Эх, путь-дорожка фронтовая...

    
            
                Эх, путь-дорожка фронтовая –
                Не страшна нам бомбёжка любая!
                А помирать нам рановато,
                Есть у нас еще дома дела.

                (из песни военных лет)


      Перебираю старые выцветшие фотографии из семейного архива. Нахожу несколько снимков времён военного лихолетья. Вот на одном из них мой дед по отцовской линии – Шалимов Фёдор Яковлевич, молодой, с острым взглядом мужчина в полосатом пиджаке, надетом поверх гимнастёрки. А на следующем, оказавшимся в моих руках фото, уже другой воин-победитель: мой родной дед по материнской линии – Дорожкин Алексей Филиппович. Тоже молодой, среднего роста худощавый мужчина в солдатской форме с обмотками на ногах. Судьбою породнённые люди – сваты, так ни разу и не свидевшиеся друг с другом, хотя родившиеся и проживавшие в соседних районах родной Кубани. Один из них умер через четыре года после возвращения из военного концлагеря, так и не узнав, что в недалёком будущем у него появятся пятеро внуков от повзрослевших сыновей. От старшего сына Николая – трое: Владимир, Василий и Наталья, а от младшего Ивана – ещё двое: Надежда и Александр. Все мы, родные и двоюродные братья-сёстры знаем нашего деда, давшего нам всем свою фамилию, лишь по редким сохранившимся в наших семейных архивах фотографиям, да рассказам о нём от бабушки Фроси (Ефросиньи Степановны Шалимовой, в девичестве Каркановой), её сыновей – Николая и Ивана, и нашей двоюродной тётки Насти. Другой дед, несмотря на ранение, прожил долгую жизнь, даже сумел дождаться появления на свет всех шестерых правнуков от трёх своих внуков: Алины и Марианны (дочери внука Владимира), Дмитрия и Юлии (сын и дочь внука Василия), Ирины и Ивана (дочь и сын внучки Натальи). И умер он уже в начале нынешнего века. А что у них общего, моих дедов-фронтовиков? Да то, что мобилизованы были оба в самые первые дни войны и на фронт отправились уже в довольно зрелом возрасте – как сейчас принято выражать, 30+. Дальше линии их судеб разошлись в непересекающихся направлениях.

                ФЁДОР ШАЛИМОВ - ЗАЩИТНИК СЕВАСТОПОЛЯ

       Он родился 21 апреля 1906 года в кубанской казачьей станице Ладожской в крепкой, зажиточной семье и был самым младшим ребёнком в семье Шалимовых (к сожалению, их отчества неизвестны) – Якова (1852 г.р.)  Анны (1872 г.р.). В начале 30-х годов прошлого века началось раскулачивание: родителей выслали с Кубани в неизвестном направлении. Не учли даже их преклонный возраст: на тот момент моему прадеду Якову было почти 80 лет; прабабушка Анна – на 20 лет моложе. Детей, коих у раскулаченных Шалимовых было пятеро (Исидор – 1892 г.р.; Алексей – 1894 г.р.; Алёна – 1896 г.р.; Мария – 1903 г.р.; Фёдор – 1906 г.р.), высылать не стали. Дело в том, что старший из них – Исидор в годы Гражданской войны сражался за красных, был членом Ладожского станичного революционного комитета. А самый младший – Фёдор нашёл себе пару за 18 километров от станицы Ладожской – в хуторе Безлесном. Туда и перебрался к своей Фросе. Вступили с нею в колхоз, построили небольшую хатку-мазанку, народили двоих сыновей – Николая (1933г.р.) и Ивана (1936 г.р.). И до самого начала Великой Отечественной войны Фёдор проработал шофёром. Потом, в конце войны, благодаря этим профессиональным навыкам круто изменится недолгая послевоенная жизнь Фёдора Яковлевича Шалимова.
