Орёл

 Слава Деев, сварщик завода железобетонных изделий номер два, с алкоголем завязал, правда, узелок получился не очень крепким, и в знаменательный день своего тридцатилетнего юбилея Слава «оскоромился». Потому на следующий день на работе он ощущал некоторый дискомфорт в голове, но до конца рабочего дня продержался, была мотивация – вечером обещал проставиться  в честь дня рождения и угостить коллег по работе.

По известном закону пакостей, за час до конца рабочего дня произошла авария – сломался скип, грузовой ковш для подъёма известняка и засыпки его в печь обжига. Сварщику Дееву пришлось лезть на головокружительную высоту печи и устранять аварию – все цеха работали круглосуточно.

Внизу дожидались два его приятеля – слесари с ремонтно-механического: Шурик и Семён Гордеич, и один стропальщик по кличке Джинн. Стропальщик его приятелем не был, просто он появлялся всегда, когда мужики открывали бутылку, потому и заработал сей звучный псевдоним.

Слава сам себе объявил перекур, спустился вниз и вошёл в слесарку.
– Ну что, Слава, надолго там? – спросил Гордеич.
– Если нормально пойдёт, часа на три.
– Может, мне подняться помочь?
– Не, пока старое не срежу, слесарю там делать нечего…
– Так может, того… По маленькой? – вмешался Шурик.

В это время дверь в слесарку открылась, вошла диспетчер завода Антонина Ивановна:
– В чём дело? Почему сидим? Цех без извести вот-вот встанет, а они сидят!
– Сейчас, сейчас, Антонина Ивановна! На пять минут спустился покурить!

Антонина Ивановна перешла  работать диспетчером с должности цехового технолога и уже об этом пожалела. Диспетчера называют ночным директором. А быть директором, да ещё ночным, у неё не хватало ни способностей, ни нервов. Потому, по мнению работяг, она была излишне строга и суетлива.

Загнав Деева на верхотуру, Антонина Ивановна убежала в диспетчерскую.
Но Деева неудержимо тянуло вниз, и через полчаса Славка снова нарисовался в слесарке.

– Джинн, смотри в окошечко, сейчас опять Антонина прибежит! Ей из диспетчерской видно печь обжига,  – распорядился Гордеич.
Деев махнул рукой:
– Не прибежит,  я сварочную робу ветошью набил и привязал там проволокой, как чучело. Пусть  любуется, как я работаю.  Так что часик  у нас с вами есть…

Все засмеялись. Гордеич по праву аксакала плеснул по стаканам:
– Ну, Славка, пусть твоя жизнь будет многогранней этого стакана и  чтоб по жизни ты был орлом, а не мокрой курицей!
 Выпили, но закусить не успели. Джинн глянул в окно и проскрипел севшим голосом:
– Опять бежит, мать её…

Гордеич вытер усы:
– Ничего, я встречу. Ты, Слава, в душевую сховайся, пока я отбрехаюсь…
Семён Гордеич закурил «Приму» и вышел на улицу. К вечеру стало ветрено. Приближавшаяся к слесарке Антонина Ивановна вдруг остановилась и, показав пальцем куда-то вверх, вскрикнула.

Гордеич поднял голову и, к своей глубокой досаде, увидел, как ветер сорвал с верхотуры привязанную фигуру высотного сварщика и она, кувыркаясь в воздухе, полетела вниз. Когда чучело Славки Деева приземлилось, Гордеич повернул голову и увидел, что диспетчер завода Щербакова тоже валяется на земле. Безуспешно попытавшись привести её в чувство, Гордеич забежал в слесарку, схватил из аптечки нашатырь, крикнул Дееву:
– Дуй на место, злодей!

Славка, выскочив на улицу, быстро сориентировался и сварочную робу, набитую ветошью, выбросил подальше за бетонные блоки.
В это время Антонина Ивановна пришла в себя и, увидев сварщика, который, отряхивая брюки, стоял возле блоков, вздохнула:
– Слава богу, живой…
– Живой он, живой! – подтвердил Семён Гордеич, – Чего ему сделается? Он же у нас орёл, мать его…
 Гордеич выругался и на всякий случай сам понюхал нашатыря.

А Славка, видя, что всё обошлось, совсем оборзел:
– Антонина Ивановна, вызывайте другого сварщика! Я туда больше не полезу, весь копчик отбил и рука не шевелится!