В тропических широтах

          Знойное солнце скрылось за горизонтом. Подул лёгкий ветер, жара пошла на убыль. По случаю очередной годовщины Октябрьской революции свободные от вахт и работ члены экипажа теплохода «Арчанска» собрались на торжественный ужин. Руководил мероприятием старший помощник капитана Носиков – невысокого роста коренастый мужчина, чуть более сорока лет, с округлым животиком и заметной площадкой лысины на голове, которого раньше положенного времени сменил на вахте третий штурман. Вначале Носиков предоставил слово капитану. Поздравив всех с праздником, тот сразу же ушёл на ходовой мостик, так как по курсу теплохода наблюдалось скопление рыболовецких шхун. Затем выступил помполит – ответственное лицо за воспитание команды в духе коммунистических идеалов. В те времена на каждом судне, особенно в заграничных рейсах, находился такой человек, числящийся по штатному расписанию, как первый помощник капитана. Моряки недолюбливали их, называя между собой «балластами», но экипажу «Арчанска» повезло: помполитом у них был Хасан Гасанович – добрейшей души человек, не докучавший своими лекциями. Лишь иногда, после ужина, он собирал в «красном уголке» рядовых членов экипажа, где монотонно зачитывал речи генерального секретаря своей партии, произнесённой по какому-то случаю, а то и без всякого на то случая. Уставшие за день моряки относились к этому с пониманием, и каждый раз, в полудрёме, терпеливо ожидали окончания политчаса.

           На этот раз Хасан Гасановича сообщил о поступивших радиограммах от руководства пароходства с поздравлениями, зачитал написанный им лично текст о торжестве социализма и руководящей роли коммунистической партии. Надо сказать, писал Хасан Гасанович также, как и говорил, то есть, мягко говоря, не очень понятно. Как-то, занимаясь покраской его каюты, матросы взяли со стола тетрадь и стали читать некоторые страницы. Конечно, они поступили нехорошо, но не судите строго. Записи Хасан Гасановича содержали такое количество грамматических ошибок, что было непонятно, как ему удалось получить аттестат о среднем образовании, не говоря о документе, подтверждающим обучение на курсах политических работников. Видя, например, в ночное время, через вентиляционную решётку на нижней части двери каюты палубу коридора, Хасан Гасанович записывал: «23 ч. 55 мин. белий тапочка (дневальная?) пошли вправа, и следующей строкой, – 1 ч. 15 мин. белий тапочка пошли обратна». Присматривался помполит, как видно из записей, и к боцману судна, которому, особенно на стоянках в портах, с трудом удавалось контролировать свое пристрастие к спиртному: «21 час 20 минут – боцман ходил по палуба, пел песня?», – зафиксировал в своем дневнике бдительный Хасан Гасанович, поставив в конце предложения большой знак вопроса. Действительно, с какой стати боцману захотелось в сей поздний час попеть на палубе? Тем не менее по приходу в порт не было случая, чтобы Хасан Гасанович сообщил прибывшему на борт куратору из службы государственной безопасности о недостойном поведении кого-либо из членов экипажа. Все они, по его отчётам, строго соблюдали моральные принципы строителей коммунистического завтра. Хотя, чего греха таить, в рейсе случалось всякое.

          Матроса Шурку Каратаева, у которого во всех портах были невесты, Хасан Гасанович держал на особом контроле.

          – Щюра, я знаю, ты в Англии нехороший жюрнал купил, – перед приходом в один из латвийских портов, где особо свирепствовала таможня, вкрадчиво говорил ему помполит.

          В ответ Каратаев делал удивлённые глаза, и божился, что ничего такого, в смысле журнала с непристойными фотографиями, не покупал, и даже мыслей на то не имел. В трюме, после ухода грузчиков, он действительно нашёл подобное издание, но только посмотрел и сразу же выбросил за борт.

          – Найдут, Щюра, плохо всем будет, – вздыхал Хасан Гасанович, не веря моряку, – дай его мне, потом заберёшь.

          Запретный «жюрнал» Шурка, конечно, не отдал, но спрятал так хорошо, что при досмотре ничего не нашли.

          Поскольку «Арчанск» находился в тропических широтах, каждому члену экипажа полагалось к выдаче сухое вино, а, точнее 200 граммов в день или две бутылки ёмкостью 0,7 литра на неделю. Обычно моряки придерживали его для какого-нибудь случая. Сегодня, облегчающий жару напиток, оказался как нельзя кстати, тем более руководство распорядилось выдать его на неделю вперёд. Ставить на праздничный стол спиртное не разрешалось, но моряки не видели в том проблемы, уходя то и дело в каюты, откуда возвращались более в приподнятом настроении. Несколько раз подобное проделал и старпом, удаляясь со вторым механиком Сенягиным в свою каюту, где, как нетрудно было догадаться, имелись и более крепкие спиртные напитки.

