6. Производящая практика
6.1. Приход производства как второго исторического типа практики
6.2. Некоторые определяющие черты производящей практики
6.2.1. Отношение к природе.
6.2.2. Капитализм как атрибут производства.
6.2.3. Рынок, «вещефикация» и товаризация жизни.
6.2.4. Разбытивление и обесчеловечивание труда.
6.2.5. Промышляюще-индустриальный характер производства.
6.3. Производящая техника
6.3.1. Техника как сущность производства.
6.3.2. Критика поверхностных представлений техники.
6.3.3. Производящая и произведенческая техники.
6.4. Производственная мобилизация мира и человека
6.5. Наука и техника. Научно-технический прогресс
6.6. Итоги
Примечания
6. Производящая практика
6.1. Приход производства как второго исторического типа практики
К производящей практике, производству человечество переходит по многим причинам. Оно предзадано, среди прочего, не только развитием экономики, уровнем накопленного опыта и появлением разнообразных сфер приложения человеческого творчества, но также нуждами потребления, культурными запросами. Нет возможности останавливаться на всем этом. Вообще, трудно найти работы, где бы, по крайней мере, важнейшие факторы прихода производства были освещены более-менее развернуто. Главное — показано, как конкретно и неизбежно утверждается производящий способ существования человека. Думается, все же, осмысление того, как становится и формируется капитализм, являющийся неотъемлемым атрибутом производящей истории, пролил бы свет на данный вопрос во многих отношениях. Но такого специального (причем, не ангажированного, объективного, основательного) исследования пока что тоже нет, если не принимать отдельные очерки марксистских и других авторов в данном отношении. О путях и особенностях становления и утверждения нового способа существования человека много сказано в произведениях основоположников марксизма. В интересующем нас плане примечательны, например, «Манифест коммунистической партии», «Немецкая идеология», «Экономические рукописи 1857-1859 г.», двадцать четвертая глава «Капитала» и ряд других работ. Весьма примечательны также работы М. Вебера, В. Зомбарта и других авторов [116].
Не станем разбираться, как конкретно становится производящий способ человеческого бытия. «Разборки» с историческим складыванием его увели бы в «непролазные дебри», где можно напрочь увязнуть. Остается, разве что, ограничиться некоторым общим, констатирующим взглядом и фактом, что интересующий нас предмет (производящая практика) уже сложился, наличествует.
В конце предыдущего раздела зафиксировано, что на заключительных этапах своего развития прибытийный способ существования человека в мире приобретает черты, позволяющие (больше того, обусловливающие) переориентацию, так сказать, «структурную реорганизацию» практики. Именно складывающийся формализм в делах и отношениях общественной жизни, влечение к организации, наведению порядка здесь, намечающийся индифферентизм ко всему человеческому, деэтизация и десакрализация мира, как следствие, уход человека в себя («бегство от другого»), отношение к людям, предметам как «к средствам» для достижения субъективных, эгоистических интересов, — все это и многое другое, к чему приводит натурально-личное освоение в своем итоге, стимулировало «естественный» интерес «к природе». Вместе с тем, независимое от «суетного света», существование, индивидуализм. А также — развитие и упрочение таких форм знания и деятельности, которые бы исключали момент человечески-личный. Ибо, как стало ясно (во всяком случае, часто бывает), он ничего в хорошем смысле не значит, «ничего не дает». На все эти идеи, правда, неразвитые, кстати «наталкивает» «Осень Средневековья» Й. Хейзинги и «Эстетика Возрождения» А.Ф. Лосева [117].
Но и на, так сказать, «переднем плане» вершатся радикальные перемены, ведущие к коренному обновлению способа человеческого бытия, в том числе к появлению означенных изменений. Укажем, хотя бы некоторые из этих сдвигов. Они происходят, постепенно предуготавливаясь, накапливаясь условиями традиционности, к утверждению и вместе с Новым временем в экономической, социально-политической, правовой, вообще, в духовной сферах и культуре.
К этим накопляющимся переменам, причем, бурно разворачивающимся с Новым временем, конечно, следует отнести: рост производительных сил, развитие ремесел, углубленное разделение труда, накопление инструментально-технических знаний, технологического опыта, возникающие и повсеместно распространяющиеся мануфактурный и фабрично-заводской способы продуцирования. Вместе с тем, растут и множатся города со специфическим образом жизни людей, улучшаются средства сообщения, особенно с появлением книгопечатания. Всесторонне разворачиваются торговля, товарно-денежные связи, экономика, осваиваются новые земли и поприща активности. В результате «великих географических открытий» наблюдается массированный приток денег. Растет уровень потребления (в том числе потребностей и возможностей людей, включая инструментально-технические). Расцвет экономических, политических, правовых и иных культурных связей как внутри, так и между странами и народами, интенсификация общественной жизни, дальнейшая социальная дифференциация населения и, вместе с тем, «ломка» всевозможных сословных скрепов, привилегий и ограничений, сковывавших до сих пор созидательную активность человека, бурное становление и распространение естественно-научного сознания и отношения к действительности, рост так называемых технических наук, секуляризация знания и человеческого существования вообще, складывание гуманистического (модерного, метафизико-рационального) мироотношения, формирование гражданского (бюргерского) общества с универсальным правом и многое другое, вместе взятое, и послужило возникновению и упрочению принципиально иных, нежели традиционные, представлений, соответственно, активности, форм жизни людей.
В итоге происходящих перемен, человекообразующий момент практики как бы дискредитируется, начинает уступать доминирование предметосозидательному. Так что, Новое время утверждается, инвертируя диалектику предметизации и человекообразования складывающейся практики. Человекообразование подавляется и подчиняется предметотворчеству.
Но простой «инверсией» дело не кончается. Выдвижение на ведущий план, господство предметопроизводства происходит не в непосредственно технической (как это свойственно вышеописанному способу человеческого бытия) форме. И даже утверждается предметосозидание не непосредственно, а опосредствованно: возникая, складываясь из тенденций (некоторые из них мы указали) «изнаночного» характера внутри самого человекообразующего момента отношений личной зависимости.
Тем самым, постепенно проясняется (тоже, не с нуля начинаясь), что значение и достоинство человека, его богатство определяются не столько сакральными, сословно-кастовыми привилегиями, преимуществами, положением и проч., сколько количеством и качеством присвоенных им вещей. Именно с помощью последних человек в совместной жизни с другими людьми достигает и решает любую задачу. Его сила, мощь, благополучие, покой, воля прямо зависит от вещного богатства, которым он владеет как хозяин, собственник. Богатство прямо выражается, имеющимся в распоряжении, владении и пользовании людей, множеством вещей. Всеобщим же эквивалентом, удобным заместителем последних выступают деньги.
Самое же главное, открывается, что среди разнообразных вещей есть такие, присвоив и используя которые преобразующим воздействием на другие вещи, можно получать еще больше и куда проще новых вещей, следовательно, умножать богатства. И важно, что преобразующее воздействие должно (да и доступно) совершать не естественными («хлопотными», затратными) путями, как это видел и осуществлял человек прежних эпох.
Хотя традиционному человеку данные Нововременные «открытия» малоизвестны, тем не менее, в кое-каких «истинах» он тоже разбирался. Однако, как таковые они почти ничего не значили ему в смысле, скажем так, «капитализирования».
Традиционные люди жили, как мы знаем, другими интересами, патриархально, естественно. Вещи сами по себе интересовали их лишь постольку, поскольку утоляли естественные потребности, поскольку поддерживали жизнь. А мать-природа, в общем-то, предоставляла все это. В любом случае, вещи как выражения богатства не застили традиционному человеку глаза. И сам он не мог так высоко вознестись, чтобы затмевалась мать-природа (Боги). Кстати, древние люди не озабочены вещным обогащением (тем более, «вещным») и потому, между прочим, что этого известным им созиданием весьма непросто достичь.
Но вот, приходит Новое время, и положение вещей радикально меняется. Что исходит от Богов, природой дано, — все подменяется производством. Движение, установки и воля последнего (как производства вещей, вещного производства) начинают определять все и вся. Причем, как показано ниже, вещи перерождаются в «вещи», соответственно, вещные отношения в отношения «вещные».
Поскольку предметотворчество в обрисованном (производящем) смысле обретает доминирование, — а с ним и вещи начинают выступать целью созидания, смыслом человеческой активности, — отношения, нацеленные на вещи (во имя вещей, вещные), тоже приобретают доминирование над остальными общественными отношениями. Так, шаг за шагом отношения вещной зависимости, складывавшиеся довольно давно в недрах (поначалу где-то на задворках) натурально-личного бытия человека, раздвигают свои пределы, захватывают новые и новые поприща жизни, выходят на передний план и (между прочим, посредством буржуазно-революционных перемен) подминают под себя, вытесняют остальные отношения. В конечном счете, как мы увидим ниже, — и нашего безоговорочного «властелина мира», самонадеянного креатора, каким помышляет себя в начале Нововременного пути человек.
На самом деле. Возрожденческая революция, успехи естествознания, искусства, серьезные религиозные новации, в частности, секуляризация светской жизни и науки, подкрепляемые интенсификацией и значительными успехами в экономической, политико-правовой областях, а также перемены на уровне духовном, мировоззренческом, прочат понимание реалий и, главное, деятельности человека, когда последний утверждает себя центром мироздания, «мерой всех вещей», всесильным и всемогущим индивидуумом. Он исполнен веры и устремленности переиначить и устроить все в мире (как и последний) на свой лад, по собственным меркам.
Люди к Новому времени убеждаются, что они сами, опираясь лишь на принадлежащие им (сначала «от природы», затем помимо нее) способности, потребности, ум и волю, творят по собственному креативному замыслу и усмотрению. Другими словами, — техникой, не просто изводящей потаенности природы или же человека в открытость, но техникой, преобразующей наличный «материал» (до чего низводятся предстоящие преобразованию вещи), внешне сообщая им новые формы, качества, потребительские достоинства. Последние, опять же, отсутствуя в природе, неестественны, всецело обязаны и безоговорочно значимы только человеку как единственному «автору». Ведь он — самодостаточный творец, «хозяин».
Причем, — как вещно заинтересованный, вещно живущий, — он сам есть вещь среди вещей, хоть и особенная (будучи мерой всех вещей). Правда, к такому мироотношению, в частности, к новому пониманию техники, своего творчества, человек приходит не сразу.
Сначала он проникается, что созидает потребные предметы по-новому понимаемой и используемой техникой, принципиально отличной от техники самой природы, — от того, как творчество вершится естественным образом в натурально-личной практике. Нет нужды искать в природе потаенно сущие предметы для изведения в непотаенность; следует искать их в самом себе, в собственной природе.
Разумеется, эти предметы сокрыты в человеке не буквально, не, так сказать, «в натуральную величину», но в виде образов, сути, мер, идеальных форм потребных предметов. Сообщив данные, изведенные из человека, «идеальные образования» природному материалу (низведенному до статуса пассивного «сырья», «ресурсов», «предмета труда» и т.п.), нужные предметы обретут реальную наличность и готовность служить человеку.
На следующем этапе, поскольку природное начало в себе человек непрерывно вытесняет, подавляет, препарирует, замещает моментом искусственным, культурным (причем, от производства), постепенно захватывает господство представление, что никакого изведения в означенном выше смысле изготовление вещей не несет. Если в прежние времена ремесленник, может, создавал свои поделки таким образом, то отныне вещи вырабатываются фабрикацией, по заведенному. То есть, путем преобразующего воздействия на вещество природы по известным схемам, алгоритмам, формам с целью присвоения ему потребных качеств, свойств.
Цели, потребности, формы, образы, навязываемые веществу природы здесь, человек уже не изводит (в смысле техне), а изготавливает, вырабатывает сам. И выработка (придумывание, изобретение, создание) их, в принципе ничем не отличается от изготовления потребных продуктов, товаров. Разве что в одном случае перед нами чувственно-предметные данности, а в другом — данности идеальные, мысленные, бестелесные. Так техника превращается в обыкновенный производственно-творческий процесс. А вместо вещей, которые создаются произведенчески-технически, формируются «вещи». Когда человек самонадеянно творит, вырабатываются лишь «вещи». Есть и другая причина прихода в мир «вещей», о ней речь чуть ниже.
Творить таким образом человеку отныне куда сподручнее, целесообразнее. Самостоятельный, самодостаточный, он отныне силен изготавливать даже такие (искусственные) предметы («вещи»), которых в природе в принципе не могло быть. К тому же, они куда удобней, куда лучше удовлетворяют человеческие нужды, куда привлекательней, полезны, дешевы, доступны, приемлемы располагаемым средствам, установкам. Главное — «прибыльны», нежели предоставляемое природой, естественным образом. Ведь человеку как вещной мере всех вещей, лучше знать, что ему нужно и как его следует создавать, устраивать.
Тем более «лучше знать» способу и цели создания, которыми он постепенно порабощается. Ведь выдумывание, изобретение, фабрикация «вещей», товаров, в конечном счете, продиктовано именно таким созданием как целью, смыслом. Одним словом, человек оказывается на это все поставлен самим производством, которое поначалу выступает процессом и результатом человеческой креативной активности, а в итоге, благодаря отчуждению, «инверсии полюсов», само превращает человека, все и вся действительности в собственную поставку. То есть, в средство, пособие и материал своей самореализации.
Так, отныне человек настраивается получать новые потребные «вещи». Тем самым, — умножать владения, богатства. Ко всему прочему, такая активность, «работа» («Vorking», производство) с используемой для этого техникой куда результативней, «прибыльней» (в плане увеличения «вещного богатства»). Следовательно, — предпочтительней, выгодней, нежели натуральный путь созидания.
Больше. Складывается и прочится представление, что, собственно, другого пути изготовления «вещей», помимо данного vorking (производства), просто нет, и прежде люди также работали, также создавали. Кстати, по мере складывания производящей «вещефикации» выражение «созидание» употребляется все реже, куда сподручней становится «постройка», «выработка», «делание» и подобные нейтральные (даже негативные) в бытийном отношении, зато полные смыслами инструментальности, внешнего манипулирования.
Оно и понятно. Ведь в производстве «вещи» не создаются, как создаются естественным, натурально-личным путем вещи.
В плане сказанного было бы неточно полагать, что содержательная сторона продуктивного творчества производяще-технической деятельностью полностью обессмысливается, или изгоняется. Вопрос, видимо, в другом: в природе изгоняемого содержания, равно того, что допускается. На самом деле. Апелляции к природе, бытию, в том плане, как они выступают в произведенческом творчестве, давая мастеру материальную, целевую, формальную поводы для проникновения и изведения в-себе сущего в действительность, отныне не проходят. Если мастер имел дело с материальным поводом-причиной во всей полноте бытийных смыслов последнего в процессе раскрытия предмета, а само сокрыто-сущее, подлежащее вхождению в мир, присутствует в матери природе идеально, то для современного работника материальный повод как таковой (во всяком случае, по его бытийному смыслу) исчезает. Точнее, материальный фактор продуцирования сворачивается до степени, как было сказано, «вещи», материала (сырья, некоторого производственно-необходимого экстракта, фабриката). Из него «изгнаны» (не берутся в расчет и учет, следовательно, перестают существовать) все остальные бытийные характеристики. Он (фабрикат в качестве так называемого «предмета труда») ничуть не значим сам по себе, и единственно имеет смысл лишь в целях конкретного производства.
Такую же превращенную до неузнаваемости форму приобретают остальные причины-поводы. Они, в конечном счете, «сгущаются» в одну и, утрачивая свое сокровенно-глубокое содержание, перерождаются в абсолютный самонадеянный произвол человека. Само же подлежащее выведению (изготовлению) сущее уже пребывает не в природе, а в самом человеке, точнее, в производстве в форме того, что называется поставом (о чем ниже).
Таким образом, процесс произведения сущего в действительность, где наряду с раскрытием предметности мастер одновременно раскрывает, одействляет, образует и самого себя для бытия, где (в произведении), тем самым, он приобщается к бытию как к своей подлинной сути, производяще-технической деятельностью вытесняется и даже полностью предается забвению. Отныне в сотворяемых «вещах» главным, определяющим источником и условием жизни выступают не природные факторы, не «работа земли» и т.п., а их человекомерная самодостаточная, сведенная к производству, активность. Не натурально-произведенческая деятельность, а самонадеянная созидательная работа, труд человека, производство — вот где создаются материальные и духовные блага, в которых нуждается каждый человек. И изготавливаются они принципиально иначе, чем в произведении как поэтических техне и праксис.
