Архитектор

На улице было мрачно, словно небо хотело обрушить на землю всю свою печаль и скорбь. Я глядел из-под капюшона на сгоревший дом, в котором провёл своё детство. На месте дверей зияли пустые проёмы, и я беспрепятственно пробрался внутрь. В воздухе былой гостиной всё ещё стоял запах горелых досок, к нему прибавился смрад сырости и тлена, по стенам бегали толстые жуки и тараканы, мухи летали вокруг какой-то гадости на полу. Стены обильно были расписаны надписями: "Здесь жил убийца!", "Вон отсюда, убийца!", "Здесь всё проклято!". А когда-то здесь пахло свежими мамиными булочками, она звала нас с кухни ласковым голосом: Серёжа! Саша! Булочки готовы! Это были мои одни из самых светлых детских воспоминаний. Вот кладовая, в которой мы с братом любили прятаться, когда играли в прятки, там ещё стояла старая буржуйка, которой мама пугала нас с братом, якобы это старый железный монстр, который ест непослушных детей. Но мы не сильно его боялись, всегда можно было заглянуть ему в пасть, и становилось совсем не страшно.

Буржуйку я, найти не надеялся, её наверняка подхватили местные бомжи на чермет. Вот и выгоревшая лестница на чердак, сейчас мне 27 лет, а я помню каждую деталь в нём, там хранилось всё барахло что не смогло уместиться в доме, а иногда мы с братом прятались в нём от отца, когда он возвращался с работы особенно недовольным. Я шёл медленно и аккуратно разглядывал барахло под ногами, словно боясь раздавить что-то родное, в каждой валяющийся на полу безделушке могло быть что-то важное для меня, продвигаясь через коридор, заполненный макулатурой из горелых книг, на глаза попались фрагменты металлического конструктора. Память тотчас же ударила вспышкой, как мы с братом собирали из него дома, солдатиков, человечков.

Повернул голову вправо и на глаза бросился обгоревший край корявого рисунка детской руки моего брата, торчавший из-под горелой книги, на нём он нарисовал маму, себя, меня, судя по человечку крупнее, а вот папу рисовать не стал, что в общем неудивительно. Я помню, как мама постоянно говорила нам, что "всё будет хорошо", что папа изменится. Сейчас я понимаю, что она лгала нам, мы не знаем, что и как будет, и она не знала. Ложные надежды отравляют горечью всю нашу жизнь. Разрушают целые миры. Может быть, она сама верила, что у нас прекрасная семья, как из той рекламы про "майонез", но легче нам с братом от этого не становилось. Дети вообще беззащитны против своих родителей, если предки их бьют или ругают, дети не могут не согласиться с ними, оспорить их поведение. Да, мы с братом боялись отца, но нам даже не могло прийти в голову, что он может быть не прав. Он большой, сильный, умный, ходит по улице с оружием, на работе его слушаются другие не глупые люди. Как он может быть не прав?

И если над тобой издеваются родители — значит ты это заслужил. Ты плохой, неправильный. Это когда ты взрослый и независимый, ты можешь критически осмыслить собственное детство и понять, что твои родители были тварями. Отец служил в полиции оперуполномоченным, а дома регулярно поколачивал маму, меня и брата, как вспомню его, всё внутри сдавливается, как при спазме. Весь такой правильный и невозмутимый на работе, а дома всю свою накопившуюся злобу и комплексы он вымещал на нас. Даже будучи ребёнком, я удивлялся: откуда у человека столько беспричинной злобы? Даже тогда мне было понятно, что папино поведение болезненно и неправильно. Мама боялась его и не могла нас защитить, он приносил деньги, она была домохозяйкой и материально полностью от него зависела, как и мы все. А ему нравилось издеваться и чувствовать власть над зависимыми беспомощными букашками. Один из хороших уроков жизни, которые я вынес из своего детства, ещё будучи подростком: никто вас не защитит, если вы сами этого не сделаете. Берите оружие в свои руки, не ждите никого, потому что ждать некого. Вы одни.