Уже в понедельник 23 июня 1941 года на колхозном грузовичке-полуторке (автомобиле ГАЗ-АА) тридцатичетырёхлетний Фёдор уезжал вместе с другими хуторянами в станицу Ладожскую. Из Ладожского районного военкомата он был призван на действительную службу красноармейцем (рядовым) в 25-ю стрелковую Чапаевскую ордена Ленина Краснознамённую дивизию 14-го стрелкового корпуса 9-й армии Южного фронта. Так мой дед Фёдор Яковлевич Шалимов стал участником обороны сразу трёх городов-героев: в августе 1941 года – Одессы (в составе Приморской армии, Одесский оборонительный район); с конца октября того же года – Севастополя (в составе Приморской армии, Севастопольский оборонительный район); а с февраля 1942 года – Керчи (Крымский фронт).
Самыми тяжёлыми и трагическими для деда Фёдора оказались боевые действия в Крыму. Чапаевская дивизия входила в 3-й сектор Севастопольского оборонительного района – Мекензиевы высоты. Комендантом сектора был назначен командир 25-й дивизии генерал-майор Трофим Калинович Коломиец.
Во время первой атаки фашистов на основную оборонительную линию защиты Севастополя (ноябрь 1941 года) дед был ранен. Морским путём его отправили в Сочинский госпиталь. После излечения в феврале 1942 года возвратиться в свою Чапаевскую дивизию красноармейцу Шалимову уже не довелось. В помощь обороняющемуся Севастополю Ставка Верховного главнокомандования в канун Нового 1942 года спланировала и осуществила крупную Керченско-Феодосийскую десантную операцию силами 44-й, 47-й и 51-й армий, в результате чего Керченский полуостров стал ареной боевых действий нового Крымского фронта.
Ему была поставлена цель: деблокировать осаждённый Севастополь, разгромить противостоящую ему 11-ю армию Манштейна и создать условия для полного освобождения Крыма. Однако, противник спешно перегруппировался, перебросив основные силы на восток Крыма и отвоевав Феодосию. В Севастопольском оборонительном районе до самой середины мая наступил период относительного затишья: противник, вынужденный рассредоточить свои силы на двух направлениях (керченском и севастопольском), был не в состоянии быстро начать третье наступление на Севастополь. Поэтому из Сочинского госпиталя рядовой Фёдор Шалимов был направлен на Крымский фронт – в город Керчь. Однако при организации обороны командование Крымского фронта допустило целый ряд серьёзных ошибок и просчётов. Командующий группой армий вермахта «Дон» генерал-полковник Манштейн поспешил воспользоваться этими ошибками. Он сосредоточил свои войска в несколько ударных групп, назвав свою операцию «Охотой на дроф». И 8 мая 1942 года неожиданно для советского командования прорвал линию фронта, окружив две советские армии – 47-ю и 51-ю. В результате в течение недели оккупировал весь Керченский полуостров. Безвозвратные потери наших войск на Крымском фронте (убитые, пропавшие без вести и пленные) составили более162-х тысяч человек личного состава. Среди них оказался и Фёдор Шалимов:14 мая в оборонительном бою в чистом поле на подступах к Керчи он был тяжело контужен, и не имея ни сил, ни средств сопротивляться, попал во вражеский плен. И потекли полные тревоги томительные дни узника нацистских концлагерей красноармейца Шалимова: долгие 2 года 10 месяцев и 18 дней его жизни прошли во вражеской неволе.
Сначала пленных красноармейцев пешим порядком за 200 километров, без пищи и воды фашисты гнали в фильтрационный лагерь дулаг-241, расположенный на землях совхоза «Красный» в предместье Симферополя. Шли пленные красноармейцы почти неделю – днём изнывая от жары, а ночами коченея от холода. А через месяц оттуда в товарном вагоне для перевозки скота Фёдор Шалимов был перемещён в шталаг-367 (от нем.Stammlager – основной лагерь)для рядового и сержантского состава, находившийся на юге Польши в городе Ченстохова. Ему был присвоен лагерный номер 567. Основная территория лагеря находилась за рекой Вартой на Золотой горе (польск. Z;ota G;ra) и называлась «Вартелагер» (нем. Warthelager). В этом лагере было 24 барака, по 500 человек в каждом. Условия содержания в лагере были чудовищными. Охрана лагеря состояла из бывших соотечественников, перешедших на службу немцам, поэтому отличалась крайне жестоким отношением к военнопленным. Пленных кормили один раз в день так называемым «супом» из гнилых капустных листьев, мёрзлой картошки и прочих пищевых отходов. После окончания войны вернувшийся из плена Фёдор Яковлевич рассказывал своим сыновьям-подросткам, что вся трава на территории лагеря была съедена пленными. Более двух лет такой «жизни» хлебнул узник Шалимов в этих застенках на польской земле.