Отныне все, чем живут люди, общество в целом, суть результаты осуществляемого самонадеянным человеком производства. Натурально-личное продуцирование ни, так сказать, «ассортиментом» даров природы, ни результатами, ни формой организации и протекания, не способно обеспечить неуклонно растущие, разнообразящиеся и «утончающиеся» запросы людей, общественной жизни. Человек перестает находить в природе (как это было прежде) нужное своему существованию. А если и находит, то слишком мало.
Так он выбирается за рамки историчности, которая позволяла ему, как несовершеннолетнему дитяти, довольствоваться «дарами природы» и быть под тотальным покровом, опекой бытия.
Человек уже настолько вырос в лоне природы, настолько окреп, возмужал, что в состоянии делать «шаги по жизни» самостоятельно; «мать-родительница» может позволить ему это. И не только позволить, но также «благословить на путь». Нужда в предстоящей «дороге», к тому же, не только «отпрыска», но и «родителя».
Так что, исторический переход к производящей практике — не только следствие и процесс перемен в человеческих делах в субъективном смысле. Он также процесс объективный, коренящийся в самом бытии. Потому производящее мироотношение, современная техника, вообще, все, как человек творит с Нового времени, имеет под собой глубокие, вплоть до онтологичности, основания. Налицо нечто судьбоносное, что тоже надо пройти, пережить. Больше — миссия, которую человек призван нести в мире.
Разумеется, «мать-природа», поставив человека на «самостояние», не отвергает его, не отталкивает, не снимает даже покрова, — как бы субъективно люди не воспринимали свою «самостоятельность» («заброшенность»), вплоть до горделивых, с одной стороны, и трагических приятий, с другой, — но лишь раздвигает последний. Тем самым, она создает «новый просвет», простор и время самостоятельного существования и вызревания «питомца», уповая, видимо, на его помощь, со-участие в дальнейшем. Примерно так, во всяком случае, рисуется предназначение человека на земле и его связь с миром многими мыслителями. Особенно примечательны здесь взгляды Н. Бердяева в его «Смысле творчества», где «земная история» рассматривается как символизирующая «святую троицу» [118].
Обретший самостояние, Нововременной человек обеспечивает себя средствами и благами существования, тоже рассчитывая на собственные силы, производя; собственно, производящее самостояние он приобретает, научившись самообеспечиваться. Так самообеспечение человека путем производящего созидания необходимых благ превращается и осознается единственным способом существования, основой жизни человека, общества и образующих его явлений. Оно предстает неиссякаемым родником всех человеческих благ, всесильным средством и условием порождения богатств. Люди начинают жить производяще не только в делах сугубо экономических, созидания материальных средств, но везде и всюду, чего бы это ни касалось. Своим существованием, благополучием, успехами, развитием, в росте благосостояния, — короче, во всем люди чувствуют себя обязанными ему и тому, что является его непосредственным подспорьем, выражением: торговля, финансовая деятельность, кредит, ссуда, инвестиции, рынок, труд и т.д. Вспомнить только, какое негативное отношение к данным поприщам наблюдалось в натурально-личных обществах.
Обнаружение, сколь велики блага, несомые производственной деятельностью, ведет к тому, что она сама во всех проявлениях приобретает в глазах людей статус высшей ценности и богатства. Социальный престиж и значение производства затмевает все и вся.
Занятия производственной деятельностью, участие в производстве, производящий труд, труд как производство привлекает к себе, всячески поощряется; воспринимается наиболее достойным, жизненно-необходимым, первоочередным. А главное — выгодным, престижным, «богоугодным» (как бы сказал Кальвин) делом. Именно успехи в производственных делах, достижениях, в предпринимательстве, торговле, бизнесе стали отныне — с благословения к тому времени возникшего протестантизма — выражением «благоволения бога», «богоизбранности», «покровительства свыше» человеку.
Ограничившись приведенными общими замечаниями относительно возникновения и упрочения производящей практики, приступим к характеристике ее особенностей, которых, собственно, уже касаемся. Опять же, будут затронуты лишь отдельные из черт интересующего предмета. На полноту охвата даже претендовать немыслимо.
6.2. Некоторые определяющие черты производящей практики
6.2.1. Отношение к природе.
Итак, возникновение производства, производящей практики хорошо знакомой нам, людям Нового и Новейшего времени, обусловлено радикальным изменением положения и роли человека в мире. И, соответственно, — сознаваемого отношения к последнему по сравнению с тем, как он традиционно жил. В допроизводственной истории человек рассматривал себя сущим, которое живет благодаря природе, при бытии. Все, нужное своему существованию, он преднаходит в природе, берет из нее как бы в готовом виде. Ему остается лишь осмотрительно, внимательно и подобающе (охотно) собирать, затем изводить на свет даруемое покровительствующей природой.
С производством же человек утверждается в мысли и делах, что вполне самостоятелен и самодостаточен. Изготавливать необходимые блага он в силах сам, изводя их из собственных творческих способностей, потребностей. И неважно, что последние всецело насыщены поставкой производства. Как бы там ни было, нечего уповать на природу. Тем более, — что все, в чем он нуждается (причем, замкнутый почти отовсюду культурой), природа просто-напросто не может дать. Отсюда, человек полон воли, — располагает достаточными средствами, энергией, способностями, знаниями, — переделывать «материал» природы, придавая последнему (причем, в форме фабрикующего навязывания) нужные себе формы и качества. Повторимся, на все это человек уже готов: полон сил, располагает нужными средствами, возможностями. Да и бытие, по большому счету, наставляет.
Одержимый таким активизмом, человек, как понятно, не чувствует себя зависимым от бытия. Напротив, доходит до «изгнания природы», бытия в качестве со-участника и источника своего творчества. Так как «вытравить» бытие полностью не удается, оно доведено, особенно на стадии индустриального производства, до своей «бескровной тени» (М. Хайдеггер). Природа буквально обессмыслена в самозначимости, бытийственно-обусловливающем влиянии на человеческие дела; так ее роль в жизни чрезвычайно снижена. Люди, вообще, утрачивают понимание подлинно бытийной сути природы. И бытие полностью выпадает из их сознания. Отсюда не может не сформироваться отношение к природе (бытию) как к чему-то «недостойному человека», «низшему», «темному», пригодному лишь для потребительства.
Поскольку природа принимается объектом (причем, «вещным») удовлетворения производственно-преобразующей человеческой активности, постольку она предстает «бездонной кладовой», (средством), предназначенной для безоговорочного пользования. Она ни на что не пригодна, помимо «устраивания» производственных потреб.
Характерное отношение к природе, наблюдаемое в современных условиях, вырастает именно из такой предпосылки. Природа промышляющим человеком буквально изничтожается, влача участь некоторой «арены» для его самоуправного произвола, принимаемая «бездонной бочкой», откуда он безоговорочно волен черпать нужные материалы и средства самообеспечения от имени производства.
Положительные достоинства, присваиваемые природе, заведомо ограничены рамками утилизованного предмета потребления, в том числе эстетического. К ней «нормально» относиться как к чему-то, что можно хищнически разорять, переделывать, бесконтрольно и безудержно грабить, никак не считаясь с ее нуждами, возможностями, логикой существования.
Самое большее, природа предстает производяще-практическому творчеству «предметом труда». И, как любая вещь, результаты данной, недостаточной в себе (из-за ее в подлинном смысле ущербности, превращенности, какой бы уровень развития ни являла) активности, природа влачит участь того, что Хайдеггер называет «состоянием-в-наличии». Так совершается и закрепляется отчуждение человека от природы, бытия.
Подчеркнем, никогда и ни при каких внепроизводящих условиях не возникает, да и невозможно столь бесцеремонно хищническое, ничтожащее поведение человека в отношении природы. Нигде на практике человек не отчужден от природы, кроме как в производстве. И не в том дело, что природа людей такая нехорошая, что современный человек как-то радикально испорчен, что он плохо воспитан и т.п. Повторимся, главная причина «ненормального», отчужденного отношения к природе (включая человеческую), точно также «испорченность» человека, проистекает только и только из производящей практики. Другими словами, производство так обставляет дела, что природа, становясь предметом утилизующего потребления, превращается в поставку производства. Человек уполномочен последним делать с ней что хочет (опять же, ради производства).
Из этих и подобных установок, в конечном счете, складывается безбытийное человеческое бытие, которое, в свою очередь, обусловливает именно данное отношение. Иначе и не может быть. А если под природой понимать не только то, что ходит под географической средой, внешним человеку окружением, но и самого человека (причем, изнутри и извне), то надо только вообразить, какие принципиальные перемены вершатся в мире и человеке (в том числе по части воспитания) с приходом производящей практики...
Из сказанного нетрудно дать цену всяческим, так сказать, «экологическим» разговорам, ведущимся нынче о необходимости «разумного», «бережного» отношения к природе, «любви», «сохранении» ее, «устойчивого развития» и т.п.
При господстве производящего положения дел, где природа выступает лишь состоянием-в-наличии, для утилизующего потребления, любые экологические (тоже самое, «устойчивого развития») меры, по сути, ничего не дают, ни к каким реальным переменам в связях людей с природой (значит, и с самими собой) не ведут, не преодолевают отчуждения.
Самое большее, как человек может проявлять «заботливое отношение к природе», беречь и разумно относиться к ней, — не поднимается за рамки пустой буржуазной филантропии с благотворительностями. Здесь постоянно зовут бережно, сохраняюще обходиться с природой, не портить, не уничтожать ее. Столько сладкозвучных слов и речей проливается о гуманном, заботливом отношении к самому человеку, признаваемому, к тому же, высшей ценностью. Но, с другой стороны, как должное, естественное сплошь да рядом только и делается совершенно противоположное.
По-прежнему, природа (в том числе человеческая) обирается, разрушается, утилитарно-хищнически эксплуатируется. Не потому ли, конкретная, действенная забота о человеке, его природе, нуждах выражается тем, что являет милостыню, подачки, благотворительность и т.п. По сути, они унижают подлинно человеческое человека, выступают, в конечном счете, эгоистической волей к самосохранению «благотворителей»...
Коль скоро и появляются какие-либо наработки в плане действительного исправления дел во взаимоотношениях человека и природы, вообще, дальнейшего развития, которые бы как-либо устраняли явные коллизии от грабительски-хищнического обхождения капитала с природой, наведения известного баланса между эко-и социо-системами (скажем, кой-какие идеи концепции «устойчивого развития», проекта «Венера» Жака Фреско, «зеленого движения»), то судьба их однозначна. Особенно сегодня.
Да, они будут утилизованы ради все того же: наживы, дальнейшей «вещной» гонки за наживой, барышами, достижения безраздельного господства и удержания захваченной власти с богатствами, продолжая грабить, хищнически эксплуатировать природу и человека. Сегодня уже не осталось ни одного кусочка земной природы (включая человека), которая бы не угнеталась в данных целях, а люди, народы обращены в сплошь дегуманизированную массу человеческих существ. Вся планета прибрана к рукам «сильными мира сего», «бриллиантовой кучкой» современных хозяев транснациональных корпораций. Самочинно объявив себя «мировой элитой», они уже развернули массированную работу по обеспечению (причем, набором известных депопуляторских средств) своего планетарного господства и тотального контроля жизни «по сценариям Джорджа Оруэлла и Олдоса Хаксли» [119].
Если на начальных этапах становления производящего общества (капитализма) природа как-то выдерживала истребляющую активность человека, — в силу еще неразвитости, неглобализованности последней, — то с приходом индустриализма, в современных условиях она уже не выносит натиска: просто погибает, увлекая, естественно, за собой и самого виновника злосчастий. Видно, мать-природа, отпуская человека на самостояние, не рассчитала, что он так далеко зайдет...
Да и «отпустила» его она не безоговорочно. Кстати, и сам человек это знает (обычно не давая себе отчета в том). Не случайно ведь, наряду с ростом хищнического обхождения с природой возникает и ширится экологическое и аналогичные движения. Вряд ли, не чувствуй человек свою зависимость от природы, будучи полностью самонадеян в данном отношении, его посещали соображения и дела подобного характера.
Что ни говори, очевидно, что сам он возник из природы. Ею же со всех сторон окружен, а потому, не считаться с ней не может. Эта зависимость производящего человека от природы, его связанность с ней наблюдается сплошь да рядом. Достаточно видеть, что тем, что человек определяет в качестве своего предмета труда, а также средства, может стать не любой кусок природы, не какое угодно природное вещество.
На самом деле, не из любой же руды выплавляется железо, но именно из определенной. Не везде, где человеку вздумается хранятся залежи нефти и других ископаемых. Точно также, человек должен считаться с предметом труда и в том смысле, что не любая технология применима в его преобразовательном воздействии на вещество природы, не что угодно может и должно стать объектом утилизации, причем, далеко не только по прагматико-технологическим соображениям. На самом деле. Одно дело как обрабатывается, скажем, алмаз, другое — выращивается лес, готовятся молочные продукты. Человек, далее, не только приспосабливает, преобразуя вещество природы к своим интересам и потребностям, но и сам приспосабливается, применяется к нему. Ведь, скажем, чтобы долететь до Марса, нужно располагать известным снаряжением, аппаратами, скоростями, знаниями, опытом. Без них ничего этого не достигнуть. Чтобы увидеть атомы, человеческий глаз должен вооружиться известными приборами, знаниями, как обходиться с ними. Чтобы достать глубоко залегающие материалы, не обойтись без соответствующих орудий, техники, знаний. Дабы иметь дело с известными материалами и стихиями природы, человек, опять же, вынужден приспособиться к ним: воспользоваться средствами защиты и т.п.
Наконец, есть также в природе вокруг, да и в нас самих, нечто от святости, несказанно высокой осмысленности, рациональной непостижимости, к чему подходить с «вещно»-утилитарными, инструментально-технологическими мерками просто недопустимо. Если-таки, допускается, — «в мутной воде чистогана топится все и вся», — рубикон уничтожения мира и человека оказывается перейденным...
Необходимость сохраняюще-бережного», «рационального» отношения к природе (и человеку, куда его денешь), как и многое другое, — сегодня понятные вещи, вроде, общеразумеющиеся, никем не оспариваемые. Никто не против, все это должно соблюдаться. На общем, абстрактно-гуманистическом уровне, да и в тиши кабинетов, в официальных речевках, на массовых, ни к чему не обязывающих акциях неустанно твердится. Да и реально кое-что делается, поскольку иначе просто невозможно, непозволительно, даже из соображений личной безопасности. Больше. В данных ситуациях необходимости считаться с природой человек ведет себя как бы с вынужденной мерой: как с тем, чего, вроде, не должно быть, но есть в качестве некоторой досадности. Редко кто иначе мыслит, никто не доходит до адекватного понимания связи человека и природы в производственном процессе. И последний этого не позволяет. Хотя, разве не очевидно, что без природы, вне нее, без постоянной подпитки, покрова, сохранения и обеспечения природой, он просто невозможен, не мыслим? Перед нами вещи весьма очевидные. И, тем не менее, производящий человек данные очевидности как бы игнорирует, выносит «за скобки». Ведет себя так, как будто, ему позволили относиться к природе бесцеремонно, как, если бы дела обстоят по его «собственному усмотрению и хотению»...
6.2.2. Капитализм как атрибут производства.
Так, с производством утверждается принципиально своеобразный социально-экономический строй, известный как капитализм. Выше мы говорили о нем, и ниже посвятим немало места. Пока же, кратчайше определимся с ним как с разновидностью частнособственнического общественного строя, который основан на производящей практике, вытекающих из нее, отношениях вещной зависимости, соответственно, наемном труде. Целью и назначением данного общества, равно образующих его людей, является капитализирование. Отсюда, собственно, наименование строя, системы, общества.
