Толстушка Ира. рассказ

Толстушка Ира 
                рассказ

               Две молодых симпатичных врачихи, улыбаясь положили передо мной  рисунки: солнышко и электрическая лампочка. Заглядывая мне в глаза, одна из них ласково спросила:
     -Скажите, пожалуйста, на каком рисунке искусственный источник света, а на каком естественный?
     Я перевел взгляд с одной врачицы на другую: мне нравились обе. Ответил, тоже улыбаясь:
     - Лампочка Ильича, конечно, естественный источник света, а солнце – искусственный.
    Врачицы замерли, переглянулись и уставились на меня. Я понял: они надеялись, что перед ними сидит вменяемый человек. Испугавшись последствий, я захихикал и, стал серьезным:
        - Извините меня, я пошутил, мне стало забавно, что меня могут считать сумасшедшим… Конечно, солнце - это звезда и самый надежный, и естественный  для планеты Земля источник света, а лампочка… ну, вы понимаете… Я больше не буду так шутить с вами.
    Врачицы переглянулись и расслабились:
    - Вы правильно решили. Здесь не место для таких шуток. У вас серьезное нервно-психическое заболевание, его надо довольно долго лечить, но мы обязательно вылечим вас.   
    Происходило это в психоневрологическом диспансере, где я уже провел одну почти бессонную ночь, хотя вечером мне сделали какой-то укол и дали пару таблеток. В диспансер я попал после месяца каторжной работы в квартире над переделкой сценария художественного фильма о рабочем классе. Сценарий брали в работу на киностудии имени Горького с условием, что я за месяц внесу в него изменения, которые предложил сделать редактор. Я взял на студии телевидения отпуск, засел за работу и спал часа по три в сутки. Мои физические и психические возможности были уже на пределе. Когда оставалось сделать немного, в начале марта, случилось вот что.
     Немного поспав, я вскочил по будильнику и рано утром вышел из своей квартиры на пятом этаже, чтобы немного прогуляться по еще морозному воздуху. На лестничной площадке, слабо освещенной лампочкой, споткнулся обо что-то, лежащее под ковриком у моей входной двери. Достал из-под коврика хороший топор с гладкой деревянной ручкой. Такого топора у меня никогда не было. Потрогал остро заточенное лезвие, огляделся с недоумением: «Что за чертовщина!? Что за топор? Кто его положил у входа в мою квартиру?» Положив топор в своей прихожей, я торопливо вышел на улицу. Было еще очень рано, на улице ни души, в темно синем небе ярко сияют звезды, в голых кустах у подъезда стоит утренний туман. Что-то вроде такого же тумана стоит в моей голове: «Кто и зачем подсунул мне этот топор? Хочет испугать?.. Или намекает на убийство?.. Знает, где я живу…» Я куда-то пошел, увидел идущую по улице  ночную маршрутку, сел в нее, и минут через десять вышел у железнодорожного вокзала. В тепле вокзального зала просидел около часа, посматривая на малочисленных пассажиров и почему-то думая, кто же из них мог подсунуть топор мне под коврик у входной двери.
    Когда вернулся домой, жена недоуменно подала мне топор в прихожей:
    - Где ты был? Что это за топор? Я категорически запрещаю тебе писать  по ночам! Черт с ним, с этим сценарием! Здоровье дороже.
    Только к вечеру выяснилось, что топор под наш коврик спрятала девочка-соседка, потому что ее отец грозил зарубить мать. Но рассказывать это мне было уже поздно: в моей голове поселилась мысль, что кто-то хочет убить меня. Через день жена привела меня на прием к невропатологу, потом я оказался на приеме у психиатра и с предварительным диагнозом «навязчивые мысли об убийстве» оказался в психоневрологическом диспансере, где почему-то категорически не хотел рассказывать историю с топором.