После успешной операции «Багратион» по разгрому немецкой группы армий «Центр» и полному освобождению Белоруссии советские войска вступили на территорию Польши. Поэтому б;льшая часть из 65 тысяч пленных шталага 367 в спешке 18 августа 1944 года была вывезена фашистами и рассредоточена по концлагерям на территории самой Германии. Фёдор Яковлевич Шалимов оказался в шталаге-326 (VI К), располагавшийся на самом западе Третьего рейха (недалеко от границы с Голландией) –в земле Северный Рейн-Вестфалия, вблизи города Шлос-Хольте-Штукенброк, в местечке Форелькруг, на границе военного полигона Зенне. Номер от 300 и выше присваивался новым лагерям военнопленных в период войны с СССР. Римская цифра VI и буква «К» указывали на принадлежность лагеря к структуре вермахта, а именно к 6-му военному округу с центром в г. Мюнстере. Трёхзначные номера арабскими цифрами присваивались пересыльным (транзитным) лагерям. Шталаг-326 (VI К) был и базовым, и пересыльным лагерем. Это был чисто «русский лагерь». Такие лагеря располагались именно на военных полигонах, с тем, чтобы исключить контакты советских военнопленных с немецким населением, а также с военнопленными других национальностей. Он был одним из самых страшных лагерей для военнопленных лагерей Красной армии.
   Сам главный лагерь, рассчитанный на 10 тысяч узников, был расположен на расчищенном от леса участке площадью 1000х400 метров, об¬несён плотным двойным заграждением из колючей проволоки высотой в 3 метра. Кроме того, между этими двумя рядами была набросана проволока в виде спирали. Дополнительно по внешнему периметру заграждения была натянута колючая про¬волока в одну нитку, по которой  проходил элек¬трический ток. На каждом углу и в центре лагеря были уста-новлены сторожевые вышки. Охранный батальон, нёсший службу, был вооружён тяжёлыми пулемётами, направленными внутрь лагеря, на военнопленных. Охрана лагеря осуществлялась круглосуточно. Но¬чью территория лагеря и заграждение освещалось. С внешней стороны заграждения патрулировали вооружённые солдаты, один солдат на 100 метров. Главный лагерь представлял собой, скорее, большую тюрьму. Внутри он разделялся колючей проволокой на отсеки-боксы, чтобы затруд¬нить общение военнопленных и исключить всяческую возможность взаимной помощи. Всего в шталаге-326 насчитывалось 18 таких боксов. К каждому боксу были прикреплены доносчики гестапо и полицаи. Один бокс состоял из 3 бараков обнесённых колючей проволокой и имел прочные двери, которые днём охранялись русскими и украинскими полицейскими, а на ночь наглухо закрывались. Переход военнопленного из одного бокса в другой запрещён. Помимо общих и специальных боксов в лагере существовала тюрьма (карцер). В тюрьме было 28 камер, размером 1,5х3,5 метра и высотой до потолка 2 метра, с одним окошком размером 25х35 сантиметров. В камерах был вечный полумрак. Отопления не было. Камеры были оборудованы откидными койками, каждая из которых была рассчитана на 2 человека. В одну камеру набивали по 6 человек. Любой из узников мог угодить в тюрьму за всякие мелкие провинности: проявление «недисциплинированности», промедление в работе, непочтительный взгляд на конвоира-немца, а зачастую – и без всяких видимых причин. А за воровство, саботаж, попытку к бегству и даже за проявление неуважения к лагерному начальству помещение в тюрьму было уже недостаточным – просто расстреливали.