Ни в одном обществе прежде человек в лице буржуа (капитализирующего человека), независимо от своего социального, политического или какого другого статуса, столь свободен, самостоятелен и самонадеян, как при капитализме. Но, с другой стороны, никогда прежде он не живет столь ненормально, отчужденно, отпавши от бытия и подлинной человечности как здесь. Нигде и никогда прежде относится к природе и самому себе столь бесчеловечно и неподобающе. Никогда прежде он столь одинок, беззащитен. Никакие Боги прежних эпох не оставляли его, как теперь, обреченного на «вещно»-никчемное прозябание...
Обо всем этом у нас еще будет разговор. Пока же, сразу заметим: всевозможные попытки многих современных авторов искать капитализм (соответственно, буржуазного человека) в древности, Средневековье, вообще, где бы то ни было прежде, совершенно беспочвенны. За видимым сходством того, как люди обогащаются в различные времена и эпохи, подобные искания не усматривают главное и принципиально отличное. Античный человек или древний египтянин, — как бы ни обогащались, какой бы собственностью ни располагали, — ни при каких обстоятельствах не могут считаться капиталистами. Последних от древних накопителей богатств с самого начала отличают как означенные, так и нижеследующие черты складывающегося производства. Лишь там, где в мир приходит производство, приходит и капитализм, — неотъемлемый атрибут производства. И, следовательно, пока существует производство, капитализму всегда быть. По сути, преодоление капитализма предполагает преодоление производства. Не станет последнего — отомрет и капитализм. Производство —такой исторический тип практики, который, — как бы ни был развит, какую бы производительность ни обеспечивал, — немыслим без присваивающего, частнособственнического отношения человека к действительности. Поскольку же данное отношение носит «вещный» характер, присвоение выступает именно капиталистическим присвоением.
6.2.3. Рынок, «вещефикация» и товаризация жизни.
С приходом производства и капитализма, вдобавок к сказанному, вследствие невиданного прежде разделения труда и весьма узкой специализации людей на производственных предприятиях (мануфактурах, фабриках, заводах, фирмах и т.п.), каждый производитель творит продукты на рынок. Тем самым, он создает предметы как товары.
Конечно, прежде тоже люди выносили продукты на рынок. Тоже имеют место рыночные, товарно-денежные отношения. Но там, в царстве традиционности и патриархальности, данные отношения, рынок не столь важны для существования людей. Последние могли вполне обойтись без всего этого, довольствуясь патриархально-замкнутым ведением хозяйства. Традиционный человек редко бывает на рынке, и, вообще, рынок в данных условиях принципиально иной, в частности, не выступает тем «тотализатором» (А. Тофлер), функции которого в современных обществах он (рынок) несет на себе.
Сегодня все и вся определяется рынком. Отсюда — рынок идей, рынок красоты, фондов, капиталов, недвижимости, политических, культурных и прочих ценностей. Рынок потребностей, рынок услуг, — любое поприще пронизывает, схватывает рынок. Потому-то, современное буржуазное общество — это рыночное общество. И таково оно, ибо является производящим. Если капитализм неотъемлемый атрибут производящего существования человека, то рынок — «центральная площадь», «сцена», где капиталистическая трагедия разыгрывается.
Какая угодно вещь, вынесенная на рынок, сведена к товару, вещи на продажу. Тут и продукты первейшей необходимости, и продукты искусства, политики, религиозной активности, личной жизни... Нет ничего, чему бы ни присваивалось достоинство товара, что бы осмысливалось и значилось само по себе, в связи с бытием, обходя рынок.
А это значит: последний так преображает вовлекаемые в орбиту вещи как товары, что буквально убивает, ничтожит иные данности их, помимо собственно рыночных. Так личные, сакральные, морально-нравственные и иные духовно-практические достоинства, выражающие создаваемые вещи (особенно в традиционных обществах), капиталистическим рынком безоговорочно вымещаются, «изгоняются». Остается лишь одно достоинство. А именно: меновая стоимость, «чистоган». «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой» [120].
6.2.4. Разбытивление и обесчеловечивание труда.
Этому выхолащиванию из вещей жизненности, редукции их лишь к товарам, то есть к «вещам на продажу», ведут также перемены в творческом труде Нововременного человека. Мастерская произведенческая деятельность на производстве полностью изживается. Она сведена к тому, что получает наименование «труд», «работа», «операция», «фабрикация». Так предстает полностью обезличенная действующая по аналогии с механическими предметами, активность (от «actus» — «действие»).
Трудящийся человек (работник), исполнитель узко специализированных операций (вплоть до «кнопкодавности») зачастую не имеет, по крайней мере, ясного понятия, что и для чего производит, «действует». Став безличным, узко специализированным, оперативно-манипулятивным, действующим, репродуктивным, труд не только инороден произведенчески-мастерскому творчеству (деянию), но совершенно обесчеловечиваясь, теряет значение того, что выражает специфический способ существования человека в мире. Он не столько соединяет людей, сколько разделяет, «атомизирует», отчуждает. И это даже тогда, когда они сотрудничают, работают вместе, на одном предприятии, совершают одно и то же «дело».
По сути, нет никакой принципиальной разницы между тем, как трудится человек и животное. Оба трудятся (работают, активничают) поскольку лишь расходуют энергию, силы, используют собственные органы, внешне воздействуя на некоторое вещество, в силу чего, оно меняет свое начальное состояние, приобретая новое качество. Полностью утратив, таким образом, свой субстанциально-созидательный, мастерский смысл (как это наблюдается в традиционности), совершенно лишенный бытийствующего и поступающего моментов, человечности, труд перерождается во внешнее манипулирование предметами, в растрату, «жертву» сил человека. Он низводится в лучшем случае, до статуса эргономической категории.
Выступая чем-то внешним, «жертвой», нуждой, повинностью и проч., труд предполагает восполнение, плату за работу, ради возмещения данных затрат, восстановления их до очередного использования. Важно понять, труд оплачивается отнюдь не за созданное человеком, не за затраченные силы и энергию, не за время и качество работы и проч. (хотя, все это некоторым, «поощрительным», образом учитывается). Повторяем, заработная плата по сути своей выражает, сколько нужно средств (причем, по минимуму), чтобы работник смог восстановить свою рабочую силу для очередного ее использования. Это стоимость (цена) рабочей силы трудящегося.
Следует уточнить также проведенную аналогию между человеческим и животным трудом. В подлинном смысле труд человека на производстве протекает и имеет смысл, будучи отождествлен с работой, совершаемой каким-либо техническим устройством. Особенно это очевидно по мере производящей технизации его. Труд, таким образом, обретает черты фабрикующей активности, деятельности по-заведенному (заводски), автоматически, манипулятивно. Среди прочего, это значит, что в нем как производяще-техническом процессе важна уже оперативно-методическая сторона: четкая отлаженность, стандартность, размеренность, машинальность, моторика, механика дела. О поступающем деянии и речи не может быть. Поскольку человек работает (действует) как заводной, — то есть, как если бы действовало некоторое техническое устройство (машина, завод, автомат), — постольку здесь даже напоминания нет о произведенческом труде. Ничего похожего и на технику, изводящую потаенно сущее в действительность, истину. Зато слишком много от техники, сугубо производящей.
Как понятно, фабрикуемые означенным трудом предметы, дела в облике, к тому же, выносимых на рынок товаров, при всем желании не могут нести на себе вещное, человеческое и бытийное присутствие. Данные равно другие значения, качества предметов сведены на нет. Товар уже не воспринимается человеческим бытием человека для другого человека. Безбытийный, бесчеловечный, он, потому, и безадресен и лишен авторства, выступает своеобразным посланием в никуда из ниоткуда. Точнее, он создан с четко определенными потребительскими качествами, единственно на обмен, на другие такие же «продукты». И в этом смысле — вполне соответствует требованиям, чтобы обмен (купля-продажа) в связи с ним, совершились, равно реализовалось его потребление (использование).
Сфабрикованный продукт (товар) настолько безличен, «безымянен», что, иной раз, при всем старании невозможно установить, кто конкретно его сработал из огромного числа участников производства. Вместе с тем, он настолько далек от того, чем являются в подлинной, не оскопленной производством, действительности вещи, что, если и сохранять за ним это наименование, то только взяв в кавычки. На самом деле. В товарном виде изготовленный продукт уже не может считаться вещью. Последняя, вещность как таковая в нем как бы стремится к исчезновению. И, поскольку он (товар) существует, то существует уже в обманчиво вещном виде, то есть «вещью» (в кавычках). Вот потому, отныне, сработанные производством вещи, вещи как товары, несущие на себе лишь потребительские достоинства, — служить некоторым материалом, средством, сырьем, энергией, предметом утилизации, — нельзя не окавычивать.
Стало быть, у «вещей» (товаров), срабатываемых производящим трудом, не может быть человеческого лица, ничего личного, персонального. Они сработаны ни для кого конкретно: кто хочет, пусть приобретает. На товаре не написано, кто его создал. Конечно, какой-то знак фирмы где-то в незаметном месте (а то и резко бросаясь в глаза) на нем присутствует. Но знак данный (label), выполняя роль рекламы, неся спекулятивно-имиджевую нагрузку, не имеет ничего общего с тем клеймом, которое ставит ремесленный мастер на созданном шедевре.
Естественно, ему нет нужды рекламировать, спекулировать своей продукцией. В условиях натурально-личного созидания вещей это просто излишне, бессмысленно. Не созданный исключительно на продажу, продукт там всегда имел свое лицо. Было всегда ясно, кому он предназначен. Точно также, предмет выражал того, кто его явил миру. И автор, присутствуя в сотворенном продукте, отвечал за дела, перемены (в том числе негативные), которые данный предмет мог вызвать в действительности. Не забудем также: мастерский продукт никогда не теряет бытийного присутствия в себе.
Вещь значима не по ее меновой стоимости, цене на рынке, а достоинствами, коими светится от автора, адресата, от Бога, сама по себе. Уже потому, что эта скрипка создана в ремесленном цеху (причем, лично) маэстро Страдивари, этот щит изготовил для Ахилла сам Гефест, а данный меч специально выведен на свет для Владимира Красное солнышко, — он имеет непреходящую ценность, даже мистическую подоплеку. Ибо каждый сотворяемый мастером предмет (даже если перед нами простой ремесленник), скорей, произведение искусства, магии, нежели бездушный и безличный предмет ширпотреба. И создан продукт (про-дукт) не столько самим мастером, сколько бытием («Богами») при охотно подсобляющем участии мастера.
Здесь, правда, следует заметить, что в условиях постиндустриального производства, — с развитием так называемой «инновационной экономики», манипуляцией сознания посредством «индустрии имиджей», рекламы и просто спекуляции на рынке, — известная фирма способна так «раскрутить» свой статус («бренд»), соответственно, бренд выпускаемой продукции, так его разукрасить, так преподнести, что «всучивает» его «оболваненному» покупателю просто за баснословную цену. Однако, как бы там ни было, эти спекулятивные манипуляции массовым сознанием ничуть не меняют положения дел, сути происходящего на деле по обескровливанию и разбытийвлению вещей.
В общем-то, человек всегда относится к вещам своего окружения (продуцируя или созерцая их), когда они выступают для него чем-то сподручным: предназначенным осуществлению какой-либо цели, потребности, выполнять известную жизненную роль. Окружающий человека предметный мир и до Нового времени обнаруживался в качестве сподручного. Однако принципиальное отличие этой сподручности от складывающейся в процессе производственной действительности состоит в том, что там предназначения, смыслы соответствующих вещей, помимо человеческого, носят также мирской, природный, даже космичный, в конечном счете, бытийно-естественный характер. Вещи видятся самодостаточными, обладающими, как известно, теми же личными достоинствами, что и человек даже. Потому между ними и человеком могут складываться весьма сложные и глубокие (вплоть до персональных) взаимоотношения. Главное же — существование предметов отнюдь не ограничивается их служением человеку, тем более, в качестве приносящих выгоду, прибыль, подлежа утилизации. И, конечно же, в своем происхождении и присутствии предметы обязаны не только человеку...
Повторимся, с Нового времени человек смотрит, как на втянутое в орбиту его производящей (фабрикующей) деятельности, так и на вырабатываемые здесь предметы, как на «предметы» лишь собственного труда. Точнее, — обставленные производством (в частности, через рынок), а потому, всецело служащие последнему, сведенные, к тому же, к меновым стоимостям, материалу для утилизации. Создаваемые и используемые производственной деятельностью предметы, поскольку они расцениваемы в своей такой односторонне утилитарно-потребительской сподручности, остаются невостребованными всем многообразием несомых возможностей. Причем, — возможностей и способностей как от природы, так от самой культуры, практики и даже ее участников. Состояние и, связанное с этим, тягостное ощущение «невостребованности», «недооцененности» — неизменный спутник человека (как «вещи») Нового времени. Касается это и его культуры (тоже «вещной»).
Так обставленным, лишенным возможности выказываться самобытно, самоценно, предметам в производящей практике не дано ни что другое, как предстать (быть поставленными) «вещами»: материалом, пособием, сырьем, предметом труда, энергией и т.д. Особенно это очевидно с утверждением промышляюще-технического производства. Собственно, обнаруженное отношение к предметам запечатлелось на философской категории «вещь» [121]. Яркими примерами могут служить представления «вещи» Гегеля и Канта.
6.2.5. Промышляюще-индустриальный характер производства.
Так что, понимание «вещей» (соответственно, мира) в производстве радикально отлично от того, как вещи принимаются традиционным человеком. Все «вещи» едины, все одинаковы и достойны, чтобы быть утилизующе использованы, употреблены ради достижения целей производственного обогащения, промышления. Именно потому, что производственно изготовленные предметы безличны, — не уникальны, не исключительны, не единичны, массовидны, «одномерны», инструментальны, — их можно фабриковать (и это не заставляет себя ждать) промышляюще. Другими словами, индустриально, по одному и тому же стандарту, за одно и то же время, в расчете на массовое потребление («ширпотреб»).
На самом деле. В производящей практике, коль скоро она развернута полномерно (обычно с приходом индустриализма), человек обеспечивает себя, свои производственные нужды промышляюще. Современный смысл слова «промышлять» («промышление»), ключевого для понимания нового и новейшего времени, очень емкий. Если обойтись буквально двумя словами, то можно сказать, что промышление (оно же «индустрия», бизнес, гешефт, дело, капитализирование и т.д. на крупномасштабной, машинизированной основе) означает деятельность осмотрительную (осознанную, целенаправленную, старательную, расчетливую). Причем, — не только в смысле рациональном, но и с целью выгоды для себя, чаще даже дела, которому «служат». Промышление, далее, означает добывание (добыча) любыми средствами (а обычно — путем насилия, захвата, так сказать, «недозволенными приемами», хитростью и т.д.) из природы, окружающего сущего, человеческих существ необходимых, желательных предметов.
При этом промышляющий человек (производство), производя потребные предметы, совершает как бы двойное насилие. Во-первых, то, где данные предметы как-то таятся, разрушается. Это называется «преобразованием» его. Во-вторых, происходит насилие над добываемыми «материалами» («сырьем») в том смысле, что им придаются меры и формы (чуждые природе), пригодные для соответствующего производящего пользования, потребления. Точнее, — утилизации.
Присутствие «другого» (природы, человека, предмета) в промышляющей активности, самое большее, допускается лишь постольку, поскольку оно «сопротивляется» и его надо преодолеть ради, что характерно, ее (активности, в конечном счете, производства) саморасширения, самовозрастания, воспроизводства.
Промышлять — это всегда увеличивать, расширять уже имеющееся. Во всяком деле промышление имеет добычу (прибыль, доход, «навар» и т.д.). Обычно промышленник ставит свое дело на широкую основу, совершает последнее массированно, крупномасштабно, централизованно, стандартно, прибыльно, с непременным господством учета и контроля.
Промышляющее мироотношение как бы закрепляет и усугубляет производяще-превращенный подход человека к окружению и самому себе. Собственно, именно здесь как «гешефтной», «бизнесовой», активности природа, в-себе-бытие вещей самое большее, отливаются статусом «кладовой», предмета добывающей (ищущей навары, доходы) охоты, организованной по принципу максимальной выгоды и минимума затрат. «Только при капитализме, пишет К. Маркс, характеризуя стадию промышляющего производства, — природа становится всего лишь предметом для человека, всего лишь полезной вещью; ее перестают признавать самодовлеющей силой, а теоретическое познание ее собственных законов само выступает лишь как хитрость, имеющая целью подчинить природу человеческим потребностям, будь то в качестве предмета потребления или в качестве средства производства» [122].
