Фамильная драгоценность

- Нет! Не уговаривай меня, мама! Я все равно это сделаю!
- Машенька, зачем?! Вот объясни мне, зачем тебе это надо?
- А затем, что он входит в комнату на целую минуту раньше, чем я! Затем, что я в зеркало на себя смотреть не могу! Затем, что я жизнь свою устроить не смогу по-человечески! Ни мужа, ни детей не будет! Господи, мама! Неужели ты не понимаешь?! – Маша разревелась и швырнула расческой в зазевавшегося Тихона.
Подушка, которую он старательно драл когтями, слушая перепалку у себя над головой, была старательно вышита Машиными руками. Предназначалась она в подарок бабушке, но великая ссора, разделившая когда-то большую семью на два непримиримых лагеря, не позволила отправить дар адресату. Чудные розы, вышитые на бархате, теперь служили самой Марии, а иногда подвергались варварским набегам со стороны несносного кошачьего представителя семейства Берг.
Кот появился в доме благодаря именно Маше, и она теперь считала своим долгом воспитывать непокорное существо, спасенное ею когда-то из рук соседских мальчишек. Те чуть не замучили бедное животное, решив, что раз хозяина у него нет, то и заступиться будет некому. Девушку, которая вежливо поинтересовалась, что это они творят, мальчишки в расчет, конечно, не приняли нисколько.
Недооценили они Машу. Девушка с нотной папкой была, конечно, нежной и хрупкой, как и хотела ее мама. Да только вот папа Маши желал несколько иного. А потому у Марии имелся в наличии черный пояс по каратэ и куча кубков, которые теснились на стеллаже, выводя из себя девушку при каждой уборке. Маша ненавидела наводить порядок, а пыль, исправно появлявшаяся на поверхности материального воплощения ее «великих» достижений, приводила девушку в полное отчаяние. Убрать награды мама Маше не позволяла, вполне обоснованно полагая, что это поднимает самооценку дочери.
Спортивные успехи оказались очень кстати, и веселая компания, получив на орехи, удалилась восстанавливать попранное реноме, а Маша стала обладательницей тщедушного плешивого создания со страшненьким голым хвостиком. Впрочем, хвост этот довольно быстро преобразился, а создание превратилось в пушистого наглого кота, твердо уверенного, что Маша его собственность, а следовательно переживать по поводу и без больше нет никакой необходимости. Можно жить в свое удовольствие, изредка компенсируя хозяйке ее заботу возможностью почесать за ухом такое великолепие.
В день, когда Тихон стал полноправным членом семьи, Маша возвращалась из консерватории расстроенная и злая. Подготовка к конкурсу, в котором она должна была участвовать, не ладилась. Пальцы, обычно послушные и отменно выполняющие свою работу, напрочь переставали слушаться Марию, как только в зал для репетиций входил ее однокурсник – Александр.
Саша, которого Маша знала почти столько же, сколько себя саму, ведь они учились сначала в одной школе, а потом и в училище искусств, вдруг стал для нее каким-то инородным, странным и непостижимым. Они не виделись всего несколько месяцев. Летние каникулы, потом отъезд Саши по семейным делам, и Маша вдруг оробела, встретившись с приятелем снова. И когда Саша ее приобнял по привычке, что-то на ходу рассказывая однокурсникам, Мария вдруг замерла от неведанного доселе чувства почти невыносимого какого-то счастья и притихла под его рукой, стараясь невольно продлить этот момент. В другое время она просто вывернулась бы, треснув попутно приятеля по затылку, но сейчас ей этого делать почему-то не хотелось. А хотелось просто стоять вот так долго-долго, чувствуя большую теплую ладонь у себя на плече и млеть от восторга.
Конечно, когда Саша умчался в аудиторию, потрясая смятыми листами с партитурой какой-то новой пьесы, и громко возвещая о своем возвращении, Мария себя отругала. Дурочка, да и только! Это же надо?! Такое себе придумать, а?!
Но, странное ощущение, испытанное ею однажды, больше уже не желало покидать ее. И она ловила взглядом фигуру вихрастого своего «принца» и тут же опускала ресницы, стоило тому повернуть голову в ее сторону.