   Советских пленных офицеров содержали отдельно от рядового и сержантского состава военнопленных – в офицерских боксах. К ним у фашистов было «особое» отношение. В офицерском боксе был установлен жёсткий внутренний распорядок. Лагерное начальство очень боялось тайного заговора среди офицеров, опасалось, как бы у офицеров не оказалось припрятанного оружия или антифашистской литературы, поэтому частые обыски, производимые у офицеров, носили особенно тщательный характер. На советского офицера фашисты всегда смотрели, как на «большевика», как на своего заклятого врага. С величайшим наслаждением они подвергали его всяческим пыткам и издевательствам. Излюбленной лагерной пыткой была травля собаками: человека заталкивали в пустой барак, затем пускали туда двух-трех овчарок. Под общий хохот и улюлюканье немцев псы рвали тело беззащитного пленного. Часто пленных раздевали догола и заставляли бегать по лагерю, причем в это время травили их собаками.
С целью исключения всякого внеслужебного контакта с военнопленными комендатура и помещения для военного персонала лагеря располагались вне главного лагеря, обнесённого колючей проволокой, рядом с постоялым двором «Форелькруг», поэтому долгое время лагерь совершенно официально именовался как «шталаг-326 (VI-К) Форелькруг». Он имел значение центрального распределительного лагеря. Здесь происходила проверка военнопленных, сортировка по командам и их отправка на шахты и предприятия Рурского бассейна. В составе одной из таких «шахтёрских» команд военнопленный Фёдор Шалимов в сентябре 1944 года был отправлен в шталаг VI-А, находившийся в городе Хемер (в 75 километрах северо-восточнее города Кёльна). А узников, непригодных для каторжного труда, с целью уничтожения медленно морили голодом, холодом, скученностью в бараках и постоянными побоями. Для них питание не превышало 150 граммов эрзац-хлеба (прелые отруби с опилками) и два литра мутной вонючей жидкости (гнилая брюква и древесные листья), называемой  фашистами супом. Обувью служили деревянные колодки.
К 7-му марта силами двух бронетанковых и двух пехотных дивизий американцы оккупировали всю левобережную часть Кёльна. И фашисты в спешном порядке вынуждены были эвакуировать работавших на шахтах Южного Рура узников шталагаVI-А вглубь Германии. Военнопленного Шалимова снова вернули в шталаг-326 (VI К).
К тому времени, несмотря на адские условия содержания пленных, в шталаге-326 начало действовать подполье Сопротивления. Его ядро составляли полковник С.И. Куринин, гвардии майор В.Ф. Хоперский, военврачи В.С. Сильченко, А.М. Алексеев, Т.Н. Чурбаков, старший сержант С.М. Кущ и небольшая группа красноармейцев числом в 19 человек, среди которых был и Ф.Я. Шалимов. В задачи подполья входило: организация побегов пленных, совершение аварий на производстве, устройство акций саботажа, тайная агитация против вербовки военнопленных в армию Власова. А ближе к концу войны – также подготовка к восстанию и захват лагеря.
В последнюю неделю марта 1945 года в лагерь стали просачиваться сведения, что с запада моторизованные колонны союзных войск, прорвав немецкий фронт, ускоренными темпами продвигаются на восток. 28 марта началась паника среди немцев и срочная эвакуация лагеря военнопленных.
Стало изве¬стно, что район шталага-326 почти полностью окружён.
Выход из Рурского мешка для немцев возможен был лишь между городами Лаге и Детмольдом, но фашистам не удалось им воспользоваться, он вскоре был перерезан американскими войсками с целью не дать возможности снова эвакуировать пленных.
В эти дни в лагере жизнь вышла из своей колеи. Военнопленные, измождённые длительным  хроническим  голодом, непосильной  работой, нечеловеческими условиями лагерной жизни, услышав о приближении фронта, больше не желали мириться с фашистскими варварскими порядками и с полицейским произволом. Несмотря на избиения и расстрелы 28 – 29 марта они целыми боксами прорываются вовнутрь лагеря и предпринимают попытки захвата немецких складов, находящиеся в расположении лагеря. В эти же дни из лагеря разбегаются советские предатели, служившие в лагерной полиции, в отделении гестапо при лагере, офицеры и солдаты власовской РОА.
