает его иногда к лучшему, иногда к худшему. Придворный шут был попыткой вернуть человека к состоянию обезьяньи. Прогресс вспять. Изумительный образец движения назад. Одновременно бывали попытки превратить обезьяну в человека. Унижение человека ведет к лишению его человеческого облика. Бесправное положение завершалось уродованием. Некоторым операторам того времени превосходно удавалось вытравить с человеческого лица образ божий.

Общество  создавало уродов, для которых закон существования был чудовищно прост: им разрешалось страдать и вменялось в обязанность служить предметом развлечения.

Фабрикация уродов производилась в большом масштабе и охватывала многие разновидности.

Уроды нужны были султану; уроды нужны были папе. Первому — чтобы охранять его жен; второму — чтобы возносить молитвы. Это был особый вид калек, не  способных к воспроизведению рода. Эти человекоподобные существа служили и сладострастию и религии.

Компрачикосы назывались также «чейлас» – индусское слово, означающее «охотники за детьми».

Долгое время компрачикосы находились почти на легальном положении. Иногда темные стороны самого общественного строя благоприятствуют развитию преступных промыслов; в подобных случаях они особенно живучи. В наши дни в Испании такое сообщество, возглавлявшееся бандитом Рамоном Селлем, просуществовало с 1834 по 1866 год; в течение тридцати лет оно держало в страхе три провинции: Валенсию, Аликанте и Мурсию.

Во времена Стюартов к компрачикосам при дворе относились довольно снисходительно. При случае правительство прибегало к их услугам.

Это были времена, когда пресекали существование целых родов, проявивших непокорность или являвшихся почему-либо помехой, когда одним ударом уничтожали целые семьи, когда насильственно устраняли наследников. Иногда обманным образом лишали законных прав одну ветвь в пользу другой. Компрачикосы обладали умением видоизменять наружность человека, и это делало их полезными целям политики. Изменить наружность человека лучше, чем убить его.


Существовала, правда, железная маска; но это было слишком грубое средство. Сделать навсегда маской собственное лицо человека – что может быть остроумнее этого?


Компрачикосы подвергали обработке детей так, как китайцы обрабатывают дерево. У них, как мы уже говорили, были свои секретные способы. У них были свои особые приемы.


Из рук компрачикосов выходило странное существо, остановившееся в своем росте. Оно вызывало смех; оно заставляло призадуматься. Компрачикосы с такой изобретательностью изменяли наружность ребенка, что родной отец не узнал бы его. Иногда они оставляли спинной хребет нетронутым, но перекраивали лицо. Они вытравляли природные черты ребенка, как спарывают метку с украденного носового платка.


У тех, кого предназначали для роли фигляра, весьма искусно выворачивали суставы; казалось, у этих существ нет костей. Из них делали гимнастов.


Компрачикосы не только лишали ребенка его настоящего лица, они лишали его и памяти. По крайней мере в той степени, в какой это было им доступно. Ребенок не знал о причиненном ему увечье. Чудовищная хирургия оставляла след на его лице, но не в сознании. В лучшем случае он мог припомнить, что однажды его схватили какие-то люди, затем – что он заснул и что потом его лечили. От какой болезни – он не знал. Он не помнил ни прижигания серой, ни надрезов железом. На время операции компрачикосы усыпляли свою жертву при помощи какого-то одурманивающего порошка, слывшего волшебным средством, устраняющим всякую боль. Этот порошок издавна был известен в Китае; им пользуются также и в наши дни. Китай задолго до нас знал книгопечатание, артиллерию, воздухоплавание, хлороформ. Но в то время как в Европе открытие сразу оживает, развивается и творит настоящие чудеса, в Китае оно остается в зачаточном состоянии и сохраняется в мертвом виде. Китай – это банка с заспиртованным в ней зародышем.

Компрачикосы в некоторых отношениях напоминали «душителей» индусской секты – конечно, принимая во внимание разницу между людьми, промышлявшими преступным ремеслом, и фанатиками-изуверами; они дробились на шайки и занимались между прочим скоморошеством, но делали это для отвода глаз. Это облегчало им свободный переход с места на место. Они кочевали, появлялись то здесь, то там, но, отличаясь строгими правилами и религиозностью, были не способны на воровство и ничем не походили на другие бродячие шайки.


Народ долгое время неосновательно смешивал их с «испанскими и китайскими маврами». «Испанскими маврами» назывались фальшивомонетчики, а «китайскими» – мошенники.


