Механический воин

Кассий возвращался домой с дежурства. Эта ночь мало чем отличалась от всех предыдущих в Эл-Эй – пара-другая краж, одна попытка взлома с целью ограбления, и так, по мелочи: пьяный дебош, семейные разборки, несколько изнасилований. В последнем случае дело, скорее всего, закончилось тем, что уличных потаскух просто кинули, не расплатившись, но копов одна из них все же вызвала…

Касс не был бы таким уставшим, если бы не пришлось разнимать стычку уличных банд. Эти типы давно враждовали за пару пустых улиц, на которых никто даже не жил и не торговал, но вот решили пустить друг другу кровь. Кассий терпеть не мог такую работу – когда разнимаешь воинственных малолеток, есть риск либо кого-нибудь пристрелить, либо получить ранение самому. Такой себе выбор, как ни крути.
Хорошо, что обошлось без убийств. «Скорая» была, но это, считай, еще легко все отделались. Минимум писанины – максимум времени, чтобы утопить новый день в пиве и отправиться на боковую

Касс недобро посмотрел в зеркало заднего вида патрульной «Виктории» . Господи, прошло ведь всего пять лет с начала его службы в полиции, а он больше не спешит сделать мир лучше… Теперь ему достаточно только лишь выпивки и сна. Что тогда будет дальше?

***

Марин вышел из дома без четверти восемь. Видит Бог, это было поздно, чертовски поздно. До начала записи оставалось меньше часа, а за это время ему нужно было попасть из Брентвуда в Линкольн Хайтс, то есть пересечь Холмы (Беверли-Хиллз) и весь Голливуд с запада на восток. Невыполнимая задача даже при отсутствии пробок. Но это же Эл-Эй – здесь пробки круглые сутки!

Хорошо, что у него была машина. Благослови Господь, пастора Дрейфуса за то, что отдал ему свою старую Хонду Цивик . Эта божья колесница, конечно, видала лучшие времена, зато была на ходу и еще ни разу его не подводила. Не подведет и сейчас, Марин был уверен в этом. Всего-то нужно, что помолиться святому Христофору – покровителю всех пилигримов. Но сперва ему предстояло запихнуть огромный кофр с виолончелью на заднее сидение двухдверного японского купе. И иначе как с божьей помощью сделать это вряд ли получится…

Марин хоть и справился, но сильно вспотел при этом. Времени переодеться уже не оставалось. К тому же, как гордый потомок древней сицилийской фамилии, Марин ни за что бы не признался в отсутствии другого костюма в своем гардеробе, поэтому со спокойной душой отдался гнету обстоятельств и сел за руль.

Машина дала знать о том, что бензин скоро кончится, когда Марин проехал всего пару кварталов. Сицилиец в праведном гневе созерцал целую минуту горящую лампочку в виде бензоколонки, но когда это не принесло никакого результата, решил сделать небольшой крюк и посетить заправку, ведь на одной молитве далеко не уедешь.

Стрелки часов неумолимо отсчитывали оставшиеся до записи минуты. Черт возьми, Марин обязательно успеет, даже если для этого придется превысить скорость! Ему слишком нужна эта работа, чтобы ради нее не поступиться принципами! Господь все равно любит его и обязательно простит…

***

Штырь и Бык улепетывали что было мочи. Никто за ними уже не гнался, но обернуться и посмотреть назад боялись оба. Мамаша Штыка, полоумная старуха с манерами церковной фанатички любила повторять, что когда Бог хочет наказать кого-то, он выпускает адских гончих.

Ни тот, ни другой в свои пятнадцать лет в Бога не верили – слишком уж многое им пришлось пережить, чтобы сохранить надежду на чудо, не говоря уже о Спасении. А вот дьявола напарники опасались не на шутку. И что однажды он придет за каждым из Синих крыс, все в банде знали. Но где-то в душе тлела уверенность, что за гребаными Пауками с Калвер-Сити он явится раньше. Поэтому Бык забил им ночью стрелку в глухом местечке близ Кентребери-драйв, а Штырь, когда страсти накалились, на всякий случай позвонил копам. Делать так, ясен пень, было западло, зато хоть все парни живы остались, а не уехали по домам в мешках для трупов.

А вообще, у Штыря была еще одна причина уведомить легавых о ночном сходняке – ему нужно было, чтобы патрульная машина хоть ненадолго отлипла от церкви Сан-Бернардино и укатилась разнимать очередную уличную разборку, а они с Быком спокойненько бы наведались в Божий дом.