Во время очередного сеанса унижений, он убил моего младшего брата Сашу. В приступе невменяемой ярости толкнул мальчишку с лестницы за то, что как ему казалось Саша слишком много ел. Сказал, что убьёт всех, кто посмеет разболтать об этом. Мы молчали. А что нам было делать? После полуночи он вывез труп мальчика куда-то загород и закопал. А когда пришёл, его ботинки были все в грязи, а руки по локоть в земле. Да и кому нам было жаловаться, его друзьям следователям? Потом мы жили как на бочке с порохом, всё время друг на друга косились. Но пальцем он уже никого не трогал, так как, вероятно, понимал, что всё может зайти слишком далеко, и ладно мы будем молчать, но соседи-то видят, что мальчик куда-то делся. Через несколько дней со школы приходил классный руководитель и спрашивал, почему ребёнок перестал ходить на занятия, мама сказала, что Сашу устроили в другую школу. Соседские дети тоже не остались в стороне и стали задавать вопросы: где Саша? Почему он больше не выходит гулять? Казалось бы, такой простой вопрос, а как было тяжело ответить на него что-то правдоподобное. Ничего им и не говорили. Всё что могли придумать в качестве разумного ответа, звучало бы как наивный бред. В доме хорошая звукоизоляция, но соседи всё равно слышали ругань и крики детей из дома, кто-то забывал закрывать окна, и любому, кто немного прислушивался были хорошо понятны отношения в нашей семье, а внезапное исчезновение мальчика, который никогда не отлучался без причины, могло натолкнуть на самые мрачные мысли.

Вскоре соседи стали неприятно коситься на отца. Бывает я замечал, как они скрытно поглядывают из-за занавески в наши окна по вечерам, пытаясь там что-то увидеть, или, может быть, кого-то. Отец притих и больше не поднимал на нас руку. Разумеется, он не изменился и ему не было стыдно и совестно, у таких как он не бывает совести и стыда, он слишком труслив, чтобы продолжать быть той мразью, которой являлся. Сейчас, будучи взрослым, мне настолько кажется диким, как просто мать отнеслась к тому, что отец убил Сашу, вывез его труп как безликую дворовую собаку и закопал за городом. Своего сына! Она до сих пор даже не знает где он его закопал! Я точно знаю, что она не спрашивала у отца. А ведь она его, в конце концов для чего-то рожала! Как и меня! Неужели мы ничего для неё не значили? После эти размышлений, я понял одну простую вещь: для каких-то людей есть рамки, выходя за границы которых изнутри раздирает на куски, хочется выть, орать, вопить, только жить не хочется. А когда человек продолжает жить как ни в чем небывало, значит, он согласен и принимает эти правила. Вот от этого в мире столько двуличных людей, которые выдают себя за других и вводят мир в хаос.

В один из вечерних дней, я услышал за окном голоса, они говорили что-то невнятное, а после в доме начался пожар, эти люди бросали в дом бутылки с какой-то зажигательной смесью. В доме стал распространяться дым и вскоре нам пришлось выбежать на улицу. Пожарные приехали где-то через час, когда почти весь дом выгорел. Он был застрахован и нам дали процентов 75% от его рыночной стоимости. Сразу после этого неприятного происшествия, отец развёлся с матерью, разделил с ней деньги, чтобы и он и она могли купить жильё. При поступлении в ВУЗ я набрал достаточно баллов и стал учиться на бюджете. Я хотел быть архитектором, мне с детства были интересны конструкции, схемы, я полностью отдавался учёбе, и обожал создавать проекты домов, обустраивать территории; вот здесь, будет красивый сад, а тут зеленая лужайка, по которой будут бегать счастливые дети голыми ножками. Мне нравилось фантазировать о том, чего у меня самого никогда не было — счастливой и любящей семьи. Это я потом понял, от других детей, что семья — это безопасное место, но будучи ребёнком, дома я чувствовал себя в опасности. Я слышал, что дети не любят ходить в школу, я же напротив, получал в ней отдушину, понимая, что ничего хуже, чем дом не может быть. Отец же мог прийти в любое момент на обед и начать кричать на нас с братом.