    Несмотря на то, что я отличал солнце от лампочки, меня стали лечить убойными транквилизаторами, две ночи я провел на кушетке около поста медсестры, потом меня оложили в палату с шестью пациентами, которые, как и я, плохо спали ночами. Рядом со мной лежал пацан лет пятнадцати, каждые пятнадцать минут ходивший к умывальнику в палате мыть руки с мылом. На ночь у него забирали мыльницу, но он нашаривал в тумбочке мою мыльницу с мылом и шел мыть руки. Ночью в палате горела слабая лампочка, я видел выражение лица пацана с мылом, угрюмо-озабоченное и очень сосредоточенное, жалел его. Под утро я обычно засыпал под бормотанье пожилого пациента, стоявшего на коленях между кроватями у своей открытой тумбочки. Он начинал молиться еще затемно, в одно и то же время. Впрочем, бормотал ли он молитвы или что-то другое было не понятно, хотя я видел, как он истово осенял себя крестом. Медсестра утром звала его на завтрак, пыталась поднять с колен, но, в конце концов, приносила ему завтрак в палату. Другие пациенты в палате не обращали на него никакого внимания, потому что он никому не мешал и ни с кем не разговаривал. Обедать молящийся мужик ходил сам и после обеда всегда играл с одними и теми же пациентами-женщинами в карты в столовой, а потом опять молился в палате. Кроме невнятного молитвенного бормотанья я никогда не слышал его голоса. Мне  было его жалко.
     Себя мне тоже было жалко: мысли об убийстве стали реже, но не уходили из моей головы. В этой ситуации я невольно искал вокруг себя что-то  приятное, радостное. Прежде всего, людей, от которых исходил оптимизм. Таких людей было немного. Чаще всего я их видел во время обеда в столовой. За едой люди вообще становятся добрее и радостней. В столовой ели и мужчины, и женщины, хотя лежали в разных отделениях по обе стороны от лестницы и холла на втором этаже. В столовой я осторожно оглядывал сидящих за столами людей, удивлялся, что среди них большинство молодые, и  не видел никого, кто в моих болезненных мыслях мог как-то угрожать моей жизни.
    И вот однажды мой взгляд во время обеда задержался на девице, сидевшей через стол от меня. Она была круглолица, свежа, имела светлую косу, свисавшую на ее плечо, ела неторопливо, поглядывая кругом, и как бы любуясь собой. Производила впечатление совершенно здоровой молодой особы, неизвестно как оказавшейся на лечении в психоневрологическом диспансере. Меня особенно привлек взгляд ее глаз, не просто радостный, а лучезарный и то, как она время от времени в конце обеда посылала кому-то воздушные поцелуи. Я заметил, что ее поцелуи предназначаются молодым мужчинам, причем разным, и это смутило меня: «Какая-то легкомысленная девица!» - подумал я, отводя от нее глаза.
    И вдруг, на следующий день после обеда, когда я уже встал из-за стола, девица зацепила меня своими глазами и отправила мне воздушный поцелуй пальцами своей полной руки. Через час я встретил ее около кабинета психиатра. Она была крупна, не толста, но полна полнотой хорошо откормленного ребенка. Она неожиданно ухватила мою руку своей теплой и мягкой рукой, представилась с приятной улыбкой: «Ира-толстушка». Я сильно смутился, но быстро взял себя в руки и спросил: «Почему «толстушка»?
    - Меня так подружки зовут… ты не против дружить со мной?
    - Конечно. Мне очень приятно…
          И мне, действительно, стало приятно. Ира, завидев меня, всегда радостно улыбалась и махала рукой. Однажды, подхватила меня под руку в коридоре первого этажа:
     - Пойдем на улицу, там уже тепло, настоящая весна.
     Во дворе диспансера, по кругу, вокруг большой продолговатой клумбы с засохшими прошлогодними цветами, гуляли больные, в основном, женщины. Многим из них Ира, приветливо улыбаясь, махала рукой, а некоторым посылала воздушные поцелуи. В ответ ей тоже махали рукой и, улыбаясь, разглядывали меня. 
   Я стал невольно ревновать ее, когда она приветствовала поцелуем не только женщин, но и мужчин. Во время таких прогулок вокруг клумбы я с увлечением рассказывал Ире сюжеты иностранных фильмов, которых когда-то насмотрелся в просмотровых залах института кинематографии. О себе она сказала, что успешно учится на втором курсе математического факультета университета, что ей скоро сдавать сессию, и попросила помочь ей решить несколько алгебраических уравнений. На ужин она принесла в столовую тетрадь с уравнениями, я напряг свои мозги, но помочь ей не смог, вызвав у нее торжествующий смех. Она увлекла меня на первый этаж диспансера, где были кабинеты врачей, и по вечерам было пусто.  Я чувствовал, что она стремится к близости и не хотел препятствовать ей. До этого, особенно во время прогулок на улице, она тепло прижималась ко мне своим мягким телом, вызывая желание обнять ее. Я даже сказал ей, что у меня есть жена и маленькая дочь. Она прошептала мне на ухо: «Я видела, как к тебе приходила жена, она очень красивая».