Это было мучительно и прекрасно одновременно. С одной стороны Маше не терпелось объясниться с Сашей. А с другой она боялась этого до такой степени, что при одной только мысли о том, что подобное когда-то в теории может вообще произойти, перед глазами темнело, а пальцы становились совершенно ледяными и теряли свою гибкость.
Маша страдала.
Рассказать кому-то о том, что с ней происходит, она не могла. Мама бы не поняла ее. Или Маше так казалось, но это было и неважно. Решиться на то, чтобы рассказать матери о первой своей любви, Маша была неспособна.
С мамой у Маши отношения были очень сложными. С одной стороны, они любили друг друга до дрожи, а с другой… Каждая из них понимала, что характером Бог не обидел. А это означало, что надо сдержать себя в каких-то моментах, не сделать больно тому, кого ты любишь. Удавалось это далеко не всегда. И тогда в доме случался скандал. Это было не традиционное выяснение отношений с криками, битьем посуды и прочими прелестями. Нет. Выяснять подобным образом отношения в семье было не принято. Все сводилось к тому, что Маша очень тихо закрывала дверь перед носом мамы или наоборот, а после в доме воцарялась тишина.
- Культурное изничтожение друг друга.
Так говорила бабушка Маши до того, как все перессорились, а после добавляла:
- Феноменальная глупость!
Маша мнение бабушки разделяла, но поделать с укоренившейся традицией ничего не могла, а потому просто продолжала поддерживать ее. Впрочем, на контакт после такого выяснения отношений она шла обычно первой, восстанавливая и без того хрупкий мир в семье.
Мария точно знала, что мать ее любит. Причем любовь эта была настолько сильной, что граничила с болезненностью. Для Альбины Григорьевны Берг не было на свете ничего выше и дороже дочери. И Маша это прекрасно знала.
Как знала и то, что ради этой любви мама готова на что угодно. Даже на то, чтобы предмет этого самого чувства, был прикрыт колпаком, закован в цепи и лишен всякой возможности получить от окружающего мира хоть какой-нибудь вред.
Альбина берегла дочь как могла и как умела. А сводилось это к тому, что Маша, кроме дома и занятий, да редких выездов на природу или в отпуск с родителями, не знала ничего. Она ни разу не была в лагере, не общалась с одноклассниками нигде, кроме школы. Друзей у Маши тоже особо не было. Дети маминых приятельниц, одобренных в качестве друзей для Марии, и только. Ребята эти были для Маши совершенно чужими. Дружить с ними она не желала. И вовсе не потому, что была вредной. Просто Лерочка норовила то и дело задеть ее, придумывая забавные, но такие обидные прозвища, а Сема оказался форменным хулиганом, в первый же день знакомства открутившим голову любимому Машиному плюшевому медвежонку со словами:
- Так ему и надо!
Что надо и зачем, Маша тогда так и не поняла, но поднимала с тех пор рев каждый раз, когда на пороге ее детской появлялся Семен.
- Ах, как жаль, что дети не сошлись характерами! Была бы прекрасная пара!
Миловидная женщина, мама Семена, качала головой и пыталась утешить Машу. Но ее заигрывания девочка не принимала, чувствуя, насколько они фальшивы.
- Альбина! Не ломай ребенка! – Маша, прижавшись к бабушке, слушала, как та отчитывает ее мать. – Дай ей возможность выбора! Отнимешь это сейчас, и потом девочка будет всю жизнь считать себя неполноценной!
- Маргарита Иосифовна, не морочьте мне голову! Маша еще маленький ребенок! Какой выбор она может сделать? Пока я за нее в ответе! А, значит, мне и выбирать.
- Главное, чтобы этот момент не затянулся слишком сильно. А ты не решила бы, что твой ребенок – твоя собственность.
Почему Маша так запомнила этот разговор? Она и сама не понимала. Но он настолько врезался в память, что каждый раз, когда мама начинала проявлять настойчивость, Мария повторяла:
- Мама! Я не твоя собственность!
Альбину это, конечно, выводило из себя.
- Нечего повторять то, что говорят! Свой ум иметь надо!