Больше того. Как центробежная экспансивная сила, идущая от производящего человека вовне, промышляющая активность не только потребительски узурпирует, обескровливает, ничтожит природные процессы и явления (причем, вовне и внутри человека). Что важно, она присваивает им участь средства, условия своего сохранения и роста. Больше того. Она ставит на обеспечение производственных нужд, прибылей, также предметы, фабрикуемые из собственно культурного «материала». Наконец, и сам человек тоже обрекается (поставлен) влачить противоестественное бремя «вещей».
В условиях доиндустриальности что-то от естественности в вещах еще сохранялось, тем более, в человеке. Промышленное же производство все это полностью «зачищает». Не только отдельные предметы или даже «куски» природы, но вся она (равно человеческая природная данность), следовательно, сам человек безоговорочно «вещефицированы» и подчинены нуждам, устремлениям производства.
Тем самым, с приходом промышленно-индустриального производства человек, как и остальные вещи, преображаются в условия, «фабрикаты», средства производства, собственность, капитал. Другими словами, — то, на основе и посредством чего производство поддерживается, его «топка» пламенеет, беспрестанно пожирая, утилизующе-потребляя доступный природный и человеческий материал.
Просто замечательно К. Маркс показывает, как конкретно в индустриализующейся практике человек с неизбежностью превращается в «вещь среди вещей», в средство и материал производящего самообеспечения. В главе «Товарный фетишизм и его тайна» из «Капитала» великий мыслитель указывает, что уже на начальных стадиях индустриализма в качестве «вещей» предметы выступают объектами обмена, купли и продажи, т.е., товарами. Единственное достоинство, признаваемое за ними — это обладание меновой стоимостью. Товарно-промышляющее производство, говорит Маркс, непрерывно расширяет свои границы, не ведая в этом отношении никакой меры и превращая в меновые стоимости все новые и новые поприща природы, как вовне, так внутри человека. И что характерно, оно производит «вещи» (товары) не столько для людей, сколько для самих же «вещей». И это — несмотря на то, что, в конечном счете, любая «вещь» есть очеловеченный производяще действующим человеком предмет, предмет, созданный человеком для человека. Между тем, из вещей-товаров как воплощений человеческой энергии, активности человека, — поскольку они принимают облик меновой стоимости, товара, — человек сам по себе (как, впрочем, и естественно-бытийная самость предметов) вымещается. Человеческое начало, таким образом, исчезает в товарах из-за их стоимостной унификации. «Равенство различных видов человеческого труда приобретает вещную форму одинаковой стоимостной предметности продуктов труда; измерение затрат человеческой рабочей силы их продолжительностью получает форму величины стоимости продуктов труда; наконец, те отношения между производителями, в которых осуществляются их общественные определения труда, получают форму общественного отношения продуктов труда [123]. Движения, взаимоотношения, связи продуктов труда (вещей-товаров) поэтому теряют какое бы то ни было отношение к произведшему их труду, приобретают самостоятельное, самодостаточное существование, как будто свойственное им «от природы».
Больше того. Труд людей, его человеческий характер начинает выглядеть чем-то производным от «вещной» деятельности, каковая (деятельность) присваивается данным «вещам», как и прочим явлениям действительности «от природы», «от бога» и т.п., во всяком случае — не от общественной деятельности людей. «Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то специфически общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена. Другими словами, частные работы фактически осуществляются как звенья совокупного общественного труда лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями. Поэтому последним, т.е. производителям, общественные отношения их частных работ кажутся именно теми, что они представляют собой на самом деле, т.е. не непосредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей [124].
Вышедшие из-под контроля людей товарно-вещные отношения, зависимости и процессы производства, обмена, распределения, потребления, представляются отныне чем-то объективно-реальным, заключающим свою причину в самом себе и даже детерминирующим жизнь и взаимосвязи самих людей. «Величины стоимостей непрерывно изменяются, независимо от желания, предвидения и деятельности лиц, обменивающихся продуктами. В глазах последних их собственное общественное движение принимает форму движения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того чтобы его контролировать» [125]. Движение это приобретает столь же естественный, само собой разумеющийся характер, как и любой объективный природный процесс, закон, с которым люди не считаться не могут.
Подчиняясь воле и диктату рыночных отношений товарообмена промышляющего производства, люди живут и действуют как безликие вещи, выступают функционерами вездесущего универсального производства (и не только материальных благ). Они не воспринимают себя иначе чем средствами, материалом, функцией самореализации последнего в качестве всеобщей необходимости, естественного, долженствующего быть хода дел. Происходит, таким образом, деперсонификация людей, утрата ими атрибутов человечности, субъектности за счет наделения такими «свойствами» создаваемых ими в производстве вещных форм и отношений. Отсюда, снова-таки, люди начинают выступать своеобразными «вещами» среди других, не менее и даже более значимых «вещей». Именно та субъектность, человечность, которые они отчуждают от себя и переносят на «вещи» вне себя, замещается в них качествами господствующих над ними «вещей». Так, подчиняясь воле к власти господствующих «вещных» стихий, люди оказываются прямыми персонификациями «вещей», «вещных» факторов.
Индивид может при этом быть инициативным, активным, хорошим исполнителем какой-то социальной роли, может быть автором известных, даже значимых поступков, идей, изобретений (технических, научных, в искусстве). Но все это имеет место постольку, поскольку он выступает (неважно, воспринимает себя таковым или нет) продуктом, представителем, функцией персонифицированных в нем объективных внешних условий, отношений, сил.
Так, деятельность капиталиста, его сознание, воля, предпринимательская активность, хватка, — все это лишь функция капитала, «выступающего в его лице» [126]. Пролетарий же, по Марксу, сознает себя и действует в качестве персонификации рабочей силы.
И вот, такой, полностью «вещефицированный» человек-функция, наряду с другими «вещами» производством ставится на промышление. Не удивительно потому, что погоня за приобретением, добыча, умножение, превращение в используемые для наживы «вещи» всего, что только можно, — а для промышляющей деятельности в данном отношении нет ничего недозволенного, — обладание ими (иначе говоря, владение, распоряжение, пользование как частной собственностью) есть главенствующая цель любого промышления и его субъекта. Тот, в чьих руках «вещи», средства производства, кто владеет «вещами» как собственностью, — хозяин положения. Другими словами, — занимает в процессе производства ключевые позиции. В отличие от лишенного этих «вещей» (как средств), он извлекает из производства все выгоды, «пользу».
Капиталистически (ближайшая и характерная форма выражения промышления) настроенный человек (предприниматель, обыватель) постоянно устремлен за пределы достигнутого в «вещефикации». Он стремится все сущее, мир, людей, вплоть до самого себя превратить в средство производства, источник наживы, капитал. В этом, собственно, суть промышляющей деятельности как капиталистического производства, осуществляющего свою «волю к власти». Даже в том случае, если капиталист не прибрал к рукам (в качестве собственности) какое-либо поприще, вещь, человека, — больше, ему никогда этого не добиться, — тем не менее, он уже смотрит на них как на потенциальную собственность: то, что уже поставлено для производства, для последующего присвоения, использования, извлечения выгоды. И важно во всем этом то, что промышляющий, да и всякий производящий человек не просто изготавливает «вещи», не просто перерабатывает, преобразует вещество природы. Все это делается лишь с целью получения новых «вещей», которые умножают богатство, прибыль, «навары» капиталиста. По-другому производство не совершается...
Как должно быть понятно, в промышляющем производстве основное внимание концентрируется на преобразовательном (фабрикующем, добывающем) моменте дела, выступающем, прежде всего, со стороны затраты усилий, работы, труда и т.п. Поскольку работа воспринимается так, — и трудом-«жертвой» извлекаются потребные результаты, причем, с массированным, индустриальным размахом, — перво-наперво важно знать, как надлежит работать, «выложиться», сколько сил и каким образом израсходовать, чтобы добиться искомого. Когда работа (производство) выглядит процессом делания (в смысле оперирования, манипулирования), расходования сил для обретения потребных предметов, для решения соответствующих промышленных задач, — речь не может идти иначе, как об «энергии», «труде» и т.д., расходуемых здесь. Но если в творчестве начинают видеть работу как лишь внешний труд, затрату сил, энергии, оперативность, тот кто совершает эту работу, и тот, над чем (кем) она совершается, оттесняется на второй план, если, вообще, не элиминируется. Делание, совершение работы как некоторой совокупности оперативных актов, само по себе значимого процесса заполняет все. Внимание приковано к тому как, — в каком порядке, по какой процедуре, механике и технологии, — достигается известный результат. Этому, архиважному для производства вопросу (как и продолжению разговора о промышляющем производстве) несколько ниже будет посвящен целый раздел.
Здесь же подчеркнем еще раз: акценты на процедурной, алгоритмической, шаблонной (технической) стороне вполне естественны в описываемых условиях. Ведь осуществляя ту или иную работу, организуя ее в крупномасштабном плане, мы должны учитывать в первую очередь существо затрат наших усилий: какова техника, технология данных затрат, — их структура, процедура, порядок, связи, соотношение актов работы? Каковы средства, инструментарий, их устройство, управление и т.д.? Отсюда промышляющее производство не может не вырисовываться всевозможными технологическими координатами. Здесь совершенно почти не ясна и не интересна содержательная сторона того, что производство совершает, каковы содержательные цели, с которыми оно сообразуется. Все это для него носит, в лучшем случае, внешний характер. Ведь очень часто достаточно один и тот же отлаженный механизм оперативного добывания из одной области работы перенести в другую, чтобы достичь, как и в первом случае, «высоких результатов». Вот почему весьма полезно формализовать, обобщить, смоделировать и исчислить механику процесса функционирования работы (по возможности везде), воплотить эту механику в инструкциях, шаблонах, «овеществить силу знаний» в машинах. Тем самым, дело производства человека и его предметного окружения выглядит как техническое дело, дело техники. И практика до того, что называется само собой разумеющимся, выступает техникой, «индустрией» (В. И. Ленин).
6.3. Производящая техника
6.3.1. Техника как сущность производства.
Сказанное о техническом моменте в производстве находит подтверждение и со стороны его (производства) вещно-товарного характера. Ведь техника как именно производящая техника складывается вместе и по мере становления производства. А оно начало утверждаться, переходя на выработку продуктов как товаров, соответственно, «вещей».
Именно, в силу вещно-товарной специфики производства, еще задолго до обретения им промышляющего качества, производитель утверждается в безразличии что вырабатывать. Не имеет значения, что выпускать, какой именно предмет, кем и для кого. Что производить не проблема. Главное — чтобы вырабатываемое имело «товарный вид». То есть, могло быть реализуемо: продаваемо-покупаемо. Причем, — как можно больше и скорей, эффективно, принося выгоду, неуклонно растущее обогащение. Главное — чтобы само дело выработки «вещей» (товаров) было по возможности унифицировано, стандартизировано, подлежало счету и расчету, могло быть использовано в как можно больших ситуациях производства. И обеспечивая все это, а также нужды товарно-капиталистического процессирования, складывается и упрочивается техника как сущностно-атрибутивный момент производства.
Существо производящей техники с самого начала состоит в том, что выражает «как» производства. Что это значит? О чем речь в данном односложном не существительном даже?
Ответ довольно прост. В любом процессе капиталистического производства, особенно промышляющем, нацеленном на прибыль, с самого начала важно, как создавать продукты, как скоро и эффективно их реализовать, как наращивать товарооборот, как уменьшить затраты, как убыстрить окупаемость их, как достичь неуклонно растущую прибыль и т.д. Коль скоро вещи создаются в качестве товаров, и «вещное» лицо товаров светится лишь одним, стоимостью, — чем быстрей я товар произведу, чем быстрей его реализую, больше выручу, выгодней продам, — тем эффективней, прибыльней, лучше. А это все безоговорочно обязано тому, что называется «как». «Раскодировав» же данное «как», извлекши несомые им смыслы, мы и найдем, охватывающую их, реальность техники.
«Как» выражает технику не только в производящем творчестве. Точно также «как» фиксирует существо техники произведенческой практики. Тем не менее, о чем говорилось, производящая и произведенческая техники принципиально разнятся. И это различие уже содержится в коротком выражении «как», подразумевающем более развернутое: каким образом творится новое, как конкретно на практике разворачивается творчество.
Конечно, все, что изготавливается, выступает изготовляющим деланием в смысле процедуры, алгоритмики, последовательности и проч., есть техника производящая. Как таковая она не может быть ничем иным, помимо методов, приемов, шаблонов действования, инструментов, которыми фабрикуются предметы в качестве «вещей». Перед нами шаблоны фабрикации, стандарты, образцы, совокупность известных процедур, рецептов и т.д., пользуясь которыми вырабатываются (делаются) предметы. Причем, на промышляюще-технологичном производстве они призваны вырабатываться быстро, эффективно, четко организовано, последовательно, стандартно, массировано, поддаваясь учету и контролю. По сути, ничего другого «техника» не означает.
Но, очерчивая существо техники вообще, положительное в становлении технической стороны творчества вплоть до постмодерна, нужно видеть, что техника — далеко не только достояние собственно производящего (выработки материальных благ) отношения к действительности. Она свойственна каждой, более-менее развитой человеческой активности, идет ли речь об общении людей, о потреблении, преобразовании, в принципе, о чем угодно. Прав был Эдуард фон Майер, полагавший, что техника есть «в любой деятельности, техника тождественна организации, а каждый человек — техник» [127]. Везде, где как-либо реализуется деятельность сознательного духа по инструментальному преобразованию «сырого» материала для целей культуры (можно взять и шире), имеет место техника. Отсюда даже, техника сводима к тому, что называется «артефакт». Еще 200 с лишним лет назад Иоганн Бекман справедливо определял технологию как науку, которая учит переработке естественных предметов или знаниям ремесла [128]. Можно смело обобщить: сколько существует человек, столько же он живет (творит, общается, относится, поступает) инструментально-технически. И удел техники от него, обреченного существовать технически, никогда и никоим образом неотторжим.
Верно, техника (видимо, всякая) замечательна в том плане, что одним и тем же путем, методами, технологией, инструментами можно производить самые разные товары, предметы. И именно техника, унифицируя и ускоряя труд, обеспечивает динамику, эффективность, оборот, экономичность, выгоду в процессе производства, в чем собственно выражаются главные устремления последнего.
6.3.2. Критика поверхностных представлений техники.
В рассматриваемом нами плане техника выглядит чем-то совершенно иным, нежели пытается представить обычное сознание. Обычно под техникой понимают известные сложные сооружения из металла, дерева и иных материалов в виде станков, машин, приспособлений, агрегатов и т.п., как правило, снабженных разного рода двигателями, приводами, рабочими инструментами для выполнения соответствующих работ, функций, эффектов. Отсюда техника воспринимается чем-то вертящимся, грохочущим, лязгающим и т.п. Редко в качестве техники видятся и простые орудия труда. Их уделом для ходячих представлений всегда остается статус того, что именовано инструментами. Формирующиеся из означенных ходячих представлений, разговоры о технике, равно системах, устраиваемых на основе техники, не поднимаются выше инструментально-антропологических видений. В частности, здесь имеет место подмена понятия «техника» тем, что называется «технические средства». Как ни странно, описываемое сознание под машинами привыкло разуметь автомобили. Редко, когда поднимаются до понимания, что автомобиль — разновидность машины, а машина сама есть не что иное, как разновидность воплощенной техники. Несомненна ограниченность подобных подходов. Среди прочего, им (в лице технократизма) обязаны поверхностные, превратные оценки места и роли техники в современных обществах. Ну и, как понятно, превратно видимая суть дела не может найти адекватное и подобающее отношение к себе. В том числе — обрести путь преодоления бед, уготавливаемых техно-логикой, техногенной культурой вообще, сегодня.
Да, все — машины, автомобили, топоры, пилы — есть техника. Однако, перед нами техника лишь задним числом, техника в качестве «хвоста рыбы». А «голова» находится совсем не здесь. «Голова рыбы» в том, когда мы руками, головой или другими естественными органами тела совершаем определенные процедуры, машинальные (стандартные, методические, строго последовательные и однообразные) действия. А данные машинальные действия (алгоритмы) рано или поздно через абстрагирование и формализацию фиксируются идеями, чертежами, формулами. Затем, — воплощаются результатами в метал, дерево и т.п. Лишь в итоге возникает эта самая вещественно-инструментальная техника («хвост рыбы»), которую склонно усматривать обыкновенное сознание.