1 апреля нелегально создаётся управление штаба Сопротивления в составе: начальник лагеря полковник Куринин, начальник штаба капитан Сильченко, офицер для поручений –гвардии майор Хоперский. Возбуждённое состояние военнопленных нарастало. Собираясь большими группами, они  обсуждают создавшееся положение и готовы были в любую минуту броситься на фашистских ставленников в шталаге-326. Пленные не хотят выполнять никаких  указаний немецкого командования. Учитывая возбуждённое состояние военнопленных, наличие приказа немецкого командования о расстреле в случае волнения, управление штаба через немецких переводчиков ведёт переговоры о передаче лагеря в руки русских офицеров. Основные условия: удаление лагерной полиции и немецких постов, передача кухни и продуктовых складов в полное распоряжение русских, передача части оружия в руки русских офицеров. В результате этих переговоров было достигнуто устное соглашение на передачу лагеря под командование полковника Куринина. На все требования, которые он выдвигал немецкому полковнику Бернесу, тот, наклоняя голову, отвечал: «Jawohl!» («Так точно!»).
   День 2 апреля 1945 года запомнился узникам лагеря, как дата избавления от мучений в фашистском застенке. Ближе к обеду все услышали приближающуюся канонаду, а затем совсем рядом – гул танковых моторов. За территорией лагеря была слышна ружейная стрельба и пулемётные очереди. Шталаг был окружён передовыми частями 2-й бронетанковой дивизии американской группы войск, наступавшей в направлении германских городов Падерборн – Ганновер. А вслед за этим на территорию лагеря вошли подразделения 12-й пехотной дивизии армии США. Охрана лагеря сдалась союзникам без боя. Считается, что они (союзники) официально и вызволили из плена советских узников шталага-326 (VI-К) Форелькруг. Да так «хитро» вызволили, что почти всем бывшим узникам американцы предлагали перебраться за океан в их «свободную» страну, мотивируя тем, что на родине их считают предателями, и они снова окажутся в концлагерях, но теперь в сталинских. На что Фёдор Шалимов ответил: «Пусть я погибну в сталинских лагерях, зато мои косточки лягут в родную землю». В тот день его и ещё четверых русских уговорить стать американцами так и не смогли, и отпустили их в арестантских полосатых лохмотьях на все четыре стороны. И потопали они из вестфальского местечка Зенне-Штукенброка на восток – в сторону Советской оккупационной зоны. На третьи сутки пути они поняли, что уже достигли территории, занятой нашими войсками. Шёл затяжной нудный весенний дождь, когда на перекрёстке двух дорог бывшие узники увидели советского генерала, стоящего рядом «Виллисом», в моторе которого копошился молоденький солдатик. Из-под мокрой армейской плащ-палатки вперемежку с клубами дыма от папиросы вылетали гневные проклятия в адрес неумелого солдатика – вперемежку с ласкающим русское ухо отборным матом. Поняв, в чём дело, Фёдор Шалимов подошёл к генералу и по-военному обратился к нему: «Товарищ генерал, разрешите помочь вашему водителю!» Тот вяло махнул рукой: «Валяй, если можешь». За пять минут дед завёл его автомобиль. И тогда генерал скомандовал: «Садись за руль, будешь моим шофёром». Дед, было, запротивился, мол, мне же надо в фильтрационный лагерь продолжить путь. На что генерал сердитым голосом оборвал деда: «Ты знаешь, что потом с тобой будет? А так, дам команду, внесут тебя в списки одного из моих подразделений как вернувшегося в строй из госпиталя, и нет твоего лагерного прошлого. Сейчас такая неразбериха, все рвутся первыми войти в Берлин, никто и копаться не станет». Так Фёдор Яковлевич Шалимов избежал неминуемых сталинских лагерей. Жаль, семейные предания не донесли до моего поколения фамилию этого генерала, спасшего деда Фёдора от бесславного возвращения на родину.
С окончанием Великой Отечественной войны Фёдор Яковлевич вернулся в хутор Безлесный к жене и своим повзрослевшим сыновьям. Жить ему оставалось всего лишь четыре года – старые раны, тяжёлая контузия, хронический голод и непосильный рабский труд в фашистской неволе в 43 года лишили красноармейца-чапаевца жизненных сил, и в декабре 1949 году (точная дата не установлена) Шалимова Фёдора Яковлевича не стало. Но он успел рассказать жене и сыновьям о своих годах лихолетья в фашистских застенках. Его прах покоится на старом кладбище хутора Безлесный Усть-Лабинского района Краснодарского края.



