Поникший обелиск

Стемнело. Последний луч заходящего солнца уныло выглянул на мгновенье из-за нависшей над землёй тучи и скрылся за кромкой леса. В воздухе запахло весенней свежестью: Значит этой ночью будет дождь. Почки на деревьях раскрылись несколько дней тому назад и свежие листочки яркой, нежно-зелёной краской, украсили ветви берёз и осин.   Сирень, растущая у крыльца, так же стала походить на молодую модницу, покрывшись с макушки до нижних веток зелёной бахромой.  Первые звёзды зажглись на вечернем небе. В вышине, на северо-востоке, можно было различить лёгкие очертания «Большого Ковша», а на северо-западной стороне неба, ярко заблистала Венера.

В деревне наступила полная тишина. Лишь одинокий лай собаки доносился с дальнего угла улицы, напоминая миру о своём существовании. Руфима готовилась ко сну. После вечерних новостей, просмотренных ею вместе со своей подругой Альбиной у себя в доме, и проводив её до двора, она ещё раз вскипятила чайник, помолилась перед иконами и пошла спать. По устоявшейся привычки, а ей уже было под восемьдесят лет, она рано ложилась и так же рано с первыми петухами поднималась, чтобы начать новый будний день. В этой запустевшей деревне, где проживала Руфима, кроме неё в ней постоянно жила её подруга Альбина, по возрасту, немного младше Руфимы. Больше из постоянных жителей деревни никого не было, лишь иногда на летний сезон приезжали в несколько изб дачники из города. И тогда в деревне становилось чуть оживлённее чем обычно. Их деревня «Калиновка» давно стала заброшенной, как одинокая вдова ютилась в стороне от трассы, в своём привычном мире, никого не смущая и ничего ни у кого не прося. Домов в ней оставалось не более дюжины, да и те наполовину не жилые, а несколько деревянных изб, давно покинутых и забытых, с обвалившимися крышами и пустыми окнами, стояли словно нищие сироты среди своих родственников. 
Дом Руфимы немного выделялся среди изб деревни. Он был ещё срублен её отцом почти полвека тому назад, из привезённых сосновых брёвен, выделенному ему как участнику войны леспромхозом. В нём она и прожила почти всю свою жизнь, хотя родом была из соседней деревни, которая давно уже канула в вечность и лишь в сновидениях иногда мелькала у Руфимы, как отблеск чего то далёкого и счастливого. В этом доме проживали когда-то её старшая сестра и брат вместе с родителями. В настоящее время в живых уже не осталось никого. На сельском кладбище похоронены мать с отцом, сестра же схоронена на Урале, куда уехала после замужества, а брат нашёл вечный приют в городе на городском кладбище. Поэтому дом и достался Руфиме, где она ныне коротает свои дни.
 
 Кроме неё вместе с ней в избе живут две кошки, немного кур с петухом, подпольные мыши, да иногда наведываются в погреб вездесущие крысы, которых Руфима старательно выводила с помощью крысиного яда. Детей у неё трое. Две старших дочери, которые давно вышли замуж и уехали из деревни, и непутёвый младший сын Колька.  Сам Колька живёт в райцентре вместе со своей второй женой. В настоящее время он нигде не работает, а ведь ему уже скоро пятьдесят лет исполнится. Где-то шабашничает время от времени, иногда заглядывает к матери, узнать о чём-нибудь, да проведать дом с огородом. Руфима даёт порой ему немного денег от своей пенсии, ведь он ещё платит алименты на двух несовершеннолетних детей от второго своего брака, благо старшие двое уже стали взрослыми. Раньше Колька занимался бортничеством, к этому его приучил его покойный отец и муж Руфимы, Капитон, умерший восемнадцать лет назад от инсульта. Поэтому какой-никакой достаток от продажи мёда всё же был, Колька продавал его как в райцентре, так и приезжим дачникам. Но в последнее время слишком много развелось разных торгашей и любителей перекупить, что-либо с выгодой для себя.  Поэтому сбыт мёда стал хуже, да к тому же Колька запил. А если запил, то дело твоё начнёт чахнуть. То один пчелиный рой улетел, то второй помёрз зимою, так дело Капитона и заглохло.  Лишь остовы былого благополучия виднеются на усаде, но и их Колька потихоньку изводит для бани. Пенсию им вместе с Альбиной привозят каждый месяц тринадцатого числа из райцентра на автомашине. И случается чего-нибудь привезут из продуктов: Хлеба, крупы, сахара, консервов, макарон, чему обе старухи и рады. Ведь деревенский магазин давно уже не работает и закрыт, а кирпич и доски от него растащены умелыми дельцами для строительных нужд.

