Марь

               
                И жутко не дожить до старости так много лет.
                Зачем ты здесь, честолюбивый, слабый человек?

 
Глава 1

    Двигатель внезапно сбросил обороты. Нервно стуча по педали газа скользкой подошвой сапога, Валера пытался заставить его работать в нормальном режиме, но тот по-прежнему едва двигал поршнями. Под колесами напористого до этого ГАЗ-66  хруст снега из корявой, но непрерывной мелодии быстро перешел в отдельные тревожные ноты и вскоре прекратился совсем. Стало тихо. Включив свет в кабине, Валера открыл капот и, запустив руки в моторный отсек, торопливо что-то снимал, откручивал, продувал, зачищал и снова ставил на прежнее место, раз за разом пытаясь запустить двигатель. Но все напрасно. С каждым новым поворотом ключа стартер жужжал все ленивее. Свет в кабине тускнел, скрывая очертания встревоженного пассажира, до того в полудреме, в такт многочисленным ухабам  покачивающего головой. На очередную попытку запустить двигатель стартер отреагировал легким щелчком, но провернуть коленчатый вал уже не смог.
    - Все, приехали! Говорил, машину надо сначала довести до ума, а потом ехать! Вечно как на пожар, - с досадой пробурчал Валера.
    Надев перчатки, он открыл дверцу и спрыгнул на заснеженную обочину. В кабину пахнуло леденящим туманом. Вскоре перед лобовым стеклом запарило. Из моторного отсека через открытый краник тонкой струйкой вытекала еще не до конца остывшая вода и, едва коснувшись снега, превращалась в ледяную корку.
    - Олег, сколько осталось до лагеря? - спросил Валера у попутчика.
    - Километров тридцать-тридцать пять.
    - А до трассы?
    - Примерно столько же. Закон подлости! - мрачно ответил Олег, просовывая пуговицы полушубка в тугие петли.
    - Ни хрена не видно, - поежившись, буркнул Валера и, хлопнув дверцей, забрался в кабину. Хлесткий звук сухо прокатился по идущей вдоль ручья узкой мари и, заблудившись где-то в тайге, смолк.
    Олег уже разменял вторую четверть века. Отслужив в армии, он окончил институт и, несмотря на то, что была возможность по распределению остаться в Ленинграде, местом работы выбрал далекую, знакомую только по книгам и рассказам агитаторов Якутию. Он уже два года работал начальником отряда. Должность небольшая, но хлопотная.  Коллектив в отряде разномастный, разновозрастный, со сложными, а зачастую и криминальными биографиями - палец в рот не клади и спиртным не дразни. С пальцем откусят руку, а после первого понюха пробки уйдут в запой на неделю, бывало, и до белой горячки доходило. Исключения, конечно, были, но нечасто.
    Какой-то опыт Олег уже накопил, как в профессии, так и в общении с колоритным персоналом отряда, но таежная жизнь зачастую непредсказуема. Опыта здесь много не бывает - он всегда в дефиците. К тому же таежный быт очень далек от условий жизни на западе страны, даже от самых скромных. И хотя он родился и до службы в армии жил с родителями в рабочем поселке, где тоже все приходилось делать через пуп, жизнь там все же ни в какое сравнение не шла с тем, во что он окунулся в свою первую таежную зиму… Шестиместная палатка без утеплителя, с буржуйкой, которую постоянно приходилось кочегарить до белого каления - чуть прозевал подбросить дров в прожорливую топку, надевай полушубок и терпеливо жди, пока печь снова приобретет нужный цвет и станет щедро делиться теплом. В шутку Олег называл палатку криогенной камерой по сохранению для далеких потомков особей геодезистов. На весь отряд был один старенький радиоприемник, который лишь подтверждал, что цивилизация не погибла и где-то еще теплится, а иногда и развлекается, но чем конкретно, понять по хрипящим звукам было невозможно. Но больше всего досаждало почти постоянное отсутствие электричества. «Абэшка» в сильные морозы упрямо не желала работать и большую часть времени находилась на базе партии в ремонте. Стеариновые же свечи позволяли лишь не набить шишек в тесном помещении. Уже в первые дни таежной зимовки у Олега появилось настойчивое желание, дотянув до весны, поискать место поуютнее и повеселее. Но со временем он все же обвыкся и отложил «дезертирство» на более поздний срок.
    Что подвигло начальника партии назначить его начальником отряда, сказать трудно. В полевой партии были и более зрелые «спецы», с большим опытом. Возможно, причиной было его устойчивое нежелание баловаться «зеленым змием», что обеспечивало начальнику партии хоть изредка беспробудный сладкий сон и возможность оградить себя от ночных телефонных звонков и визитов  в полевой отряд для решения регулярно возникающих хмельных и прочих проблем. Даже по праздникам Олег всегда находил отговорки, чтобы не пить на троих или на пятерых, зачастую самые нелепые: то у него гастрит, то голова болит, то аллергия… В общем, решили, что он ходит с «торпедой» и боится сорваться. Его отговорки были плохо замаскированным лукавством, а домыслы любителей покуролесить смехотворны: у Олега было отменное здоровье, просто состояние опьянения, даже самого легкого, вызывало  у него душевный дискомфорт. В конце концов на него махнули рукой и оставили в покое. Хотя к застолью всегда приглашали, и он редко отказывался поприсутствовать...
    - Надо выбираться отсюда, - уверенно сказал Олег. - В этой жестянке с комфортом не переночуешь, да и что толку торчать здесь - рации с собой все равно нет. Идти в отряд тоже не вижу смысла. Искать станут только после утренней связи, а до нее еще пятнадцать часов. К тому же будет она в отряде или нет - на воде вилами писано, с утра всегда сильные помехи, не докричишься. Думаю, надо выходить на трассу. Часиков за шесть-семь дойдем, а там на попутке до города.
    - У тебя пожевать чего-нибудь есть? - поинтересовался Валера.
    - Откуда? Надеялся, что в отряде перекусим, тут езды-то было на пару часов.
    - Ну и как мы пойдем в такую темень? - недоуменно спросил Валера.
    - Как! Гуськом, строго по колее. Шаг вправо, шаг влево будет считаться побегом, - отшутился Олег.
    - Куда тут сбежишь? Снег по пояс.
    - Ладно, давай напоследок покурим в тепле. У тебя спички в бардачке есть?
    - Должны быть.
    Олег пошарил в бардачке и, найдя несколько коробок со спичками, рассовал их по карманам. Вдохнув по последнему глотку теплого воздуха, они выбрались из машины.
    Небо было усыпано неестественно крупными звездами, похожими на те, что бывают при северном сиянии. Ими Олег частенько любовался в Архангельске, когда служил в армии. Сейчас северного сияния не было, но было так же красиво. Вокруг Полярной звезды в черном бездонном небе вращалась бесконечная Вселенная. Наверное, никто не знает, сколько участников в этом гигантском хороводе, сколько он длится и кто хореограф. И можно ли все это измерить теми мерками, которые придумали люди…
    - Валер, достань топор. Надо головешек нажечь, хоть немного дорогу подсветим, а то и вправду ни хрена не видно.
    - У меня нет топора.
    - Чего у тебя еще нет?
    - Желания шлепать тридцать километров в кромешной темноте, - огрызнулся Валера.
    - Ладно, руками наломаем, не проблема, - примирительно ответил Олег.
    Костер вспыхнул, едва пламя спички коснулось сухих смолистых веток. Для огня сухая лиственница - изысканное лакомство. Скольких людей она обогрела, спасла от верной гибели в лютые якутские зимы? Тяжелая, смолистая, неподатливая для топора, она долгие годы набирает силу, спрессовывая годичные кольца в тонкий рисунок, который можно прочесть разве что под лупой. Разбросав корни по поверхности почти бесплодной почвы в вечной мерзлоте, она отвоевала для себя огромные пространства, уступив собратьям лишь небольшие клочки земли. Ее терзают морозы и лесные пожары, люди и прожорливая цивилизация, но она не сдается, вновь и вновь возвращая себе утраченные владения. Мрачновато-серая зимой, но скорая на весеннее обновление, она в считанные дни наряжается ярко-зеленой, ароматной нежной хвоей, чтобы покрасоваться, взрастить семена в маленьких шишках и с первыми морозами, напоследок припорошив себя золотом, сбросить наряд, представ перед надвигающейся лютой стужей нагишом, как немой вызов властительнице судеб всего живого.
    Олег подбросил в огонь несколько веток потолще, потом еще и еще. Костер жарко горел. Сняв меховые верхонки и стряхнув с них снег, он засунул их под мышки и протянул руки к огню. В лицо пахнуло дымком, он отвернулся в сторону и поежился. В свете костра маячила долговязая фигура Валеры в легкой меховой куртке, кожаных перчатках и шапке-ушанке. «В таком виде можно разве что за сотню метров на одном дыхании сбегать в продмаг за «мерзавчиком», - подумал Олег.
    - Валер, у тебя что, в машине потеплее ничего нет?
    - Откуда?! Только валенки. Как ты думаешь, сколько сейчас градусов?
    - Днем было сорок девять. Сейчас, наверное, далеко за полтинник.
    Придвинувшись поближе к костру, Олег быстро сбросил полушубок и, сняв с себя меховой жилет, протянул Валере.
    Олег уже начал сомневаться в правильности решения выйти на трассу ночью. Безжизненная машина - для ночлега убежище никудышное. Костер в кабине не разведешь, скоро температура в ней будет, как на открытом воздухе. С другой стороны, какая-никакая крыша над головой. Сможет ли Валера не окочуриться в таком одеянии, да и вообще, хватит ли у него сил? Ведь он больше привык передвигаться на колесах, чем на своих двоих. Да и не знал Олег его толком. Виделись несколько раз на базе партии и один раз прокатились до отряда. Но тогда все прошло благополучно. Сейчас совсем другая история. Олегу же пройти двадцать-тридцать километров на лыжах или пешком было дело плевое. В разгар полевого сезона почти каждый день приходилось совершать такие марафоны с теодолитом на плече, но с завтраком, обедом и после хорошего сна. А тут зубы на полку, даже кипятка нет, и отоспаться в прошлую ночь не довелось, до утра катались под звездами, а днем дел невпроворот, а на ночь глядя снова в тайгу.
    Костер жарко горел и, потрескивая, разбрасывал снопы искр. Олег покручивал на углях увесистое полено, ожидая, когда оно обуглится.
    - Куропаточку бы нанизать на него, - мечтательно сказал Валера.
    - Кажется, готово. Ну что, пошли? 
    - Да. Только ружье заберу из машины.
    - Зачем тебе ружье? - недоуменно спросил Олег. - Оставь в машине, кто его здесь возьмет? Лишний груз.
    - Может, кого-нибудь подстрелю, - невозмутимо ответил Валера.
    - Кого можно подстрелить в такой темноте? Разве что меня в спину и то на ощупь! - съязвил Олег.
    Валера забрался в кабину, вытащил старенькую одностволку.
    - Ну смотри, сам понесешь!
    Олег достал из костра обугленное полено и резко помахал  им перед собой. Оно не загорелось, но обожженная часть зарделась и чуть подсветила контуры колеи.
    - Ты что, всю дорогу собираешься размахивать этой головешкой? - спросил Валера.
    - А у тебя что, фонарик есть? И почему всю? По очереди.
    Оставив костер догорать, они погрузились в темноту. Свежая колея в глубоком снегу была почти полностью засыпана, остались лишь узкие полоски утрамбованного колесами снега, где едва умещалась ступня, и те, не до конца скованные морозом, разъезжались под ногами. Олег шел впереди, с каждым шагом все отчетливее сознавая, что за шесть-семь часов, как он рассчитывал, дойти до трассы не удастся. Натыкаясь на заснеженную бровку, он то и дело терял равновесие, колею приходилось едва ли не нащупывать ногами. Валера, чертыхаясь, шел позади. От скуки и по привычке Олег стал считать шаги. Во время работы он частенько так делал, чтобы не устанавливать лишний раз штатив с теодолитом для определения расстояний до пикета по нивелирной рейке. Три шага в среднем равны двум метрам. Триста шагов - двести метров, потом еще семьдесят и получалось то, что надо, почти тютелька в тютельку. При ходьбе на лыжах было сложнее: с горки катишься, под горку тащишься, в густом лесу или по целику крадешься мелкими шажками - одна морока, тут чаще приходилось полагаться на глазомер, который с опытом стал работать почти безотказно. Сейчас же это занятие было заведомо бессмысленным, разве что, сверив с часами, можно прикинуть скорость ходьбы и таким способом узнать, сколько прошли и сколько еще осталось шлепать. Но темп ходьбы был рваным - от постоянного размахивания головешкой уставали руки, так что приходилось делать короткие передышки, которые создавали неразбериху в расчетах.
    Олег задрал рукав полушубка и посмотрел на часы.
    - Сколько там? - спросил Валера.
    - Половина седьмого. Идем сорок минут.
    - Сколько прошли?
    - Точно не знаю, на мне нет спидометра. Думаю, километра два-три. Надо костер развести, «фонарик» догорает.
    Они снова развели костер. С трудом содрав перчатки, Валера присел на корточки и протянул окоченевшие руки к огню. Густая кучерявая борода Олега покрылась слоем пушистого инея. Смахнув с лица подтаявший иней и сунув в рот папиросу, он прикурил от горящей ветки. В маршрутах, экономя время, он почти всегда курил на ходу. В теплое время это не было проблемой, но в сильные морозы каждая затяжка давалась с большим трудом - вместе с дымом всасывался леденящий воздух, обжигая легкие, и, чтобы хоть как-то его подогреть, затягиваться  приходилось медленно, прижав язык к небу. У костра же покурить - истинное наслаждение. 
    - Надо бы развести два костра, а то передок горит, а заднему «бамперу» холодно, - сказал Валера.
    - А ты волчком поработай, и второй костер не понадобиться. «Бампер» - не руки, не смертельно!
    Костер еще не до конца прогорел, когда Олег вытащил из огня сломанное о колено обгоревшее полено и протянул Валере. Тот молча взял его и пошел впереди. Идти вторым было чуть легче. Дорога лучше просматривалась, свободные руки отдыхали и мерзли не так сильно.  Можно было засунуть их под мышки или сильно сжать пальцы в кулак, или потрясти, заставляя кровь двигаться пошустрее. 
    - Ты давно здесь работаешь? - не оборачиваясь, спросил Валера.
    - Четвертый год.
    - А откуда приехал?
    - Из Питера - учился там. А вообще родился под Новгородом, в рабочем поселке.
    - А что в Питере не остался?
    - Лучше здесь жить в палатке, чем там на улице. В Питере прописка нужна. Без нее ты никто.
    - Нашел бы невесту с квартирой.
    - Невестам с квартирами нужны женихи с квартирами.
    - Что, не повезло с этим?
    - Как сказать!
    Олегу вспомнились студенческие годы, Ленинград. Он любил этот город. Много слышал о нем, еще живя в поселке. Там учились два его двоюродных брата и сестра, но побывать в этом городе до армии ему не довелось. На последнем году службы его перевели из Архангельска в воинскую часть в пригороде Ленинграда. В редкие увольнительные он с удовольствием бродил по центральным улицам, Летнему саду, любовался набережной Невы и Исаакиевским собором. В окрестностях его родного поселка тоже были красивые места, старинные церквушки и поместья, живописные озера и речки. Но в этом огромном городе был совсем другой мир - многолюдный, сверкающий, пугающий своим равнодушием и одновременно завораживающий яркостью красок и разнообразием памятников и музеев. Да и девчонок было в изобилии. Небольшими стайками они порхали по паркам и музеям, сидели на лавочках у фонтанов с книжками и конспектами, стояли в длинных очередях  или горделиво прогуливались, легонько постукивая каблучками и демонстрируя дефицитную обновку. Нарядные,  веселые, они почти не обращали на Олега внимания, лишь изредка бросая беглый взгляд. Ему было немного обидно и непонятно - почему? К увольнительной он всегда тщательно готовился. Подшивал подворотничок из белоснежной накрахмаленной материи, наводил стрелки на брюках, начищал солдатские ботинки и менял сержантские лычки на новые. Возможно, его выдавало откровенное зевачество, подчеркивающее его провинциальное происхождение, да и лычки на погонах срочника  с неопределенным будущим - не конкуренты курсантским нашивкам или звездочкам. Так или иначе, все увольнительные он бродил по городу в одиночестве или с сослуживцами.
    Тщательным выбором будущей профессии Олег себя особенно не утруждал. Полистав справочник учебных заведений, он остановился на слове «геодезист». Не потому, что эта профессия была его мечтой, просто не хотел быть инженером на заводе или кем-нибудь в душной конторе: каждый день ходить как маятник туда-сюда по звонку будильника  через проходную ему было не по душе. А здесь работа на природе, сам себе хозяин…
    Олег  с детства привык к вольной жизни. Родители рано уходили на работу и поздно возвращались домой. Почти весь день он был предоставлен самому себе и улице, где "стадами паслись" и сами искали себе развлечения такие же поселковые мальчишки и девчонки, как он. Особенно вольготно было летом. Мама, оставив для него горячий завтрак в печи, лепешки и ласковый взгляд, спешила на ферму. Олег же, вдоволь выспавшись, встречался в заранее условленном месте с поселковыми ребятами и допоздна пропадал на речке.
    Уже будучи студентом, он окончил аэроклуб, пробовал заниматься боксом и спортивной гимнастикой, пытался писать стихи и играть на гитаре, но все эти увлечения не зажигали его, быстро надоедали, и он переключался на что-нибудь другое, но ненадолго. Он боялся, что, отдав предпочтение чему-то одному, не увидит и не попробует остального, а лет-то уже ого-го.
    Олег был старше почти всех своих однокурсников. С армейской службой за плечами среди них было немного. И теперь уже многие студентки  не прочь были завести с ним роман…
    Она была привлекательной девушкой с кудряшками и озорными карими глазами. Жила с родителями и бабушкой в спальном районе Ленинграда. Училась на параллельном курсе, и Олег частенько встречал ее в фойе, но подойти не решался. Познакомились они только спустя два месяца, когда оказались в одном отряде на уборке картофеля. Вернувшись в Ленинград, они вместе ходили по музеям и театрам, слушали на концертах Валерия Ободзинского и Эдиту Пьеху, иногда забегали в кафе полакомиться мороженым. Позже она стала приглашать его к себе домой, познакомила с родителями. Дело шло к свадьбе…
    Олег не хотел жить с ее родителями, которые истолковали его отношение к дочери по-своему. У них была четырехкомнатная квартира с небольшими комнатами и крохотной кухней, где обедать можно было только по очереди. Такая квартира считалась роскошью, и они чутко оберегали ее от чьих-либо посягательств. Но Олег и не посягал. После защиты диплома он попросил дать ему направление в Якутию, предложив невесте последовать за ним, как только появится угол. Скромный угол появился почти сразу, да и место работы - в теплой камералке - было ей обеспечено договоренностью с начальником партии. Но невеста так и не появилась...
    - Давай поменяемся, - прервав воспоминания Олега, попросил Валера, - руки задубели.
    - Может, костер развести? - предложил Олег.
    - Потерплю. От того только отошли.
    - Ну смотри.
    Валера, передав обугленное полено, пропустил Олега вперед.
    Мороз все глубже проникал под одежду. Кончики пальцев и лицо пощипывало все сильнее. Олегу были хорошо знакомы эти симптомы, ничего хорошего они не сулили. У него уже был неприятный опыт, и с тех пор он научился держать их под контролем. В первую зиму, по неопытности, он серьезно обморозил себе пальцы во время езды на снегоходе.  Потом, отогревая руки над печкой в палатке, едва не выл от боли, когда остекленевшие пальцы стали возвращаться к жизни. Боялся, что останется без них, но, к счастью, обошлось. Только кожа слезла, и руки стали более чувствительны к морозу.
    Олега тревожило и то, что шли они все медленнее, сказывалась предыдущая бессонная ночь. Прошли всего ничего.
    - Валера, не отставай. Так мы с тобой только к весне доберемся.
    - Давай немного передохнем.
    - Нельзя останавливаться, надо идти или разводить костер. Оставь ружье, потом заберем.
    - Как его потом найдешь?
    - Зароем в снег, а на дерево повесим записку: «Ружье лежит здесь, мое, не трогать!»
    - Не, - отрезал Валера.
    - Как твои руки, отошли? - спросил Олег.
    - Вроде ничего.
    Воздух при дыхании гудел. В тайге то и дело раздавались хлесткие, громкие, словно выстрел, раскатистые звуки - от мороза лопалась кора деревьев. Эти звуки - единственное, что нарушало тишину. Ветви деревьев, перегруженные увесистыми шапками снега, клонились к земле. Ветер давно покинул эти места и появится только в конце февраля, и лишь тогда начнет раскачивать отяжелевшие ветви, стряхивая на землю намертво уцепившийся снег. Но это будет не скоро, когда солнце станет подниматься над макушками деревьев все выше и выше, когда чуть потеплеют краски и, ослепляя, засверкает искрами кристально чистый снег. А пока ему здесь делать нечего, сейчас здесь полновластный хозяин мороз - молчаливый, лютый, безжалостный, бескомпромиссный. Мороз, с которым нельзя совладать, а можно лишь приспособиться, смириться.
    - Здесь свежий след от вездехода, он идет в сторону трассы, может, здесь ближе, - всматриваясь в темноту, сказал Валера. - Давай по нему двинем?
    Олег ткнул носком валенка в след.
    - Он старый и приведет бог знает куда. По нему можно не на трассу, а назад к машине выйти. Похоже, охотники катались, а они петляют, как зайцы. Наши здесь не работают. Надо идти по своему следу.