Совсем иное дело компрачикосы. Это были честные люди. Можно быть о них какого угодно мнения, но они порой бывали честны до щепетильности. Они стучались в дверь, входили, покупали ребенка, платили деньги и уносили его с собой. Сделка совершалась так, что покупателей ни в чем нельзя было упрекнуть.


Среди компрачикосов были люди различных национальностей. Это название объединяло англичан, французов, кастильцев, немцев, итальянцев. Такое тесное содружество обычно возникает в результате общности образа мыслей, общности суеверий, занятия одним и тем же ремеслом.


Компрачикосы были скорее сообществом, чем племенем, но скорее сбродом, чем сообществом. Это была голь, собравшаяся со всего света и превратившая преступление в ремесло. Это было лоскутное племя, скроенное из пестрых отрепьев. Каждый новый человек был здесь как бы еще одним лоскутом, пришитым к нищенским лохмотьям.


Бродяжничество было законом существования компрачикосов – они появлялись, потом опять исчезали. Тот, кого едва терпят, не может надолго осесть на одном месте. Даже в тех королевствах, где их промысел имел спрос при дворе и служил при случае подспорьем королевской власти, с ними порой обходились весьма сурово. Короли прибегали к их мастерству, а затем ссылали этих мастеров на каторгу. Такая непоследовательность объясняется непостоянством королевских прихотей. Таково уж свойство «высочайшей воли».


Кочевой промысел – что катящийся камень: он не обрастает мохом. Компрачикосы были бедны. Они могли бы сказать о себе то же, что сказала однажды изможденная оборванная колдунья, увидев зажженный для нее костер: «Игра не стоит свеч». Очень возможно и даже вполне вероятно, что их главари, оставшиеся неизвестными и производившие торговлю детьми в крупных размерах, были богаты.

В Китае с незапамятных времен существовало искусство, которое следовало бы назвать отливкой живого человека. Двухлетнего или трехлетнего ребенка сажали в фарфоровую вазу более или менее причудливой формы, но без крышки и без дна, чтобы голова и ноги проходили свободно. Днем вазу держали в вертикальном положении, а ночью клали на бок, чтобы ребенок мог спать. Дитя росло, таким образом, только в ширину, заполняя своим стиснутым телом и искривленными костями все полые места внутри сосуда. Это выращивание в бутылке длилось несколько лет. По истечении известного времени жертва оказывалась изуродованной непоправимо. Убедившись, что эксперимент удался и что урод вполне готов, вазу разбивали, и из нее выходило человеческое существо, принявшее ее форму.

Это очень удобно: можно заказать себе карлика какой угодно формы.

В Англии при Стюартах компрачикосы, по указанным нами причинам, пользовались некоторым покровительством властей.
Вильгельм Оранский  сурово отнесся к компрачикосам. Он положил немало труда, чтобы уничтожить этот тлетворный сброд.
Статут, изданный в самом начале царствования Вильгельма III и Марии, обрушился со всей силой на сообщества компрачикосов. Это было для них жестоким ударом, от которого они уже никогда не смогли оправиться.

В силу этого статута члены шайки, изобличенные в преступных действиях, подлежали клеймению: каленым железом у них выжигалась на плече буква R, что значит rogue, то есть мошенник, на левой руке — буква Т, означающая thief, то есть вор, и на правой руке — буква М, означающая manslay, то есть убийца.

Главари, "предположительно богатые люди, хотя с виду и нищие", подвергались collistrigium, то есть стоянию у позорного столба (pilori), и на лбу у них выжигали букву Р; их имущество подлежало конфискации, а деревья в их угодьях вырубались, и пни выкорчевывались. Виновные в недоносительстве на компрачикосов карались как их сообщники конфискацией имущества и пожизненным заключением в тюрьме.

Что же касается женщин, входивших в состав шаек, то они подлежали наказанию, носившему название cucking-stool, — это была своего рода западня, а самый термин образовался из соединения французского слова coquine (непотребная женщина) и немецкого слова stuhl (стул). Cucking-stool подвешивают над рекой или прудом, сажают в него женщину и погружают в воду. Эта операция повторяется трижды, "чтобы охладить злобу провинившейся", как поясняет комментатор. 

Вспомнить о КОМПРАЧИКОСАХ меня побудили события последних десяти лет, когда мир стал на глазах дичать и скатываться в бесовщину.