И здесь важно понять, что совершаемые руками (не забудем, и головой, и другими органами, чувствами то же) людей машинальные, стандартизированные действия, — это имеет место в действительности прежде, главенствуя. Лишь отсюда вырастает техника в обычном понимании. Конечно, со временем, с накоплением опыта конструирования, с выделением специальной отрасли, технического творчества, у которого, понятно, есть собственная специфика процессирования, научно-техническое сознание научается строить технику, создавать машины, не проходящие, так сказать, «ручную жизнь». С приходом промышленного производства машинальная деятельность людей, в растущей степени предстает следствием предварительного научно-технического творчества специалистов, ученых, инженеров. Она сначала вызревает в «научных головах» как «изобретение», а потом уже овеществляется в материале: определенными механизмами, устройствами, заводами, комплексами. Отсюда, между прочим, берет свое начало известная крылатая квалификация техники как «овеществленной силы знания».
Но, все же, технику как по сути творчество, изводящее сокрытое в непотаенность, недопустимо сводить к означенным «силам», вещественным инструментам. Не случайно, мы говорим о технике не только в смысле грохочущих машин и станков. Мы находим технику и там, где никаких подобных машин в принципе быть не может. Так, говорят о технике письма, о технике рисования, о политтехнологиях, о государстве как машине, о технике мышления, технике секса и проч. Верно, везде здесь, поскольку перед нами производящее творчество, речь главным образом идет о некоторых алгоритмах, стандартах, процедурах, инструментах, методах, приемах делания чего-то.
6.3.3. Производящая и произведенческая техники.
Все это довольно очевидно, свидетельствуя производство. Вместе с тем, дело этим не ограничивается. Ведь, по сути, как бы приемы, алгоритмы с машинами ни заслоняли существо, оно состоит в том, что мы посредством них получаем нечто новое, воплощаем в действительность не существовавшее. Ведя разговоры о поприщах, где суть дела не заслоняется инструментализмом, машинами, данное творчество, как раз, обнажается. Вот, оно и есть техника по сути своей. И эта суть выражает не только производящую технику, но также произведенческую. Без опоры на эту суть, упуская ее из виду, мы будем совершать ошибки, проясняя технику, ее возможности, границы, перспективы.
Тем не менее, строя к технике свои отношения, развивая, уча ей, производящее сознание всегда рассматривает технику именно в указанном, превращенном, смысле. То есть, оно склонно иметь дело лишь с следствиями техники, возводя результат, инструментально-антропологическое видение, во главу угла и, тем самым, переворачивая суть дела с ног на голову.
Как бы дело ни обстояло, производство всецело обязано технике, предполагает технику, без нее невозможно, не мыслимо. Техника в производстве главенствует. Причем, — в инструментально-антропологическом, использующе-потребительском, фабрикующе-манипулятивном смысле, часто затмевающем подлинную суть.
Несомненно, человек всегда пользуется техникой. Причем, момент инструментальности, оперативности, манипулятивности тоже может присутствовать в любом творчестве. По существу, какая угодно вещь предстает инструментом, — с помощью чего воздействуют на другие вещи. В этом смысле различного рода операции, методы, приемы, рецепты, действия, коими выступает, проявляется техническое, как и сама техника, вещи как техника, могут иметь место везде и всюду, где человек творит с помощью вещей. Творить же без них он не способен.
Даже в мыслительном творчестве, — рассуждая, умствуя, переживая и т.п., — он пользуется вещами. Пусть при этом последние не чувственно-предметно даны.
Человек, как верно подмечает Б. Франклин, — сущее, творящее технически (орудийно, инструментально). Так что, и до производства с капитализмами люди как-то устраивали свою жизнь посредством техники в инструментальной данности, и здесь техника служила человеку. Что интересно, техника в наиболее сложных своих представительствах по большей части здесь в том выражалась, что сами взаимодействия, совместная работа людей выступали как некоторая отлаженная «машина» (Л. Мэнфорд, М. Хайдеггер), в общем-то, мало что значащая сама по себе, тем более, по исполнении осуществляемого.
Что бы ни говорилось, какие бы представительства техники в инструментальном смысле ни являла традиционность или постпроизводящий мир, это совершенно не означает, что техника именно в производящей своей данности и никак иначе, инвариантно фигурирует везде и всюду. В нашем случае, — в существовании людей условий допроизводства. Пусть один и тот же алгоритм, способ решения известной задачи, рецепт, может быть использован в разных ситуациях. Точно также — в принципиально расходящихся практиках. Тем не менее, он присутствует, функционирует в этих практиках по-разному: используясь иначе, не одинаково осмысленный, неся совершенно иные нагрузки, служа разным целям. В этом смысле и нужно видеть существенные различия техник произведенческой и производящей.
Стало быть, в произведенческом (уже в натурально-личном) способе человеческого бытия техника со стороны своей инструментальности, рецептурности, шаблонности действий и манипулирования вещами не характеризуется производственностью, обрамляясь совершенно чуждо последней. Очевидно, что моменты инструментальности, вообще, техника производящего достоинства в натурально-личных условиях не оказывают столь значимое влияние на жизнь и дела людей. Последние не детерминированы столь роковым образом инструментально-антропологическим моментом техники, как, это являет, опять же, производственная действительность. Царящие отношения личной зависимости по-своему обставляя предметотворческую сферу практики, в том числе инструментально-оперативное использование технических средств, просто не могут допустить сугубо производящее обхождение с ними при всем желании кого бы то ни было.
Верно, древние египтяне, римляне строили свои пирамиды, дороги, пользуясь также техникой инструментального плана. Но разве план, соответственно, техника здесь главенствовали, насыщали своими устремлениями существо вершимого людьми? Не вершилось, обставлялось ли здесь то, что можно отнести к технике в современном смысле, интересами, побуждениями, абсолютно нетехническими: сакральными, мистическими, личностными, натуральными? Не потому ли и к инструментальному использованию техники здесь относились, скажем так, весьма небрежительно?
Не случайно и то, что до Нового времени, со времен Аристотеля, в принципе, ничего радикально нового в технике в инструментальном смысле и не появлялось. Точнее, оно имело место, но приходило в свет как нечто «ненужное», бессмысленное.
Например, уже в эпоху эллинизма люди пользовались реактивным движением, изобрели механические часы, даже самоходные устройства, автоматы и проч. Но все это здесь присутствовало, разве что, забавы ради, как развлечение. Множество различных «игрушек» было построено. Но никто и никогда не помышлял воспользоваться ими в целях создания необходимых продуктов. Никто не «внедрял их в дело» в качестве средств для получения серьезных жизненных благ. Никто не пытался извлечь какую бы то ни было прибыль. Собственно, никакого дела (да и извлечения прибыли) в сегодняшнем смысле слова и не могло быть.
Сколько бы современные авторы ни тщились найти в древности аналоги своим фабрикам и заводам с соответствующими «капиталистами и промышленниками», из этой затеи ничего не выйдет. Ибо Античный человек, — будь то владелец мастерских, рудников, верфей, рабов, недвижимости, или люди, непосредственно трудившиеся на данных предприятиях, не важно, в качестве рабов либо свободных, — не производили. Правильней сказать, они продуцировали (вместе с бытием, по-могая ему) необходимые для своего существования продукты.
Но техника именно в смысле произведенческом, разумеется, как и в производстве, довлеет надо всем и вся в традиционности. С самого начала она сопряжена с целым рядом вещей, вытекающих из отношений натурально-личной зависимости. Здесь техника, как мы уже знаем, выступает выведением потаенно сущего в непотаенность из матери-природы и, что важно, техникой от последней. Больше. Она не ограничивается простым изведением: есть весь процесс про-из-вед-ения от начала до конца. И, как понятно, техника такая отнюдь не узко человеческое изобретение: какие-либо инструменты, приемы, методы, которые человек для себя придумал с целью облегчения производства искомого из предстоящего вещества природы путем его фабрикующего преобразования, навязыванием человекомерных качеств.
Произведенческая техника, к тому же, вмещает в себя со-творческую деятельность человека с бытием в вышеуказанном смысле, где человек поступает, помогая природе про-из-вод-ить вещи на свет. Будучи не исключительно человеческой принадлежностью, выдумкой, достоянием, техника есть продуктивное созидание бытия совместно с человеком, когда последний участвует в данном творчестве на «вторых ролях». И продукты произведенческой техникой приводятся в свет не путем производящего преобразования вещества природы навязыванием ему исключительно человекозначимых форм и мер. Они продуцируются путем развертывания, выращивания, изведения сокрыто сущего на свет ради открытого и истинного (алетейного) соприсутствия вещам мира.
Важно подчеркнуть: поскольку произведение в целом и в частности, техника есть творчество с бытием, по бытию, постольку здесь человек проникается потаенно сущим и вместе с бытием изводит, развивая, его в действительность, не нарушая истины. Открытие, одействление сущего, в том числе человека, совершается при сохранении его самости, особности. Открываемому и открывающемуся в свойственной ему полноте сущему, — равно миру, действительности, — не навязываются односторонние (утилизующие) цели и устремления, что имеет место в производстве. Вот почему, произведенчески-технические процесс и изведенный в открытость результат непременно истинны (в смысле алетейи).
Хорошо об этом говорит Хайдеггер, как бы заодно указывая особенности произведенческой техники, творчества вообще. Произведение не просто выводит в непотаенность, но выводит именно истинно, и раскрывает его как истину. «Tehne раскрывает то, что не само себя про-изводит, еще не существует в наличии, а потому может выйти и выглядеть и так и иначе. Человек, строящий дом или корабль или выковывающий жертвенную чашу, выводит про-из-водимое из потаенности соответственно четырем видам “повода”. Это раскрытие потаенного заранее собирает образ и материал корабля и дома воедино в свете пред-видимой законченности готовой вещи и намечает, исходя отсюда, способ ее изготовления. Решающая суть tehne заключается тем самым вовсе не в операциях и манипуляциях, не в применении средств, а в вышеназванном раскрытии. В качестве такого раскрытия, но не в качестве изготовления, tecnh и оказывается про-из-ведением [129].
Кроме того. Как мы уже знаем, предметотворчество (в смысле поэтического техне) здесь, направлено не только и не столько на окружающее сущее, мир, сколько на самого человека (как мастера прежде всего). Речь, точнее, идет о том, что человек образуется, строится применительно к своему окружению, чтобы успешно проникать и выводить «на свет» таящиеся в нем за-коны, повеления, блага своего существования. Человек отнюдь не склонен ставить себя в центр и отправную точку мироздания. Именно в таком ключе человек созидается как мастер. Что важно, — сообразно бытию. Ведь произведенчески-техническая деятельность в области техне включает, наряду с творчеством природы, также деятельность человека. Причем, — не всякого, а человека мастерского, мастерящего: образованного (подобающе, ответствуя бытию), располагающего надлежащими умениями, разбирающегося не только в своих способностях и возможностях, но также совладающего с другими причинами-поводами, открывающими в-себе-сущее миру. Именно, благодаря такому созиданию, человек успешно и с пониманием (охотно) проникает в природу, мир для собирания и изведения (вместе с самой природой) таящихся здесь «откровений», «даров», предназначенных ему, покровительствуемому.
Лишь в таком смысле человек — мастер своего дела, «перводвигатель», и «закрепитель» окончательной готовности результатов произведения. Он, равно ответчик и гарант их сохранности, назначения, надежности и добротности. Кстати, — от слова «добро», но не «качество» (как в производстве).
Присутствует техника, разумеется, и в праксической области. Мы не будем останавливаться на этом моменте, отметив лишь, что, по сути, техническое начало тут во многом сходно с техникой в сфере техне из-за господства в описываемых условиях отношений личной зависимости.
Любая техника, сказали мы, по сути своей открывает, являет миру потаенное. И эта техническая суть очевидна при осмыслении произведенческой практики. Причем, — уже в первом ее подтипе, выступающем способом бытия традиционного человека. Как бы производящая техника ни отличалась от произведенческой, она тоже характеризуется этой особенностью: раскрывает потаенное, вводит в свет новое, небывалое. ««Техника, — говорит Хайдеггер, — вид раскрытия потаенности. Сущность техники расположена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается alhqeia, истина» [130].
Но верно и то, что производящая техника действует редко когда алетейно. И, изводимое ею на свет, как правило, безбытийно: рушит весь порядок, изначально заданный бытием, природой. Самое главное, изведение потаенного в открытость миру здесь (особенно при господстве индустриальности) настолько скрыто, затенено, превращено («вещефицировано»), что человек мыслит себя не столько изводящим, созидающим, сколько изготавливающим в смысле фабрикации, промышления. Причем, — от имени и для производства. Именно это все он и принимает за суть техники.
На самом деле. Производящая техника, творчество так являет миру потаенность, что находит и изводит ее далеко не из матери-природы, а из самого человека. В конечном счете, — производства, и уже, не изводя, но навязывая преобразующе-фабрикующими путями формы и меры веществу природы. При этом, человек, — поначалу мыслящий себя противостоящим природе, некоторым заведомо безбытийным сущим, субъектом-креатором, — на индустриальном этапе производства «вещно» отчуждаемый (о чем ниже), превращается, как и все остальное, в средство, поставку производства. И, хоть часто, вроде, говорит, действует от себя лично, но, по сути, в нем и через него безусловно «вещает», активничает производство. Так подлинная суть техники напрочь подменяется. Она отныне выражает только и только безбытийное производство. Больше — становится сутью последнего.
Говоря о технической природе производящей практики, нельзя не заметить, если техника выступает сущностью последней, то этого не скажешь о связи произведения и, свойственной ему, технике, хоть, разумеется, они тесно сращены. Единственно, будучи производящим творчеством, практика в основе своей технологична. Причем, — в смысле производящей специфики. Именно своей такой техногенностью с самого начала производство отличается от всех иных исторических разновидностей практики. Техника и производство неразделимы. В известном смысле даже не просто установить: что из чего вырастает. Техника есть разгадка и тайна данного способа человеческого бытия. Не случайно, свои жизненные проблемы производящий человек норовит решать технически.
Так что, характеризуя технику, мы раскрываем само производство, а осмысливая его суть, говорим о сращенной с ним технике. Важно только не забывать, о какого рода технике речь.
6.4. Производственная мобилизация мира и человека
Она происходит благодаря «вещному» отчуждению не только дел человеческих, но и его самого: в способностях, умениях, сути. Мы уже знаем, в практике, разворачивающейся отношениями вещной зависимости (особенно индустриально-производяще), предметы превращены в «вещи» (товары), служащие узко-потребительским интересам, кстати, неся в растущей мере лишь вред матери природе, да и природе самого человека, даже «вещно» представшего. Промышляющее производство и ответствующая ему техника данное обстоятельство еще более усугубляет.
Поскольку промышляющая практика и техника «вещефицируют» все, с чем только ни соприкасаются, включая человека, этим самым многообразие вещей и сущих, втягиваемых в их орбиту, приуготовляется, настраивается, мобилизовано для эксплуатации. Другими словами, — для выполнения четко установленной функции, работы, предоставления необходимой «энергии», средства, материала. И в качестве таковых они «поставлены» (М. Хайдеггер) наготове, чтоб в любое время и месте быть использованы по назначению.
Каждая «вещь», уже потому, что она не есть что-либо другое, явлена как эксплуатируемая в означенном смысле. Так «вещи» (равно человек) производяще-технической действительностью удерживаемы как «поставка», «в состоянии-наличия». «Царящее в современной технике раскрытие потаенного есть производство, ставящее перед природой неслыханное требование быть поставщиком энергии, которую можно было бы добывать и запасать как таковую» [131].
Все сущее, — втянуто оно актуально и непосредственно в орбиту производства или нет, искусственная это природа или естественная, инструмент (машина) или человек, — «поставлено» на обеспечение потребностей и устремлений промышляющей работы. Эта работа создает, согласно Марксу, «систему всеобщей полезности». Даже наука, точно также как и все физические и духовные свойства человека, выступает лишь в качестве носителя этой системы всеобщей полезности. «И нет ничего такого, что вне этого круга общественного производства и обмена выступало бы как нечто само по себе более высокое, как правомерное само по себе» [132].