Глава 2

    Перед отъездом в Якутию Олег точно еще не знал, в какой из геологоразведочных экспедиций будет работать. На огромной территории их было несколько. Все должно было решиться в Якутске - в ПГО «Якутскгеология», куда у него было направление.
    Навестив перед отъездом встревоженных его решением родителей, он купил билеты транзитом через Иркутск и, сложив самые необходимые вещи в небольшой новенький чемодан, улетел.
    Ил-18 надрывно рубил воздух винтами. Он часто проваливался в воздушные ямы, и  тогда на лицах пассажиров появлялась тревога. Но самолет как ни в чем не бывало продолжал плыть над причудливым ковром рек, озер, гор, лесов и облаков,  толково, с фантазией сотканным матушкой-природой. И пассажиры понемногу успокаивались,  возвращались к своим журналам и газетам с портретами вождей; кто-то, снова обратив внимание на собеседника, продолжал шевелить губами и жестикулировать. Самые опытные, видимо, командировочные, проводившие в полетах много времени, дремали или поцеживали что-то из бутылок и стаканчиков - судя по все больше мутнеющим  глазам и увядающей с каждым очередным глотком жестикуляции, не все поцеживали только лимонад или минералку.
    Самолет благополучно приземлился в Красноярске и замер в аэропорту для дозаправки. Перекусив в буфете и послонявшись  по окрестностям аэропорта, через пару часов Олег уже летел в Иркутск. Ему очень хотелось посмотреть на Байкал, и он планировал остаться там на несколько дней. О Байкале он много слышал от студентов, которые были родом из тех краев. По их рассказам, места там были изумительные по красоте, а вода очень холодная, самая прозрачная и самая вкусная в мире. Насчет «самой вкусной» Олег сомневался, считая, что многочисленные родники на его родине вряд ли ей уступали.
    Был конец августа. В Иркутске было солнечно, но прохладно. В первую очередь надо было позаботиться о ночлеге, и Олег сразу же поехал на окраину города в частный сектор. Денег в кармане было немного. Родители пытались рассовать по его карманам  большую сумму, но он наотрез отказался, сославшись на скорый приезд к месту назначения, где дадут подъемные. Устроиться в гостиницу он даже не пытался - дорого, да и свободных мест наверняка не было.
    Сойдя с автобуса, он остановил первого встречного и поинтересовался, где можно снять угол. Пожилой мужчина опустил на землю ведро с водой, внимательно выслушал Олега и сразу указал на ближайший дом. Олег удивился такому везению. Подойдя к калитке, он позвал хозяйку. Из дома долго никто не выходил, а войти без спроса он не решался: не исключено, что где-то за углом дома затаилась хитрая собачонка, ждущая удобного момента, чтобы порвать незваному гостю штанину. Она могла и не знать, что у Олега эти штаны единственные на все случаи жизни, а Олег знал.
    Хозяйка появилась со стороны улицы и, легонько тронув Олега за плечо, спросила:
    - Сынок, ты ко мне?
    - Да. Мне сказали, что у вас можно снять комнату.
    - Ты надолго хочешь?
    - На неделю.
    - Два рублика за день, сынок. Только у меня удобств никаких нет, но постель чистая. В саду яблочки еще остались.
    - А подешевле здесь никто не сдает?
    - Так и я могу взять подешевле, - не раздумывая, ответила хозяйка.
    - Я могу заплатить десять рублей за всю неделю, - смущаясь, предложил Олег.
    - Заходи, чаем тебя напою. На студентика ты не похож, вроде постарше будешь?
    - Вы правы, уже не студент.
    Бревенчатый домик располагался в глубине участка и с улицы был едва заметен из-за густых зарослей всего того, что сбежало с соседних участков от недоброжелательных хозяев, регулярно пускающих в ход топор. Обшитый доской, со следами зеленой краски, напоминающими оттопыренные рыбные чешуйки, он все же еще крепко держался на утепленном опилками фундаменте. Возможно, из-за почтения к возрасту хозяйки, не желая доставлять ей непосильные хлопоты.
    Хозяйка распахнула незапертую дверь и впустила Олега.  В доме было три небольшие комнаты и просторная кухня, которая одновременно служила спальней для хозяйки. Об этом свидетельствовала неприбранная постель на железной кровати, которую она поспешно прикрыла цветным покрывалом. В противоположном углу висело множество иконок и закопченная лампадка. Под окном стоял покрытый клеенкой с затертыми углами кухонный стол и две самодельные табуретки. Занавески в кружевах, похоже, были ровесниками хозяйки, но выглядели опрятно.
    Олегу была предложена любая из комнат. Он выбрал ту, где были два окна и фанерный шкаф, почти такой же, как у его родителей.
    - Тебя как звать? - спросила хозяйка.
    - Олег. А вас?
    - Баба Даша.
    - А по отчеству?
    - Иннокентьевна. Да зови по-простому, чего язык-то ломать об мое отчество.
    Управившись с постелью, баба Даша плеснула в чайник воды и, шлепнув его на облезлую электроплитку, присела на табурет.
    - А что у вас так много мух, может, потравить? - спросил Олег.
    - Да леший их знает! В тепло лезут погреться, на улице холодает. Сладу нет.
    Чайник забулькал и стал выбрасывать тугую струю пара из носика. Баба Даша поколдовала над заварником, залила его кипятком и прикрыла кухонным полотенцем. Ожидая, пока заварка запарится, она положила руки на колени и чуть припухшими в суставах тонкими пальцами стала перебирать край передника.   
    Чай был ароматным, вкусным. Олег уловил запах малины и еще каких-то незнакомых ему трав. Мама тоже всегда смешивала магазинный чай с травами, сушеными ягодами и липовым цветом…
    Олег пил чай и молча смотрел на бабу Дашу. Несмотря на свои годы, она была  энергичной, подвижной.  Лицо было покрыто сеточкой морщин. Большие бледно-голубые глаза смотрели внимательно и доброжелательно. Чистый платочек с поблекшим от частой стирки рисунком прикрывал широкий лоб и редкие седые волосы, которые она то и дело заталкивала под край туго подвязанного платка, то ли стесняясь своей седины, то ли чтоб не мешали.  Ее маленькая фигурка сохранила стройность, спину она держала прямо, совершенно при этом не напрягаясь. «Наверное, в молодости она была очень красивой», - подумал Олег.
    Допив чай, он протянул хозяйке деньги.
    - Потом отдашь. Может, еще не понравится у меня.
    Но Олег настоял.
    В этом доме когда-то было многолюдно. Иначе зачем столько комнат? Олег хотел спросить про детей, но передумал. Судя по состоянию дома и отсутствию вещей в сиротливых комнатах, кроме бабы Даши сейчас здесь вряд ли кто-то бывает, разве что случайные заезжие вроде Олега.
    Спалось ему неспокойно - донимали мухи, по осени они всегда злые. Проснувшись, Олег позавтракал на скорую руку и, поинтересовавшись у бабы Даши, где ближайший магазин, исчез.
    Магазин был в десяти минутах ходьбы, на соседней улице. Купив студенческий набор продуктов и флакон дихлофоса, Олег вернулся обратно. У калитки он встретил хозяйку.
    - Схожу к соседке на полчасика. Ты дома будешь или по девчатам?
    - Хочу съездить на вокзал, узнать насчет билетов в Листвянку. По девчатам, может, вечерком, - с улыбкой ответил Олег. - Я мух потравлю, вы в дом сразу не заходите, сначала надо будет проветрить.
    - Ладно.
    Баба Даша упорхнула к соседке. Олег вошел в дом. Стараясь пореже дышать, он распылил по всем комнатам дихлофос, плотно прикрыл за собой двери и в предвкушении беззаботного сна в предстоящую ночь направился искать автовокзал.
    Автобусы в Листвянку ходили регулярно, но купить билеты можно было лишь в день отправления. Олег запомнил расписание и вернулся домой.
    Приоткрыв дверь, он решил, что хозяйка все еще сплетничает. Из кухни исходил удушающий, тошнотворный запах дихлофоса. Олег открыл дверь нараспашку и, подождав, пока немного проветрится, вошел. Пол на кухне был густо усеян не пережившими газовой атаки мухами, а на кровати лежала баба Даша и, судя по тяжелому дыханию и сложенным на груди рукам, собиралась вот-вот последовать за ними. Услышав шаги, она попыталась встать с кровати.
    - Сынок, что-то мне невмоготу, как бы не помереть. А с утра было хорошо!
    Олег помог бабе Даше подняться, придерживая, вывел на улицу и усадил на крыльцо.
    - Ну что же вы так? Я же предупреждал, что нужно сначала проветрить.
    - Так они, заразы, опять налетят через открытую дверь. Да и пахло уже не шибко.
    Посидев с десяток минут на крылечке, она отдышалась, повеселела и, счастливая тем, что смерть откладывалась на неопределенный срок, вооружившись ведром и веником, пошла собирать «урожай».
    На следующий день, проснувшись пораньше, Олег поехал знакомиться с Байкалом. Придорожные пейзажи ничем особенным не отличались, и он терпеливо ждал, пока автобус затихнет на конечной остановке.  Через пару часов, спустившись по склону в поселок, тот остановился на небольшой площадке. Двери, тихо хлопнув, сложились в гармошку, и Олег вместе с попутчиками вышел из автобуса.
    День выдался солнечный, теплый, но от озера тянуло холодком.
    У Олега в кармане лежала туристическая карта Байкала, но очень мелкого масштаба, и сориентироваться по ней в поселке было невозможно. Он, оглядываясь вокруг, направился в сторону торчащих мачт и корабельных надстроек - там наверняка был причал.
    И он не ошибся. У небольшого бетонного причала пришвартованными стояли несколько рыболовецких суденышек, а чуть дальше - с дюжину моторных лодок разного калибра. Олег поразился прозрачности воды. Был полный штиль, и казалось, что катера не стоят на воде, а висят в воздухе, и только проржавевшая часть ниже ватерлинии была свидетельством того, что это всего лишь зрительный обман. Олег спустился к воде и потрогал ее рукой.
    - Как же они в ней купаются? - подумал он. - У нас зимой в проруби такая же.
    В надежде за оставшееся время успеть посмотреть на более дикие места, Олег пошел  по тропинке, ведущей в сторону от поселка.
    Утоптанная несметным количеством прошедших по ней туристов, тропа петляла вдоль берега, огибая очень крутые и каменистые места.  Через пару километров Олег свернул с нее и, с опаской подойдя к кромке обрыва, присел на камень. Такого красивого пейзажа он никогда не видел. Слева озеро, уходя за горизонт, сливалось с голубым небом, и невозможно было понять, где закачивается вода и начинается небо. На противоположном берегу, будто вырастая из озера, тянулась гряда гор хребта «Хамар Дабан» с чудной окраской - не серой, а близкой к цвету воды. Горы, чуть смазанные дымкой у основания и с четкими контрастными вершинами, чем-то напоминали те, что изображены на картинах Рериха, только краски здесь были мягче и теплее.
    Полюбовавшись пейзажем с высоты, Олег обошел скалу и спустился чуть ниже, откуда можно было посмотреть, что там под водой. Через прозрачную толщу просматривались груды облизанных водой камней. Уходя в глубину, они понемногу теряли очертания и растворялись в ледяной синеве. Озеро казалось безжизненным, не видно было ни водорослей, ни рыбы. Хотя она, конечно, где-то вальяжно плавает - раз есть рыбацкие лодки, значит, есть и рыба.
    - Только что она здесь лопает? - подумал Олег. - Похоже, в озере еды шаром покати.
    Вдали от берега, упираясь изо всех сил и волнуя зеркальную гладь, тащил за собой что-то громоздкое маленький буксир. Всматриваясь в даль, Олег попытался определить, что у него на прицепе. Вдруг он увидел темный бугорок, медленно двигавшийся в его сторону. Со временем бугорок превратился в симпатичную мордашку с растопыренными усами и огромными, на выкате, любопытными глазами, которые не моргая смотрели на Олега. Слишком близко нерпа подплывать не стала и, притормозив на безопасном расстоянии, пристально следила за Олегом.
    - Что, любопытная, рыбку хочешь? - улыбаясь, спросил Олег. - Нет у меня рыбы, а бутерброд с колбасой не захочешь ведь. И вообще, ты не в зоопарке, сама лови.
    И все же Олег швырнул в ее сторону кружок колбасы. Не пролетев и трети пути, он шлепнулся о воду и пошел ко дну. Нерпа тут же бесшумно скользнула в глубину и больше не появлялась. Может быть, испугалась, а может, отправилась на поиски докторской колбасы, что маловероятно, наверняка здешний омуль вкуснее. К сожалению, ее дальнейшие действия озеро укрыло от глаз Олега, и тот переключил внимание на изъеденный ветрами и волнами скалистый берег, за который полуобнаженными корнями цеплялись невысокие с изогнутыми стволами сосенки. В стороне от озера места были спокойнее и почва плодороднее, но они выбрали именно это, почти не пригодное для жизни. Наверное, это были сосны-романтики: они предпочли обосноваться на самом краю, чтобы любоваться красотами чарующего озера, а не жить в сытости в безопасном месте, ничем не рискуя, но и не видя вокруг ничего, кроме скопления одинаково стройных туловищ своих соплеменников. Эти битые ветрами, невысокие сосенки только внешне выглядели уродливыми, чахлыми и убогими. Но в них была стойкость, огромная жажда жизни, замешанная на любви к красоте и здоровом индивидуализме. Конечно, деревья не люди, и вряд ли их поведение следует людской логике, да и органы чувств  у них иные. С другой стороны, кто их знает...
    Для полноты впечатлений Олег надеялся дождаться заката, но точно не знал, что придет раньше - закат или автобус.  Пройдя еще несколько километров вдоль берега, он присел на камушек. Запив ледяной водой помятые в тесном кармане бутерброды, он посмотрел на часы. До автобуса времени было в обрез, а солнце все еще ярко светило, не зная усталости и, похоже, не спешило на ночлег.  Он вынужден был вернуться, сожалея, что полюбоваться закатом в этот раз ему не суждено.
    В оставшиеся дни Олег бродил по Иркутску и окрестностям, съездил на Братскую ГЭС и, довольный, улетел в Якутск.