                АЛЕКСЕЙ ДОРОЖКИН - ОСВОБОДИТЕЛЬ БОЛГАРИИ

    Он родился на хуторе Гречишкин, что находится в самом центре Кубани. Однако в военном билете местом его рождения записан хутор Белый ключ, находящийся на противоположном берегу реки Бейсуг в трёх километрах выше по течению. Сам Алексей Филиппович нам, внукам, поведал, что по социальному положению до установления Советской власти на Кубани его семья считалась иногородними. Ещё до появления на свет сына Алексея Филипп Дорожко (так тогда на украинский лад писалась фамилия отца) с семьёй (имя матери моего деда семейное предание до нашего поколения, увы, не донесло) после первой буржуазной революции в 1907 году переселился из Харьковской губернии на «зажиточный» юг. Выбор пал на хутор Гречишкин Кавказского отдела Кубанской области. И оказался… безземельным крестьянином, перебивавшимся случайными заработками, в основном, батрачил. Вот в такой бедной семье в 1909 году 3 марта (16 марта– по новому стилю) и родился мой дед Алексей Филиппович. Только с установлением Советской власти семья Филиппа Дорожко получила земельный надел на хуторе Белый Ключ. И они «разбогатели»: построили землянку, посадили огород и завели кое-какую живность. Едва Алексею исполнилось 18 лет, его женатый друг Иосиф Мараховский уговорил паренька из бедноты поехать в соседнюю станицу Нововладимировскую свататься к ровеснице – Ирине Лаврентьевне Евсюковой, моей будущей бабушке. Свадьбы, как таковой, не было, хотя казачья семья Евсюковых считалась зажиточной. Просто через месяц с тем же другом они перевезли пожитки Ирины на отцовское подворье в Белый ключ. От Советской власти молодая семья получила земельный надел, оказавшийся рядом с земельным паем друга Иосифа. Оба друга были стойкими сторонниками новой власти, поэтому, услышав её призыв об объединении единоличников в ТОЗы (товарищества по совместной обработке земли – прообразы вскоре возникших колхозов), друзья тут же распахали межу, объединив свои наделы в один общий земельный клин. Правда, их жёны оказались не столь пролетарски сознательными гражданами: они с мотыгами срочно прибежали в поле, задали жару своим мужьям за самовольство и… вновь восстановили межу, снова разделив земельную площадь на два участка свежепрочерченной канавкой. Правда, после столь несознательной выходки молодую семью Дорожко Советская власть раскулачивать не стала – особо нечего было отбирать. Однако потери в семье всё же были, и тяжёлые. Осенью 1930 года Алексей Дорожко был призван в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии. При оформлении учётно-воинских документов в Тихорецком районном военкомате Кубанского округа  Северо-Кавказского края его украинскую фамилию «русифицировали», записав деда как Алексея Филипповича Дорожкина. Так вот, в годы голодомора (1932 – 1933 г.г.), пока Алексей Филиппович проходил действительную службу в армии, Ирина Лаврентьевна похоронила троих их сыновей: Василия (1927 г.р.), Дмитрия (1930 г.р.) и Вячеслава (1931 г.р.). Уже после возвращения из армии у теперь уже Дорожкиных – Ирины и Алексея – родились ещё двое детей: Зинаида (1935 г.р., моя мать – жива в настоящее время) и Анатолий (1939 г.р.), который умер в возрасте 1 года от тяжёлой формы скарлатины.