- А я и имею! – Маша обижалась и в доме снова воцарялась тишина.
С бабушкой Маша вынуждена была перестать общаться после того, как в семье случился тот самый «большой скандал».
Кто был прав, а кто виноват в случившемся, Маша предпочитала не думать.
Все хороши!
И бабушка, которая, поначалу не разобравшись в причинах случившегося, в сердцах кинула маме горькое:
- Нервы свои прибрать надо было бы, когда ребенка носишь! Тонкая душевная организация… Чушь собачья! Думать надо просто не только о себе! Зная о своих болячках, так все запустить! Альбина! Чем ты думала?
И мама, которая изводила капризами и истериками Машу и ее отца, когда носила второго ребенка. Ей ничего не стоило поднять весь дом среди ночи и рыдать, лежа на полу, повторяя:
- Вы невыносимы! Неужели в вас нет никакой жалости! Это же бесчеловечно!
О какой жалости говорила мать и что именно нужно было делать, ни Маша, ни отец не понимали. Они ходили буквально на цыпочках, стараясь не волновать лишний раз Альбину, но, к сожалению, и это не помогло. Ребенка она потеряла поздно, уже на приличном сроке. И потом уже незачем было думать о том, что неправильно назначенная врачом терапия дала такой плачевный результат. Да никому и не хотелось. Альбина винила весь свет в том, что произошло, и только Маргарита Иосифовна не постеснялась сказать все как есть.
- Если вы будете пытаться еще раз, то нужен хороший специалист! Почему ты не пришла ко мне? Почему не посоветовалась? Гордость это, Альбина? Или глупость? Все сама! И вот результат! Печальный! И не только для тебя. Я тоже потеряла долгожданного внука… Тебя винить в этом – бесполезное и бесперспективное занятие. Все равно ты, как упрямая ослица, пойдешь и будешь делать дальше все по-своему. Что ж! Ты в своем праве! Но, я могу хотя бы сказать, что думаю по этому поводу. А уж услышишь ты или нет – дело твое. Нужна правильная терапия и полный покой! Гормоны нужно на место поставить, насколько это возможно. Здоровые дети не берутся сейчас из ниоткуда. Это тяжелый и сложный процесс, а тем более в твоем возрасте! Это я тебе как врач говорю, а не как твоя свекровь! Услышь меня! И перестань изводить свою семью! Они в чем виноваты? В том, что не привязали тебя к кровати и не плясали над тобой все это время? Так ведь последним только и занимались, насколько я знаю. И снова виноваты! Возьми уже себя в руки! Ты – мать и жена! Вот и будь ею! У тебя уже есть ребенок, а если ты постараешься, то будет еще один.
Разговор этот Маргарите Иосифовне дался непросто. Прямо из дома сына ее увезла скорая с гипертоническим кризом. А Альбина сказанного свекрови так и не простила.
Отец Маши пытался поначалу наладить мир в семье, но, поняв, что ничего не выходит, ведь двух упрямых женщин не переспорить, смирился, и решил дать этим вулканам время, чтобы остыть.
Процесс этот затянулся. Маша отчаянно скучала по общению с бабушкой, но перечить матери не смела. Та очень тяжело пережила случившееся и вцепилась теперь в Машу с удвоенной силой, находя только в дочери силы жить.
- Мама, а почему вы не попытались снова? Ты ведь так хотела сына?
Вопрос этот был задан Марией матери лишь раз, но остался без ответа. Альбина посмотрела на дочь так, что та поняла – эту тему лучше не трогать больше никогда. Иначе буря, которую можно пожать после, сметет со своего пути все, не оставив от семьи даже названия.
Бабушка была, пожалуй, единственным человеком, которому Маша могла бы доверить свою главную тайну, но ее рядом больше не было. Маргарита Иосифовна решила, что если сыну так сложно поддерживать порядок в семье, то задачу эту нужно облегчить ему хоть кому-то. Она продала свою квартиру, купила дом в Сочи и уехала.
- Так будет лучше, сынок! Всем спокойнее.
С тех пор Маша знала, что отец ездит к бабушке дважды в год и ее мать принимает это как должное, не возражая и не прекословя. Но, отпускать с ним Машу отказывается наотрез.