Глава 3

    - Ты бывал на Байкале? - спросил Олег.
    - Нет. Слышал, что глубокое озеро с прозрачной водой, - нехотя ответил Валера.
    «Капризная и непонятная это штука - память», - подумал Олег. Все в ней перемешано, запутано. Зачастую малозначительные эпизоды остаются в памяти навсегда, а значимые выпадают или вспоминаются с трудом, обрывочно. Почему она без нашего согласия решает, что для нас важно, а что нет, что следует забыть, а что навсегда сохранить в своих запутанных лабиринтах? Несколько дней в Иркутске, Байкал. Землянка, где в детстве прятался от условных фашистов, играя в войну с поселковыми сверстниками. Мешки с яблоками в сенях родительского дома в день, когда умерла бабушка. Студенческие годы, шалаш из свежескошенной травы, построенный отцом на сенокосе. Красивая, доброжелательная учительница физики, смущенно завязывающая во время урока разошедшиеся тесемки на белоснежной кофточке, злобное лицо завуча, готового оторвать уши за нарисованный на уроке рисования почти карикатурный портрет Ленина... Нажал на невидимую кнопку - и все перед глазами, как в кино. 
    - Кажется, мы вышли на марь, - сказал Валера.
    - Да, эта та, самая большая. Давай вернемся на кромку леса, согреемся про запас, там с дровами будет туго.
    - Может, с собой взять, - предложил Валера.
    - Можно. Только сначала саночки смастери.
    Они вернулись к кромке леса. Затем, основательно согревшись у костра, снова двинулись в едва подсвеченную факелом темноту и холод.
    Несмотря на лютый мороз, жизнь в тайге продолжалась. Хотя протекала она тихо, без веселой трескотни и излишней беготни. Все было нацелено лишь на одно - добыть хотя бы скудное пропитание и выжить, дотянуть до теплых деньков, а там  можно будет и повеселиться, почирикать, пощебетать, потрубить басом, поплескаться,  призывая соскучившихся подруг к любовным играм. Или сразиться с соперником, скрестив в честном бою несмертельное оружие. Свить новые или подремонтировать прошлогодние гнезда, почистить норки и собрать урожай орехов, ягод и грибов, присмотреть и запомнить до новых холодов кормовые места и убежища, научить лохматое или пернатое потомство азбуке выживания…  На все про все кусочек весны, комариное лето и сентябрь. 
    Изредка дорогу пересекали свежие, едва заметные при тусклом свете соболиные следы. Юркий зверек, похоже, колесил по мари в поисках куропаток, наклевавшихся замороженных почек и устроивших себе ночлег под толщей снега. Следы были неглубокие, едва потревожившие снег.
    И маленьким и большим обитателям тайги, конечно, тоже было несладко зимой. И все-таки у каждого из них было все необходимое для выживания. У одних теплый густой мех или длинная шерсть, через которые с трудом пробирался даже самый лютый мороз,  другие же научились пережидать холод под толстым снежным одеялом. Кто-то и вовсе  предпочитает, посапывая, проспать скучную зиму в норе или берлоге. Но у каждого из их соплеменников один и тот же облик, одни и те же повадки, пища, игры и голоса. Ничего лишнего, все рационально и точно. С человеком же все не так. Природа не поленилась слепить всех из одного и того же материала и все же мало похожими друг на друга; внешним обликом, характером, кулинарными предпочтениями, способностями складывать и вычитать, высотой голоса, степенью любопытства… В общем, природа пофантазировала всласть и теперь, наверное, сама же с интересом, а может быть, и с недоумением наблюдает, что в конечном итоге получилось. И, вполне возможно, выражение ее лица иногда становится кислым - местами получилось не очень. Странным каким-то получился, мало к чему приспособленным: под водой тонет, в мороз замерзает, летать не может, ползать у человека если и получается, то только в раннем детстве или после обильного застолья, да и то далеко не у всех. Велено же было жить в тепле рядом с водой и хлебным деревом, плодиться и не шарахаться где ни попадя. Так нет же, кому-то на Северный полюс захотелось посмотреть, кому-то в вечной мерзлоте покопаться, кому-то приспичило жемчуга насобирать среди акул для своей любимой самочки, кому-то на самую высокую гору забраться… А впрочем, мозги получил в подарок, пусть теперь сам выкручивается. Только как бы он со своими уникальными мыслительными способностями, со своими амбициями и эгоизмом, необузданным желанием подчинять себе все и вся, со своей изощренной прожорливостью не угробил все то живое многообразие, которое вокруг него, и самого себя в том числе. Может быть, стоит избавиться от него, пока дров не наломал? Хотя и жалко - столько трудов и времени потрачено, да и местами человек получился все же неплохим, иногда встречаются и очень симпатичные экземпляры, особенно среди самочек...
    Марь казалась бесконечной. Факел дотлел до конца, и Олег воткнул его в снежную бровку. Волнистое поле снега, до этого окрашенное блеклыми черными тенями, исчезло в темноте. Какое-то время колеи совсем не было видно, и они шли, нащупывая дорогу ногами, но со временем глаза обвыклись и стали различать едва заметные контуры. Ни дуновения ветерка, ни постороннего шороха, ни деревца, только монотонный хруст снега под двумя парами ног, потрескивание воздуха при дыхании и равнодушное любопытство миллиардов звезд.
    Идти стало чуть легче. Взрыхленный колесами снег с четкими следами протектора уже подмерз и не расползался под ногами. Олег всматривался в темноту в надежде увидеть хотя бы небольшое дерево. Но по обе стороны из-под снега изредка торчали лишь макушки чахлого кустарника и покрытые инеем тонкие стебли болотной травы.
    «Зря не послушал Валеру, - укорял он себя. - Надо было прихватить с собой хотя бы немного сухих веток на растопку. Саночки смастери! Дошутился! Без костра до леса можем и не дотянуть. Валера что-то совсем затих, еле плетется».
    Олег оглянулся назад. Валера, засунув руки под мышки и опустив голову, едва переставлял ноги и все больше отставал. Олег подождал и поднес зажженную спичку к его лицу.
    - Валера, кажется у тебя лицо обморожено.
    Тот вяло наклонился и зачерпнул рукавицей горку сыпучего снега.
    - Снегом нельзя, он как наждачная бумага, - с досадой сказал Олег.
    Он снял рукавицу и, вывернув наизнанку, протянул Валере. Тот молча приложив ее к лицу, присел на корточки.
    Мороз тут же воспользовался остановкой и, словно почуяв легкую добычу, по-змеиному начал заползать за воротник, в рукава, валенки. Настойчиво, бесцеремонно лизал он своим ледяным языком тело под одеждой. Совладать с ним могли только движение и костер. Но надежда на костер таяла в пустынной мари и лишь дразнила миражами леса от слипшихся ресниц...
    - Валера, надо идти, замерзнем. Вставай. Найдем дерево - разведем костер. Не может быть, чтоб ни одного не было. Оставь ружье, черт с ним, - держа голую руку за пазухой, с нарастающей тревогой сказал Олег.
    Валера, опираясь руками о колени, встал и, сняв ружье, положил рядом. Олег перебрался через бровку, ногой растолкал снег и, положив  ружье в ямку, сверху нагреб бугорок.
    Валера теперь не отставал и, все еще прижимая к лицу меховую рукавицу, шел почти вплотную.
    - Давно надо было оставить ружье, летишь как на крыльях, - стараясь ободрить Валеру, едва шевеля окоченевшими губами, сказал Олег.
    -  Хоть бы луна взошла, - глухим голосом ответил Валера.
    - Луну придется ждать еще несколько дней.
    «У природы нет плохой погоды, всякая погода благодать»... Как же его угораздило написать такое? Не помню фамилию. Забыл. Вот черт, совсем мозги отморозил... Наверное, писал, наблюдая за капризами природы через окно уютной загородной дачи, сидя в кресле у жарко горящего камина и поглаживая мурлыкающую на коленях кошку. Его бы в январе на  часок в одиночку в необъятные просторы якутской таежной благодати и… Вряд ли была бы эта песня, - размышлял Олег. - Зря ворчу. Каждому свое. А песня хорошая. Черт, как холодно, даже дубленка не спасает, чайку бы сейчас с костра или из термоса, сладкого, горячего, душистого… Кажется, дома сахара нет. Ничего, к соседу схожу. Нет, он уже дрыхнет. Без сахара сойдет. Чай индийский, со слоником».
    Олег представлял, как растопит буржуйку, поставит чайник, потом откроет консервную банку с горбушей, наколет сливочного масла, порежет хлеб и, запивая все это обжигающим чаем, будет долго смаковать. Потом, чтобы не вставать ночью, подложит в печь толстые сырые чурки и, укрывшись теплым ватным одеялом, завалится на кровать. «Нет, рыбу надо будет сначала разогреть, она в предбаннике - замерзла. Но это мигом, печь жаркая. Хлеб тоже мороженый, но с ним еще проще, порублю топором и на раскаленную печь. Запах какой! Отосплюсь. Машину без меня притащат. Потом схожу в кафе, а может, и в ресторан... », - мечтал Олег.
    - Валера, ты где живешь, в общаге?
    - Нет, у тещи на верхнем поселке.
    - Иметь тещу иногда полезно, особенно когда есть хочется.
    - Жена тоже хорошо готовит, - нехотя ответил Валера.
    - Когда доберемся, автобусы ходить уже не будут, можно у меня переночевать. Ко мне ближе. Место есть.
    Валера промолчал.
    «Это точно, надо сначала добраться», - про себя ответил за Валеру Олег.
    У Олега тещи не было. Он жил в миниатюрном домике-засыпухе на Экспедиционной улице. Чуть ниже протекала речка Ирелях. Правда, от этой речки в черте города и близлежащих окрестностях осталось только название, сама же она вдоль и поперек была распахана драгами, перегорожена временными дамбами и торчащими из воды грядами галечника, издалека напоминающими барханы. Из реки извлекали изумительные по красоте драгоценные камни, взамен расплачиваясь горами промышленных отходов и кубометрами всего того, что извергал многотысячный город. Выше же города по течению речка все еще сохранилась в первозданном виде. Неширокая, с живописными обрывистыми берегами, заселенная некрупной рыбешкой, она, озорно раскачивая прибрежные кусты, грациозно извиваясь, неспешно катилась по привычным ей местам. И только перед самым городом, словно почуяв опасность, нехотя текла в его сторону, обреченно цепляясь за каменистые перекаты.
    Небольшой домишко, именуемый начальником партии «персональным домом», был предоставлен Олегу сразу же по прилете в Мирный. Основательный, дотошный начальник  топографической партии ко всему прочему оказался еще и крепким хозяйственником и, несмотря на малочисленность партии и ограниченные возможности (в силу не очень масштабной должности), имел в своем распоряжении несколько жилых домиков и вагончиков, чем особенно гордился.
    - Поживешь пока здесь. Сдадут благоустроенное общежитие - постараюсь переселить тебя туда, - сказал Алексей Иванович, пытаясь высосать дым из потухшей папиросы и шерудя непослушным ключом в замочной скважине.
    Замок был хлипкий, с тонкой дужкой, и не выполнял своего прямого назначения, а лишь предупреждал, что в доме никого нет.
    - Дрова и бочки под воду на днях подвезем. Водовозка ходит по четвергам. Постельное белье, спецодежду, матрац, ну и по мелочи, что надо, возьмешь на складе. Продукты на первое время можешь взять под запись там же - кладовщица в курсе. Пару дней отдыхай. Через неделю вертолет, пока поработаешь в отряде Скворцова, они стоят на Вилюе, потом посмотрим.
    Объяснив, как пройти на склад, начальник партии вышел, нырнул в уазик и вместе с ним скрылся за пеленой поднятой колесами пыли.
    «Персональный дом» состоял из комнаты и кухни - три шага кухня и четыре с половиной комната. В комнате стояла самодельная деревянная кровать с заменяющими матрац туго натянутыми по периметру полосками резины, нарезанными из отслуживших свое автомобильных камер. Маленькое, закопченное окно едва пропускало свет. На кухне, за дощатой перегородкой, громоздились сваренная из толстого металла печь, деревянный шкаф с яркой занавеской вместо дверцы и умывальник с оцинкованным тазом на табуретке. Все остальное привозилось и увозилось с собой периодически меняющимися постояльцами. Был при доме и просторный, обшитый изнутри картонными коробками тамбур, служивший холодильником, складом сухих дров, гардеробом для спецодежды и промежуточным помещением для акклиматизации при выходе из дома на улицу в зимние холода.
    Получив все необходимое на складе, Олег позвонил начальнику партии, и тот прислал обещанную машину. Наведя порядок и протопив печь, Олег заменил лампочки на более мощные и уже под вечер отправился знакомиться с городом. Петляя между хаотично стоящими домиками, вагончиками и сараями, он вышел на оживленную улицу и, ориентируясь на высоко торчащую над крышами телевизионную вышку, пошел в ее сторону. Забрызганный дощатый тротуар вел как раз туда. Поравнявшись с идущими навстречу пешеходами, он останавливался и, чтобы благополучно разойтись, поворачивался боком. С правой стороны улицы грудились все те же вагончики с дощатыми пристройками, потом шел длинный бетонный забор, прятавший за собой какие-то здания и огромные рычащие самосвалы. Напротив стояла припорошенная сажей котельная с большой кучей угля рядом. Грузовики разных габаритов и форм грохотали на стыках бетонного покрытия. Поднимая пыль, по улице сновали автобусы, уазики и престижные Жигули, которые выделялись своей яркой окраской и ухоженностью. По обочинам дороги росли хилые, посаженные руками горожан, из последних сил цепляющиеся за жизнь деревца.
    Центр же города, до которого Олег дошел на удивление быстро, хотя и выглядел серовато, оказался чистым и ухоженным. За спиной многотиражного громоздкого памятника Ленину располагалась небольшая площадь, застроенная по периметру стандартным набором зданий: гостиница, дом культуры и здание горисполкома с гербом на фасаде и красным флагом на крыше. Табличку с названием самой широкой улицы, отделяющей район, откуда пришел Олег, можно было и не читать.  Олег ходил по улицам, стараясь запомнить их название и расположение. Ленина, Ленинградский проспект, Московская, Комсомольская, шоссе Кирова - эти названия были ему хорошо знакомы. Город оказался малоэтажным, и лишь на одной улице возвышались две девятиэтажки, опиравшиеся не на традиционный фундамент, а на продуваемый ветрами полутораметровый частокол торчащих из земли свай.
    - Высокая избушка на ножках многоножки, - усмехнулся Олег ранее не виданной фантазии строителей.
    По улицам и внутри кварталов между домами были проложены нелепые, обшитые досками теплотрассы. Все самое необходимое для жизни в городе было: и магазины, и баня, и кинотеатр, и телевышка, и все же он казался каким-то неуютным, словно сделанным наспех, для временного пользования. Здесь явно недоставало ярких красок. «Если так выглядит столица алмазного края, то что же собой представляют не столицы», - разочарованно подумал Олег.
    ...Щедро отпущенный начальником партии второй день отдыха Олег хотел потратить на прогулку по лесу, окружающему город зеленой каймой, но утром пришла машина с двумя пустыми бочками. Водитель посигналил, и, когда Олег вышел, бочки уже стояли у забора. Водитель передал ему початую банку с краской, жесткую кисточку, закрыл борт и укатил. Бочки, с грубо вырубленным верхом, изнутри были покрыты налетом ржавчины. У каждого из соседних домов стояли такие же, только окрашенные. На то, чтобы придать своим такой же вид, у Олега ушел почти весь день, и на прогулку по лесу времени уже не осталось.
    Кабинет начальника партии и помещение камералки располагались на втором этаже в одном из двухэтажных деревянных зданий управления экспедиции.
    Олег поднялся по ступенькам и, читая таблички на дверях, пошел по коридору. Уборщица, отмывающая глинистые следы от обуви, остановилась, бросила оценивающий взгляд на сапоги Олега и, убедившись, что они тщательно промыты в стоящем у входа корыте с водой, ответила на приветствие и продолжила елозить шваброй по полу узкого коридора.
    В камералке, склонившись над чертежными досками, корпели несколько женщин. Помещение было небольшим, со следами деятельности женских рук, привыкших к  цветам, чистоте и уюту. Встретили Олега по-домашнему, доброжелательно и с любопытством. Напоили чаем и забросали вопросами, первым из которых и, по всей вероятности, самым важным, был вопрос о его семейном положении. Олега это немного позабавило, и он с иронией решил, что тут же, за чаем, его и сосватают. Но, как потом оказалось, все они были замужем, и их интерес ограничивался лишь надеждой пополнить свои немногочисленные ряды еще одной разговорчивой собеседницей.
    Разговор ни о чем был прерван появлением Алексея Ивановича.
    - Долго спишь. Я уже было подумал, что ты улетел обратно в теплые края. Заходи, - сказал он с едва заметной улыбкой.
    - С замком провозился, и автобуса долго не было, - смутился Олег.
    - Чего с ним возиться? На твое добро здесь вряд ли кто позарится! Присаживайся.
    Широколобый, сухощавый, с редкими взъерошенными волосами на голове, он деловито, подробно рассказал о стоящих перед топопартией задачах. На исписанной и исчерченной карандашными пометками карте показал места работы топоотрядов и пододвинул к Олегу внушительную стопку бумаг с правилами и инструкциями по технике безопасности. Затем слегка дрожащей рукой прицелился и, ткнув авторучкой в лист бумаги, стал что-то старательно писать. Протянув Олегу исписанный листок, он поднялся и, перешагнув через порог, показал свободный стол, за которым Олегу в дальнейшем предстояло работать.
    - Пойдешь в соседнее здание, там в бухгалтерии получишь аванс на первое время, проездные и подъемные чуть позже, когда окончательно оформишься на работу.
    Выйдя на улицу, Олег взглянул на записку. Содержание ее было безнадежно скрыто  за угловатым, совершенно неразборчивым почерком, и только цифры, означавшие внушительный аванс, он разобрал, хотя и с большой долей сомнения. Работникам бухгалтерии, похоже, этот почерк был привычен, и, едва взглянув на листок, ему тут же протянули через окошко деньги и ведомость для подписи.
    Олег еще какое-то время потратил на оформление договора, получение в спецотделе допуска к работе с секретными материалами и прочие бюрократические процедуры. Прочитал инструкции по технике безопасности и проекты по осуществлению гравиметрических работ и магнитометрической съемки. В разделе топогеодезических работ все было более-менее понятно. Остальное же с графиками, географическими названиями, заковыристыми терминами, формулами и надеждами на успех в чем-то оказалось кашей, которую Олег был не в состоянии переварить.
    Выбрав свободный солнечный день, он по совету общительных сотрудниц отправился посмотреть на карьер трубки «Мир». Петляя между вросшими в землю, хаотично застроенными, несуразными домиками, он перешел через широкую, вязкую дорогу и остановился на кромке карьера.
    - Вот это да! - не смог сдержать восторга Олег.
    Огромная, около километра в диаметре, с каменистыми уступами, рукотворная воронка, постепенно сужаясь, уходила в глубину. Шлепая по глинистой каше огромными колесами и выбрасывая клубы сажи, надрываясь, по серпантину едва тащились гигантские, доверху нагруженные рудой самосвалы. На дне карьера, ловко размахивая  ковшом, работал экскаватор. Несколько самосвалов, выстроившись в очередь, ждали своей порции вздыбленной взрывом руды. Выглядевшие монстрами вблизи, на дне они казались мелкими серыми букашками. Во всем этом гигантском круговороте чувствовалась слаженность и напористость. Олег был поражен и долго не мог оторвать взгляда от происходящего. Уже дома, лежа в постели, он прокручивал в голове события и впечатления последних дней. В этом пыльном, плохо обустроенном городе было что-то неподвластное его сознанию. Этот маленький мирок среди глухой тайги, за тысячи километров от цивилизации, был чужим, вызывающим тревогу, дискомфорт и одновременно восторг от грандиозности происходящего.