   Дорожкин Алексей Филиппович ушёл воевать с фашистами в свои 32 года и попал в 703-й Отдельный батальон аэродромного обслуживания (БАО), 78-й район авиационного базирования (РАБ) в г. Тихорецке – 703 БАО, 78 РАБ. Имея ещё с воинской службы в мирные годы сержантское звание, был назначен командиром отделения зенитно-пулемётной роты. До ноября 1942 года батальон участвовал в боевых действиях на Кубани и на Северном Кавказе, а затем был отправлен в г. Орджоникидзе на переформирование. Вначале января 1943 года железнодорожным эшелоном по Заволжским степям был переброшен на Юго-Западный фронт и придан ВВС 17-й воздушной армии. Практически «с колёс»703 БАО в составе этой армии принял участие в освобождении Дона от немецко-итальянских войск: заняли железнодорожную станцию Тацинскую (15 января) и город Миллерово (17 января), а затем – в наступательной операции «Скачок» на ворошиловградском направлении, целью которой являлось освобождение Северного Донбасса. В результате этой операции были освобождены города Пролетарск (ныне Лисичанск) – 4 февраля; Красноармейск (ныне Покровск) – 11 февраля; Ворошиловград (ныне Луганск) был полностью освобожден 14 февраля 1943. Однако дальнейшее продвижение войск Юго-Западного фронта было остановлено яростным сопротивлением фашистской группы армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна, которой Гитлер поставил задачу удержать Донбасс любой ценой. В своей директиве он заявил: «Совершенно невозможно отдать противнику Донбасс даже временно. Если бы мы потеряли этот район, то нам нельзя было бы обеспечить свою военную промышленность». Основные силы Юго-Западного фронта, в состав которого входила 17-я воздушная армия, с 24 февраля заняли оборону по реке Северский Донец. Наступило время относительного затишья, которым воспользовалось командование для восполнения потерянной в боях авиатехники и доукомплектования личного состава авиаполков воздушной армии. В один из этих дней с командиром расчёта зенитно-пулемётной установки ДШК, сержантом Дорожкиным, отделение которого несло боевую охрану полевого аэродрома, где базировался их истребительный авиаполк, произошёл нелепый казус, чуть ли не поставивший крест на его военной службе. Первые дни марта были неполётными – стояла пасмурная погода с мокрым снегом. Под покровом нелётной погоды, по распоряжению Ставки для испытаний в боевых условиях на их полевой аэродром перегоняли новый двухмоторный фронтовой бомбардировщик Ту-2С. В такую погоду ни наши, ни противник не летали, были прикованы к своим аэродромам. Но боевая аэродромная охрана всё равно на посту – на всякий случай. И тут, вдруг, из-за низких туч доносится гул самолёта, причём, со стороны нашего тыла. Первым, обращаясь к командиру расчёта, нарушил молчание стрелок-наводчик ДШК, рядовой Николай Цибуля, друг и земляк своего непосредственного командира, потому и обратившийся явно не по уставу:
- Алёшка, а наши-то «Ишачки» [истребители И-16 – прим. В.Ш.] не так гудят! Вроде как на «Мессершмитт» похоже –  сто десятый, двухмоторный.
Сержант Дорожкин не по-военному, вместо принятия решения, затеял дискуссию:
- А чего тогда твой «Мессершмитт» к аэродрому подлетает с востока, а не с запада? Что-то тут не так! А вдруг наши какого бомбардировщика нам тайно от немцев для усиления перегоняют? Что делать будем, бойцы? Посоветуйте.
Тот же рядовой Цыбуля и посоветовал:
- Давай команду, командир: или «отбой», или «огонь».
Ну, дед Алексей, вдохнув полной грудью холодного мартовского воздуха и взмахнув рукой, скомандовал:
- Огонь!
И полетел рой пуль на незнакомый рокот авиамоторов прямо в тёмную тучу. Весь расчёт был свидетелем, как сначала рокот невидимого самолёта перешёл в тревожный вой подбитой машины, а затем вынырнул из-за тучи и сам объятый пламенем самолёт. Через несколько минут за недалёкой лесополосой в небо взметнулся огромный столб пламени. Не успел Николай Цыбуля пошутить насчёт прокалывания дырочек на груди гимнастёрок под награды, а их уже приехали арестовывать из штаба авиаполка. Допросили и переправили в штаб 17-й воздушной армии. Трясясь в кузове полуторки командир зенитного орудия и наводчик вместе с конвоирами мрачно гадали: расстреляют или в качестве снисхождения отправят в штрафной батальон? От этой незавидной участи их спасла… принципиальность начальника штаба 17-й Воздушной армии, генерал-майора авиации Селезнёва Николая Георгиевича. Он дал команду начальнику Особого отдела армии провести скрупулёзное и объективное расследование происшествия. Разобрались. Оказалось, что предупреждение о перегоне нового бомбардировщика в авиаполк поступило, а дальше, в штаб 703-го батальона аэродромного обслуживания его спустить, якобы, не успели. Генерал-майор Селезнёв так и ахнул: оказывается, тех, кто сбил свой сверхсекретный бомбардировщик, впору награждать орденами и медалями – за бдительность и безупречную службу боевой охраны. Судили-рядили в штабе армии, и решили, что правительственная награда даже за рвение по службе при сбитой секретной машине – это уж чересчур, обойдутся Благодарностью Верховного главнокомандующего. Вернувшись в расположение части, сержант Дорожкин и рядовой Цыбуля уговорили ротного старшину выдать им внеочередные «наркомовские» сто граммов. Выпили их за два приёма: первый – за здравие, то есть за своё чудесное спасение от расстрела; второй – за упокой тех, кого определят виновными в потере новейшего фронтового бомбардировщика. Суровые были порядки на войне!