Когда-то в их деревне был свой клуб, пусть и небольшой, местная начальная школа, контора председателя с фельдшерским пунктом, даже своя почта. В самой Калиновке было четыре улицы, а теперь только одна и осталась. В местном колхозе имени Ленина, куда входила Калиновка было пять деревень. Сама Калиновка по численности населения была второй из них. Две деревни, что были поменьше давно исчезли, ещё в Хрущёвские времена. Средняя Медведково, хотя и обозначается на всех картах маленьким кружком, но на самом деле в ней постоянных жителей давно уже нет, а только наезжают летом дачники. И лишь в первой Карманове, где находилось когда то правление местного колхоза, ещё проживают около сотни местных жителей.
А ведь раньше на полях колхоза работало в страду больше двух десятков тракторов, разных грузовых машин «Газов» и «Зилов» было предостаточно, были свои комбайны.  Был свой гараж, мастерские, где круглый год трудились механизаторы и трактористы. В деревне была своя небольшая молочная ферма и скотный двор, где колхоз держал бычков и свиней. Было два больших коровьих стада, в каждом доме имелась хотя бы одна корова. Ведь где есть корова, там значит есть какой-то достаток, особенно это понимали те, кто пережил войну. Кроме коров в каждом дворе было множество всякой домашний птицы, коз, овец, держали несколько поросят.   Всё это уходило в семьи; мясо, шерсть, молоко, продавалось в райцентре, или увозилось с оказией в город. Не зажиточно, но люди жили всё же в достатке, пока существовал колхоз. Работала местная школа, при ней детские ясли, до райцентра ходил три раза в день автобус, пусть до трасы и было около трёх километров.

 На двадцатилетие великой победы, местный председатель колхоза своими силами смог установить в память о павших односельчан небольшой обелиск. Сам обелиск был выполнен из мраморной крошки в виде пятиметровой стелы с пятиконечной звездой по середине и надписью на плите: «Никто не забыт-ничто не забыто 1941-45». Вокруг обелиска были разбиты местными учениками клумбы, где росли цветы, а так же было установлено из штакетника ограждение, которое всегда выкрашивалось оливковой краской. На постамент возле обелиска, на девятое мая, местные жители и ученики школы всегда возлагали цветы. Проходил торжественный митинг. На это мероприятие в основном ходили ветераны Великой Отечественной Войны, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше. На митинге принимали участие и отцы Руфимы и Альбины, которые вернулись живыми, хотя и имели множество ранений и являвшиеся к тому же инвалидами. Иногда на данный мероприятие заходила и Руфима вместе со своими детьми, школьниками. И в тот момент миг торжества и гордости за своего отца наполняло сердце дочери, хотя этот миг и был мгновенным. Ведь у многих её ровесников и односельчан многие отцы и мужья так и не вернулись с войны. И какая-то скрытая зависть иногда мелькала на мгновенье в их скорбных взглядах. Потому что подымать семью без главного труженика и кормильца, в то время было намного тяжелее, чем с вернувшимся пусть и инвалидом, но всё же долгожданным и любимым человеком.      
Как-то раз, после одной из снежной и затянувшейся зимы, Руфима заметила, что обелиск немного наклонился в бок. Подойдя вместе со своей подругой к постаменту обелиска, они увидели, что талая вода просочившиеся сквозь песок и суглинок, проникла под основание памятника. В результате чего часть цементного основания, под своею тяжестью, немного накренилось в сторону вместе со стелой. Покачав головами и ничего так и не предприняв они медленным шагом прошли мимо. После этого, с каждым годом, крен обелиска становился всё более заметнее для глаза. Как-то сказав своему Кольке о случившимся, чтобы он что-нибудь предпринял, или сообщил в администрацию в райцентр, тот лишь только отмахнулся уныло промолвив при этом.
-До мёртвых ли теперь, когда сами скоро все загнёмся.
Но в этот вечер, Руфима вместе с Альбиной строго условились между собою, что завтра пойдут к обелиску. Альбина возьмет с собою тачку с лопатой, а Руфима краску оставшуюся от былых времён, несколько строганых досок, да молоток с гвоздями. Ведь завтра праздник-девятое мая. А там вокруг обелиска кое-где сгнил штакетник, краска вся давно облупилась на солнце, и образовалась под бетонным основанием стелы яма, которую они договорились засыпать песком. На том и порешили.