Глава 4

    Кончики пальцев на руках покалывало все чаще. Олег то и дело вытаскивал большой палец из отдельного кармашка рукавицы и сжимал вместе с остальными в кулак. Вначале это помогало, но с каждым разом тепло возвращалось все медленнее и болезненнее. Еще несколько часов назад, когда Олег выуживал папиросу из пачки, от рук исходил парок, они были теплые и чуть влажные, теперь же внутри меховых рукавиц царил холод. Олега тревожила не боль - она была терпимой - а то, что пальцы перестанут слушаться.
    «Главное сейчас - не дать окончательно замерзнуть рукам: сосульками вместо пальцев костер не разведешь. Валера не помощник, лишь бы шел, не останавливался. Рукавицу вернул, значит с лицом пока все в порядке. А руки? Руки по-прежнему держит за пазухой. Надо же было так вляпаться! Не надо было уходить от машины. Надо было переждать до утра. По крайней мере не замерзли бы. Проклятая марь, черт бы ее побрал, ни конца, ни края», - размышлял Олег.
    Он уже не думал о вожделенной трассе. Сейчас главное не она, главное - костер, остальное может быть или не быть только после него. Перебравшись через затвердевшую бровку, он почти ползком сделал небольшой круг в надежде отыскать дерево в стороне от дороги, но и там, как приговор, лишь снежная пустыня. Он вернулся на дорогу, и они снова шли. Шли, потеряв счет времени, в полусне, молча, сознавая, что без огня долго не протянут. Валера, когда ему мерещилось дерево, останавливал Олега. Тот снова и снова сходил с дороги, но каждый раз возвращался ни с чем. Нужно было отыскать всего лишь одно, пусть даже чахлое дерево, хотя бы несколько сухих веток. Совсем недалеко, в каких-то двух-трех километрах, их было несметное количество, но дерево нужно было здесь и сейчас. Тайга, создававшая труднопреодолимые преграды в повседневной работе, вынуждавшая человека придумывать всякие хитрости и механизмы, тратить немалые деньги на то, чтобы обойти ее, обхитрить, а зачастую и растоптать железом, вызывавшая досаду, а подчас и раздражение, сейчас словно мстила за варварское отношение к себе. Она будто говорила: «Хотели, чтобы я не мешала, хотели, чтобы меня не было, вам так проще? Теперь попробуйте обойтись без меня».
    Возможно, под твердой снежной бровкой дороги лежит одно из немногих на этой мари, растоптанное траками небольшое деревце, потратившее десятки лет, чтобы, раскинув ветви, хоть изредка порадоваться теплу и свету, поиграть упругими ветвями с ветром, искупаться в теплом летнем дожде. Оно с радостью предложило бы отжившие свой век сухие нижние ветви…
    Олег лихорадочно искал выход и не находил его. Он пытался вспомнить, насколько широка марь, и подумал, что, может быть, стоит попробовать пересечь ее под прямым углом от дороги. И тут же отбросил эту мысль - по глубокому снегу далеко не уйдешь, а лес близко к дороге нигде не подходил, это он помнил отчетливо. Он мысленно прощупал карманы и одежду в надежде найти хоть что-то, чем можно разжечь ветви тонкого замороженного кустарника. Но в карманах, кроме двух полупустых коробок спичек и пачки «Беломора», ничего не было. Олег остановился и подождал Валеру. Поравнявшись, тот присел на бровку и, с трудом расстегнув верхнюю пуговицу, уткнулся лицом между распахнутыми краями куртки. Олег понимал, что нет ничего страшнее обреченности, потери надежды, когда тело, растратив почти все силы, готово сдаваться обстоятельствам, когда притупляются чувства, когда уходят боль и страх, когда появляется равнодушие к собственной судьбе… Тогда конец.
    Ползая по снегу, Олег почти на ощупь наломал небольшую охапку веток и собрал пучок травы. Вернувшись на дорогу, он растолкал снег по сторонам, притоптал место для будущего костра и, встав на колени, привычно сложил все в небольшую пирамиду. Эта смесь из сырых, замороженных веток и покрытой инеем травы для костра не годилась, но выбора не было. Эта отчаянная, почти безнадежная попытка была единственным шансом не замерзнуть - мизерным, но все же шансом. Сбросив рукавицы, он достал спички и, сложив вместе несколько штук, чиркнул о коробок. Подождав, пока те, ярко вспыхивая по очереди, займутся уверенным пламенем, он осторожно поднес их к траве. Но пламя, чуть лизнув траву, лишь растопило иней. Олег бросил догоревшие спички и надел рукавицы. Чуть согрев руки, он повторил попытку. На этот раз трава задымила, обнадеживающе вспыхнула на миг и тут же погасла, оставив на обгоревших кончиках бледные светящиеся точки. Олег раз за разом аккуратно собирал подгоревшую траву в кучку и одну за другой повторял попытки. Испачканные сажей пальцы уже плохо слушались и с каждым разом отходили все медленнее.
    - Твою мать, - матерился Олег. - Так не получится. Почти все спички спалил. Так нельзя. 
    Достав оба коробка, он сложил все спички в один и, разодрав пустую коробку, засунул ее в костер. Потом снова сложил вместе несколько спичек и уже готов был зажечь их, но передумал и оставил только одну.  Тонкие, сухие полоски древесины вспыхнули сразу же, как только он поднес к ним горящую спичку. Пламя охватило полуобгоревшую траву и перекинулось на пучок веток, освещая стоявшего на четвереньках Олега. Охваченные огнем почки на ветках ярко вспыхивали, но сами ветки, словно сделанные из металлической проволоки, гореть не хотели, а лишь перегорали в самом жарком месте и светились малиновыми угольками. Вскоре маленький бледный язычок пламени в последний раз лизнул ветви, задрожал и исчез. Олег попытался раздуть пламя, но из этого ничего не получилось, костер не разгорался, а светящихся угольков становилось все меньше. Тогда он вытащил полупустую пачку «Беломора», вытряхнул папиросы на снег и, сунув смятую бумагу в костер, попытался открыть коробку, но пальцы уже не слушались. Засунув руки под расстегнутый полушубок, он с нетерпением ждал болезненных ощущений, но они не приходили. Опасаясь, что костер потеряет последние крохи тепла, он вытащил руки и, неуклюже зажав коробок одной рукой, пальцем другой вытолкнул спички на полу полушубка, но удержать нащупанную в темноте спичку уже не смог.    
    - Валера, попробуй зажечь бумагу, я не могу взять спичку, пальцам, похоже, хана.
    - Бесполезно, не будет он гореть. Сам не видишь? Да и не смогу я - руки, как чужие, - едва слышно ответил Валера.
    «У него же патроны есть», - внезапно осенило Олега.
    - Сколько у тебя патронов?
    - Три.
    - Сможешь разрядить?
    - Попробую.
    Какое-то время из темноты слышалась возня.
    - Не получится, гильзы латунные, пыжи нечем вытащить.               
    Олег снова и снова пытался сжать спичку непослушными пальцами, но каждый раз та ускользала. Тогда он стряхнул спички на ладонь и, нащупав одну языком, зажал зубами. Справиться с коробком было чуть проще. Спичка вспыхнула, в ноздри пахнуло удушливым запахом серы. Склонившись над костром, он разжал зубы. Маленький факел попрыгал между  ветками, нырнул в снег и тут же погас. Олег смахнул с лица иней и, выудив вторую спичку, проделал с ней тоже самое, только теперь склонился к измятой пачке как можно ниже. На этот раз спичка упала в складку картона и не затухла. Олег, стараясь не дышать в ее сторону, с отчаянной надеждой смотрел, как маленький огонек, едва касаясь кромки шершавого картона, бежит по белой тонкой палочке, быстро превращая ее в изогнутый огарок.

