Повесть об отце-2 Глава 21. Жизнь продолжается

               
  После похорон Нюра решила остаться дома. Всю первую неделю, что жила у Вали, не могла успокоиться: «Это как же так? Жизнь только-только стала налаживаться. Михаил, как мог, начал ей помогать. И недомолвки куда-то ушли. Главное, никогда не говорил, что его сердце беспокоит. Ведь можно было бы к врачу обратиться, лекарство купить. Как теперь жить-то?»
 Несмотря на то, что ей выделили отдельную комнату, что внуки оказывали внимание, и с зятем отношения были хорошими, как повелось с самых первых дней, засобиралась домой. Отговорку нашла быстро: «До сорокового дня, пока не упокоилась его душа, надо жить дома. А то как же это: придёт, а меня нет?»  Набожной она не была, просто соблюдала все православные праздники и чтила церковные традиции.
 Дети уговаривать не стали. Понимали её чувства и переживания. Да и общение с соседками могло помочь. А в деревне люди занятые, днём на улице никого не увидишь, и вся семья только вечером собирается.

  Шли неделя за неделей. Постепенно стали чувствоваться слабость и недомогание, которые с каждым днём только усиливались. Жаловаться дочери Нюра не захотела и в больницу решила не обращаться. Думала, что всё пройдёт. Стойко держалась, как могла. Топила печь, дом содержала в порядке. Даже швейную машинку – свою палочку-выручалочку – не убирала с глаз долой. Стала готовить семена, знала, что через месяц-другой начнётся огородный сезон.
 Соседки приходили каждый день, порой и вечером забегали. Они подолгу сидели за чашкой чая и перебирали всю свою жизнь. Если Тася была пессимисткой и постоянно жаловалась на мужа, на детей и на безденежье, то Акулина всегда была настроена на позитив. Хотя жизнь её часто давала сбои. Валя ещё со школы любила слушать их диалоги. Житейские, бесхитростные, порой вызывающие улыбку.
     – Восетты Пелагею видела, дак исхудала вся, ведь с утра дО ночи в огороде пластается, всё Шурке своему непутёвому угодить норовит, – рассказывала Акулина про свою соседку, которая жила с сыном-бирюком. – А тот сел на шею матери, спит до свинячих полдён, а потом галушит с друзьями.
Кто-то и не понял бы о чём речь, а Нюра тут же подхватывала:
    – Истинная правда. Уж и жениться бы пора, а он всё роется. То одна девка ему не подходит, то другая. Вишь, Полинка ему не поглянулась, а девка-то сноровная да больно баская. До каих пор мать мучить будет?
 Спрятавшись на полатях, Валя слушала разговор и ей так хотелось вмешаться, сказать, что неправильно они говорят. И слов-то таких уже нет. Только со временем к ней пришло осознание того, что все эти просторечные слова и обороты делали речь живой и цветистой. А уж каким мастером плести словесные кружева была тётя Фёкла! 

  Обе, и Фёкла и Акулина любили посидеть в компании с Михаилом. Он был ещё тот говорун и шутник. Любил вставить такие словечки и поговорки, что доводил до смеха всю компанию. А всяких баек и анекдотов знал уйму. Откуда что бралось. И всё к месту припечатывал.
 И вот уже всё в прошлом. О тех посиделках осталось только вспоминать.
После смерти Михаила Фёкла стала приходить реже. Как бы ни хотела повидаться с сестрой, здоровье не позволяло. Жила всё так же с дочерью Валентиной, помогала ей поднимать двух ребятишек и всю жизнь была незаменимой нянькой, прачкой и кухаркой. Совсем недавно они получили трёхкомнатную квартиру в новом доме, и переехали из центра на окраину посёлка. Трёхкомнатная – сказано слишком. Две спальни, одну из которых выделили Фёкле, были настолько малы, что кроме кровати, шифоньера и пары стульев ничего туда не вмещалось.
 Глухота её с каждым днём усиливалась, повышалось давление, начинались страшные головные боли, и бедная старушка вынуждена была часами отлёживаться в кровати. Она похудела, лицо потемнело, и все боялись, что дни её сочтены. 
Заканчивался март. Готовились к поминальным сороковинам. Дина прислала посылку и денежный перевод, обещал приехать Игорь. На переговорный пункт Нюра ходила как по расписанию. Сообщала Вале о здоровье, интересовалась, как идут дела, что нового у внучат. На предложение приехать в деревню категорически отказывалась. Наоборот, успокаивала, мол, соседки забегают, Фёкла иногда приходит, между сменами навещает Валя Пивоварова. Так что беспокоиться нет причин.
 
