Чистый четверг

...Полина скрючившись сидела на кладбищенской деревянной скамеечке. Могила перед ней была свежей. Еще и земляной холмик не до конца умялся. Захоранивали ведь в мороженую землю. Не осело еще… Теперь Полина осталась совершенно одна...

...Мать ушла внезапно. Жила-жила - и вдруг ее не стало. Врачи сказали обширный инсульт. И что ей повезло, что она сразу умерла, а не осталась годами висеть тяжким бременем на руках дочери...

...Матери было всего пятьдесят пять. Совсем еще молодая женщина, недавно отпраздновавшая свой юбилей круглой отличницы. Как так случилось, что никто не догадывался, что ей грозит инсульт, Полина не понимала до сих пор. Врачи сказали, что так бывает...

...Сейчас у нее остался только этот могильный холмик и пустота внутри. Прошло уже три месяца с момента похорон, но Полина все еще не могла отпустить мать. Они давно жили отдельно друг от друга. Своего отца Полина никогда и не знала. От него ей достались только отчество и набор генов. Бабушка, мать мамы, давно отошла в мир иной. Ни братьев, ни сестер у нее не было - после "случайной" беременности Полиной мать очень строго следила за возможностью еще раз "залететь" вне брака. Брак так и не случился в ее жизни. Зато осталась дочь…

…Полина сидела, подогнув ноги под лавку, тупо глядя в одну, только ей видимую, точку, раскачивалась и тихонько подвывала от жгучей боли:

- Мааааааа... Маааааааам... Прости меня, маааааа...

Черно-белый портрет матери бесстрастно взирал на дочь. Чем она могла помочь своей кровиночке? Каждый человек идет по своему пути сам и принимает испытания, определенные лично ему. Мать уже об этом знала и подсказала бы... если бы могла докричаться...

…На Чистый четверг многие посещают родные кладбища. Народ любит создавать обычаи и поверья вокруг веры. Потом это входит в традиции и следующими поколениями воспринимается уже как непреложная обязанность. Полина и ее мать были людьми невоцерковленными и особенно не задумывались что, почему и как. Мать помнила что и как делала ее мать, а Полина помнила действия матери. Как часто бывает, то, что делают наши родители, а до них - их родители, сознанием ребенка воспринимается, как истина в последней инстанции - верным, правильным и необходимым. И немногие из выросших детей начинают докапываться до причин действа и заученных ритуалов.

Полина и не докапывалась. Так делала мама, а до нее бабушка. В Чистый четверг, перед Пасхой, они обязательно посещали кладбище. Убирали прошлогодний мусор, перегнившую листву, меняли искусственные букеты, мыли оградку.

- Чистый четверг потому и чистый, что нужно все убирать и мыть, - всегда говорила мать и заставляла Полину помогать с уборкой на кладбище и дома.

Почему-то надо было сделать генеральную уборку именно в этот день. Залезть во все уголки с накопившейся за зиму пылью, перетереть стекла и хрусталь в "горке", вымыть полы и себя не забыть, а еще накрасить пасхальных яиц и испечь куличи...

Спать в этот день, наполненный бесконечным трудом и беготней, ложились уже заполночь, не чуя ни рук, ни ног. Полина не могла понять, почему нельзя было убраться накануне, если уж в этот Чистый четверг непременно надо было еще и ехать на кладбище. Растянуть, так сказать, удовольствие. Но мать говорила:

- Так делала твоя бабушка, а до нее - ее мать и бабушка. Значит и нам надо так делать. Это как завет предыдущих поколений. А у нас должна быть преемственность. Чистый четверг - значит надо все чистить и мыть. Народ зря не скажет!

…Так продолжалось годами, но со смертью матери, как будто и память о необходимости непременно вычищать и отмывать все вокруг себя тоже умерла. У Полины словно выбили землю из-под ног, и она цеплялась за края материнских заветов, как за соломинку. На кладбище она все же приехала, отпросившись с работы, но, прибрав могилку и пристроив цветы, села на лавочку и словно замерзла внутри. Спустя три месяца она все еще не могла смотреть на портрет умершей и не захлебнуться слезами. А сегодня глаза матери были строги, словно она осуждала дочь за то, что до сих пор не вычищен дом и не покрашены яйца...