Глава 5

    Вертолет, напористо раскручивая огромные лопасти, закачался и задрожал. Из открытой кабины пилотов доносились неразборчивые команды и запросы диспетчера. Одетые в безукоризненную летную форму парни, чуть приподнимаясь с кресел, точно и быстро щелкали бесчисленными тумблерами, сопровождая каждое свое движение подтверждающей скороговоркой. Со стороны это выглядело забавным развлечением. В раннем детстве так ведут себя мальчишки, играя в самолетики, вертолетики и машинки, с той лишь разницей, что вертолетик здесь был настоящим, большим-большим, а мальчики уже прилично прибавили в жизненном опыте, росте и возрасте. Но детские привычки, похоже, прилипли к ним навсегда.
    Прошло несколько минут, и редкая дрожь превратилась в сплошную противную вибрацию. Вертолет чуть дернулся, сорвался со стоянки и, тоненько посвистывая лопастями, грузно покатился в сторону взлетно-посадочной полосы. На бетонке он, чуть понервничав от почти неподъемного груза, с трудом разогнался и, едва не цепляясь опущенным носом о взлетную полосу, ураганом понесся прочь от города.
    Олег переходил с одной стороны салона на другую и, прижимаясь лицом к иллюминаторам, пытался найти свой домик, но вертолет летел слишком быстро, несколько раз менял направление, и в каше похожих, покрытых рубероидом крыш свою он опознать так и не смог. Зато панорама города была как на ладони. Помимо огромного, уже знакомого карьера и центра города, хорошо просматривались и окраины, которые, как оказалось, начинались едва ли не в самом центре и составляли большую его часть. С одной стороны карьера дома расположились у самой его кромки, и с высоты казалось, что они вот-вот рухнут в бездну. Извилистая дорога, вынырнув из карьера, на поверхности превращалась в ровную широкую полосу и уходила на окраину, где упиралась в обогатительную фабрику - жутковатое здание исполинских размеров с редкими маленькими окошками.  Внизу проплывали гигантские отвалы породы, идущие в разные стороны и исчезающие за горизонтом линии электропередачи, буровые вышки, разветвленные ниточки трубопроводов, площадки с цепочками контейнеров, бочек, автомобилей, металлолома, большие водоемы с неестественным цветом воды и бог знает что еще. Где-то копошились бульдозеры, экскаваторы, сновали автомашины и люди. Сверху город выглядел также серовато, лишь вдоль бетонной дороги в аэропорт сохранился маленький клиновидный клочок девственной тайги. То ли специально оставленный на радость горожанам да комарам, лишенным в ближайшей округе естественной среды обитания, то ли из-за невостребованности земельного участка. Он, как парадный галстук на серой спецовке, поигрывал осенним разноцветьем, чуть украсив индустриальный пейзаж. Единственной завораживающей достопримечательностью здесь была кимберлитовая трубка. Даже невооруженным глазом было видно, что «невестой» здесь была она - все внимание и забота отдавались ей, и все, что здесь происходило, происходило только ради нее. Оно и понятно: невеста была несметно богатой. Будь она живым существом, наверное, кокетничала и гордилась бы таким вниманием к своей алмазной персоне.
    Вертолет набрал нужную высоту, и разговоры в кабине пилотов окончательно смолкли. Бортмеханик повернулся, внимательно осмотрел нагруженный доверху грузовой отсек и, убедившись, что там все в норме, с лязгом закрыл металлическую дверь кабины.
    Признаки деятельности человека за иллюминатором постепенно сходили на нет. Но тайгу все еще расчерчивали прямолинейные ниточки сейсмопрофилей, которые перепрыгивали через ручьи и реки, терялись из вида на марях и озерах, но потом снова возникали и уходили, казалось, в бесконечность. Дорог же не было совсем, но следов от вездеходов было в изобилии. Почти невидимые под кронами деревьев, они неожиданно появлялись на марях, где, распушившись веером и оставив после себя глубокие, залитые водой борозды, вновь собирались в тугой пучок на опушке и, нырнув в лес, исчезали из вида. Они, словно царапины от грязной пятерни вандала, ранили и марали живописный, мастерски, с любовью нарисованный пейзаж, которому потом придется отмываться и залечивать раны долгие годы. Но расстилавшаяся под вертолетом и уходящая за горизонт тайга казалась бескрайней, и испачкать, исцарапать ее всю было не так-то просто. 
    Бабье лето - удивительное время года и, наверное, одинаково красивое везде, хотя и раскрашенное в разные краски. Мало кто в детстве не собирал и не закладывал между страницами книг разноцветные кленовые листочки или в солнечную погоду зачарованно не любовался осенними пейзажами в парках, на берегах рек и озер. Многие специально приезжают в это время к излюбленным местам, чтобы в тишине, перед грядущей на закате осени серостью и слякотью, пристроившись на пеньке или камушке и подставив лицо к остывающим с каждым днем, но все еще теплым солнечным лучам,  насладиться мимолетной красотой про запас.
    Здесь бабье лето тоже не жалело красок, но плагиатом не занималось и на пару недель утопало в своей буйной фантазии. Миллиарды стройных лиственниц, словно богатые модницы, уже щедро припудрили свою нежную хвою золотистой пудрой. Кустарник и мох, стараясь компенсировать отсутствие богатства наряда и статности, состязались в пестроте красок, украшая бескрайнее золотистое поле причудливым орнаментом. Многочисленные речки и ручейки тоже не отставали и спешили внести свою лепту во всеобщий праздник красоты. Раскрасив свои широкие грациозные ленты и причудливые бантики в голубые и синие тона, они витиевато вплетались в пестрое полотно, разделяя его на фрагменты и внося в бесшабашное буйство красок элемент строгости. Но и они иногда не могли удержаться от озорства, поигрывая белесыми кучерявыми перекатами и как бы невзначай слепили глаза отраженными в воде солнечными лучами.
    Вертолет, словно гигантская мясорубка, продолжая перемалывать воздух, сделал размашистый вираж и пошел на снижение. За иллюминатором промелькнула цепочка небольших с заболоченными берегами озер. Вертолет еще больше просел и оказался над гладью широкой реки. Чуть пролетев по руслу, он снова взмыл вверх, сделал размашистый круг и только тогда, притормозив, пошел на посадку. Из кабины стали доноситься хлесткое клацанье каких-то механизмов и приглушенные голоса членов экипажа. Вскоре вертолет легонько стукнулся колесами о землю, слегка притих, но лопасти по-прежнему молотили воздух и останавливаться, похоже, не собирались. Из кабины вышел бортмеханик, открыл входную дверь и, ловко повесив трап на крючки, выскочил наружу. Через открытые задние створки в салон заскочили несколько человек и в считанные минуты опустошили  набитый бочками, ящиками и тюками грузовой отсек. Второй пилот знаком подозвал Олега и, протянув планшет, дал понять, что надо расписаться, ткнув пальцем в нужное место.
    - Это не вертолетная площадка, а «Аскольдова могила», - прокричал в ухо Олегу командир. - Разрубите площадку пошире, или в следующий раз садиться не буду.
    Олег кивнул головой, поставил на мелко дрожащем листе корявую подпись и, прихватив стоящий под сиденьем теодолит, вышел из вертолета. В лицо пахнуло горячим воздухом от работающего двигателя.  Вертолет, примостившись между пеньками и едва не касаясь лопастями крон деревьев, яростно тряс ветви, разнося по округе сорванную ураганом хвою. «Одно неловкое движение - и хана винтам», - подумал Олег.
    Из-за палатки тут же выскочила холеная красивая лайка. Бесцеремонно обнюхав новичка, она весело завиляла закрученным хвостом и быстро скрылась за палаткой, подальше от грохота и шквального ветра. Освободившись от груза, вертолет налегке взмыл свечей и исчез. Какое-то время еще доносился его угасающий рокот, но вскоре все стихло.
    К Олегу подошел улыбчивый коренастый человек  невысокого роста.
    - Олег Михайлович? - спросил он, протянув руку.
    - Да. А вы Валентин Петрович, начальник отряда?
    - Точно, Петрович. Откуда знаешь?
    - В коридоре на стенде висит ваше фото.
    - Понятно. Жить будешь в камеральной палатке. Там посвободнее. Давай вещи, помогу донести.  А где рабочий, который с тобой прилетел?
    - Вроде в крайнюю палатку заскочил.
    - Сань, ты чего прячешься, выходи на свет божий, - крикнул Петрович.
    Из палатки, пряча лицо в высокий воротник куртки, нехотя вышел Саша.
    - Что у тебя с лицом, чё такое порепанное? – внимательно разглядывая лицо рабочего, спросил Петрович.
    - Да… По пьянке… Спички кончились… Придурок один посоветовал прикурить от кипятильника.
    -Похоже, придурков было не меньше двух, если оно так. Я эту байку слышал еще десять лет назад! Отгулы явно удались, - брызнул смехом Петрович. – Глаза хоть целы? – уже серьезно уточнил он.
    - Да вроде нормально, - сконфуженно ответил Саша.
    Они подошли к большой куче выпотрошенного из вертолета груза. Олег порылся и вытащил оттуда спальный мешок и плотно набитый рюкзак.
    - Не густо. Ничего, со временем обрастешь, - оптимистично заметил Петрович, прикуривая от прикрытой ладонями спички.
    - Командир сказал, чтоб площадку расширили. Пригрозил, что в «Аскольдову могилу» в следующий раз садиться не будет.
    - Знаю я этого жука. Он даже на рога сохатому сядет. Похоже, настроение  паршивое. Мужики, откатите бочки к абэшке, чтоб не мешали, и свалите эти две листвяшки -  торчат, как бельмо на глазу, завтра будет еще один борт, - крикнул  Петрович рабочим, которые, разгрузив вертолет, ушли к палаткам и придерживали брезент  во время взлета вертолета.
    Рабочие растащили все по нужным местам, ловко срубили толстые деревья и разошлись. Держа в руках спальный мешок и теодолит, Олег вместе с Петровичем зашел в десятиместную палатку. Там за грубо сколоченным из досок столом, сосредоточенно стуча костяшками счет, сидели два человека. Один, Алексей, был примерно такого же возраста, как и Олег, другой, назвавший себя Толиком, был гораздо старше и, судя по чертам лица, из местных. В углу стола громоздилась стопка папок и полевых журналов. Тут же стояли самодельная карандашница с несколькими умело заточенными карандашами, «железный Феликс» и дымящаяся, доверху набитая окурками банка из-под консервов. Над столом на вбитых в деревянный каркас палатки гвоздях висели полевые сумки, скрученные в рулоны схемы и ворох других нужных для работы исчерченных и исписанных бумаг. На шнурке над едва теплившейся громоздкой буржуйкой парили спецодежда, болотные сапоги и  портянки. В углу пристроился алюминиевый умывальник и несколько полотенец. Половину палатки занимали нары со спальными мешками. Через маленькие, затянутые мутной пленкой окошки с трудом пробивался свет, стоял стойкий запах пота и бычков.
    Олег раскатал спальник на свободное место.
    - Кухня в той палатке, что ближе к ручью. Можешь сразу поужинать, - предложил Валентин Петрович.
    - Спасибо, пока не хочу, в порту перекусил. Пройдусь по окрестностям, осмотрюсь. От вертолета в ушах звенит.
    -  Как хочешь. Только по лесу не шарахайся пока, а то у нас тут в прошлом году один  новенький спустился к ручью свежей водички попить, два дня искали. Весь отряд потом шепотом неделю разговаривал, все зверье распугали. На третий сам пришел, но грибы и ягоды на дух не переносит до сих пор. Пройдись по речке, если хочешь, там не заблудишься.
    По выражению его лица трудно было понять, говорит он правду или рассказывает байку, каких Олег наслушался в первые месяцы службы в армии. Хотя вполне может быть, что и правду. В тайге ориентиров почти нет. Разве что солнце, реки и интуиция. Интуиция приходит с опытом, солнце не всегда светит, а речки - надо еще знать, куда они текут.