- Не хочу, чтобы ее настраивали против меня!
Марию такой расклад сил совершенно не устраивал, но мать она жалела, отца любила и старалась сделать так, чтобы хотя бы с ее стороны не было преград к тому, чтобы они были счастливы.
Она хранила бабушкину фотографию в любимой книге и, когда мать не видела, изредка доставала ее, чтобы полюбоваться.
Искусство фотографа, сделавшего этот фотопортрет, поражало ее. Как можно было снять бабушку так, чтобы главная фамильная драгоценность рода Берг казалась меньше настолько, что, глянув в зеркало на себя, Маша начинала плакать?
Нос. Фамильный. Выдающийся и «возмутительно прекрасный»…
Из всей этой характеристики Маша оставляла для себя слово «выдающийся». Ничего прекрасного в этой части своего облика она не видела.
- Он просто огромный! – Лерочка, с которой Мария не виделась лет десять, а то и больше, восхищенно ахнула и даже протянула было руку, пытаясь тронуть наманикюренным пальчиком кончик Машиного носа. – Прости! Но, это так забавно! Живой Буратино! А целоваться он тебе не мешает? Ой! Мамочки! Маша, ты что серьезно? Не может быть! Что ты молчишь? Ты и так уже все сказала своим молчанием! Ни разу? Да что ты краснеешь?! Ты же уникум! В твоем возрасте и не иметь парня! Жуть!
Как Маша тогда сдержалась, она и сама не поняла. Ей хотелось вцепиться в роскошную Лерочкину шевелюру и выдрать хотя бы половину тщательно уложенных локонов. Кто она такая, чтобы говорить подобные вещи Маше?! Подруга? Нет! Приятельница? Тоже нет. Даже не близкий хоть как-то человек! Уже больше пяти лет она живет с родителями в Испании и на родину приезжает лишь изредка, чтобы повидаться с родными. И эта встреча была организована Альбиной непонятно с какой целью в последнюю минуту перед отъездом Лерочки и вопреки желанию Маши.
- Доченька, так нельзя! Вы столько лет не виделись!
- И еще бы столько не встречались! Зачем, мама?
- Мария! Так надо!
- Кому?
- В первую очередь – тебе! Не задавай сейчас глупых вопросов. Потом ты мне спасибо скажешь!
Конечно, маму Маша поблагодарила за эту встречу мысленно и не раз. В самых приличных выражениях, в которые смогла облечь то, что бушевало в душе. Но то решение, которое назрело у нее в процессе беседы с Лерочкой, стало, наверное, первым по-настоящему взрослым и взвешенным из всех принятых Машей до сих пор.
- Я сделаю пластическую операцию!
- Нет! – Альбина в ужасе уставилась на хмурую Машу. – Я не позволю! Зачем это?
- Отговаривать меня бесполезно, мама. Тем более, что отец уже дал мне свое согласие. Я так решила!
- Ты не посмеешь… - шепот был таким тихим, что Маша мать почти не услышала.
Продолжение разговора закончилось тем, что Альбина расплакалась вслед за дочерью и ушла к себе. Она металась по комнате, пытаясь найти хоть какое-то решение.
Пришло оно уже ближе к ночи. Настолько очевидное и ясное в своей простоте, что Альбина замерла на мгновение, а потом кинулась к мужу, просить телефон Маргариты Иосифовны.
В Сочи Маша улетела уже на следующий день.
Альбина сама отвезла ее в аэропорт и, обнимая на прощание, шепнула на ухо:
- Мы в жизни делаем так много глупостей, доченька! Так много теряем там, где можно было бы столько всего найти… Не повторяй моих ошибок! И помни. Я жду тебя и очень люблю! Даже если иногда кажется, что это не совсем так, помни – я люблю тебя больше, чем свою жизнь и весь этот мир вместе взятые.
Маше не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть в ответ, и, обняв на прощание маму, сесть в самолет. Ее ждала бабушка, а это сейчас было самым главным.
Маргарита Иосифовна встретила Машу так горячо, что разговор сложился лишь спустя два дня, когда страсти немного поутихли и обе успокоились настолько, чтобы говорить не междометиями, а обычными фразами, несущими в себе хоть какой-то смысл.
