Ранняя Груша. Часть третья, глава одиннадцатая

               
  Лёха, не попрощавшись с другом и хозяином «Алмаза», незаметно покинул торжество. Много причин было для этого. Но главная, которая выросла незнамо откуда, зависть. В нём и раньше бродили  нездоровые мыслишки: как быстро, буквально на его глазах, из неопытного лавочника Денис вырос в предпринимателя. А главное, за что иногда корил себя в пылу неопределённости в  жизни, сам же обильно поливал этот саженец. А из него выросло такое могучее дерево.
  Он шёл по тёмной улице. Шёл, не зная куда, но лишь бы подальше  от веселья с музыкой,  от красивого Дэниса, от его гостей, а, может, и от себя. Но от себя далеко не уйдёшь. И он это знал и понимал. Выпитые две бутылки коньяка постепенно брали власть над ним и вожжами хлестали по сознанию. Но то, что оставалось ещё в его воле, не давало покоя. Ноги иногда заплетались, и он сильно наклонялся вперёд, едва не падая. Тело пока держалось вертикально, а с ним и остаток рассудка.
  Что-то заставило  оглянуться. Конечно, многолетняя практика осторожности его ещё ни разу не подводила, и шла сейчас с ним подруку. Косого взгляда стало достаточно, чтобы он понял, что его пасут. Это несколько отрезвило. Посмотрев влево, увидел лавочку. Присел, засунув руку за пояс. К нему подошли пятеро парней и молча встали полукругом. Молчал и Лёха. Они бы сразу накинулись на пьяного мужика, но их смущала его правая рука под пиджаком.
 – Дай закурить, мужик, – спокойно сказал один из них.
 – Сначала стрельнёте курево, потом попросите червонец, а дальше шарахнете кастетом в хлебало. Так?
 Добытчики слегка оторопели от этих точно воспроизведённых действий из их сценария. Они шли за ним, как за подранком, который не может взлететь. А тут однокрылый, даже сидя на лавке, начал рассуждать.
 – А ты кто? – осторожно поинтересовался один из них.
 – У меня за поясом итальянский  десятизарядник. Как раз по две дурочки на каждого. Кто первый тыркнется, опосля скажет остальным, как это больно. Я – Лёха, друг Святогора. Слышали?
 – Прости, Лёха. Не узнали в темноте. Тебя так кидает. Ты не ранен? – спросил  видимо старший из них.
 – Угадал отца в тесте. Я ранен, только не пулей, а завистью. Знаешь, что это такое?
 Не услышав ответа, продолжил:
  – Молчишь? Зависть – это когда друг любит и любим, а у тебя дома стерва. Это пацаны, когда вдруг понимаешь, что сел в жизни не  в тот поезд.
 – Лёха, западло. Замышляли мы гоп-стоп с тобой сотворить. Но теперь, Лёха, извини, ты такие слова отваливаешь. Тебе плохо?

 Лёха демонстративно вытащил из-за пояса «итальянку», и одиночный выстрел прозвучал в ночной тиши. Выстрел, как крик его души, что всё идёт не так, как хотелось бы. Покачав головой, засунул оружие за пояс и спросил:
 – Как тебя кличут?
 – Цицерон я.
 – Что-то очень громко и высоко. Кто он был?
 – Цицерон Марк Тулий жил до нашей эры в Риме. Писатель, оратор, политик. Скатал его имя на своё погоняло. Неплохо знаю историю.
 – Историю, говоришь, знаешь? А скажи мне, Цицерон, за что убили князей Глеба и Бориса? Чего молчишь. Или ты только иностранную историю знаешь?
 – Думаю над вопросом. А ты знаешь, Лёха, твой вопрос перекликается с твоими же  словами. Я знаю, что погубило русских князей.
 – Ну, и что? – шаря по своим карманам в поисках сигарет, спросил Лёха.
 – Зависть сгубила наших предков, Лёха. Отсюда – междоусобные войны и гибель лучших людей Руси.
 – Вот оно как у нас. Сколько веков прошло, а зависть  по сию пору верховодит головушками нашими.

 – Да, Лёха, получается, что зависть – постоянный грех человека на этом свете. Сколько люду от неё пострадало.
 – Ты, я смотрю, умный, а, может, учёный? Что же ты по улицам шаришь и добычу ищешь?
 – Лёха, у меня двое детей, жена третьим ходит, тёща больная. Я должен их кормить, а зарплату у нас в институте уже полгода не получаю.
 – Понял. Слушай, Цицерон, смотрю вы сегодня ещё голодные. Вот вам пачка «зелёных». Думаю, поделите их по-братски. Идите домой. Провожать меня не надо. Я должен сам пережевать, проглотить и переварить  свою зависть.

  Пошёл тихий дождь. Он с миром развёл людей, которые могли бы погибнуть из-за чужой зависти.

   (Продолжение следует)