- Мааааа, прости маааааа... - поскуливала Полина, свернувшись в клубок, словно у нее невыносимо болело внутри…

…- Что, дочка, плохо тебе? - вдруг раздался густой бас прямо за ее спиной. - Может помочь чем?

Полина от неожиданности подскочила на месте и резко обернулась. За оградкой стоял огромный черный мужик лет шестидесяти пяти с окладистой черной бородой с проседью и черным котом на руках. Кот, не обращая внимания на Полину, сидел в его огромных ладонях, как в кресле и намывал свое черное, как смоль, пузо...

- Помочь может чем, спрашиваю? - снова прогрохотал черный мужик, подняв одну бровь. - Глухая она что ли? - обратился он к коту.

- Вы кто? - выдохнула Полина, шмыгнув носом. - Вам что нужно? А денег у меня нет!

И она зачем-то спрятала руки за спину, как будто именно в них у нее не было денег.

- Вот голова садовая, - обратился мужик к коту, невозмутимо продолжавшему вылизываться. - Денег у нее нет! Ха! Ты слышал что-нибудь смешнее, Иуда? Она думает мне от нее деньги нужны! Хах!

Мужик оглушительно засмеялся, спугнув с берез пару ворон.

- А что вам от меня нужно, если не денег? - прошептала Полина, начиная подозревать самое ужасное, и, вдруг, тоненько, по-детски, пискнула. - Отпустите меня, дяденька! Я никому не расскажу!

- Чего не расскажешь? - не понял мужик. - Почему плачешь, спрашиваю тебя? Случилось что?

Мужик прибавил громкости, думая, что молодая женщина просто слабослышащая.

- Помочь чем могу? – почти закричал он ей в ухо. - Вижу сидишь, скрючилась и рыдаешь. Испугался, что болит у тебя сильно!

- Дяденька, не кричите так, я же не глухая! - тоже повысила голос Полина. - Болит у меня. Да. Только вы помочь не сможете. И никто не сможет. Мама здесь моя лежит. Умерла она...

Полина не выдержала и снова завыла.

- Одна я теперь, понимаете? Совсем одна! У меня больше вообще никого нет! Мама только и была, а теперь и ее нет! Как этому можно помочь!? Я вот тут сижу и уйти не могу! А у меня еще дома не прибрано, и яйца я не покрасила! И кулич не купила! И все у меня кувырком! И не хочу я делать ничего! И сил у меня больше нет! Раньше меня мама отругала бы за это! А сейчас и ругать некому!

Полина выдохлась в перечислении своих грехов и затихла в оцепенении, снова уставившись в никуда, лишь изредка всхлипывая и вытирая под носом.

- Я смотритель здешний, - снова заговорил мужик, - отец Федор, то есть, это, Федор Матвеич. Священнослужителем был когда-то... В иеромонахи выбился… Да за частое пьянство и нарушение поста архиереем нашим осуждаем был строго и наказуем... Все грозил он извергнуть меня из священного чина за потакательство брюху и несдержание в питие... Грозил, грозил... А я взял - и сам расстригся! Молод был, неучен еще жизнью-то... Взыграло во мне ретивое... Не победил, видать, я в себе гордыню-то еще... Знаю, грешен... Вот, теперь здесь смотрителем подвизаюсь... Денег с тебя?.. Да какие деньги, дочка?.. Ты меня за разбойника что ли приняла? Вот незадача...

- Да есть немного... - Полина слегка повеселела, поняв, что перед ней всего лишь поп-расстрига, а не вымогатель и не насильник. - Вы меня только напугали немного... Спасибо, ничего не надо... Я сама справлюсь...

- Да вижу я как ты справляешься... - прогудел бывший поп. - Чисто в узел завязалась, как справляешься...