Ранним утром, Руфима проснулась с особым чувством в груди. Посмотрев на фотографию своего покойного отца военной поры, что висела в стеклянной рамке на стене. Она давно уже пожелтела от времени, но на Руфиму глядели все те же живые отцовские глаза, взгляд которых она всегда помнила и любила. Его почётные колхозные грамоты и поздравительные открытки, что раньше слали ему его дети и внуки. Руфима их бережно хранит в одном из ящиков своего старинного комода, как бесценную для неё память о той далёкой эпохе, свидетелем которой она когда то была. В её избе, висели на стенах в стеклянных рамках, множество разных фотографий её родных и близких людей, многих из которых уже нет в живых. Глядя на эти лица, Руфима мысленно уносилась в те далёкие года и воспоминания с тоской охватывали её, наполняя её сердце тихой материнской печалью.  Выпив чаю и перекрестившись на образа, она потихоньку зашла в сени, где взяла ранее приготовленный инструмент и потихоньку побрела в сторону дома, где жила Альбина. При виде её, пёс Альбины, рыжий с белым ухом по кличке «Рекс», гроза местных кошек, радостно завилял хвостом и несколько раз звонко гавкнул. Как-будто говоря:
 «И, что не спится Вам уважаемая соседка в такую рань? Ну, раз пришли, то милости просим к нам».   
И проворно подняв заднюю лапу, непринуждённо забрызгал одну из досок знакомой завалинки и побежал по своим делам. Альбина уже ждала в сенях, была одета и как обычно немногословна. Поприветствовав друг-друга, Альбина вывезла со своего двора тачку на двух колёсах, одно из которых немного болталось на ступице, а в тачку положила при этом слегка поржавевшую совковую лопату. И вдвоём две закадычные подруги потихоньку пошли неторопливым шагом в сторону своего обелиска. Каждая кочка, каждая ложбинка, каждый изгиб дороги был знаком им обеим с самых ранних лет. По этой дороге они когда то ходили в начальную деревенскую школу, а после спешили по ней на автобус уезжая в райцентр учиться дальше в техникум. По ней они к отчиму дому шли вместе со своими женихами знакомиться с родителями, а спустя много лет провожали своих мужей рыдая на погост. И проходя всякий раз этой родной для них дорогой, они мысленно были там, в своём прошлом. Вся жизнь этих двух русских женщин, казалось пробежала в стремительном своём ритме по этой деревенской дороге, лишь на последок задержавшись у двух деревенских изб, отмеряя им ещё неведанное количество дней и ночей в их неспешной жизни.