  Как-то она не вышла на связь. День-другой была тишина. Потом выяснилось, что постоянная одышка не даёт нормально спать, ходить, даже лежать было трудно. Валя тут же примчалась к матери. Действительно, та на глазах превращалась в больную немощную бабку. Ходила с трудом, задыхалась, мучал кашель. Вызвали скорую. Врач определил высокое давление и сильную аритмию. Сделал укол и отбыл в неизвестном направлении.
 Уже на поминках-сороковинах Нюра сидела обложенная подушками. Пришедшие не донимали вопросами, видели, что с ней что-то происходит. Скорая приезжала как по расписанию. Почти каждый день. Валя после уроков выбиралась на тракт, ловила попутку и ехала к матери. Полагаться только на помощь соседей было нельзя. У каждого были свои семейные дела. Несколько она раз обращалась в больницу, но там звучал один и тот же ответ: мест нет. Ранним утром она спешила на рейсовый автобус и возвращалась домой. От поворота, где была остановка, до деревни шагала пять километров. Жить в таком режиме становилось всё труднее. Дома – семья, маленький ребёнок, небольшое хозяйство и бросить на произвол судьбы больную мать тоже нельзя. 

  В каникулы директор отпустил Валентину на целую неделю. Они с Людмилкой помогали, как могли: топили, готовили, стирали, убирались. Больная немного ожила, но видно было, что без интенсивного лечения не обойтись. В доме появилась куча разных лекарств, о которых раньше слыхом не слыхивали. Но, к сожалению, и они не спасали положение. 
 Близился праздник Первомай. Валя с тревогой наблюдала, как мать из последних сил старается бодриться, чтобы не беспокоить родных. Днём и ночью она полулежала на высоких подушках, не в силах подняться и сделать несколько шагов. 
В ту весну ждали сильное половодье. В ночь на первое мая местное радио то и дело вещало, что создалась угроза прорыва большого пруда. Созданная в районе комиссия по чрезвычайным ситуациям была начеку и через каждые полчаса сообщала, что жителям улиц, находящихся в зоне предполагаемого затопления, следует покинуть свои дома.

  Поздним вечером Валя сбегала на почту и вызвала скорую. Машина приехала быстро. Дежурный фельдшер – разгневанный молодой человек – быстро прошёл к кровати, измерил у больной давление, поставил укол и сердито бросил:
   – Вы знаете, что это уже тридцатый вызов за месяц.
   – А что делать? Заберите маму в больницу. – Валентина расстроенно посмотрела ему прямо в глаза.
   – Ничего не знаю. Идите завтра и сами договаривайтесь с врачом.
   – Так ведь завтра праздник. Кто будет на работе? – Внезапно накатились слёзы.
   – Ничем не могу помочь. – Фельдшер торопливо складывал инструменты.
Понимая, что добиться чего-то положительного не удастся, Валя тихо спросила:
   – А почему вы даже обувь не сняли? В таких грязных ботинках прошли к больной.
   – Буду я ещё у каждого снимать. У нас вызовов полно. – Последовал грубый ответ, и медик вышел из комнаты.
 Что оставалось делать? В данном случае врачи – хозяева положения. Валя смолчала. Увидев, что мать задремала, она сделала звук радиоприёмника тише и продолжила слушать тревожные сообщения о неминуемом подтоплении. Боялась и за свой дом. В общем-то, весь посёлок находился в низине, но верилось, что до центра вода не дойдёт.
 