Он поскреб пятерней бороду, погладил кота и присел рядом с Полиной на лавочку.

- На, подержи, - сунул он ей в руки кота, - Иуда это, кот мой. Я с ним вместе из монастыря ушел. Архимандрит сказал: "Забирай, как напоминание о своем грехе." Вот я и забрал... Больше двадцати лет ему... Вот живет и не помирает, бестия черная! Это ведь его стараниями меня изобличили-то! Он, Иуда, предал меня! Котенком еще был тогда. Подобрал я его за монастырской оградой. Пожалел, бедового, и подобрал на свою голову! Разыгрался он и расшумелся, а я спьяну и давай хохотать на весь монастырь!  Иеромонах наш, Мефодий, мимо проходил. На шум ко мне заглянул... А я снова в велииииком подпитии... Эээээх! Не раз уже выговаривали мне! А все равно не удержался! Бес снова попутал... Вот и назвал я котенка Иудой. Предателем, значит. В шутку назвал. Предал меня, малыш! Чистой душой своей незамутненной, играми детскими подставил под удар! После этого снова разбирательство, наказание... Снова запрет к священнодействию, уж в который раз… Вообще в сторожа меня перевели... Озлобился я, обиделся, пошел, сказал, что лучше кладбище охранять стану, чем останусь на таких условиях... Ну и сложил сдуру сан свой... И ушел... Иуду, вот, забрал... Чтобы свой грех не забыть... Пить-то я сразу бросил. Больше ни-ни! В рот не беру! Иуда, вон, следит за мной. Все жду, когда помрет... Стар больно стал... А он и не собирается, морда черная! Хах!

Федор Матвеич снова оглушительно засмеялся и почесал кота под подбородком. Кот и вправду выглядел совершенно здоровым и вовсе не старым. Ни седины, не слезящихся глаз, ни проплешин на спине и боках...

Полина с интересом слушала. Слезы ее высохли. Она с удовольствием гладила кота, перебирая пальцами шерстинки. Кот монотонно мурчал и терся о пальцы лбом, прося еще ласки. Полина улыбнулась. Кот словно снял с нее страшное напряжение и впитал в себя ее горе. Глаза кота, желтые и бездонные, смотрели в глаза Полины, гипнотизируя ее немигающим взглядом. В глазах горела мудрость и понимание. Кот чувствовал человеческую боль и жалел по-своему. Как умел.

- Мы с мамой поврозь жили, - вдруг заговорила Полина, - ругались часто... Мама тоже мне выговаривала... А я злилась и кричала на нее, что это моя жизнь, и я буду делать, что хочу! А ведь все по ее вышло... Как она мне говорила... Не слушала я ее. А зря. Надо было прислушиваться... Может и личная моя жизнь наладилась бы... Мама меня поперечницей часто называла. Все поперек ее словам я делала... Просто из принципа... Обижала я ее... Вот, не успела даже прощения у нее попросить за свое поведение... Умерла она внезапно, а я не успела... Не знала я, что так скоро это случится... Сейчас жалею очень... Простить себя не могу... Вина моя не отпускает... Непрощенная я осталась... Вот, прихожу на ее могилку и плачу, прошу простить... А мама молчит...

Слезы снова полились из глаз Полины. Кот встал, потянулся к ее мокрому лицу и стал подлизывать катящиеся по щекам слезы.

- Вот ты какой, Иуда! - рассмеялась Полина. - Надо же! Жалеешь меня? Вот это кот! Получше человека! Добрее!