- Мария, в чем причина того, что твоя мать вдруг поумнела настолько, что стала настоящей женщиной?
- Не знаю. Видимо, в том, что я решила отпилить себе нос.
- Зачем? Ты прекрасно выглядишь! Немного макияжа, конечно, не помешало бы, но это уже мелочи.
- Бабушка! И ты туда же! Я же похожа на Буратино!
- Кто тебе сказал такую глупость?
- Нашлись люди…
Маша прикусила губу, чтобы не расплакаться, вспоминая такую изящную, ухоженную Лерочку. Вот у кого, конечно, нет никаких проблем с противоположным полом. За такой девушкой будут бегать толпами и ей останется только выбрать того, кого она сама захочет.
- Те, кто обсуждает в открытую внешность и другие достоинства человека в уничижительной форме – это не люди, моя дорогая. Это недоразумение, которое Господь забыл, по каким-то причинам, исправить прежде, чем оно появилось на свет. Нет идеальных, понимаешь? А уж тем более – женщин! Если ты покажешь мне хоть одну, которая была бы довольна от и до своей внешностью, то книгу рекордов Гиннесса можно будет упразднить в тот же день! Большего уникума они никогда не найдут в природе!
- Может, мне подать туда заявку? На самый выдающийся нос, например? Я точно буду там первой! Даже не сомневаюсь!
- Погоди! – Маргарита Иосифовна выбралась из глубокого кресла, в котором сидела, и, величаво откинув голову с тщательно уложенной стрижкой, прошествовала в соседнюю комнату.
Вернулась она, неся в руках толстый фотоальбом в синей бархатной обложке.
- Вот!
- Что это?
- Это те, кому фамильная драгоценность рода Берг не помешала стать счастливыми, деточка. Это – твои предки. Конечно, не все. Многие фотографии не сохранились. Ты не найдешь здесь снимков моих двоюродных теток, которые погибли в погромах в Ростове-на-Дону во время Великой Отечественной. Они так и остались где-то там, на Змиевской балке, не найденные, но не забытые нами. Одна из них успела спасти свою дочь. Отдала все свои драгоценности соседке, которая спрятала девочку у себя. Эта дивная женщина не только укрыла у себя ребенка, но еще и вернула ей почти все, что мать оставила за спасение девочки, мотивируя это тем, что хоть какая-то память у ребенка о родных должна остаться. Тетю Фаю, ты, конечно же, помнишь. Это она была той самой крохой. Удивительная женщина и большой талант! Ее руки хирурга спасли столько жизней! А ведь, собираясь на операцию, она специально просила приготовить для себя особую маску. Удобную. Чтобы нос не мешал. Вот она! Смотри!
Высокая женщина в закрытом купальнике хохотала в брызгах прибоя, придерживая на затылке широкополую шляпу. Мужчина рядом с ней мог бы послужить прекрасной моделью для любого мужского журнала.
- Это дядя Миша?
- Он! Молодой, красивый, полный сил! Фая была с ним очень счастлива все то время, пока они были вместе!
- Бабушка, но он же болел! Я помню, ты говорила!
- Да, болел. Последние два года и вовсе лежал. А Фая ушла с работы, чтобы не упустить даже мгновения из того времени, которое было отмеряно им. Она кормила его с ложечки, меняла белье и была счастлива тем, что Миша жив. Понимала, что нужно отпустить его, но не могла. И ушла вслед за ним спустя всего полгода после того, как Миши не стало. Все сокрушалась, что не в один день…
- Какая судьба…
- Да. И Фая – это лишь один представитель нашего рода. Мы не меняли фамилии, когда выходили замуж. Старались хоть так сохранить память о дедушке и его брате, которые стали основателями нашей большой семьи. Именно от них нам достались наши носы. И никому из девочек не пришлось на это жаловаться. Удивительно, но у всех женская судьба сложилась хорошо. Все любили, имели детей от тех, от кого хотели, увидели внуков, а кто-то даже и правнуков. А это уже немало.
Маргарита Иосифовна снова встала и, подойдя к комоду, вынула из него небольшую резную шкатулку.