  Наутро, когда все готовились к первомайской демонстрации, и нарядные люди с цветами и разноцветными шарами собирались группами по месту своей работы, она направилась в больницу. Увидел знакомого терапевта, с которым когда-то училась, пошла ему навстречу
   – Михаил Васильевич, мама очень плохая. Ночью вызывали скорую, но в больницу её не взяли. Сказали, что нет мест. Весь апрель только на «скорой» и держится.
Врач долго не рассуждал и не расспрашивал. Ответил коротко:
   – Идите домой и готовьте больную. Машина будет.
 Так Нюра впервые в своей жизни попала в больницу, где ей поставили страшный диагноз: ишемия, стенокардия, сердечная недостаточность, аритмия и ещё чего-то.
 Одним словом, целый букет. Ещё пару месяцев назад это был здоровый подвижный человек, не нуждающийся ни в чьей помощи. А теперь…
Пролежала она в больнице более трёх недель. В один из дней дети приехали вскопать огород и убраться в доме.
 Работа кипела. Анатолий с сыном занимались мужскими делами, копались в огороде, а Валентина принялась за уборку в комнатах. Трёхлетняя Людмилка играла во дворе и по мере возможности пыталась помочь родителям.
Как и положено, Валя развела известь, чтобы побелить печь и стены, а потом взялась за постельное. Подушки, перину и матрас обычно выносили во двор, проветривали и хорошенько хлопали. Стояла тёплая солнечная погода. Настроение у всех было хорошее, тем более знали, что больная пошла на поправку. Планировали уложиться в два дня, съездить в деревню к родителям Анатолия и с чистым сердцем вернуться домой. Матери решили не говорить, что к её возвращению из больницы в доме будет наведён полный порядок, огород будет вскопан и засажен картофелем и овощами. Пусть для неё это будет приятным сюрпризом.

  Когда Валентина подняла перину на маминой кровати, от испуга и ужаса остолбенела. Там лежали наломанные церковные свечки. Огарков было много. Она поняла, что это те самые, что горели во время похорон. Когда и кто успел их сюда положить – сомнений не было. Не зря Настя всё время толклась у кровати со своей жакеткой.
 Мысли закружились быстрым хороводом: «Что делать и куда всё это девать? Сжечь в печи или выбросить на помойку? Может быть, посоветоваться с Тасей. Соседка уже в возрасте и даст дельный совет…»
Никому, кроме мужа, решила не говорить. Знала, если узнают соседки, разговоров потом не оберёшься. Да и маму решила не беспокоить. Анатолий отреагировал по-мужски спокойно.
    – Придумали тут какое-то колдовство. Делать вам нечего. Ну, лежат и лежат. Давай-ка, мы с Лёшкой в огороде костерок разведём и спалим всё, чтобы духу не было.
Он завернул все огарки в газету и забрал с собой. Спокойствие мужа сначала передалось и Вале. Но потом в памяти всколыхнулись воспоминания прошлого о том, как мама не хотела лишний раз ехать в Бемыж, как рассказывала об этой самой Насте и её сестре, которая тоже грешила чёрным недобрым делом. И сын Толя тоже пользовался дурной славой в родном селе и его окрестностях.
Но работа захватила. Час за часом в доме становилось светлее и чище. Голубовато светились стены и слегка протопленная печь, которая давала мягкое уютное тепло.
 Через начищенные окна проникали солнечные зайчики и весело бегали по чистому полу. Приятно пахло свежей побелкой. Помощники быстренько выхлопали всё постельное и занесли в дом. Вечером усталые, но довольные всей семьёй сидели за ужином и радовались, что так ловко управились со всеми делами, и на завтра осталась самая малость.
***
 Нюра вернулась домой в последних числах мая. Дома было чисто, тепло и сухо. Врач предупредил, что на сырость организм будет реагировать и надо следить за этим. Огород оживал. Взошла картошка, на грядках зеленел первый лучок и редиска.
Настроение поднялось, и она забыла о своей болезни. Уговорила Валю оставить с ней Людмилку. Той шёл четвёртый год, была она смышлёным ребёнком, и сама согласилась пожить у бабушки. Тем более, сразу и друзья нарисовались. Младший внук Акулины Сашка, который был чуть старше, дневал и ночевал на Кооперативной.
Валя с Анатолием приезжали каждое воскресенье, а он ещё и в середине недели забегал, когда бывал по делам в райцентре. Всю работу дети взяли на себя. Нюра только еду готовила и в магазин ходила. Маленькая внучка помогала охотно. Соседи улыбались, когда видели бабушку с бидончиком молока и Людмилку, которая в небольшой сумке несла буханку хлеба.