Участвуя в оборонительных боях в Донбассе на реке Северский Донец (в районе посёлка Славяносербск), 29 марта 1943 года сержант Дорожкин был ранен в левую руку. Ранение оказалось лёгким, и Алексей Филиппович быстро возвратился в свой батальон.
    В ходе Донбасской наступательной операции освобождал Попасную (3 сентября 1943 г.), Артёмовск (5 сентября), Константиновку (6 сентября) и Красноармейск (8 сентября).
С 20 октября 1943 года Юго-Западный фронт был переименован в 3-й Украинский фронт под командованием генерала армии Р.Я. Малиновского. Его 703 БАО, 949 СП, 259 СД был передан 57-й армии, в составе которой сержант Дорожкин А.Ф. успешно очищал Украину от фашистских завоевателей. В результате Никопольско-Криворожской наступательной операции был отбит у фашистов город Никополь (8 февраля 1944 г.).
С 20-го по 29-е августа 1944 года участвовал в Ясско-Кишинёвской стратегической операции – одной из самых блистательных за всю историю Великой Отечественной войны. Этот стремительный прорыв Красной армии привёл к быстрому освобождению Молдавской ССР, принудил к выходу из войны Румынию и открыл путь на Балканы. На территорию Румынии части 57-й армии вступили 29 августа 1944 года, а уже 5 сентября они вышли румыно-болгарскую границу. Причём, зарубежные земли 3-й Украинский фронт освобождал от немецко-фашистских оккупантов уже при новом командующем – генерале армии Ф.И. Толбухине. Силами и средствами 57-й армии 9 сентября 1944 г. был освобождён болгарский город Шумен. За эти бои дед Алексей Филиппович был награждён медалью «За боевые заслуги» и получил Благодарность от Верховного главнокомандующего И.В. Сталина. Далее 703 БАО был переброшен в город Плевен, где и закончился боевой путь деда Алексея Филипповича и его боевого друга Николая Митрофановича Цыбули, с которым прошли всю войну – от Тихорецка до Плевена. К концу 1944 года они были демобилизованы и вернулись домой. Только через двадцать лет после окончания Великой Отечественной войны они снова встретились в мирной жизни. Собрались вместе с жёнами на ХХ лет Победы – 9 мая 1965 года.
Я, тогда ученик 4-го класса, хорошо помню, как чета Цыбуля со своей подругой Максимовной приехали к нам в небольшой кубанский хуторок Белый Ключ. В цветущем саду поставили стол, налили фронтовых сто граммов и…  начались воспоминания: «А помнишь, Алёшка?  – Помню! – Помнишь, как в Плевене нам, уставшим после затяжного марш-броска, дружелюбные болгары подарили диковинное моющее средство – шампунь. А мы им наших коней в речке Тученице искупали. Вот болгары смеялись!»
А ещё дед Алексей считал знаменитый памятник советскому солдату Алёше в болгарском Пловдиве своим памятником при жизни. А что, похож!
Прожил Дорожкин Алексей Филиппович долгую жизнь. Родился он ещё при Императоре Николае II, а ушёл из жизни 27 марта 2003 года  – уже при нынешнем Президенте В.В. Путине. Похоронен на кладбище хутора Белый ключ станицы Новогражданской Выселковского района Краснодарского края.

                СПАСИБО, ДЕДЫ, ЗА ПОБЕДУ!
                ВЕЧНАЯ ВАМ ПАМЯТЬ!