Мысли на заметку. 1 января 2016 года

       [...] Толстой понимал, что не нужно заниматься внешним жизнеустройством. Но Толстой чувствовал приближение чего-то страшного (революция уже происходила) и старался сделать, что мог, чтобы предостеречь. Точно так же, как и с голодом. Он знал, что не нужно помогать, но не мог не помогать умирающим от голода. Большинству нужно было «подняться», чтобы помогать, а ему нужно было «опуститься», чтобы помогать.

       Он, с единомышленниками, служил общему делу, которое было против объективных законов. И поэтому его учение называют утопией. Но его духовное развитие и его мировоззрение — это далеко не утопия. Он учил одному: не подчиняться внешнему настолько, чтобы не страдало внутреннее. И его уход — это пример того, что с внешним можно мириться, пока это не убивает душу. А как только это происходит, нужно уходить. Беда в том, что уход у него не получился. Не оказалось запаса по времени. Или сил не оказалось. У окружающих его миллионов — тоже не получилось уйти и избежать роли винтиков в объективном развитии общества. Никто не ушёл.
       _________________

       После его ухода должна была сама собой сложиться форма внешней жизни, соответствующая (более-менее) его нравственным идеалам. Времени не хватило, а она бы сложилась сама собой. Нужно было просто не делать каких-то вещей, о которых тревожилась его совесть.
       _________________

       Чтобы уйти от жены, нужно подавать на развод, а не бросаться в бега. Его уход оказался не более чем посещением сестры и племянницы, во время которого он захворал и помер. Причём, он сохранил с женой переписку и оставлял ей надежду на своё возвращение. Общение не прервалось. Он не ушёл из мира. В Оптиной он диктовал статью о смертной казни, хотел работать над статьёй о социализме, записывал сюжеты художественных работ. Это всё не означало ухода из мира. Это не имело никакого политического подтекста.

       Его заставила уйти остановка жизни, подобная той, какую он испытал в Арзамасе. И ему нужно было какое-то внешнее движение, чтобы справиться с этим. Ему нужно было поменять образ жизни, а 82-летнему старику нельзя было менять образа жизни, потому что он мог умереть. Он и умер. Но он вырвался за пределы социальной объективности, сохранив себя субъектом до конца. Он не помер, как крестьянин, как хотел бы помереть; он не скончался, как сиятельный граф в своём имении; он умер, как путник, — в пути.

       Он не уходил откуда-то, не шёл куда-то. Он просто шёл. Движение это — его внутреннее духовное делание.
       _________________

       В новогоднюю ночь было нехорошее настроение: жизнь проходит, но ничего не сделано. Это от тщеславия, я думаю. Всё, что нужно, — и так делается. Повлиять ни на что, ни на кого я не в силах. И никто не в силах. Так чего же мне неймётся? Думаю, тщеславие: боюсь уйти незамеченным. Хотя точно знаю, эта самая «замеченность» ничего, во-первых, не даст, и ни к чему, во-вторых, хорошему не приведёт.
       _________________

       С удовольствием, даже с наслаждением читаю рассказы Толстого.
       _________________

       Инстинкт попечительства. Толстой хотел передать знания людям, так как чувствовал приближение смерти. Хотел передать то, что открылось ему.