  К концу лета Нюра опять почувствовала недомогание. День на день не приходился: силы то появлялись, то внезапно куда-то уходили. Здоровья хватило ровно на три месяца. Снова была больница и почти три недели интенсивного лечения.
В сентябре картошку и овощи убрали, дом закрыли на замок, и на зиму Нюра уехала в Верхний Бемыж. Там она быстро познакомилась с соседями – одной многодетной семьёй. Пётр, глава семейства, высокий симпатичный мужик, был по возрасту ровесником Валентины. Словоохотливый и весёлый он никогда не проходил мимо бабушки, которая вечерами выходила на завалинку посмотреть, как вечером оживает деревня: с пасева возвращаются степенные коровы и неугомонно орущие овцы, с речки стаями вперевалочку по домам расходятся гуси. Она вспоминала свою родную деревню. И там было точно так. А сколько лет прошло!
 Пётр обязательно присаживался рядом, справлялся о здоровье, обязательно рассказывал о своей жене и детях. Жили они небогато, и Нюра была рада угостить эту ораву чем-нибудь вкусненьким. В этой чисто удмуртской деревне русских было семьи три-четыре. Кругом звучала национальная речь. Но это не смущало. С соседом друг друга понимали.

  Нюра взяла на себя кухню: готовила обеды, пекла пироги и шаньги, на радость внукам частенько лепила картофельные вареники. Так и повелось. Зиму проводила у детей, весной дружной компанией приезжали в родительский дом, всё мыли и чистили, сушили и проветривали. Анатолий с сыном копали огород, и потом в чистое, пахнущее свежей побелкой жильё, заселялась Нюра с Людмилкой.
Сначала маленькая внучка ходила за продуктами с бабушкой, а когда подросла, научилась делать покупки самостоятельно. Нюра давала ей рубль, смышлёная покупательница шла сначала в хлебный, покупала буханку серого, а потом выстаивала очередь за молоком. После покупки у неё всегда оставалось десять копеек. «На жевательную резинку», – говорила бабушка. Но малышка заходила в книжный магазин, выбирала открытку и небольшую детскую книжку, которая стоила три-пять копеек.

  Нюра смотрела на Людмилку и вспоминала, как маленькая Валентинка тоже любила посещать этот магазин, где открывала для себя интересный и загадочный мир. В том старом книжном магазине под названием «КОГИЗ» продавали детское счастье, детскую радость и мечту: книги, учебники, простые и цветные карандаши, альбомы, перьевые ручки, чернильницы-непроливайки, стирки – стиральные резинки, тетради и ещё какую-то мелочь, казавшуюся в те годы недосягаемым богатством. Прошли годы, и теперь маленькая внучка пристрастилась разглядывать всю эту канцелярскую мелочь и самое главное – яркие обложки детских книжек.
В молочном магазине Людмилка любила рассматривать витрину кондитерского отдела. Чего там только не было! Но она знала, что любимые бабушкины конфеты – «дунькина радость», и что дома они всегда имеются в запасе. Разноцветные, полосатые подушечки и кругляши лежали в сахарнице, ожидая чаёвников. На горячий духмяный чай частенько заходили соседки. И Людмилкины друзья-товарищи тоже получали сладкое угощение.

  Всё лето проходило в делах и заботах. Обе хозяюшки: и старая, и малая хлопотали по своим делам. Надо было и огород не запускать, и картошку окучить, и смородину с крыжовником собрать вовремя. Алёша был частым гостем, так что часть забот брал на себя. 
В свободное время бабушка шила наряды куклам. В палисаднике дед в своё время соорудил небольшой щитовой домик. Как настоящий. С покатой крышей, двум оконцами и «мебелью» внутри. Из мебели, правда, был сооружён маленький столик, а к нему – пара лавочек. Но для подружек это было чудо. Шторки на окнах и скатёрка на столе завершали образ настоящей жилой комнаты. Главное, крыша не протекала, так что там детвора проводила большую часть времени. 
За машинку Нюра стала садиться редко. И здоровье не позволяло, и внучка требовала догляда. Впрочем, и нужды не было. Небольшой пенсии вполне хватало, и дети помогали.

   На фото: Нюра. 60-е годы

   Продолжение:  http://proza.ru/2024/03/01/1145