Подойдя к памятнику, они немного постояли, после чего стали выгружать содержимое из тачки. Руфима взяв в руки строганую доску, примерила её к ограждению. Но доска оказалось чуть длиннее штакетника.
-Нужна пила.
Сообразила Руфима и пошла к себе в дом за ней. Альбина тем временем, везя тачку, подошла к песчаной кучи, что находилась не далеко от обелиска. Медленно, не торопясь, стала загружать лопатой песок в тележку. Положит пять, шесть лопат песка, отдохнёт немного и снова начинает загружать песок. После к ней подошла и подруга и работать стало чуть веселее. Они рассказывали друг-другу все те же истории, которые не раз говорили раньше, но всякий раз повторяя их снова и снова, находили какую-то внутреннею для себя отраду. Так вместе, по очереди, нагружали тачку, а после вместе везли её к образовавшейся яме и засыпали её песком у подножия обелиска. Позже, стали совместно приколачивать новые доски, отпиленные по размеру Руфимой, отламывая при этом старый сгнивший штакетник и складывая его в кучу. Потом Руфима начала кистью окрашивать только, что приколоченные доски. Но краски немного не хватило на все их, да так и оставили.
-Позже докрасим: «Сказала в слух Альбина».
-Скажешь своему Кольке, чтобы купил банку свежей эмали, а там и докрасим.
Но том и порешили. Так они дружно и непринуждённо работали до самого полудня. Как когда то вместе работали на колхозной ферме доярками, а позже трудились зоотехниками.   
-А ведь парад просмотрели: «Сказала вдруг Руфима».
-И выступление президента не услышали.
-Ничего, в новостях услышим: «Вторила подруге Альбина, продолжая красить штакетник».
После своего героического труда, они собрали старые, гнилые доски и сложили их в тачку. Выдергали, где росла сорную траву, так обильно пробивавшуюся из земли через бетонные щели у подножия обелиска. Убрали старый разношерстный хлам, валявшийся с зимы, видимо оставленный ещё прошлым годом наезжающими изредка дачниками.  Спилили небольшие деревца берёз и осин, бурно разросшихся за последнее время возле ограды. Протёрли влажной тряпкой памятные вензеля на обелиске. А после, молча присели на одной из сохранившейся лавочке, стоявшей у входа к мемориалу и тихо взгрустнули о прошлом. Каждая из этих женщин думала о своём, о том, что только лично у неё оставалось в сердце, о чём даже не скажешь и близкой подруге.
После короткого отдыха, две пожилые женщины поднявшись с лавки, посмотрели с тихой грустью на результат своих усилий, которые они как могли в силу своего возраста воздали в эти дневные часы. Сам обелиск так и остался стоять слегка наклонившись под углом, немного засыпав яму, две вдовы не сильно, что смогли изменить. Тут нужны крепкие мужские руки и серьёзная работа. Но и благодаря их стараниям, место вокруг обелиска уже не выглядело так сиротливо и не ухожено. Не было уже той неизгладимой грусти и тоски, которая царит на многих заброшенных памятных местах наших забытых деревень и сёл. Эти две русские женщины смогли отдать последний свой долг не только памяти погибшим односельчанам, но и памяти всем павшим и умершим от ран в годы лихолетья нашим отцам, сыновьям, братьям, дедам и прадедам. Сумели показать всю силу любви к своей родной земле, на которой они родились, жили, честно трудились, растили детей, страдали, надеялись, любили и мечтали. В землю которой они когда то уйдут от нас на век, сомкнув свои глаза, свершив то, что было им предназначено судьбою. Лишь в вышине голубого и весеннего неба, кружил и щебетал далёкий жаворонок, да скворцы перелетая с ветки одного дерева на другое, ловили в воздухе насекомых, чтобы пропитать своих недавно вылупившихся в гнёздах ненасытных птенцов. А старый обелиск, как хромой воин, склонив свою седую голову, молча, но непобеждённо взирал на своих преданных тружениц, неслышно повторяя: «Никто не забыт-ничто не забыто».

                2020.