    В этот раз мы стояли с ней в полутемном коридоре у входа в кабинет главного врача диспансера. Ира стремительно расстегнула пуговицы своего больничного халата и распахнула его. Я увидел ее голые груди с большими коричневыми сосками и испугался.
      - Делай со мной, что хочешь, - громко сказала она, - я разрешаю.
     У меня застучало сердце:
     - Перестань! Так нельзя!
     - Я тебе не нравлюсь, потому что толстая?! – закричала она.
     - Не говори ерунду, ты же видишь, что все мужчины влюбляются в тебя…
     - Влюбляются?! Да они просто хотят пощупать меня!
      В этот момент дверь около нас распахнулась, из кабинета  вышла главный врач диспансера Клавдия Ивановна Морозова. Она молча, в одно мгновение запахнула халат на Ире и увлекла ее в свой кабинет. Я стоял ошарашенный происшедшим еще минуту или две, потом торопливо пошел на второй этаж, в свою палату и плюхнулся на кровать. Вскоре ко мне подошла медицинская сестра, обратилась по имени, отчеству:
     - Успокойтесь, все нормально! – Она нагнулась ко мне и прошептала: - Клавдия Ивановна просит вас зайти сейчас к ней на несколько минут.
    Я боялся открыть дверь кабинета главного врача, опасаясь, что увижу там Иру. Но Клавдия Ивановна была одна. Она приветливо пригласила меня сесть и даже положила свою руку на мою, которую я положил на стол:
    - Все хорошо, что хорошо кончается, - ласково говорила она. – У вас наблюдается явный прогресс в лечении, думаю, что дня через три можно будет уехать домой и продолжать лечение дома… Кстати, жена вчера интересовалась, когда вас выпишут… А с Ириной нам еще предстоит повозиться. У нее, как и у вас, навязчивые мысли, но на другой почве. Не обижайтесь на нее.
      - Да что вы, я не обижаюсь! Мне кажется, что она действует на меня очень положительно в смысле моего здоровья, даже лучше, чем уколы и таблетки.
     Клавдия Ивановна рассмеялась:
     - Наверное, вы правы, мы же все видим. Но есть одно «но»… У Ирины специфическое состояние, а ей надо школу окончить, аттестат получить. Ее родители очень обеспокоены.
     - Как школу!? – удивился я. – Она же на втором курсе университета учится. Мы с ней уравнения решали…
      - Это ее фантазии. Ей нет еще и емнадцати лет – она только хочет казаться взрослой. Такая вот болезнь. Вам, как серьезному человеку, надо это понять. Недавно она закрылась в туалете с одним мужчиной, нашим больным. Чудом удалось ее спасти. Если с ней что-то случится, ее родители подадут на меня в суд. Вам понятно?
    - Почему же она свободно ходит по диспансеру? – удивился я.
    - У нас ведь не психиатрическая больница, а диспансер, мы больных с галлюцинациями не держим.
     Не знаю, о чем главврач говорила с толстушкой Ирой, но на следующий день она демонстративно отворачивалась от меня в столовой, и я не знал, как себя вести с ней.
   Прошло два дня, мой лечащий врач после очередного осмотра объявила, что завтра меня выпишут домой и дала большой рецепт с названиями лекарств, которые надо выкупить в специальной аптеке при диспансере.
     Днем, во время условного дневного сна, когда спали очень немногие,  я лежал в палате на кровати с хорошим настроением, размышляя, как лучше устроить дальше свою жизнь. Начался апрель, и я решил, что надо обязательно купить какую-то недорогую дачу недалеко от города. Предстояло найти деньги на эту покупку.
    Когда в нашу палату вошла толстушка Ира, я учуял это каким-то непонятным образом, хотя не видел ее.  Сел на кровати и невольно напрягся. Но тут же с облегчением решил, что надо непременно поблагодарить ее за то, что она помогла мне избавиться от навязчивых мыслей о моем убийстве. Мне стало тепло, я поднялся с кровати, готовый приобнять ее мягкое тело.
     Но произошло неожиданное. Ира отстранила меня своей пухлой рукой и села на край кровати моего худощавого соседа, который после обеда обычно не мыл свои руки с мылом. Она погладила рукой дремлющего парня, он моментально сел, вытаращил на Иру глаза и открыл рот. Толстушка Ира своими ладошками закрыла его рот, поцеловала в щеку и сказала необыкновенным ласковым голосом:
    - Тебе больше не надо мыть руки, они у тебя совершенно чистые… Пойдем гулять со мной после дневного сна.       



 
            
 
      
                ,