    Надев болотные сапоги, Олег спустился к реке. На глаз трудно было определить ее ширину, но она впечатляла. Течение было едва заметным, лишь по плывущим хвоинкам можно было определить, в какую сторону вода держит путь. Кое-где плескались стайки мелкой рыбешки, пытаясь поймать летающих у самой поверхности уже немногочисленных комаров. Берег почти везде был сухим, лишь на небольших участках ощущалось чавканье под ногами. Ближе к воде обрывистые у кромки леса берега становились более пологими и напоминали чуть наклоненную в сторону реки, покрытую пожелтевшей травой лужайку. Идти было одно удовольствие. Из вертолета, с высоты птичьего полета, казалось, что река протекает по совершенно ровному месту, на самом же деле это было не совсем так. Здесь не было высоких гор и скал, но вдали от берега возвышались живописные залесенные холмы.  Между ними, плавно извиваясь, река и проложила себе путь.  «Надо было спиннинг купить. Здесь блесну не зацепишь: ни деревьев, ни коряг. Только удилище нужно длинное, коротким  блесну далеко не забросить», - подумал Олег.
    Он любил рыбачить на спиннинг. Еще в раннем детстве отец смастерил ему легкий, с коротким удилищем спиннинг и всегда брал с собой. Отец был заядлым рыбаком, хорошо знал самые рыбные места и почти каждый выходной пропадал на речке, вне зависимости от погоды. Сначала Олег упирался. Ему не очень хотелось, пройдя несколько километров по бездорожью, лазить по кустам среди роя злобных комаров. Но отец хитростью все же пристрастил сына к этому азартному развлечению. Оказавшись у заветного места, он обламывал вокруг ветки и давал возможность Олегу первым сделать несколько забросов. В холодную или дождливую погоду разводил костер и доставал из рюкзака увесистый кусок сала с прослойкой, бутылку молока, испеченные мамой лепешки и несколько карамелек. Потом мелко нарезал складным ножом сало и, выбрав кусочки с нежной кожицей, укладывал на ломоть лепешки и протягивал Олегу. Пообедав, он ненадолго уходил и возвращался с горстью душистой малины или дикой черной смородины. Какое-то время такие перекусы у костра были для Олега единственным стимулом ходить на рыбалку. На природе эта простенькая еда почему-то была намного вкуснее, чем мамины вареники со сметаной, жареная на сливочном масле картошка или парное молоко с медом. К тому же не было и самой мамы, требовавшей съесть все до крошки в обмен на возможность поиграть с мальчишками в лапту. Здесь еда сама быстро набивалась за щеки и, едва прожеванная, проглатывалась. Да и у костра была какая-то магическая сила: смотришь на горящие поленья и ни уйти от него, ни оторвать взгляда не можешь. Потрескивая поленьями и издавая легкий гул, он словно говорил: «Не уходи от меня, со мной не пропадешь, со мной тепло и уютно, побудь рядом еще чуть-чуть».
    Сначала правильно забросить блесну у Олега не получалось. Она упрямо не желала лететь в нужное место или цеплялась за густые водоросли и бесчисленные коряги. Тогда отец забирал спиннинг и, ловко освободив блесну, снова возвращал Олегу. Однажды на блесну все же попалась щука. Ощутив легкий рывок, Олег решил, что это очередной зацеп, но отец сказал:
    - Тащи, схватила!
    Потом он долго любовался огромной, как ему казалось, рыбиной и приставал к отцу, чтобы тот подтвердил, что щука огромная, килограммов на пять.
    - Ну, пять не пять, а кило на два потянет, - улыбаясь и радуясь за сына, сдержанно отвечал отец.
    Вернувшись с рыбалки, Олег весь вечер крутился вокруг мамы, ожидая от нее похвалы и восторга за его умение и слов, что в семье теперь есть еще один кормилец... 
    По Вилюю подул прохладный ветерок.  Уставшее за день солнце начинало клониться к горизонту, и Олег вернулся в лагерь.
    У входа в палатку появился еще один, стоящий на штативе и прикрытый от непогоды брезентовым капюшоном теодолит. Раздвинув зашторенную на запах брезентовую дверь, Олег зашел внутрь. Там, примостившись у печи, жадно отхлебывал чай из эмалированной кружки седовласый человек. От его спецовки исходил парок.
    - Степан Федорович, - голосом надрывно работающего бульдозера, чуть приподнявшись с низкого дощатого стульчика, представился он, пожав Олегу руку.
    Он был большим, крепкого телосложения, с огромными ручищами человеком и, как почти все крупные люди, несмотря на угрожающий тембр, выглядел спокойным и  доброжелательным. С такими габаритами скорее под стать работать кузнецом или грузчиком в порту, а не крутить миниатюрные винты на геодезических приборах. К тому же он был уже не молод и, судя по очень усталому виду, ходьба на длинные дистанции давалась ему нелегко.
    Затарахтела абешка, над столом ярко вспыхнула лампочка, осветив сумрачную палатку. Начальник отряда раскатал на столе схему участка, подозвал всех взглянуть и, чуть подумав, сказал:
    - Анатолий Николаич, возьми завтра Олега с собой на стажировку, у тебя профиля поближе. Я добью теодолитный ход, остальные по порядку на соседние пары профилей. Завтра геофизики прилетают. У них есть моторная лодка, попробую договориться. Может быть, дадут  на несколько дней. Иначе придется делать дополнительную перебазировку в дальний конец участка, отсюда без транспорта не достать, а там работы всего дня на четыре.
    - Думаешь, дадут? - засомневался Степан Федорович.
    - А куда они денутся, у них бензина мало. Поделимся - дадут, - хитровато заметил Петрович. - Николаич, ты пока расскажи Олегу,  как вести полевой журнал.
    Анатолий Николаевич достал свой полевой журнал из висящей на гвозде сумки и, листая страницы, пригласил Олега присесть рядом. Взглянув на исписанную страницу, Олег поразился, с какой аккуратностью были выведены бесконечные столбцы цифр. Они, словно напечатанные на пишущей машинке, красовались каждая строго на своем месте, без каких-либо помарок и исправлений. Лишь местами цифры искажали сплющенные между листами комары.  Перелистывая страницы, Анатолий Николаевич обстоятельно объяснил Олегу, куда нужно записывать показания прибора, где рисовать абрисы и делать пометки и пояснения, между делом смахивая ногтем комаров, чуть портивших своими засушенными телами безукоризненно выполненную работу. Он говорил с заметным акцентом, в его тихом, спокойном голосе не было даже намека на превосходство над неопытным новичком, лишь деловитость и стремление ничего не упустить. Олег уже делал подобную работу на практике и вопросов не задавал, в общих чертах все было понятно. И все же его не покидало легкое волнение перед предстоящим завтра первым в его жизни настоящим рабочим маршрутом.
    Проснувшись, Олег вышел из палатки, поежился и вернулся обратно за ватником. Намятые досками через тонкий спальник бока чуть побаливали. Солнце все еще пряталось за лесом и лишь чуть подсвечивало макушки деревьев. Хвоя на нижних ветках серебрилась инеем. Николаевич, держа в зубах карандаш, смотрел через окуляр на прислоненную к палатке нивелирную рейку.
    - Завтракай, и пойдем, время поджимает. Рабочие уже заждались.
    Под ироничные взгляды рабочих Олег быстро позавтракал и, засунув в карман папиросы, подошел к Анатолию Николаевичу.
    - Надень чего-нибудь полегче, в ватнике еще рано ходить. Днем разогреет - упаришься, - бросил он беглый взгляд на экипировку Олега.
    Идти по узкой просеке оказалось непростым делом. Местами острые пеньки от срубленных топорами деревьев стояли острым густым частоколом и то и дело цеплялись за штанины, вынуждая чертыхаться. Еще больше досаждали мари и болотца. Сплетенный чапыжник опутывал ноги, царапал руки и хлестал по лицу. Протаявшая на болотах за лето зыбкая почва проседала под ногами. Приходилось придерживать сапоги за голенище, чтобы не остаться в одних портянках. Но эти преграды существовали только для Олега. Остальные же ловко маневрируя и не сбавляя темпа, уверенно шли вперед. 
    Через несколько километров рабочие разложили сложенные до этого вдвое нивелирные рейки во всю длину и ждали, пока Анатолий Николаевич нарисует абрис и приведет теодолит в боевую готовность. С этого места начинался маршрут. Солнце все глубже пробиралось в лесную чащу.  Деревья, понемногу избавляясь от серебристого пушка, снова начали поигрывать золотом. Мох покрылся капельками влаги и теперь уже не хрустел под ногами. Олег пожалел, что надел под легкую спецовку свитер – после длительной ходьбы в нем было уже жарковато.
    - Я буду записывать отсчеты, а ты с прибором попробуй поработать, - сказал Николаевич.
    Половина десятикилометрового профиля далась Олегу трудно. В теории все было понятно, практика же раз за разом преподносила маленькие сюрпризы и иногда ставила в тупик. Но Анатолий Николаевич терпеливо объяснял, что и как, мельком взглянув в окуляр, проверял правильность взятых Олегом отсчетов и, сделав запись, пружинистым шагом уходил вперед. Казалось, он не знал усталости, все делал точно, быстро, по ходу дела отдавая короткие команды двум снующим с нивелирными рейками по профилю рабочим. 
    Когда Олег с Николаевичем подошли к концу просеки, шедший впереди рабочий уже разводил костер. Анатолий Николаевич присел на толстую валежину и, достав журнал, углубился в столбцы цифр. Рабочий Раис самодельным охотничьим ножом  открыл две банки рыбных консервов и примостил их поближе к огню. Закопченным котелком он набрал  воды из мелкой лужицы между кочками и повесил на таган. Видавший виды, с вмятинами на боках котелок был когда-то консервной банкой с абрикосовым компотом, который кладовщица, в отличие от тушенки, щедро предлагала всем желающим.
    - Надо было взять второй чифирбак, -  не отрываясь от журнала, заметил Николаевич.
    - Второй раз заварим. Когда тушенку забросят? Скоро от рыбных консервов чешуей покроемся, - со смешком, засыпая в закипевшую воду щедрую порцию чая, ответил Раис.
    - Петрович сказал, что в этом месяце по норме все уже выбрали.
На ветку уселась пестрая юркая птица.
    - Это что за кикимора? - спросил Олег.
    - Кукша, местная сорока, на халяву прилетела, - кроша ножом полузасохший хлеб, ответил второй рабочий.
    Рыба оказалась жесткой, невкусной, и Олег через силу проглотил лишь пару маленьких кусочков. Зато чай получился терпким, ароматным, и Олег вприкуску с хлебом с удовольствием выпил большую кружку. Кукша, перелетая с ветки на ветку, нетерпеливо ждала окончания трапезы, скрежетала ржавым голосом, давая понять, что она все еще здесь и ждет своей доли в награду за концерт.
    - У соловья пару уроков возьми, а то с голоду окочуришься, - хихикнул Раис и бросил остатки хлеба в ее сторону.
    - Тебя к нам прислали работать или ты за романтикой? - после короткой паузы, подливая себе чай, ехидно спросил Раис Олега.
    - Меня не прислали, я сам прилетел. Романтика работе не мешает, водка мешает.
    - А мы не пьем, у нас почти сухой закон, - со смешком включился в разговор второй рабочий.
    - Летел я вчера с одним таким «сухим законом», лицо в дверь не пролазит и глаз не видно,  - съязвил Олег.
    - Ну, все, пора двигать, - прервал разговор Анатолий Николаевич.
    Допив чай, Раис залил костер и вместе с напарником исчез на профиле.
    - Зря ты так, - с упреком заметил Николаевич, - Саня хороший мужик. Отлежится за пару дней, и месяц будет пахать как лошадь. Не ершись без особой нужды, тебе с ними в одном таборе жить.
    Олег промолчал.
    Вторую половину профиля, взглянув на часы, Николаевич решил делать сам. Лишние полтора часа, потраченные на первую половину маршрута, поставили под угрозу возможность до темноты закончить работу. Теперь Олег, положив теодолит со штативом на плечо, лишь переносил его с одной точки на другую, потом отходил в сторонку и наблюдал, как Николаевич виртуозно крутил установочные винты на теодолите, целился вдаль в невидимую невооруженным глазом нивелирную рейку и записывал бесконечные цифры в журнал.
    В лагерь они вернулись уже затемно, когда яркие краски поблекли и появился легкий морозец. Тарахтела абешка, от кухни пахло чем-то вкусным. Лайка, чуть потявкав и признав своих, с виноватым видом вернулась к расстеленному под куском брезента старому ватнику, зевнула и улеглась, положив морду на лапы. Олег вошел в палатку, снял спецовку и завалился на спальный мешок - идти на кухню сил уже не было.
 