Сейчас я снимал квартиру у хорошего знакомого. Днём учился, а тихими вечерами грезил возмездием. Отмщением за ужасное детство и глубокие раны, которые до сих пор не зажили. Для меня сейчас не было ничего приятнее мести, нежданной как гром средь ясного неба, ведь месть — это блюдо, которое подают холодным. После развода родителей, мне нужно было узнать, где отец купил себе квартиру. Это оказалось несложным, пришлось отследить куда он возвращался после работы. Меня немало удивило, что он решил поселиться напротив заброшенного здания, в котором частенько гнездились сомнительные личности со всей округи, после которых находили шприцы, излюбленное место полицейских облав.

По какой-то причине он стал ездить на общественном транспорте, хотя, раньше для него это было немыслимым. Сколько себя помню, он передвигался на служебной машине. Я регулярно проверял мусор, который он выносил, в пакетах почти всегда даже наощупь можно было найти пустые пачки "Афобазола" и несколько бутылок американского виски "Jim Beam" и "Early Times". И если с успокоительным всё было понятно, то бутылки виски стали для меня неожиданностью, ведь пил он только по праздникам. На службе это было вряд ли возможным, никто не даст оружие пьянице.
 Отец наверняка хорошо стрелял и постоянно носил в кобуре табельный пистолет, по службе полицейским нужно было проходить периодическую проверку в тире, на предмет владения и обращения с оружием. Иногда отец выезжал на охоту с сослуживцами, и они фотографировались на фоне распластанных туш животных. Разумеется, на охоте он использовал личное оружие, а не служебное. Так что оружия в доме у него было достаточно. И я не собирался приходить к нему с голыми руками, чтобы проверять это на себе. Надо было раздобыть что-то стреляющее, чтобы подстраховаться. Я не собирался устраивать с ним дуэль или убивать его в спину. Я хотел посмотреть ему в глаза так, как он смотрел на нас с братом, и увидеть в них: страх, отчаяние и беспомощность.

Размышляя над ситуацией, я знал, что мне нужен маленький и неприметный ствол, который можно быстро вытащить и легко спрятать. А также он должен быть либо краденым, либо со спиленными номерами. Потом от него нужно было избавиться. И тут меня двусмысленно осенило: пушку можно было использовать его! Вопрос был в том, как можно было его аккуратно оглушить. В любом случае, будь у меня оружие, вряд ли оно мне будет нужно для перестрелки.

На улице были сумерки, я пристально следил за отцом из соседнего заброшенного здания, он шёл в служебной форме, судя по походке он был изрядно уставшим. Я был не один, мы с моим старым знакомым составили целый план.

- Давай, Гена, отыграй хорошо и приведи его ко мне, вот сюда, за угол, устрой истерику, скажешь, что наркоманы в заброшках твою сестру насилуют. Вон, морду краской мазни, типа кровь, для эффекта самое то. Гена вошёл в роль и побежал. Я сидел за углом и ждал.

- Товарищ полицейский! Помогите! Наркоманы сестру насилуют, я вмешался, они мне лицо разбили!

- Показывай! Где они!

- Вон там! (Показал он рукой на заброшку)

- Бежим!

Мы предусмотрели и некоторые спецэффекты, принесли магнитофон с записью, очень напоминающей звуковое сопровождение изнасилования. Магнитофон я припрятал, чтобы он сразу не раскрыл источник звука, и не понял, что его пытаются одурачить. Отец прибежал на место и не видя того зачем он сюда прибежал, спросил: где же она, сестра?! А наркоманы! Где?!

- Вот здесь! Раздался глухой удар монтировкой по затылку, которого не было слышно из-за включённого магнитофона, так же как не было слышно наших шагов по голому бетону...