Итак, предметы люди, прошедшие актуальную или потенциальную техническую (неважно, в какой форме) обработку на индустриальной стадии производства, — независимо от собственных достоинств и свойств, — мобилизованы, поставлены, наличествуют для какого-либо практико-технического дела. Другими словами, для утилизации, извлечения из него производяще-практических выгод. Они хранятся, содержатся, либо используются, потребляются именно как пребывающие наготове, ради обеспечения известных производственных надобностей. И нужно понимать, что мобилизованность всего и вся, включая человека, на обеспечение производственных нужд, — это неотъемлемая черта, способ существования производящей техники, как и производства вообще. Без этого они просто невозможны.
Так как многообразный предметный мир (включая человека), редуцированный к «вещности», служит только и только производству, везде и всюду царит воля производства, правомерно заключить: «вещи» поставлены на осуществление воли к власти производства. Еще точнее, — ради его «самосохранения, возрастания и господства» (Ф. Ницше).
Речь, разумеется, не идет только о производстве экономическом. Всякая деятельность приобретает вид производства. А на индустриальном уровне оно захватывает господство над человеком, диктуя свою безоговорочную волю. В присвоенной уготовленности, поставленности служению нуждам производства под углом зрения самовозрастания и господства последнего, любой предмет, равно человек, лишь что-либо значит и воспринимаем как таковой. Иные предметные достоинства, качества, каковы бы ни были, повторяем, напрочь отсечены. В «вещах», значит, и человеке не утверждается, не видится ничто другое, помимо такой функции, организации, устроенности, чтобы, когда они понадобятся, или непосредственно уже используются, можно заполучить ожидаемые технико-стоимостные способности, энергию, результат. Соответственно, вытекающие отсюда эстетические, нравственные, социально-психологические качества, эффекты. Последние (особенно касательно человека) на высшей стадии производящей практики, в постиндустриальном обществе уже «пакетируются» ради удобства эксплуатации. Причем, — не только по «приговорам» рынка, но также власть и богатство предержащих...
И важно здесь понять, что «вещи» не просто служат производству. Чтобы оно ширилось, сохранялось, вообще, было возможным, «вещи» должны производству куда большее: приносить прибыль. «Капиталистическое производство, — говорит Маркс, — есть не только производство товара, по самому своему существу оно есть производство прибавочной стоимости. Рабочий производит не для себя, а для капитала. Поэтому уже недостаточно того, что он вообще производит. Он должен производить прибавочную стоимость. Только тот рабочий производителен, который производит для капиталиста прибавочную стоимость или служит самовозрастанию капитала. Так, школьный учитель... является производительным рабочим, коль скоро он не только обрабатывает детские головы, но и изнуряет себя на работе для обогащения предпринимателя. Вложит ли этот последний свой капитал в фабрику для обучения или в колбасную фабрику, от этого дело нисколько не меняется» [133].
Многими другими особенностями специфицируется производящая техника, как и само производство. Можно вести речь о формах, других разновидностях технического производства — экономической, политической, эстетической и т.д. Можно также, говоря о техническом производстве в самой общей форме, выделить основные моменты его осуществления. Таковыми суть: непосредственный процесс добычи (труд по извлечению, переработке), накопление, распределение, обмен, потребление. Во всех данных моментах промышляющего производства происходит обработка, фабрикация, переделка некоторого (будь то природного, социального либо человеческого) вещества в качестве лишь простой «энергии», фабриката, сырья, средства, которым распоряжаются, владеют, пользуются.
Причем, делается все это не хаотически, а направленно, (под управлением). Точнее — для утверждения и обеспечения производящей воли к власти.
И, надо понимать, — ни в коем случае человеческой воли к власти (как рассчитывал Ф. Ницше), но только и только самого производства. Ибо в условиях производяще-технической деятельности, — где царит «вещное» производство как самоцель, а человек одна из многих «вещей», поставок производства, — неизбежно расширенное воспроизводство. Утверждается только всеподавляющий диктат производства. Собственно «человечной», «человеческой» производящая воля к власти становится, обнаруживается лишь, так сказать, «задним числом»: в той мере, в какой человек, утрачивая, присущую ему на первых порах, самостоятельность, превращаем в агента-частицу производства (в прямом и косвенном смыслах), реализующего интересы-устремления последнего. Причем, — в качестве «своих».
«Выведение из потаенности, которым захвачена современная техника, — говорит Хайдеггер, выражая сказанное и как бы резюмируя сопоставление производящей техники произведенческой, — носит характер предоставления в смысле добывающего производства. Оно происходит таким образом, что таящаяся в природе энергия извлекается, извлеченное перерабатывается, переработанное накапливается, накопленное опять распределяется; а распределенное снова преобразуется. Извлечение, переработка, накопление, распределение, преобразование — виды выведения из потаенности. Это выведение, однако, не просто идет своим ходом. Оно и не растекается в неопределенности. Техническое раскрытие потаенного раскрывает перед самим собой свои собственные сложно переплетенные процессы тем, что управляет ими. Управление со своей стороны стремится всесторонне обеспечить само себя. Управление и обеспечение делаются даже главными чертами производящего раскрытия [134]. И, по сути, направлены на расширение производства. Техника, как и все в системе производства, тем более, промышленного, поставлена служить не просто изготовлению «вещей» (товаров), но именно на расширенное в означенном смысле воспроизводство, на увеличение производительности в смысле извлечения максимальной выгоды при минимальных затратах, на расширение производства и в смысле самообеспечения производства путем включения в него и превращения в поставку новых и новых сфер, поприщ природного и человеческого материала, ресурсов. Собственно, без этого промышлять просто бессмысленно. Тем самым, как раз, питается, растет воля к власти производства.
Но и сама техническая работа («дело», производство), выражающая практику с Нового времени, особенно на индустриальной стадии, в качестве фабрикации «вещного» мира и к себе относится, следовательно, выступает тоже «вещно». Это, среди прочего, подтверждает вышесказанное, что, по сравнению с мастерящим творческим произведением (по сути своей многомерным, многоканально и истинно связывающим человека с миром), производяще-техническая работа выступает чем-то одномерным, одноплоскостным. Почему и сводится к инструментальности в указанном смысле. Несмотря на свои многообразные проявления, данное творчество формально-количественно и, понятно, механически однородно. Как раз отсюда — доступно исчислению, расчету, «вещной» фиксации, накоплению и т.д.
Нет нужды после сказанного выше обосновывать, почему такой производяще-технической работой в предметах убивается все живое, сокровенное, уникально неповторимое, насилуется их содержательная неисчерпаемость. Ведь производство фабрикует их по собственному одномерному облику и подобию, фабрикует как средство, поставку для утилизующего самообеспечения, сохранения, роста. Также формируем наш современник, одномерный (причем, «вещно») человек [135]. Так он отчуждается от своей подлинной сути, превращается в симулякр, а в современных условиях в человеческого мутанта. И как таковой, разумеется, не способен, — причем, ни по отдельности, ни на уровне родовом, — осваивающе относиться к действительности, что было характерно человеку традиционности. «Вещно» присваиваемый, он сам относится к окружению, «вещам», самому себе присваивающе, утилизующе.
6.5. Наука и техника. Научно-технический прогресс
Поскольку в производстве техника выдвигается на первый план, становится главенствующим и всеопределяющим фактором, постольку следует рассматривать производство как специфически-техническую активность людей. Здесь, повторимся, не важно, что творить (в смысле продуцирования), но важно, как делать. Делание же сводится к оперативно-преобразующей материал, фабрикации в целях самого же делания (производства). Такова производящая техника. И последняя, вместе с ней техногенное производство, поначалу обнаруживаясь оперативно-манипулятивными, инструментальными действиями человека по созданию вещей на продажу где-нибудь на задворках дома, в небольшой мастерской, мануфактуре, затем, шаг за шагом перерождается в фабрично-заводскую, индустриально-промышленную, империалистическую, наконец, информационную самоорганизацию.
С приходом производства техника в инструментальной данности бурно развивается. Для создания техники, развития, внедрения, обучения, управления техникой и т.д. возникает наука в знакомом нам виде как система естественных и общественных знаний, наук. Строго говоря, до производства никакой науки нет и быть не могло. Античный грек или египтянин не знает науку как таковую. Ибо она начинается с Нового времени, когда целью науки, главным образом, выступает необходимость обслуживания и обеспечения техники.
Собственно, всевозможные фундаментальные и иные научные изыскания, разработки (вроде бы отдающие известной самостоятельностью, самодостаточностью), в конечном счете, следует отталкивать именно от данного обстоятельства. Наука, по сути, потому значима, нужна, что ее достижения воплощаются в технические результаты: изобретения, устройства, механизмы, методы, средства.
Вот почему в условиях производства техника бурно развивается, и развивается она в единстве с наукой, служа, вместе с тем, всеобъемлющему прогрессу производства. Последнее, благодаря научно-техническому прогрессу, движется по линии восхождения и расширения «семимильными шагами».
Лишь с Нового времени всевозможные технические изобретения обязательно, причем, с нарастающей скоростью внедряются в производство. Прогресс науки и техники, сливающийся в известное нынче как научно-технический прогресс (НТП), между прочим, по мере своего движения непрерывно сокращает дистанцию между выходом в свет изобретения и его ближайшим воплощением в производство. Сегодня наука непосредственно сливается с производством: производство онаучивается, а наука опроизводствляется. Именно благодаря НТП, производство поднялось на постиндустриальную стадию, имеет основания «прорваться» в информационное общество.
Среди прочего, здесь, вследствие автоматизации, роботизации и информатизации производства вплоть до перехода к аддитивным и даже природоподобным, а также к энерго-и ресурсосберегающим технологиям и т.д., человек «выходит из непосредственного производства» (К. Маркс), получает реальные возможности преодолеть энергетические, экологические и даже традиционно-экономические проблемы. Существенно меняются производственные отношения, вообще, система капиталистической эксплуатации.
Становление производства, связанный с ним научно-технический прогресс, несомненно, благотворно сказываются на различных сторонах жизни людей. Приходят компьютеры, информационно-цифровая технология, мощные средства коммуникации, высокоразвитый искусственный интеллект, претендующий даже на сингулярность. Развивается СМИ, появляются приборы, раздвигающие горизонты человеко-созидательных возможностей во всех направлениях. Больше, возникает настоятельная нужда в развитии последних, в развертывании творчески-созидательных способностей людей. Само отношение к информации, ее подлинное потребление без этого просто не мыслимо. Все более очевидной и практически воплощаемой становится идея образования человека как ведущей сферы современного производства, обеспечивающей дальнейший прогресс общества, истории, строительства достойного бытия и высшей человечности, будущего.
НТП, бурно раскручиваясь, поставляет новую и новую технику. Последняя, удовлетворяя производственные интересы, раскрывает потребности, способности и умения людей. Причем, — не только производственные. Вместе с тем, НТП, новая техника служат созданию невиданно мощного предметно-культурного окружения, весьма далеко уводящего человека от своей изначальной природности, естественности. Благотворно сказываясь на всех сторонах жизни, раскрывая и раздвигая человеческие созидательные способности и нужды, культуру даже за планетарные рамки, производство действительно ширит человека в космическую реальность, превращает его во вселенского субъекта. Больше того. НТП также позволяет, во всяком случае, предоставляет возможности делать человечеству такие шаги, которые ведут к возврату к природе, естественности жизни. Конечно же, — на более высоком, нежели прежде, уровне. В другой своей работе [136] мы показали, как именно информатизация всех сфер жизни, соответственно осваивающе-продуктивное отношение к ней с переходом в информационное общество создает реальные перспективы выхода человечества в постпроизводство, к событийному человеческому бытию. Точно такие же перспективы открываются с переходом к природной, природоподобной, даже аддитивной технологиям.
Несомненно, научно-технический прогресс служит непрерывно растущим нуждам современного производства. В том числе важнейшего звена его — потребления. Последнее, иначе говоря, выступает в условиях производства тем, что называется человекопроизводством, человекообразованием. И хоть все делается прежде всего и главным образом для производства, тем не менее, поскольку человек есть непосредственный и, видимо всегда, главный участник последнего, НТП разнообразно служит потребным (а также потребительским) нуждам людей: облегчает им жизнь, достижение тех либо иных целей, решение задач духовного развития. Научно-технический и культурный прогресс улучшают условия существования, все более высвобождают людей «делать что угодно», поступать по своему усмотрению (либерализм).
Верно и то, что цена данного «усмотрения» может дорогого стоить. Ведь оно, «усмотрение», равно свободы человека, сплошь производящей пробы! И как таковая последняя, как мы уже обнаружили, начисто извращает человеческое в человеке. Не оттого ли, наряду с грандиозными достижениями, предоставляемыми возможностями потребления разного рода благ, исполнения «всех желаний», «свобод» с «вольностями», производство по своей сути (технической) ввергает современный мир в безвыходный планетарно-глобальный кризис!..
Действительно. Человечество сегодня переживает самый глубокий, сложный и судьбоносный кризис за всю свою историю. Сплошные «кризисы» обложили буквально со всех сторон. «Кризис» ипотеки, банковской системы, ценностей, морали, науки, семьи, — где только его не находят! Мало только кто понимает, что «кризисы» данные — лишь частности, внешние проявления более глубинного, основательного всепланетарно-глобального кризиса-свидетельства исчерпания производящим способом человеческого бытия своих созидательных потенций.
Верно, речь идет о кризисе самого производства, его сути (техники), основы основ существования современного человека, культур, обществ. Перекинувшись на последние, он (кризис) повергает их в разрушительные сотрясения, деградацию, навлекая коллизии, беды. Кризис данный в самом общем плане выражен не только исчерпанием созидательных возможностей и сил производяще-технологического способа человеческого бытия, но перерождением этих сил в деструктивность.
Наступил кризис от того, что современная техника достигла предельно высокого для производства уровня развития. С данного предела дальнейший ее прогресс без разрушительных следствий для мира и человека, — коль скоро они не перестроятся, не откажутся от наличных форм существования и обхождения с природой, самими собой, не обновят свои общественно-мирные отношения в направление большей человечности, открытости бытию (событийности), — просто невозможен. И, вообще, довольствоваться, жить, строить экономику, культуру, растить и воспитывать подрастающее поколение, — стало не безопасным.
Техника сегодня — не просто техника исполнения какого-либо локального процесса, дела, что имеет место в классически-индустриальном обществе. Переросши эти меры, она по своим размахам уже обрела глобально-планетарный, мировой характер. И, что не следует забывать, перед нами техника производящая, безбытийная, направленная также против самого человека, будучи настроенной на сугубо производственные устремления.
И такая направленность выражена не только в результатах работы данной технологии, но также в, сопровождающих ее процессирование, факторах: загрязнения, несовместимые с жизнью выбросы, болезни, перемены в среде обитания людей, всего живого, другие глобально-экологические, духовные дисбалансы. Дело доходит до того, что отходы от работы данной технологии уже просто некуда девать. Вернее, от них человеку некуда деться. Да и сам он все более «отходит» производством, особенно на современном этапе в связи с роботизацией, автоматизацией, внедрением новейших технологий...
С другой стороны, даже поддержание работоспособности, функционирования производящей техники требует столько энергии, материалов, ресурсов, что обеспечить все это в налично-планетарных пределах оказывается просто невозможным. Отсюда мир захватывают энергетический, сырьевой кризисы. Отсюда также геополитические, экономические, социальные и иные кризисы, проблемы, тупики. Почти каждая, так либо иначе, значимая проблема-тупик, выражая «потолок» дальнейшему прогрессу производства, тут же и глобализуется, растя ком современных глобальных проблем...
А какие деструктивные перемены привносятся производящей технологией в культуру, психологию, мироотношение человека! Ведь он сегодня полностью деградирован, буквально устремлен к самоуничтожению. Разве не на это нацелена либеральная, особенно неолиберально-депопуляторская идеология и практика наших дней, разлагая семью, мораль политикой «мультикультурализма», «толерастии», гендерства, вообще, «смерти человека»?..