- Пришло время, видимо. Возьми, Мария. Это то, что оставлено для тебя Фаей. Она разделила все, что имела, между девочками нашей семьи. Каждой из нас досталось что-то на память о тех, кого мы должны помнить.
Серьги, которые Маша достала из шкатулки, были такими красивыми, что дыхание на минутку сбилось и пальцы изменили ей так же, как и тогда, когда она видела Сашу.
- Это работа твоего прадеда, Мария. Точнее, он тебе не прадед, а куда дальше, но так проще объяснить. Мой двоюродный дед. Он был выдающимся ювелиром. Умел видеть красоту там, где ее, казалось, и нет. Очень любил природу и это отразилось в его работах.
- Это лилии? – Маша разглядывала цветы, усыпанные крошечными камешками.
- Да. Его жену звали Лилией. Эти серьги он сделал для нее, а она передала их своей дочери и так дальше. Теперь они твои.
- Бабушка! Это настоящая фамильная драгоценность!
- Как и твой нос, девочка моя! И представь себе, если я сейчас решу, что вот это произведение ювелирного искусства старомодно и нелепо, а его творец сделал большую ошибку, создав его? Отдам в переплавку и закажу безделушку, которая будет в современном стиле, конечно, но без истории и без души?
Маша невольно сжала кулак, пряча серьги, покачала головой:
- Это неправильно!
- Так не гневи Бога, детка, говоря Ему о том, что Он что-то в тебе сделал не таким как надо. Все, что тебе дано, такое каким и должно быть. Понимаешь? А теперь расскажи мне о том, кто так смутил твой покой. Какой он, этот мальчик? Из какой семьи и чем занимается?
- Бабушка! Откуда ты знаешь?! – Маша густо покраснела и опустила глаза.
- Велика тайна! – фыркнула в ответ Маргарита Иосифовна. – Или я молодой не была?!
Разговор затянулся до глубокой ночи. Маша говорила и говорила, видя, как слушает ее бабушка и понимая, что теперь она сможет дышать дальше, готовиться к конкурсу и думать о том, что будет, без того липкого страха, который преследовал ее в последнее время. Теперь был человек, с которым она могла поделиться самым сокровенным.
А утром Маша застала бабушку собирающей чемодан.
- А ты куда?
- Время собирать камни, Мария. Я тоже наделал много ошибок в своей жизни. И самая главная из них тяготит меня уже столько времени. Я позволила разорвать то, что разорванным быть не может. Мне нужно увидеть твою мать.
Маргарита Иосифовна была полна такой решимости, что Маша не решилась возражать. Она молча помогла бабушке собрать вещи и вызвала такси в аэропорт.
Позже, сидя у себя в комнате в обнимку с Тихоном, Маша прислушивалась к тихим голосам на кухне. Ей так хотелось пойти туда, сесть рядом с бабушкой, взять маму за руку и спросить, смогли ли они договориться наконец… Но Мария понимала, что этого делать не стоит. И пусть до полного мира в семье еще далеко, но начало уже положено и сейчас главное – не мешать. Не спугнуть это хрупкое, едва наметившееся счастье. Ведь сломать его так легко, а создать – ох, как непросто! Ювелирная работа…
А спустя год Альбина, придерживая живот, с трудом встанет, когда визажист закончит свою работу, тронет кончиком пальца лилию, поправляя сережку в ухе дочери, накинет  ей фату, осторожно закрепляя новые шпильки в прическе Марии, и спросит:
- Ну что, готова?
- Сейчас! Только припудрю слегка фамильную драгоценность! – Маша повернется к зеркалу.
Окинув себя взглядом, она кивнет каким-то своим мыслям, вспомнив, как впервые спросила у Саши, все ли устраивает будущего мужа в ее внешности.
- Абсолютно! Ты – безупречна, Машенька! А почему ты спрашиваешь?
Недоумение будет таким неподдельным, что Маша невольно зажмурится от счастья.
Легкая улыбка, искорка из-под дрогнувших ресниц, и тонкие руки, обвившие шею вихрастого, высокого музыканта, только что выигравшего международный конкурс.
- Просто так, любимый. Просто так…