Мы связали ему руки и ноги, забрали его служебное оружие, в рот засунули кляп, который мы заранее купили в магазине сексуальных игрушек, чтоб не закричал если проснётся, дождались полуночи, подогнали машину Гены и с большим трудом погрузили бесчувственное тело в багажник. Оказалось, погрузить распластанное тело очень непросто даже вдвоём, и я с ужасом подумал, чего бы мне стоило проделать всё это в одиночку. Когда мы загрузили его в багажник, я пристально смотрел на его обморочную физиономию секунд десять, словно пытаясь понять, что всё то, о чём я мечтал в последние годы заканчивается. Мне было непонятно, что я буду делать дальше, а пробежавший по спине холодок дал мне прочувствовать, как много месть занимала в моей голове. У меня был хороший шанс убить его прямо сейчас, без прелюдий, но тогда это было бы простым убийством, а не возмездием. Возмездие — это ритуал, и он свершится тогда, когда отец проснётся и поймёт кто я, зачем он здесь, и, между нами, уже не будет никакой мучительной недосказанности, которая была все эти годы. Вот тогда я и поставлю точку, громким выстрелом в его голову.

Сердечно поблагодарив Гену за помощь, мы попрощались, всё-таки наш разговор с отцом — это дело личное. На небе высоко стояла луна. Мы приехали в назначенное место за городом рядом с угольным карьером. Яму выкопали заранее. Тело отца торчало из земли примерно по грудь, когда я закончил махать лопатой, руки и ноги по-прежнему были связаны. Увидев, что он не подаёт признаков жизни, мне ничего больше не оставалось как начать лить воду ему на голову, после он стал неуверенно двигаться. Когда, наконец, он очнулся, рана на затылке начала давать о себе знать, и на его лице возникла горькая невесёлая гримаса. Я вынул кляп из его рта и ждал пока он начнёт говорить. На улице была ночь, она заставляла его морщиться и напрягаться в попытках рассмотреть моё лицо.

- Чо, не узнаёшь?

- Нн... Нет, кто вы? Зачем вы меня сюда привезли... Вы вообще... вы понимаете кто я?

- А так? (приблизился я ещё ближе)

- Се... Серёжа... Ах ты ублю... Что ты хочешь со мной сделать!?

- А что следует сделать с убийцей и извергом, как думаешь? Ты убил моего брата, и закопал его как собаку! Ты думал тебе всё это сойдёт с рук?

- А, аа, подожди, сынок, я, я изменился, с того дня мне Саша стал в кошмарах сниться, я из-за этого пить стал, но, по... потом, в одиночестве, чтобы пьяным никого не покалечить, и чтобы хоть как-то от души отлегло. Я и развёлся из-за того, что всё напоминало о нём; мама, ты! Дом этот... Во сне слышал все его крики! Я когда по коридорам ходил, крики от стен отражались! Дом их как будто коллекционировал! Я же этих... лю... людей нанял, которые наш дом подожгли, чтобы ни сам, так хоть страховку выплатили...

- Ты заплатил кому-то, чтобы они сожгли наш дом... Это был не твой дом! Это был наш дом! - я почти кричал на него, а мои глаза стали влажными от подступивших слёз. Крики, говоришь, тебе слышались... Так может быть это расплата за всё содеянное! Так сказать, по заслугам и награда! Ты говоришь, что изменился? Неужели ты правда считаешь, что можно убить человека, и сказать: простите меня, я изменился? Ты чо, умственно отсталый? Как ты с такими мозгами опером работал?

- Се... Серёжа! (он всхлипывал) Я боялся, что посадят, тогда никакой карьеры! Соседи пальцем показывать будут, а мне до пенсии два года осталось!