Достаточно сказать, что, благодаря сформировавшемуся в производяще-техногенном сознании культу потребительства, современная технология предстает буквально безостановочной машиной «по истреблению человека и природы». Именно это неуемное потребительство, причем, всеохватное, расширенное, по сути, ввергло мир в глобальный ресурсный коллапс. И выбраться из него отпроизводственными средствами, технологиями, отношением к жизни просто невозможно.
Так что, не удивительно, почему неизбежно разразился всеохватный кризис, обусловленный состоянием, функционированием современных производящих технологий, выражающих, по сути, предел, до куда может дорасти, развернуться (в том числе пагубами) производство. Не удивительно и то, почему производяще-технологический кризис необходимо задает остальные кризисы современных обществ. Иначе не может быть, чтоб последние не коренились здесь, ибо всецело зависимы от него как от своей материальной основы, фундамента. Да и сами они — следствие того, что в пораженных ими областях по-прежнему применяются те же бесчеловечные, противоестественные технологии. В этом смысле, поскольку мир со всех сторон явлен производяще, все данные кризисы, как кризисы производства интегрируемы в единый, общепланетарный кризис современности.
Производяще-технологический кризис даже отразился на соответствующих ущербно-либеральных попытках осмыслить спасительный выход из него, все также замешанный на духе «вещного» потребительства, воли к власти, присвоения. Не будем здесь останавливаться на них. Но укажем, что спасительный выход из означенного глобального коллапса, конечно, не откроется без преодоления научно-технического прогресса в его производящей данности. Ибо используемые до сих пор технологии, вообще, исключительно производящие средства, орудия для этого не состоятельны, непригодны.
Как же тогда быть? Да, нужны технологии, средства и пути, принципиально иного качества, иной направленности. Чтобы удостовериться в этом, обозначим еще раз, хотя бы вскользь, одну причину производяще-технологического кризиса, опять же, прямо вытекающего из работы производящей технологии.
С момента возникновения Земли природа вплоть до Нового времени, — когда на свет явился капитализм с производящей технологией, — так организовывала жизнь и процессы на планете, чтобы все здесь пребывало взаимообусловлено, дополняюще, целостно, самодостаточно. Свои «расходы и приходы» натуральное творчество брало из самого себя, взаимосогласовывая, компенсируя и устраивая взаимосвязь, взаимоприсутствие вещей. Ничего лишнего: никаких «расходов», никаких «отходов», «дефицитов». Каждое сущее, вещь находит себе возможности, простор для самоутверждения, роста и расширения. Все совершается и существует в открытости, истине бытия: гармонично, упорядоченно, когда одно вытекает из другого, вместе с тем, взаимно определяет жизнь, возможности другого. И так складывается, что природная система как единое целое живет гармонично, взаимоупорядоченно, самодостаточно. Во всяком случае, то, чего на Земле недостает, приходит из бесконечного космоса, из безмерного во всех отношениях природно-бытийного окружения, частичкой чего является наша планетарная система. Мать-природа бесконечна. И как таковая она способна к самообеспечению, самосохранению, самодостаточности. Живи, конечный человек, тоже как природа, природно, полностью вписанный в эту бесконечность, — он, как показано выше, тоже силен рассчитывать своими делами и результатами на возможности бесконечного расширения, роста.
Но в том-то и дело, что, перейдя к производству, — пользуясь производящими орудиями, технологиями, — человек не живет натурально, естественно. Он живет, отпавши от бытия, в противовес природе, в локально-ограниченной ее части. Мы видели выше: его дела, результаты творчества в конечном счете, ставятся на неуемно растущее, непрерывно расширяющееся в целях, никогда не достижимого, обеспечения производства. И до поры до времени мать-природа выносит-таки его самонадеянные «безумства» с «шалостями» на сем пути. Эксплуатируя терпение бытия, преисполняясь производяще-своемерной гордыней и уверенностью, — что ему все сойдет с рук, нет никаких преград для производящей активности, а «терпеть» ее хищническую волю к власти природа предназначена, — человек полон оптимизма: именно производяще-техническим образом, на безбытийных путях утверждаться, обустраивать свои дела, жизнь на бесконечную перспективу, ублажающую его неуемные потребительские запросы. Отчужденно-мобилизованный, он при этом даже не ведает, что, по сути, реализует не столько свои, сколько производственные устремления.
Так в течение последних двухсот-трехсот лет на планете воздвиглась производящая техногенная культура, техно-сфера, которая полностью противостоит природе, человечности. Она организована на совершенно неестественных принципах с, осмысленными выше, особенностями: «вещефикации», товаризации, утилизующего потребительства, индустриализации, навязывания веществу природы противоестественных форм и мер, труда как чуждой необходимости, сведенной к механико-инструментальной манипуляции и т.п.
Утилизующе- потребительское, хищническое отношение к природе здесь переходит все мыслимые и немыслимые рамки. Истребление природы буквально превратилось в предмет безудержной гонки. Если на начальных порах, — примерно до первого промышленного переворота, связанного с освоением пара и созданием первых машин, — человеческая активность была как бы вписана в единую природно-системную организацию жизни на планете, производящие технологии не выходили за рамки «природной техно-сферы». Мускульная сила людей и животных, силы, энергия ветра и воды вписаны в естественный баланс природы.
Но со временем дела радикально меняются. В XX столетии уже построена техно-сфера, полностью антагонистичная природе. Она обрекает человека на противоестественную жизнь. Так возникает, непреодолимый наличными средствами, напротив, все более разрастающийся, усугубляемый антагонизм между природой и, сформированной человеком, производящей техно-сферой. Еще точнее — антагонизм между производством, с возникшей на его основе высокоразвитой технологией, и природой. Причем, — природой не в узком смысле, как она предстает в производящем сознании, но в широком и глубоком, когда мать-природа тождественна бытию, Богу, материи. К тому же, природа пребывает, продолжаясь и в самом человеке.
Собственно, так вырисовавшаяся коллизия, выражает содержание оговариваемого кризиса. Последний, как и названное противоречие, возникает, разумеется, не вдруг, а постепенно. Уже с переходом производящих обществ к индустриализму данное противоречие намечается, затем бурно развивается. Своей глубины, остроты оно достигает именно в последние 30-40 лет, становясь просто нестерпимым. Соответственно, разрастается производяще-техногенный кризис, приобретая глобально-системный, планетарно-роковой характер.
Стало быть, сегодня мир претерпевает весьма непростую ситуацию в виду наибольшей в истории опасности своему существованию. Фактически перед человечеством — в целом и в плане отдельной конкретной страны, народа, общественности, ученых, политиков, — во весь рост встает вопрос: каковы, хотя бы, ближайшие перспективы движения, куда идти, как выходить из всеохватных кризисов, какой стратегией руководствоваться? Что делать со своим техногенным способом существования? Разве можно его продолжать впредь? Если нет, то чем его заменить?..
Очень даже важно, решая данные и аналогичные вопросы, определиться со стратегией, главной линией движения, целью. Верно определившись со стратегически-значимым курсом, целями, на этой основе ставя, главное, решая возникающие задачи, нам, как правило, удается вырваться за пределы уже закосневшего в наличности, подняться на более высшие ступени, которые, между прочим, и в преодоленном наведут новый, истинный порядок. Решая намеченные задачи стратегической значимости, мы радикально меняем облик не только некоторого узкого поприща, куда они ближайшим образом относятся, но и всей действительности (страны, общества). Экономика, наука, культура, общество в целом заряжаются мощной энергетикой, пускаются в невиданный рост. Производство обогащается новыми высокотехнологичными формами. Между прочим, именно правильно определившись со своими стратегическими приоритетами, с первоочередным приложением народо-хозяйственных усилий, страна наша сумела в довольно короткий послевоенный срок не только восстановить разрушенное хозяйство, но, быстро развернувшись, обрести статус сверхдержавы, успешно противостоящей силам мирового империализма и гегемонизма, объединившей вокруг себя подлинно освободительное движение планеты.
Верно говорил в своей лекции на Совете Федерации РФ руководитель Курчатовского центра, академик м. В. Ковальчук: «выбор стратегического приоритета — это ключевой вопрос для перспектив развития любого государства. Весьма важно поэтому, правильно его выбрать, выбрать именно то, что, действительно, выведет страну на новые рубежи, преодолеет кризисы, где она погрязла» [137].
Согласно академику Ковальчуку, выход из современного кризиса намечается двумя направлениями.
Первое — это вариант двигаться как уже сложилось в производяще-империалистической действительности: волей к власти, насильственным захватом, перекройкой в своекорыстных интересах того, что уже есть, господствуя и подчиняя слабых, отнимая, обворовывая кого и что только можно. Разросшийся у развитых индустриальных и даже постиндустриальных стран, транснациональных фирм инструментарий обеспечения такой политики, уже приведен в действие. На этом пути человечеству предстоит «вынести все муки ада». Мир подстерегает череда опустошительных войн за передел и доступ к рынкам, ресурсам, территориям, «место под солнцем». Собственно, такие войны, порой, в неузнаваемом облике уже идут, что характерно, по периметру границ нашей страны. Больше того. С 24 февраля 2022 наша страна вступила в открытое военное противоборство с объединившимися странами Запада как носителями планетарного зла на переломе современной истории...
Несомненно, на этом пути, при наличии сверхмощных средств истребления (в том числе информационных), если кому и повезет выжить, то, фактически, выброшенным в глубокую первобытность на непригодной для жизни планете. Таков данный путь-вариант, и он другим не может быть, поскольку осуществляется внутри и по губительной логике производства.
Второй вариант. Он предполагает преодоление (хотя бы шаг за шагом, но неуклонно) производящий способ существования, движение к постпроизводственным пределам. Важнейшим средством, путем решения этой стратегической целе-задачи как раз и является, наряду с развитием «ростков» нового в самом постиндустриальном производстве (в частности, подлинной информатизацией), создание на основе достижений современной науки, четвертого этапа научно-технической революции принципиально новой технологической базы природоподобных технологий.
То есть, как говорит М.В. Ковальчук, «фактически включить имеющиеся в нашем распоряжении, создаваемые и открываемые технологии в цепочку замкнутого, самодостаточного, энергосберегающего ресурсооборота, по крайней мере, аналогичного тому, что существует в природе» [138].
Разумеется, создавая такую технологию, придется не ограничивать ее лишь активностью вовне, созданием предметов. А это значит, что природоподобная технология должна будет пронизывать и духовную активность, сознание, разум человека. Другими словами, предстоит совершить революцию внутри человеческого сознания, преодолевающую, упраздняющую в нем стереотипы, шаблоны, настрой производящего думания и переживания, производящую логику вообще. И, как знать, не с нее ли надо прежде начать? Не в человеке ли следует начинать устраивать природоподобие?..
Собственно, означенные «ростки», ведущие за производство, в последнем, — автоматизация, роботизация, экологизация, переход к энерго-и ресурсосберегающим технологиям, освоение новых видов энергии и поприщ природы для приложения человеческих сил, формирование гибких технологий и экономик, тотальная информатизация не только производства, но и остальных сфер жизни людей, развитие инфраструктуры, средств коммуникации, «умной техники», развертывание на всей этой основе творчески-созидательной активности человеческого капитала и многое другое. Все это, в общем-то, укладывается в канву приложения пусть поначалу радикальных перемен в технологии, связанных именно с переходом ее на уровень природоподобности. Новые технологии поначалу, как понятно, будут весьма далеко отстоять от того, как бесшумно, чисто, энергосберегающе, просто, гармонично и естественно творит мать природа и человек вместе с ней (в традиционных обществах). Но, рано или поздно, люди научатся таким технологиям, которые по своим возможностям, преимуществам, продуктивности, энергетике, ресурсозатратности, главное, человечности и бытийности, не пойдут ни в какое сравнение с технологическими монстрами, пожирателями природы и человека, срабатываемыми производством. И человек, действительно, научится, — причем, усмотрев и переняв у матери-природы, — творить природно, а значит, вместе с природой, — так, как созидает свой мир, пусть пока примитивно, во многом бездумно, традиционный человек.
Полагать же в фарватере производящей логики, что в природе нет уже ничего такого, чему может научиться человек, что он уже давно преодолел в своем техническом творчестве возможности, коими располагает природа, даже не смешно. Тем более, — что, какие бы изобретения человек ни сотворял, какие бы сложные техники ни строил, — все это, как и многое другое, заимствовано им из матери-природы. Пусть при этом, иной раз, человек впадает в иллюзию самонадеянности и своемерности.
Действительно, что представляют из себя сооружения современного человека, пусть самые высокие, сложные, по сравнению с, например, такими изумительными изобретениями природы, как человеческий мозг, Солнце? Разве сравнится хоть одно человеческое изобретение, служащее производству, с тем, какие сложнейшие, вместе с тем до неимоверности просто протекающие процессы в элементарной клетке, живой молекуле. Некогда И. Кант замечательно намеревался отдать все мироздание, построенное из механистического видения вещей, дабы хоть узнать, «как устроена простейшая былинка»...
Природоподобные, натуральные орудия, техника, вместе с тем, и функционировать призваны принципиально иначе, нежели производящая (по сути своей механистическая) техника. Важнейшей чертой этих новых технологий, несомненно, выступает аддитивность. Отсюда другое название, «аддитивные техники». Говоря коротко, существо, соответственно, принципиальное отличие данных техник от производящих в том, что они не нацелены на преобразование (причем, внешнее, навязывающее веществу природы несвойственных им форм), а выращивание искомого, развертывание возможностей, потенций свойственных вещам, в конце концов, дополнение, достройка, прибавление новых черт и свойств, которые бы при этом не были чужды природе, предметам, так обновляющимся. Само «добавление», дополнение (равно принцип, как они вершатся), к тому же, не откуда-то извне взято, не просто извне «приклеивается» к вещам. Все это взято из самой природы и такой же природы, которой является человек. И последний, опять же, не противостоит вещам чуждо, грабительски, потребительски, как это наблюдается в обыкновенном производстве.
С другой стороны. Как устроены на сегодня производящие технологии? Довольно просто. Всегда, фабрикуя, обрабатывая (преобразующе, внешне) что-либо, мы непременно создаем и отходы. Часто бывает даже так, что их куда больше, чем полученное изделие. Отходы — то, что никак не перерабатывается, что мешает, как производству самому, так и природе. Иначе говоря, это хлам, мусор, грязь. Откуда — всевозможные экологические беды современного мира. Такова производящая технология и другой не бывает. Что бы ни выпускала, она без отходов не обходится, даже потому, что по природе своей механистична, функционально одномерна.
Но, вот, появились новые аддитивные технологии. Хотя они еще весьма примитивны, здесь, сказали мы, детали создаются (пусть, иной раз, механически) выращиванием (3d-технологии), тем не менее, это уже иной, не механический подход. По новым технологиям сегодня изготавливаются биологические детали (протезы, части органов, сами последние, другие сложнейшие сооружения). Выращиваются органы, части человеческого организма... Одним словом, 3D-принтингом можно создавать детали любого назначения. Несмотря на то, что еще отдает механикой, он уже являет технологию принципиально иного плана: выращивающего, дополняющего, то есть, созидающего, про-из-вод-ящего. И по мере его совершенствования голая механика будет вымещена живым движением. Во всяком случае, — особенностями живого, как, собственно, это имеет место в природе.
Но уже в таком качестве новые технологии принципиально отличаются от технологий природных своей безотходностью. Они перестают загрязнять природу, человека, перестают загромождать мир чуждыми вещами. Кстати, к этим чуждым «вещам» следует отнести и экологический вред, порчу среды, шумы, энерго-и материало-затраты, неестественность, искусственность и т.д., вызывающие, среди прочего, множество неудобей и болезней, коими страдает как сама природа, так и человек, вся планета...
А какова при этом производительность природоподобных технологий! «Созданные с помощью порошковой металлургии и стереопечати изделия требуют на 30-40% меньше металла, чем созданные с помощью привычных литься, резки, обточки и фрезерования. При этом один обрабатывающий центр-многокоординатник заменяет собою 10-15 станков 1970-х. Если это лазерный оптомехатронический центр, то экономия энергии и исходных материалов еще больше» [139]. А сколько работников высвобождают данные технологии из непосредственного производства, сколько свободного времени, творческой созидательности создают!..