Глава 6

    - Ну, давай же, давай, разгорайся! - заклинал Олег. Казалось, все вокруг насторожилось, затихло и ждало развязки. Такая тишина и настороженность бывают на трибунах стадионов, когда спортсмен готовится к последней попытке. Но здесь не было зрителей, и цена неудачи другая….
    Под застывшими коленями Олега чуть похрустывал снег. Увядающий, слабый огонек от догорающей спички в последний раз лизнул бумагу. Костер уже готов был снова погрузиться в темноту, и тут по картону пробежал сизоватый огонек - пока еще безжизненный и холодный, но уже самостоятельный и обнадеживающий. Еще чуть-чуть, и он, окрасившись в оранжевый цвет, мелкими шажками стал подниматься все выше и выше. Снова зарделись обугленные края веток, вспыхнули недогоревшие стебельки травы. Непослушными руками Олег осторожно ломал и подкладывал в огонь тонкие веточки, те обугливались, но разгораться в полную силу по-прежнему не хотели. Бумага сгорела быстро, и тогда одну за другой Олег стал подкладывать в огонь папиросы. Табак высыпался, как только сгорал тонкий пергамент и, бесполезный, яркими угольками падал на снег,  но мундштуки горели хорошо, не позволяя костру совсем затухнуть. Валера подошел к костру и протянул пучок травы.
    - Надо еще, - попросил Олег.
    На этот раз трава, чуть помедлив, ярко вспыхнула. Валера, ненадолго исчезнув, снова появился, держа между ладонями еще несколько стебельков осоки.
    Небольшой костерок теперь уверенно горел, и все же тепла от него было немного. У него по-прежнему не хватало сил подсушить и охватить пламенем все ветки. Валера кое-как содрал с рук перчатки, протянул к огню и тут же, помогая себе зубами, снова надел.
    - Посмотри - кажется, там листвяк, - вглядываясь в чуть подсвеченную даль, неуверенно сказал Валера.
    - Опять тебе мерещится?
    Но Валера поднялся с корточек и растворился в темноте.
    - Давай сюда, точно дерево!
    Олег, задыхаясь, волоча полы полушубка по снегу, бросился на голос.
    Лиственница была небольшой, всего несколько метров в высоту. На ней не было сухих веток, скорее всего их обломал ветер, и, возможно, они лежат где-то рядом глубоко под снегом, но рыться времени не было, зато сырые висели низко и для уже разгоревшегося, пусть и хилого костерка тоже годились. Остекленевшие от холода, они, издавая хлесткий короткий звук, ломались легко, стоило лишь чуть согнуть их. Они обломали сучья, до которых могли дотянуться и горкой сложили у костра. Отламывая тонкие макушки веток с маленькими шишками, Валера передавал их склонившемуся к едва теплившемуся огню Олегу. Сначала маленькими факелами стали вспыхивать смолистые шишки, потом и ветви. Костер уверенно разгорался, все ярче освещая дорогу и контуры стоящего в нескольких метрах одинокого дерева. Сломав о колено оставшиеся толстые сучья, Олег положил и их в огонь. От костра повеяло жаром.
    Руки, поднесенные к огню почти вплотную, лизали языки пламени, но боли не было. И все же со временем они стали возвращаться к жизни, медленно, болезненно, но возвращаться. Кровь пульсировала и настойчиво пробивала себе путь к кончикам пальцев.
    Чуть согревшись, они вернулись к дереву. Обхватив ствол руками, Валера подставил спину. Цепляясь за концы обломанных сучьев и упираясь коленями в спину напарника, Олег неуклюже забрался почти на самую вершину и стал бросать ветви вниз. С жадностью пожирая новую порцию дров, костер вновь стал набирать силу. Стряхнув снег с одежды, наслаждаясь теплом, они молча стояли у огня.
    - Меховые комбинезоны зажали, жмоты. Сейчас бы дрыхли в снегу, как на печке… И на кой они им сдались, за соболями в них все равно не побегаешь - цыплята выведутся, -  про себя в полудреме недоумевал Олег. Было уже далеко за полночь. Отяжелевшие веки опускались вниз, закрывая уставшие от бессонницы глаза... 

 
Глава 7

    - Сань, смотайся к геофизикам, найди там Тучную и передай ей координаты выходов профилей. Минуты спокойно посидеть не может.  После тайги город не успел понюхать, а ей уже координаты подавай. От «Феликса» в ушах трещит, - устало сказал Олег, протягивая увесистую, прошитую суровыми нитками ведомость молодому специалисту. – Не потеряй, она секретная. 
    - А как ее найти?
    - Это на втором этаже, там спросишь.
    - А если ей пояснения нужны, а я не разберусь? – засомневался Саша.
    - Не нужны. Она там лучше нас с тобой разберется.
    Саша неуверенно потоптался у порога и исчез. 
    Вскоре, сконфуженный, он вернулся обратно с ведомостью под мышкой.
    - Не нашел я ее. Обошел все кабинеты. Там все стройные, кроме уборщицы.
    Камералка разразилась смехом.
    - Сань! Тучная - это не тип телосложения, это фамилия. Мотай обратно, и чем быстрее, тем лучше для нас обоих.
    Саня снова исчез, а Олег гипнотизировал телефон, надеясь, что он помолчит еще хотя бы с полчаса. Но гипноз не помог.  Он снял трубку и предусмотрительно отстранил ее подальше от уха.
    - У меня работа горит, - грозно неслось из трубки.
    - Может быть, попробовать потушить ее чайком или чем покрепче.
    - От покрепче гореть будет еще сильнее. Где обещанные координаты?
    - Я посылал их с новеньким, но он заблудился в вашем гареме. Поехал обратно к тебе, вот-вот подскочит.
    - Наверное, это тот, любопытный. Заглянул, пощупал всех глазами и молча захлопнул дверь, даже не поздоровался, - примирительно сказала Вера. - В пятницу мы провожаем на пенсию Рыбакова, подходи после обеда.
    - Подойду, если в тайгу не укачу.
    Олег повесил трубку.
    Поучаствовать в проводах Рыбакова Олегу не довелось. На следующий день утром его вызвали на связь с отрядом. Связь была никудышняя, динамик противно трещал помехами, стирая и искажая половину слов, и только опыт бывшего радиста позволил ему свести обрывки слов и фраз в единое целое. Он понял, что в отряде ЧП. Кто-то из рабочих принес в отряд спиртное и один из них, допившись  до белой горячки, сидит запертым в зимовье. Олег не стал спрашивать – кто, он знал почти наверняка.
    - Опять это чмо чудит, - с досадой заключил Олег. Надо избавляться от этого придурка. Окочурится на морозе… Он в рай, а я на Соловки!
    Принять заявку на продукты Олег толком не смог, но в основном он и так знал, что нужно захватить в отряд. Он не стал ждать машину и пешком вернулся в камералку, где его уже поджидал начальник партии.
    - Здравствуйте, Алексей Иваныч!
    - Проходи, - протянув руку, сказал Алексей Иванович и жестом пригласил в свой кабинет.  Открыв форточку, он придвинул массивную пепельницу поближе к Олегу и предложил папиросу.
    - Я бросаю.
    - По поводу ЧП я уже в курсе. Когда выезжаешь? – спросил Алексей Иванович, выпуская облако дыма в сторону форточки. – С диспансером я договорюсь.
    - Скоро в тюрьму по блату сажать будут. Соберу барахлишко и после обеда… Машину с будкой надо, картошки прихвачу с собой. Алексей Иваныч, вы еще в прошлом месяце обещали ватные утеплители, что так долго нет? Только в последние дни отпустило, а до этого градусник зашкаливал. Нам истопники по штату не положены. Ночью по очереди кочегарим, а как потом работать?
    - Сам понимаешь, индпошив. Звоню. Обещают со дня на день.
    - Через месяц они никому не нужны будут. В оттепель намокнут, их краном не поднимешь. Рабочие ворчат, расценки порезали, свечей не хватает. А как камералить? Какой дурак придумал эти нормы. Мы что, в каменном веке? Там хоть костер можно было в пещере развести.
    -Да знаю я!
    - Еще, Иваныч. Чуть не забыл. Надо поставить пару бочек у вагончика Мокасина. Просил. Маленький ребенок. Жена из кубовой ведрами таскает.
    - Сделаем.
    - Ладно, эту зиму переживем без утеплителей, - после паузы сказал Олег, - все равно демонтировать палатки в такой мороз никто не будет. Следующая стоянка уже под весну. А с АБЭшкой Леха пусть поторопится. Чего он с ней возится? Там всего-то магнето поменять.
    - Что у вас с планом?
    - Авансом придется закрывать. В следующем месяце наверстаем. Я сделал расчеты по численности отряда на весну, к началу инструментальных работ. Надо будет резко усилить отряд, иначе до паводка отработать задел не успеем. Оставим на лето профиля с тычками, геофизики  нас с потрохами съедят. Нужно еще четыре топографа, ну и рабочих по три тела на каждого. Иваныч, только не зеленых - будет не до ликбезов.
    - Ну. Пару-тройку молодых тебе все равно придется взять. У нас, сам понимаешь, не одна «Гравика», без опытных рабочих «Магнитку» тоже не осилить.  Так что ты сильно одеяло на себя не тяни.
    - Так это ж всего на полтора месяца.
    - Ну, все...
    Олег уже собрался уходить, но вспомнил про заманчивые, обещанные на собрании меховые комбинезоны и притормозил.
    - Не дошли до нас, – с чувством неловкости ответил на вопрос Олега Алексей Иванович.
    Спустя несколько часов Олег распахнул брезентовую дверь, закрывающую вход в кухонную палатку. Вечерами почти весь отряд собирается там потравить байки, и в первую очередь он зашел туда. Тесно сидя на сколоченных из неоструганных досок лавках и ящиках, рабочие молча, дисциплинированно, как по команде отхлебывали чай, с любопытством разглядывая «малознакомый» интерьер палатки. Олег поздоровался со всеми за руку и, не сказав ни слова, вышел и по утоптанной тропинке пошел к зимовью. Дверь в зимовье снаружи была подперта увесистым колом. Олег прислушался, внутри было тихо. Он отставил кол в сторону и вошел. Подошли еще несколько человек. В зимовье было жарко натоплено, но дров рядом с печкой не было. Рабочие предусмотрительно их не оставили, опасаясь, что Веня полезет к печи и поджарит на ней кусок филе из собственного одурманенного тела. На столе стояли пустая кружка и миска с нетронутой гречневой кашей. Прикрывшись тряпьем, Веня затравленно сидел на нарах в углу зимовья и испуганно вращал глазами.
    - Мы отвезем тебя в больницу. Где твои вещи? – спокойно сказал Олег.
    Веня еще туже втиснулся в угол.
    - Не поеду в больницу, - дико завопил он и бросился к двери. Но пробиться через забаррикадированный крепкими телами дверной проем ему не удалось. Тогда он шустро заполз под нары и завыл по-детски, надрывно, жалобно. Олег медленно подошел к нарам и, присев на корточки, тихим голосом, миролюбиво спросил:
    - А к кому ты хочешь поехать? Туда и отвезем, только надо одеться, в машине прохладно. Если хочешь, кто-нибудь из ребят с тобой поедет.
    Ехать Веня не соглашался ни в какую. Олег начал терять терпение и пригрозил, что все равно увезет его в город, даже если придется  связать. Наконец, после долгих уговоров и угроз, опасливо озираясь, Веня выбрался из-под нар, надел ватник и под охраной забрался в автомашину. В тот же вечер «груз» был благополучно доставлен в наркологический диспансер.
    Олег не стал выяснять, кто не поленился сходить за водкой в ближайший поселок в двадцати километрах от стоянки отряда. Несколько кандидатов на такую прогулку ему были тоже известны. Да и выяснять было бесполезно - не скажут. А если бы кто-то и сказал, вреда от этого больше, чем пользы. Доброжелателя при случае размазали бы по палатке, а разборки с мордобоем похлеще пьянки. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Страсти и без того иногда накалялись до предела, и все же никогда не переходили невидимую черту, за которой совместная работа и жизнь в отряде, в одной палатке стали бы невозможны. Это в городе после работы можно укрыться от неурядиц, найти место для одиночества дома или утонуть в глазах ласковой подруги в ее уютной каморке. Здесь же работа и быт были единым целым, негде уединиться и некуда сбежать. Тесно стоящие две-три палатки и все. А вокруг на десятки и сотни километров - ни души, ни еды, ни тепла. Но и спускать все это на тормозах Олег не собирался.
    Через несколько дней Олег снова вернулся  в отряд. Дни стали заметно длиннее, морозы чуть отпустили, и работа шла полным ходом. Кухню окутывал запах жареного мяса, и отрядные собаки с надеждой вздрагивающих от звона посуды.
    - Олег, на какое число продукты будем заказывать? – с ходу спросил повар. - Я заяву напишу. Может, сразу с учетом пополнения?
    - Ну да. Только давай чуть позже, через недельку. Тушенку Иваныч пришлет, а остальное пока есть. Надо окончательно определиться с количеством людей. Лишние продукты нам тоже ни к чему, и так бутора по тонне на каждого. Живете по принципу «все свое вожу с собой». Вы что, мамонта подстрелили?
    - Да, немного мясцом разжились, - почесывая бороду, удовлетворенно ответил повар. - Цыгане тоже все возят с собой - и ничего.
    - Цыгане в Якутии не зимуют, а там, где потеплее, и барахла у них меньше. Они не возят с собой мешками заготовки для топорищ, по три спальника, накопленную за несколько лет спецодежду и подшивки всех журналов со времен русско-японской войны. На подбазе есть склад, там бы и хранили. Скоро из-за вашего барахла придется всю автобазу заказывать для перебазировки.
    Переговорив с поваром, Олег пригласил всех на кухню, раздал квитки и в общих чертах рассказал об экспедиционных новостях. В конце заметил, что начальник партии временно хочет перевести несколько человек из нашего отряда в другой, где небольшое отставание от плана. Рабочие насторожились. Никому не хотелось покидать насиженное место. Заработки здесь были стабильные, да и друг к другу уже притерлись. Они понимали, что это строгое предупреждение, которое может вылиться не только переводом в другой отряд, но и увольнением. Олег редко прибегал к крайним мерам, требуя у начальника партии убрать кого-либо из отряда. И все же рабочие не исключали таких последствий, и последующие месяц-два хлопот не доставляли. Если надо - работали без выходных с утра до ночи.
    - Ладно, поеду я, - обратился Олег к бригадиру, - поздно уже. Дорогу на марях подзамело, сюда еле пробились. Что-то в этом году с погодой неладное, рановато начало задувать.
    Водитель, допив чай, ополоснул кружку в кастрюле с водой и вместе с Олегом вышел из палатки. По ногам пахнуло холодом, пламя свечи качнулось, но не потухло.
    - Как там Венька? -  вдогонку спросил кто-то из рабочих.
    - Как? Лежит в психушке. Связан цепями, с кляпом во рту и уткой под задницей, - не останавливаясь, хмыкнул Олег и запрыгнул в кабину.
    Повар подбросил сухих дров в буржуйку и закрыл поддувало.
    Автомобиль с полчаса то надрывно урчал, тараня заносы на марях, то затихал, отдыхая на вольготных участках дороги в лесу и, наконец, совсем затих.