          Второй механик судна Сенягин, надо сказать, обладал удивительной способностью читать мысли людей. Демонстрируя своё дарование, он просил смотреть ему в затылок, и, мысленно, произносить какие-то слова или фразы. Чтобы не возникло подозрение в обмане, перед началом эксперимента зрители записывали для того, кто будет слать мысли в чудную голову механика, содержание задания. В любом случае, если ни с первой, то со второй попытки, Сенягин всегда угадывал продиктованные ему слова и фразы. После подобных экспериментов у него, правда, болела голова, а поэтому, соглашался он на них лишь в хорошей компании и добром расположении духа.

          В отличие от товарища, Носиков не обладал умением читать чужие мысли, но человек он тоже был занятным. Однажды в рейсе по побережью Камчатки на теплоходе закончилось мясо. Проблему взялся решить сам старпом. На рейде небольшого села он отправился на катере, уводящий от теплохода загруженный плашкоут, на берег. Возвращение штурмана ожидалось на следующие день, но к вечеру ветер поднял в устье реки такие высокие волны, так называемые боры, которые не позволили ни одному плавсредству выйти в море. Только, спустя четверо суток, когда погода наладилась, вахтенная служба увидела в ночи ходовые огни маломерного, судна. Приготовив швартовые концы, матрос с удивлением наблюдал за подходящим катером с плашкоутом на буксире, на котором, широко расставив ноги, стоял внушительного размера бык.

          После швартовки, на борт поднялся усталый старпом, и, прежде чем уйти в свою каюту, дал указание вахте разбудить боцмана, и чтобы к утру привезённое «мясо» лежало в морозильной камере. При каких обстоятельствах Носиков раздобыл быка, никому не было известно. Только позже, от прибывших для приёмки груза представителей рыбкопа, стало известно, что покупка «мяса» на берегу отмечалась всеми участниками сделки с большим размахом.

          В тот же день, выспавшись, Носиков после ужина зашёл в каюту женщин. Там в это время находился матрос Каратаев со своей гитарой, напевая для дневальной Аллы, по которой вздыхали многие моряки, чувственные песни. Поздоровавшись, Носиков, для порядка, задал подчинённым пару вопросов, после чего, напустив на себя строгий вид, заявил уборщице, что работа по уборке палубы его не устраивает: начиная с завтрашнего дня, она должна делать всё по-другому. Морячка Лида, проработавшая в пароходстве более десятка лет, впишись в него взглядом своих чёрных глаз, с ехидцей в голосе, полюбопытствовала: 

          – А как это так, товарищ старший помощник, «по-новому»? Объясни! Теперь, что, ни со стороны носовой части палубу начинать драить, а, наоборот, со стороны кормы?

          Вступать с уборщицей в словесную перепалку не входило в планы Носикова:

          – Да ладно, Шульгина, – не начинай! – миролюбиво попросил он женщину, после чего, закинув за голову руки, томно потянулся, так, что приподнявшийся край форменной рубашки обнажил часть живота, на котором красовался оттиск прямоугольной печати с надписью: «НА ВАРЁНУЮ КОЛБАСУ», а, чуть выше – квадратной формы, с аббревиатурой «РСФСР» и «ВЕТОСМОТР».

          Увиденное, более всех, впечатлило Шульгину:

          – Во, чиф! – как неофициально называют старших помощников на флоте, воскликнула она, – откормила тебя повариха! На колбасу, там, на берегу, определили!

          Открывшиеся для постороннего взгляда оттиски печатей, не смутили хозяина живота. Придерживая рубашку, он осмотрел их:

          – Надо же… сонному наштамповали… – И, с угрозой в голосе, добавил: – Ладно, друзья-товарищи, мы ещё встретимся…

          На самом деле Носиков был человеком незлобивыми. Упрекая порой членов палубной команды во главе с боцманом в ненадлежащем исполнении своих обязанностей, он угрожал списать всех на берег с заходом в первый же советский порт. Однако, пошумев, успокаивался, и даже ходатайствовал перед капитаном об их поощрении за самоотверженный и добросовестный труд. Матросам, особенно зимой, да в штормовую погоду, действительно, приходилось непросто: авральные работы по натяжке ослабевающих в результате многодневной качки креплений крупногабаритного груза на открытой палубе; борьба с обледенением, когда брызги солёной воды превращают судно в ледяную глыбу… Да много чего приходиться делать морякам в морских рейсах…

          На должность старшего помощника капитана Носикова назначили чуть более года назад. До этого он работал здесь же, на «Арчанске», ревизором, то есть вторым помощником капитана. В той и другой должности характеризовался как грамотный и дисциплинированный работник. Положительным качеством Носикова являлась и его работоспособностью. В случае необходимости, он, например, мог безропотно, отстоять пару вахт за своих коллег, а в бытность второго помощника, как ответственное лицо за грузовые работы, по нескольку дней, с небольшими урывками на сон, решать с представителями портовой администрации, все необходимые вопросы. Конечно, были случаи, когда он, так сказать, мог хорошо и расслабиться…