И еще одно. Аддитивные технологии, 3-DPrinting позволяют во многом, вообще покончить с массовым производством как таковым. Достаточно технологию 3-dPrintingа какого-либо продукта (в принципе, любого) разместить на соответствующей странице всемирной паутины, как любой человек при надобности, пользуясь ею, напечатает себе данный предмет.
Так что, положено начало создания вещей не путем разрушения (насилия, «отсечения», вколачивания, внешнего привязывания, захламления), но выращивания, даже развертывания таящихся предметных возможностей, естественной чистоты. И, нельзя не видеть, такая природоподобная технология, в общем-то, известна (перенята, подсмотренная у природы) человеку с давних пор. Люди постоянно обращаются к ней по разным поводам, особенно в делах быта, приготовления пищи, наконец, в сельском хозяйстве, во многом не утративших свою натуральность. Отныне же предстоит усматривать, осваивать практиковать природоподобную технологию во всех остальных областях жизнедеятельности, отказываясь от производящего (ложного) представления их. Предстоит повсеместный переход на такие технологии.
Важно также научиться извлекать природоподобные техники из собственно духовного опыта человека. Другими словами, — изобретать. Причем, в том подлинном и глубоком смысле, который (отличный от производящего понимания) присутствует в данном выражении. Ведь, как мы не устаем повторять, человек сам есть природа. Потому и способен натурально творить, создавать новые разновидности природоподобного, произведенческого творчества. Очень важно понять: другой, действительно спасительной стратегической цели, помимо перехода на этот путь, нет. Рассмотренная выше альтернатива безоговорочно губительна.
Обратившись всемерно к природоподобным и даже натуральным технологиям, человек начнет возвращать созидаемым вещам самотворческую активность, восстановит, отнятый у них производством, простор самоутверждения и роста, возобновится естественный природо-системный баланс. Одним словом, благодаря означенным сдвигам в сторону натурализации технологии творчества, человек действительно совершит серьезные шаги по линии возврата, конечно же, на высшем уровне, к произведенчески-осваивающей деятельности.
Именно на этих путях, кстати, устранимы и всевозможные глобально-экологические проблемы, коими так озабочено современное сообщество планеты. Между прочим, из признания данного факта, даже сознание современных, вплоть до ведущих, политиков проникается пониманием поворота к аддитивным, природоподобным технологиям. Если верить академику Ковальчуку, сам термин «природоподобные технологии» впервые был явлен миру из уст В.В. Путина на заседании генеральной ассамблее ООН по случаю ее семидесяти-летнего юбилея (29 сентября 2015 г.). В своей речи В. В. Путин прямо указывает, что усилия, затрачиваемые современными народами на решение климатических вопросов, как и экологических проблем в целом, следует дополнить откорректировать новым импульсом, который бы существенно повысил результативность и эффект осуществляемых мер. Так, мало просто снизить квоты стран на вредные выбросы, или ужесточать обычную природоохранную работу. «Надо смотреть на эти вопросы шире. Устанавливая квоты на вредные выбросы и используя по своему характеру тактические меры, мы, может быть, на какой-то срок и снимем остроту проблемы. Но, безусловно, кардинально мы ее не решим. Нам нужны качественно иные подходы. Речь должна идти о внедрении принципиально новых, природоподобных технологий, которые не наносят урон окружающему миру, а существуют с ним в полной гармонии и позволят восстановить нарушенный человеком баланс между биосферой и техно-сферой. И это, действительно, вызов планетарного масштаба» [140].
Важно также понять, что движение во втором стратегическом направлении тоже не простое. И здесь нас могут подстерегать опасности, глобальные вызовы, угрозы, серьезные проблемы. Ниже мы остановимся на них. Пока же заметим, что для преодоления данных трудностей человек должен быть подготовлен во всеоружии, и подготовлен на предстоящие новации изначально всей системой образования, со школьной скамьи.
О непроизводящей технологии и связанной с ней практике мы кое-что сказали, постараемся отдельно коснуться их еще в несколько иной плоскости, характеризуя второй подтип произведения. Точно также поговорим о путях его утверждения. Но прежде — завершим наше рассмотрение производящей практики как таковой, затем осмыслим связанное с ним отчуждение человека.
6.6. Итоги
Мы несколько задержались на характеристике промышляюще-технической разновидности производящей практики. Намереваясь продолжить ее анализ в дальнейшем, пока ограничимся как бы итогом вышесказанного в виду его важности.
Данный, вообще, производяще-техногенный миропорядок, как нетрудно понять, принципиально иной, нежели действительность натурального человека. Вполне возможно при этом, что с виду между ними нет особой разницы. Там и тут мы видим леса, горы, моря. Там и тут поля, дороги, реки, небо над головой. Люди, вроде, одинаково живут, переносят жизненные тяготы, хлопоты, дружат, ссорятся, растят детей. Также бегут от невзгод, ищут счастья, благополучия, радостей...
В общем-то, верно, есть нечто общее между данными людьми и мирами. Причем, — и на уровне повседневных реалий, и на уровне вещей, несколько отвлеченных. Обыкновенный, непритязательный взгляд отличия может и не усмотреть. Не случайно ведь, нередкие представители современной учености видят в древности то же, что и сейчас...
Разве что, искусственных вещей стало больше в производящих условиях. Появилось множество технических (в инструментальном смысле) усовершенствований, поражающе «чудесных» результатов научно-технического прогресса. Человек, вроде избавился от сословно-кастовых ограничений, заменив их «вещными». Он явно секуляризовался. Даже обрел известные (либеральные) свободы, «равенства в правах» со всеми другими, независимо от крови и происхождения. Больше, добыта «свобода» по отношению к обществу, семье, вплоть до пола, люди додумались до, так называемых «толерантностей», «мультикультур», трансгендерности, трансгуманизации... А так — «живут как всегда»!
И тем не менее. И в самых простых обстоятельствах, делах, в самом простом случае, предмете сквозит (пусть иной раз неприметно даже) разительное расхождение. Очень хорошо о принципиальной разнице мироотношений Хайдеггер говорит на примере реки Рейн. Вроде, в обоих условиях эта река присутствует: также извилисто течет, с теми же берегами, течением, поит людей, питает живительной влагой окрестные луга и леса, вызывает в нас какие-то чувства, образы. И тем не менее, она выступает в данных образах принципиально иначе. «На Рейне поставлена гидроэлектростанция. Она ставит реку на создание гидравлического напора, заставляющего вращаться турбины... В системе взаимосвязанных результатов поставки электрической энергии сам рейнский поток предстает чем-то предоставленным как раз для этого. Гидроэлектростанция не встроена в реку так, как встроен старый деревянный мост, веками связывающий один берег с другим. Скорее река встроена в гидроэлектростанцию. Рейн есть то, что он теперь есть в качестве реки, а именно поставитель гидравлического напора, благодаря существованию гидроэлектростанции. Чтобы хоть отдаленно оценить чудовищность этого обстоятельства, на секунду задумаемся о контрасте, звучащем в этих двух именах собственных: <Рейн>, встроенный в гидроэлектростанцию для производства энергии, и <Рейн>, о котором говорит произведение искусства, одноименный гимн Фридриха Гельдерлина» [141], где он предстает безмерно богатым (от могущества, широты, богоравности), рожденным на вечную свободу и счастье, следующим «велениям сердца своего».
Да, практическая деятельность, обретшая форму промышляюще-технического вещепроизводства, безбытийна, безлична. Другие ближайшие характеристики выказывания ее — «вещефикация», фабрикация, обеспечение нужд сохранения и расширения (возрастания) исключительно производства. Поставляя предметы, втягиваемые в орбиту человеческой активности с этой целью, практика как промышляюще-техническое творчество выражается в добывании, переделке, накоплении, распределении, обмене, потреблении. Поскольку бытийная основа здесь всецело подменена сутью, смыслами производяще-практического порядка, феномены природы не значатся в собственной самости, особности (для-себя существующими), а принимаемы лишь данностями в человечески значимом представительстве, которое безоговорочно отпроизводственно. Точно также человек, представляющийся поначалу «субъектом» и «автором» производственного творчества, с обрастанием промышления «индустриальной плотью» довольно быстро низведен к привходящему моменту. Другими словами, — выносится «как бы за скобки» данной деятельности. К нему апеллируют в названных качествах лишь «в конечном счете» и даже не без целей прикрытия «корыстных интересов» промышления. Наконец, человек не только отчуждается от своего авторства и теряет бытийную естественность, но, подобно любому сущему, обеспечивающему процессирование промышляюще-технической практики, пребывает средством, материалом, пособием, удовлетворяя исключительно нужды последней.
И сама практическая деятельность, «практика» как таковая отныне все более предстает тем, о чем выше говорилось как о грязно-торгашеской деятельности. Последняя, разумеется, не имеет ничего общего с практикой не только как таковой, но даже в том виде, как она явлена описываемыми условиями.
В промышляюще-технической практике, должно быть понятно, нет и не может быть непосредственного человеческого бытия (прибытийности). Экзистенциальное существование человека здесь возможно лишь в порядке исключения, маргинальности. Точно также исключена возможность событийного человеческого бытия. По отношению к описываемому человеку как-то даже трудно употребить термин человеческое бытие. Ведь перед нами человек (человеческое-таки, бытие), отпавшее от бытия, пытающееся жить самонадеянно, своемерно, вплоть до симулякра, аватара трансхумана...
И, что примечательно, человек этот как никогда и нигде в истории не самостоятелен, раздавлен и оскоплен господствующими от производства обстоятельствами. Он всецело подчинен и порабощен осуществлению чуждых себе влечений, устремлений; безоговорочно принадлежит не себе и действует не от себя самого, но именно поставленный на обеспечение этих, чуждых сил и сущностей. И вот, такой, он уверен в своей «свободе», самостоятельности, что вершит собственную волю. Никогда прежде он не был столь обесчеловечен, опустошен и угнетен чуждыми силами! Но именно в таком положении — полон решимости собственными силами, мощью, устроить на Земле «небесный рай». И, хоть этот «рай» при внимательном рассмотрении есть некоторая антибытийная, безжизненная реальность, несущая человеку как таковому смерть, именно ее он расценивает и преследует (поставленный часто без своего ведома на то) как свою сокровенную цель, упование...
Производяще-техническая практика как безбытийное существование в известном смысле выступает чем-то вроде антипода подлинному способу существования человека. Поскольку момент собственно человекопроизводства здесь полностью «поглощен», превращен «вещепроизводством» (производством), такое существование человека, конечно же, никак не может считаться осваивающим. Точнее, освоение здесь также обнаруживается в своей противоположности и превращенной форме, присвоением. А термин «освоение», которым все же оперируют, ничего другого не означает, кроме присвоения, причем, на весьма поверхностном уровне смыслов последнего. Точнее, — «вещное» присвоение.
Все же, сказанное не означает, что производство, соответственно, человека следует принимать исключительно в негативных красках. Нужно помнить, сказанное выше об историческом месте производящей практики в становлении человека и практики, в частности. Важно понимать: данная практика — необходимый и неизбежный этап в историческом движении. Натурально-личная практика традиционной истории с необходимостью ведет к производящему типу человеческого существования. И, конечно же, без него, соответственно, приобретений здесь, дальнейший рост, восхождение практики, как и человека, невозможны. В известном смысле правомерно уподобить производящую практику в общеисторическом становлении подростково-юношескому этапу в формировании отдельного человека. И, как понятно, не пройдя данную ступень, индивид не способен подняться до зрелой самореализации, так и без развертывания себя производящей практикой, — где человек набирается опыта самостоятельного, с опорой на собственные силы утверждения в мире, — ему не возвыситься до подлинного, ответствующего бытию, соприсутствия. Он не вызреет до способности выдерживать зовы бытия и возлагаемые задачи событийного творчества. На безбытийное существование в форме производства, как сказано, бытие само отпустило человека, дабы последний, окрепнув, возмужав, обретя могущество и силы, стал полноценным со-участником событийного созидания...
Примечания
116. См. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произведения. — М.: Прогресс, 1990. — С. 61-344.; Зомбарт В. Буржуа // Пер. с нем. / Ин-т социологии. — М. — Наука. 443 с.; Режабек Е.Я. Капитализм: проблема самоорганизаций. — Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та, 1993. — 320 с.; Бэлл Д. Культурные противоречия капитализма (фрагменты из книги) // Этическая мысль, 1990. — М., 1990. — С. 143-243; Бессонов Б.Н. Историческое место капитализма // Диалектика капитализма и социализма в современном мире. — М., 1990. — С. 13-58; Зиновьев А. Я хочу рассказать вам о Западе // Комсомольская правда. — М., 1990. — 15 октября; Кулькина А.М. Капитализм: наука, политика. — М.: Мысль, 1987. — 270 с.; Гэлбрейт Дж.-К., Меньшиков С.М. Капитализм, социализм, сосуществование. — М.: Прогресс, 1988. — 200 с.; Фрейд З. Неудовлетворенность культурой // Искусство кино. — М., 1990, — № 12. — С. 18-31; Фромм Э. Бегство от свободы // М.: Прогресс, 1990. — 272 с.
117. См.: Хейзинга Й. Осень средневековья. — М.: Наука, 1988. — 540 с.; Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. — М.: Мысль, 1982. — 623 с.
118. См. об этом: Бердяев Н.А. Смысл творчества. — М., 1990. А также: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Там же. — С. 124. Акулинин В.Н. Философия всеединства: От В.С. Соловьева к П.А. Флоренскому. — Новосибирск: Наука. Сибир. от-ние, 1990. — 156 с.; Макогонова В.Н. Антропологические проблемы русского космизма // дис... канд. филос. наук: 59. 00. 05. — Днепропетровский гос. ун-т. — Днепропетровск, 1996. — 151с.; Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим. Тело, душа и совесть (ученье о человеке в христианской традиции и современность) // О человеческом в человеке. — М., 1988. — С. 343-358; Тейяр де Шарден П. Феномен человека. — Преджизнь, жизнь, мышление, сверхжизнь. — М.: Наука, 1987. — 249 с.
119. Ольга Капитонова. Этапы воплощения Agenda 21 // См. также: Александр Леонидов. Рабовладение: "теперь сходитесь!» //
120. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Там же. — т. 4. — С. 426-427.
121. Обстоятельный анализ трансформации категории «вещь» дан в весьма интересной статье профессора О.К. Буровой. См.: Ольга Бурова. Вещь и онтологическое пространство мысли // Филос. і соціол. думка. — Киев, 1995. — № 5-6. — С. 117-135.
122. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Там же. — т. 46. — Ч. I. — С. 387.
123. Маркс К. Капитал. Том первый // Там же. — Т. 23. — С. 81-82.
124. Там же. — С. 82-83.
125. Там же. — С. 86.
126. Там же. — С. 606.
127. Цит.: Воронин А.А. Периодизация истории и проблема определения техники // Вопр. философии, 2001. — № 8. — С. 21.
128. Там же. — С. 22.
129. Хайдеггер М. Вопрос о технике // там же. — С. 225.
130. Там же.
131. Там же. — С. 226.
132. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 г. // Там же. — Т. 46. — Ч. I. — С. 386-387.
133. Маркс К. Капитал. Том первый // Там же. — С. 517.
134. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Там же. — С. 227.
135. См. Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. — М.: REFL-book, 1994. — 368 с.
136. См. Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия //
137. Глава «Курчатовского института» М. Ковальчук выступил на заседании СФ в рамках «Времени эксперта» // http://www.youtube.com/embed/PgBq7oOI8Hk?wmode=opaque.
138. Там же.
139. Максим Калашников. Что ждет Кремль в Заколдованном замке Грядущего? Конец ресурсной эпохи // http://forum-msk.org/material/power/12003550.html. См. также: Иван Благой. Проект <Будущее за углом>: объемные 3D-принтеры изменили повседневность //
140. Владимир Путин выступил на 70-й сессии Генассамблеи ООН // https://www.youtube.com/watch?v=wtP5IEHhfq8.
141. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Там же. — С. 226-227.
Практика. Общий охват извне06
© Copyright: Шамсутдин Алиев, 2023
Свидетельство о публикации №223041301421
Свидетельство о публикации №223041301421
Рецензии