- Убить и закопать мужества хватило, а отсидеть значит, как мужик, публично рассказать о своём подвиге... не хватило? Какая же ты мразь... Сначала я думал, что застрелю тебя в голову с твоего служебного пистолета, но сейчас я чувствую, что пистолетом мы уже не отделаемся. Я разобью тебе голову этой лопатой, она тяжёлая и металлическая, будет не так быстро, как с пистолетом, зато мне будет очень приятно. На последнем слове, я размахнулся и ударил его по голове. Мне было очевидным, что он умер после первого удара, но экзекуция закончилась только тогда, когда я едва мог стоять на ногах. В голове гудело, а в глазах было темно от усталости, упав на колени, а затем на спину, мои лёгкие без остановки бились в конвульсиях качая кислород, который, казалось, почти закончился в изнурённом организме. Почувствовать долгожданное умиротворение мне не удалось, внутри была лишь мёртвая пустота. Вот так выглядит правосудие, и никак иначе. Неприятно и кроваво, ну а что сделаешь? Жизнь вообще не очень приятная штука, по крайней мере для меня она приятной никогда не была. И для тебя теперь не будет - сказал я бесформенной каше, которая ещё недавно была моим отцом.

- Я тебя закопаю также как ты закопал моего брата, - высказался я в сторону трупа. Твои кости будут гнить в этом диком месте, таких как ты нельзя хоронить вместе с остальными, нормальными людьми. Никакой тебе чести. После содеянного, я ещё несколько дней приходил в себя, пытаясь переосмыслить образовавшуюся пустоту, найти новые ориентиры в жизни. Слишком долго думая о мести, я даже смог её полюбить, наверное, какой-то только мне понятной любовью. Жить без мести, как оказалось — было непросто, вырвать часть себя и остаться калекой. Я наивно думал, верил, надеялся, что после убийства отца стану другим человеком, как все, что меня это волшебным образом исцелит, именно поэтому я так сильно хотел его убить, но сейчас боль по-прежнему одолевала меня. Во мне терзался всё тот же травмированный ребёнок с плохим детством.

Решив, что нужно навестить мать, первое что она сказала с порога: "ты знаешь, что отец пропал". После этих слов моё лицо искривила гримаса отвращения. Она совершенно нормально жила с убийцей её сына, всю жизнь издевавшегося над ней и её детьми. Она словно не чувствовала никакой боли, она не чувствовала того, что чувствовал я. Она никогда меня не поймёт. Ей не нужна была справедливость, честь, достоинство.

- Я его убил, — заявил я ей прямо. И с любопытством наблюдал как менялось её лицо. Она стала кричать что-то вроде: "сволочь, никогда тебе не прощу" - а я уже спускался вниз по лестнице, не обращая внимания на эти глупые причитания...
В криминальных новостных сводках по телевизору рассказывали об убийстве священника-педофила, местного криминального авторитета торгующего детьми, во всех случаях упоминалось, что за убийствами стоит некий "Архитектор". Выключив телевизор моё лицо расплылось в улыбке, сейчас я чувствовал себя счастливым и осмысленным.

Вряд ли такой человек как я может просто жить как все, растить яблоки, детей? Ходить на опостылевшую работу, улыбаться всем, кому нужно, дружить, любить, быть как все? Такие как я рождены чтобы сгореть, умереть за свои идеи. Я мученик. Одиночка. Маргинал. Отброс общества. Ну, или наоборот, суперзвезда! Вот увидите, они будут снимать про меня фильмы, сериалы, криминалисты и актёры будут изучать мою биографию. Вы видели таких неудачников, по биографии которых снимают фильмы? Люди постоянно врут и лицемерят, и себе и другим. Лицемеры — это бич общества. Люди, которые неверны исповедуемым идеям — самое большое зло. А я просто вершу правосудие. Я не убиваю всех подряд, так делают слабаки. Эти трусы выбирают себе лёгкую жертву, а я выбираю лицемеров, перед которыми большинство лебезит и трепещет. Насилие для меня не отдушина слабого человека, а средство достижения цели. Мы с ними не одинаковые...

Я сидел в машине и наблюдал как взорвался ещё один ублюдок, а внутри меня растекалось тёплое чувство удовлетворения. Как же правильно писал Фридрих Ницше: "тот, кто убивает дракона, сам становится драконом".