          Однажды, по окончанию выгрузки в порту приписки судна, у причала посёлка Моховая, Носиков, сложив в папку документы, чтобы на следующий день занести в управление пароходства, прежде чем уйти на берег, навестил электромеханика Каплина. Тот в это время отмечал со вторым механиком Сенягиным какое-то радостное событие. Присоединившись к ним, Носиков активно поучаствовал в этом мероприятии, и, как итог, за полночь подрался с обоими. Скоротечный бой, свидетелем которого стал вахтенный матрос, оказался не в пользу ревизора. Щуплый и вёрткий Каплин, при поддержке Сенягина, удачно попал штурману несколько раз костлявым кулаком в область лица, подбив оба глаза и нос. Выдворенный по окончанию драки с поля боя, побитый Носиков, чертыхаясь, покинул судно.

          Возвратился он задолго до начала трудового дня. Поднявшись по трапу, подошёл к матросу, который ещё не сменился с вахты, и, показывая подбитые участки тела на лице, повествовал об обстоятельствах их образования:

           – Представляешь, прихожу ночью на остановку. Жду последний автобус. В это время подходят три мужика – здоровые, как быки! И давай на меня наезжать: кто ты, мол, и что тебе в нашем районе надо? Я им по-хорошему: так, мол, и так… Пытался без драки, да куда там! Схлестнулся с ними по полной… Однако, сам понимаешь, что я мог сделать с ними один? Морду мне набили… Папку с документами отобрали…

          Выслушав Носикова, вахтенный матрос потрогал распухший нос штурмана и, равнодушным голосом, резюмировал:

          – Морду тебе, ревизор, Каплин в каюте набил, а папка твоя с документами в столовой лежит – ты там её оставил, когда уходил.

          – Надо же! – изумился Носиков, – значит, про драку на остановке примерещилось! – И, замурлыкав бодрую мелодию, ушёл в надстройку.

          Итак, празднование Октябрьской революции, о котором идёт наш рассказ, продолжалось. Часть моряков ушла по своим каютам, а несколько человек, из комсостава, среди которых находилась судовой врач Вероника Эдуардовна – высокая, без малого пятидесятилетняя женщина, переместилась в кают-компанию. Кто-то принёс виски, вино, ананас… Слушая музыку, вспоминали случаи из морской жизни, рассказывали анекдоты… Не скупясь на комплементы в адрес дамы, мужчины произносили тосты, в том числе за любовь. Старпом Носиков и здесь перехватил инициативу. Сидя рядом с докторшей, шептал ей что-то на ухо, отчего она заливисто хохотала, а затем, поднявшись во весь рост, предложил всем присутствующим выпить и, непременно «до дна», за самую красивую женщину на флоте, быть рядом с которой в этот вечер наградила его судьба.

          Вскоре всё стихло. На капитанском мостике, склонившись в полутьме над освещённой картой, с линейкой и карандашом в руках, колдовал второй помощник капитана. Вахтенный матрос, облокотившись на рулевую колонку, пристально вглядывался в тёмную даль моря…

          Тишину нарушил шум из жилой надстройки. По распоряжению штурмана матрос направился посмотреть, что там происходит. Спустившись на палубу, на которой находилась каюта помполита, увидел внизу, в полумраке следующей жилой палубы, стоящего на четвереньках у каюты судового врача, Носикова. Филёнка –  вставное полотно в нижней части двери, наподобие люка, предназначенная для аварийного выхода, на ней отсутствовала. По-видимому, была выбита. Приглушённым голосом Носиков умолял Веронику Эдуардовну впустить его в каюту, а, не дождавшись положительного ответа, предпринял и, по-видимому, не в первый раз, попытку влезть вовнутрь. Однако, после серии звонких ударов, потирая голову, как это делает медведь, избавляясь от пчёл потревоженного улья, возвратился в изначальное положение. Уборщица Лида, которой об этом происшествии, по секрету, поделилась Вероника Эдуардовна, рассказала дневальной Алле, и тоже по большому секрету, что Носиков в ту ночь был бит ножкой от стула.
          Пока вахтенный решал, как ему поступить в этой, щекотливой для него ситуации, поскольку одним из действующих лиц был его непосредственный начальник, из своей каюты вышел Хасан Гасанович. Оценив обстановку, он уважительно, шёпотом, заявил вахтенному: «Сила страсти… такое бывает…» После чего попросил матроса вернуться на вахту, и об увиденном никому и ничего не рассказывать…

          Спустя некоторое время, на капитанский мостик поднялся Носиков. Приняв от ревизора вахту, он долго и сосредоточенно вглядывался в экран эхолота, сверяя полученные данные с навигационной картой. Налил себе кофе… Вышел на крыло мостика…

          В тропиках солнце встаёт рано. На горизонте зародилась светлая полоска неба. Покачиваясь на поверхности океана, и, оставляя за собой дорожку фосфоресцирующего следа, теплоход «Арчанск» шёл навстречу утру… Навстречу новому дню…