- Эх, милая, - вздохнул Фёдор Матвеич, - простила тебя мать-то! Давно простила... Это ты себя простить не можешь... Вот так мы все... Натворим делов, а потом страдаем... Прощенья бы попросили, а уж не у кого... И начинаем себя грызть, истязать... Раскаяние это называется... Раскаиваешься ты. В обидах своих раскаиваешься, в дерзостях, в непослушании... А мать ты не слышишь потому, что сердце твое черным горем залито. Как смолою липкою. Жива ведь твоя мать! Во Господе жива! Душа ее бессмертная смотрит на тебя и говорит с тобой! Чтобы слышать, надо самой от уныния и горечи очиститься. Отпустить надо... Простить себя надо... Иначе - никуда! Вот, Пасха скоро - "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех Живот даровав". Это ж и про матушку твою тоже, смекаешь? Ей тоже "живот даровав"! Жизнь вечную, значит! Возрадоваться надо, а не слезы лить... Ушедших не вернуть, а души их тревожить слезами не след... На Страстной неделе Христос снова свой тяжелый Крестный путь проходит… Так и у каждого из нас свой Крестный путь по жизни определен… каждому в свой срок… Может твоей душе как раз сейчас приходится проходить свой Крестный путь искупления… Ты вот что, пойдем со мной в часовню нашу кладбищенскую. Свечку за упокой души матери твоей поставим, помолишься, прощения попросишь, глядишь - и полегчает...

- Да некогда мне в часовню, дяденька, - запротестовала Полина, - у меня еще и дом не убран, и яйца не крашены, и кулича нет... Не сделала я ничего, как положено, не приготовилась к Пасхе!

- Готовиться надо не тут, - Федор Матвеич постучал себя по животу, - а здесь! - и он постучал Полине по лбу. - К Пасхе душой готовиться надо, а не брюхом. Не чистота дома твоего и рук твоих, и одежд твоих важна Спасителю, не яйца крашеные, а радость и покой в твоей душе мятущейся. Неужели не слыхала ты притчу о Марфе и Марии? Как Марфа начала суетиться и старалась всячески угодить Христу, накормить Его и обустроить поудобнее, а Мария села рядом с Ним и ловила каждое Его слово. Марфа заботилась о насыщении тела, а Мария выбрала насыщение своей души. Это ли не благо? Конечно, без еды тело не проживет, но нельзя, чтобы материальное заслоняло духовное... Понимаешь? Поэтому все, что ты, якобы, не успела сегодня сделать по уборке дома и приготовлению еды, никак не заменит то, что ты не успеешь очистить и насытить свою душу. Суета - суть маета. Останови свое чувственное смятение, помолись, подумай - и услышишь душой материнское прощение. Отпустит тебя, когда ты ее отпустишь... Отдай кота-то! Ишь, как на коленях пристроился, пригрелся! Эй, Иудушка, забыл что ли, что за моей душой надзирать должен? Снова предаешь?

Федор Матвеич опять засмеялся. Кот встал, неторопливо потянулся всеми четырьмя лапами и взобрался на его колени.

- Хороший кот у вас, - посетовала Полина, - мудрый, ласковый, за вами вот следит... А за мной и некому... Проследить… Вот бы мне такого кота!..

- А не вопрос! - грохотнул смотритель. - У меня в каптерке детишки его проживают. Пятеро! Во, старичок мой настарался! Ух, Казанова! Пойдем, выберешь себе надсмотрщика! Душевного друга тоже не сразу получишь! Его вырастить надо! Свою душу вложить! Чтобы понимали вы друг друга, чувствовали, ощущали, как руку свою. Пошли, что ли?..

...Полина выбрала черного мальчика с белой грудкой и белой носопыркой. Он первый подкатился к ее ногам и полез по штанине. Она назвала его Маэстро за черный фрак и белую манишку. В тот день, постояв и помолившись в кладбищенской часовне, поговорив с Федором Матвеичем и получив пушистого друга-наперсника, Полина наконец смогла обрести душевный покой...

...Как бывает сложно простить себя...
...Как сложно простить себе то, чего уже нельзя изменить...
...Как тяжело вырвать себя из цепей каждодневной суеты, остановиться и прислушаться, чтобы услышать слова прощения от тех, кого уже нет рядом с нами...

...Возможно многим из нас стоит почаще вспоминать библейскую притчу о Марфе и Марии, осознать и принять сердцем добрый совет Спасителя: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10:41–42)...

Фото - Интернет