 Глава 8

    Олег очнулся от холода. Тело пробивала дрожь.
    - Комбинезоны. Комбинез… Чушь какая-то. Толку… Стоя спал что ли? - с трудом пробив брешь между забытьем и реальностью, он продрал глаза.
    Костер почти прогорел и лишь вяло поигрывал уже чернеющими  по краям углями. Пахло паленым. Олег потерял равновесие, чуть качнулся и одной ногой наступил на  угли. Брызнул куцый сноп искр и, будто испугавшись мороза, тут же спрятался в темноте. Олег ногой задвинул в костер обгоревшие головешки. Тот, какое-то время подымив, вспыхнул. Он осмотрел одежду. Угол полушубка тлел. Сильно болела голова. Боль колючей проволокой грызла затылок, потом чуть затихала и принималась за виски.
    - Кажется, дыма наглотался, - подумал Олег, заталкивая угол полушубка в снежную бровку. - Пройдет. Раньше тоже бывало. Пройдет. Сколько времени?
    Валера, полукругом обогнув костер своим телом, спрятав лицо и руки под куртку, тихо лежал на подстеленных ветках. Олег задрал рукав и, поймав блеклый свет, взглянул на часы.
    - Двадцать минут прошло, кажется. Да, двадцать, не больше.
    Валера закашлялся от едкого дыма, зашевелился и, встав на колени, подложил  в огонь несколько лежащих под ним веток. Олег, в который раз напрягая слух, пытался уловить звук двигателя. В сильные морозы автомобиль слышно за несколько километров, но было тихо. Хотелось курить. Он снял рукавицу и хотел достать папиросы, но, вспомнив об их судьбе, с досадой чертыхнулся и придвинулся поближе к огню.
    - Хорошо, что тогда не бросил, - подумал Олег.
    И все же он залез в карман и, нащупав крошки табака, бросил в рот. Горький табак обжёг язык. Олег тут же набрал в рот снега и, отвернувшись, сплюнул.
    - Ночью машины редко ходят. В городе ночуют, - так же вслушиваясь в тишину, с хрипотцой, тихо заметил Валера и, расстегнув куртку, склонился над огнем….
    - Или еще далековато, - подумал Олег.
    Окончательно придя в себя от дремоты, он снова пытался прикинуть, сколько еще осталось идти. Чтобы свет от костра не мешал, Олег прошел несколько метров вперед и посмотрел в направлении исчезающих в темноте автомобильных следов. Но впереди не было видно даже намека на лес. Все, что освещал костер, уже в десятке метров превращалось в зияющую пустотой мрачную черноту. Олег вернулся. Положил в огонь два заранее приготовленных обломка от толстых сучьев и, привычно покручивая, ждал, пока те обуглятся.
    - Ну что, пошли, - сказал Олег и, вытащив из костра уже готовый «факел», сделал несколько шагов.
    - Я буду ждать здесь, - ударила в спину Олега сдавленная фраза Валеры.
    - Чего ждать? – не сразу понял Олег.
    - Я не могу. Иди один. Буду ждать машину.
    - Какую машину?! – вернувшись, вспылил Олег. -  Дров на час! Замерзнешь! Я не успею!
    - Я не пойду! – повысил голос Валера. – Дрова найду. Должны быть еще, - уже тихо, после короткой паузы, добавил он.
    Олег остолбенел, он не мог поверить, что услышал такое. В голове зашумело. Слегка утихшая головная боль, путая мысли, снова вернулась. Обрывками несвязных фраз он запальчиво пытался убедить Валеру, что оставаться равносильно самоубийству, что-то говорил о малодушии, что осталось совсем чуть-чуть.
    - Я буду ждать здесь, - едва слышно, упрямо повторил Валера.
    Вбирая жар от костра в продрогшие до костей тела, набычившись, молча, они еще какое-то время стояли друг против друга...
    Словно привязанный тросом, Олег с трудом оторвался от костра. Потом пошел все быстрее и быстрее. Он даже попробовал бежать, но, хлебнув порцию ледяного воздуха, остановился, спрятал лицо под воротник и ждал, пока внутри перестанет покалывать и легкие снова наполнятся чуть согретым воздухом. Головная боль, как вышибленная пробка из бутылки, внезапно исчезла. Через какое-то время Олег оглянулся. Позади на фоне костра маячила расплывчатая фигура Валеры. В голове крутились мрачные мысли.
    - Я не успею! Черт бы его побрал! Дурак! – вслух ругал Валеру Олег, отчаянно просчитывая шансы. - До трассы 3-4 часа, а может, намного больше; до города полчаса, там пока всех на уши поставлю – еще минут сорок. А на трассе сколько попутку ловить? А обратно? Раньше, чем через шесть-семь часов, вернуться не получится. Не успею!
    Олег остановился. Возможно, интуитивно почувствовал, что, как у пилотов, это была точка невозврата. Либо с ускорением вперед, либо резко тормозить и назад. Чуть замешкался - и выбора уже не будет. Но в кабине пилотов есть хотя бы приборная панель, где вся информация. У Олега не было ничего, или почти ничего. Разве что небогатый жизненный и таежный опыт. Почему по наследству передаются болезни, дурные привычки и оттопыренные уши, а знания и опыт - черта с два? Все приходится начинать с нуля…
    Олег несколькими резкими взмахами раздул поблекший факел и пошел вперед.
    - До трассы идти нет смысла - не успею, - крутилась в голове одна и та же мысль. – Надо дойти до леса, да, только бы дойти до леса…
    Теперь он шел, не останавливаясь, и лишь изредка на ходу оглядывался на все уменьшающееся яркое пятно костра. Тело от быстрой ходьбы немного разогрелось. До рези в глазах он вглядывался в темноту в надежде заметить хоть какие-то оттенки и контуры, похожие на лес. Но марь как будто играла с ним, будто бежала впереди и не собиралась уступать в этой мрачной гонке.
    Факела хватило ненадолго. Олег шел в кромешной темноте, как и раньше, замедлив шаг и ожидая, пока глаза станут различать хоть что-то. Звезды, словно зная финал, теперь безучастно дырявили тьму. Где-то на обочине вспорхнула стайка разбуженных куропаток, нарушив тишину, на мгновение пошумела крыльями и тут же затихла. Олег, нащупывая ногами дорогу, еще какое-то время шел, не останавливаясь, но все же вынужден был присесть на бровку. Ноги в коленях от корявой ходьбы болели и требовали передышки. Хотелось пить. Олег слизнул с рукавицы комочек снега и вдруг почувствовал, как под ногами хрустнуло. Это не был хруст снега под ногами. Это был знакомый хруст ломающихся у костра веток, привычный и узнаваемый среди многоголосья таежных звуков, не вызывавший раньше никаких эмоций. Сейчас же было совсем другое дело, сейчас все было иначе. Олег наклонился и ощупал снег под ногами. Ветка была небольшая, с несколькими шишками. Скорее всего, ее обломало кузовом автомашины. Надеясь, что вышел к лесу, он тяжело поднялся и, отойдя чуть в сторону, наткнулся сразу на несколько тонких деревьев, но сухих веток на них также не было.
    - Похоже, опушка. Надо еще вперед, - решил Олег и вернулся на дорогу. 
    То, что он оказался в густом лесу, Олег скорее понял, чем увидел. Изможденный бессонницей и напряжением мозг уже плохо управлял собой и измотанным телом и все же  впитывал все, что происходило вокруг, обострившимся чутьем, улавливая мельчайшие детали и едва уловимые оттенки. Исчезающие на миг и вновь появляющиеся звезды у горизонта, чуть другое движение воздуха, чуть другой запах и чуть другое эхо от хрустящего под ногами снега и что-то еще, неведомое и непонятное, что в обыденной, беззаботной жизни было невостребованным и пролетало мимо…
    Он на ощупь отломил несколько сухих веток и сложил на дороге. Заранее согретые за пазухой руки на этот раз не подвели и пальцы, пусть неуклюже, но все же удерживали с трудом выуженные из коробка спички. Смолистые ветки сразу же вспыхнули и осветили густой лес.
    Уже при свете костра он обломал ветки с ближних деревьев и бросил в огонь. Потом, чуть согревшись, снова стаскивал  все, что мог найти рядом и на что хватало сил. Костер, закручивая пламя, гудел и потрескивал. 
    Олег зачерпнул у кромки костра снежную кашицу, положил в рот и прилег на бровку.
    - Сорок минут прошло. Недалеко ушел. С километр. Еще чуть-чуть и пойду. Еще чуть-чуть, - в полусне шептал Олег.
    Он знал, что теперь не замерзнет, и что на какое-то время  можно забыться, но он заставил себя окунуть лицо в снег и подняться. Осмотревшись по сторонам и не найдя того, что нужно, Олег прошел чуть вперед. 
    - Должна же где-то быть!
    Он остановился и, подняв голову, на секунду замер, оценивая свои силы.
    Сухостойная лиственница была в самый раз, не толстая и не тонкая. Олег налег плечом и попытался свалить ее на дорогу, но та не поддавалась и лишь раскачивалась, осыпая голову ветками. Олег передохнул, для упора поплотнее притоптал снег и попробовал еще раз. Дерево хрустнуло у корня и с грохотом рухнуло поперек дороги. Обломав ногой сучья, он подтащил ствол к костру и, натолкав тонких веток в карманы, присел у огня.
    - Лучше за макушку, - глядя на гладкий комель, решил Олег.
    Через несколько минут он растаял в темноте, волоча за собой туда, где еще совсем недавно виднелось красное пятно, последнюю надежду…

         

                Послесловие
 
    Как и тридцать пять лет назад, Олег, прижимаясь к иллюминатору, всматривался в до боли знакомый, проплывающий внизу город. Только теперь он уже навсегда прощался с ним.  Город понемногу становился другим. Как проснувшееся после холодов озимое поле, ростками домов тянулся к солнцу, ввысь, год от года все больше зеленея и пестрея красками. Пятачок девственной тайги по дороге в аэропорт за долгие годы так и остался нетронутым. Город уже не надрывался от работы. Он и теперь жил напряженной, но уже размеренной жизнью. С пестрыми детскими игрушками на колясках и каменными тротуарами, современным дворцом спорта и пусть не везде, но асфальтированными улицами. А главное - с памятью о тех, кто начинал в те далекие годы. Красота радует глаз, но не всегда греет душу. В этом для многих ставшим родным городе не было броской красоты, роскошных музеев и театров, но в нем всегда была своя братская душа.