Причиной тому был, конечно, не острый религиозный припадок, какой иногда случался с мамашей Штыря, а реальная наводка на то, что падре Доменико разжился настоящим сокровищем, которое прячет за алтарем. Откуда об этом узнал Бо Старьевщик, Штырь благоразумно сдержался спросить, но на деле все оказалось так, как он говорил.

А вот нафига уважаемому скупщику краденного понадобился какой-то облезлый подсвечник, напарники не понимали. Вещь даже не была золотая, хотя и немало весила для своих размеров. Штырь не особенно разбирался в антикварных вещах, но всю дорогу назад переживал о том, что прихватили они что-то не то. А назад ни он, ни тем более Бык не вернулись бы даже за всё золото мира.

Походу, Сатана решил попробовать Синих крыс на язык, раз отправил по их следу эту адскую бестию. Едва напарники нашли нужную вещь и решили делать ноги, как за их спиной раздался жуткий лязг и рычание. Узнавать, что там да как времени не было, но страху они натерпелись знатно.

Пробегая мимо припаркованных тачек, Штырь в отчаянии глазел по сторонам, и будто бы видел в отражении стекол чей-то жуткий оскал в ореоле пламени. Это уже было слишком. Не стоило им принимать чертов окси . Если бы они оставались на мефедроне , как и планировали, то весь этот кипиш прошел бы мимо. Но нет, Быку всегда надо выпендриться в своей качалке, иначе на улицах от него толку не будет.

То ли дело Штырь – ему мускулы не нужны, он всегда был мозговым центром банды. Но чтобы думать, он нуждался в тишине и расслабухе, а мефедрон обеспечивал и то и другое. Бо Старьевщик посулил жирный кусок налички, на который можно будет купить много кайфа – даже для остальных Синих крыс осталось бы.

Главное сейчас – не сбавлять хода и оторваться от дьявольской псины. Впереди мелькнула вывеска знакомой улицы: Флайт-авеню. Это чертовски обрадовало Штыря. И хотя легкие у ночного налетчика горели, он позволил себе улыбнуться. Место, где можно было сбросить товар, находилось всего в паре кварталов отсюда. Оставалось лишь сохранять темп. И не оборачиваться.

***

Оди спешил на восток. Он терпеть не мог Эл-Эй, с его душными переулками и магистралям, вечно запруженными ковыляющим хламом, грязным воздухом, мертвой водой. Все здесь хотело быть кричащим и вызывающим, а на деле оказывалось блеклой пустышкой. Оди тошнило от вида местных жителей, которые из кожи вон лезли, пытаясь казаться лучше, красивее, богаче или успешнее. Все они купались во лжи и ненавидели тех, кто не поступал так же.

Большой и сверкающий хромом мотоцикл, на котором ехал Оди, тяжело остановился на светофоре. Черт возьми, сохранять самообладание было все тяжелее. Солнце еще не достигло зенита, но уже начало припекать, накаляя бетонные джунгли жаром своего презрения. От этого даже флегматичные люди сходили с ума, а такие несдержанные парни, как Оди, и вовсе вспыхивали, как порох.

Какая-то девушка, сидевшая в красном кабриолете на пассажирском сидении, сверкнула белозубой улыбкой и помахала Оди. Тот ухмыльнулся себе в усы. Местных девчонок он любил. Девчонок и музыку. Это было единственное, ради чего стоило навещать тот разбухший от паразитов труп, что по чистому недоразумению назывался городом.

Но отвлекаться было нельзя. Только не теперь, когда груз, наконец-то получен. Он мог бы навестить Старьевщика Бо и ночью, если бы не поддался на уговоры своей новой старушки, Фины, и не завис с ней в мотеле на вторые сутки кряду. Тогда бы все пошло так, как он изначально планировал. А теперь оставалось только дышать отравленным воздухом, обливаться потом и скрипеть зубами от злости.

Прав был его отец, потомок испанских конкистадоров, всю жизнь проработавший в пекарне и познавший тяжесть полувекового брака. «Одимайя, – говорил он, выпивая залпом четыре стопки текилы. – Всё зло этого мира идет от женщин. Она может с тобой соглашаться, соблазнять своим телом, сытно кормить, ничего взамен не требуя, но ты всегда будешь поступать так, как нужно ей. Подпусти ее поближе, и не заметишь, как окажешься на поводке».

Да, бедный старик заплатил той женщине, матери Одемайи, слишком дорого. Он отдал ей свое время, свободу, руки и сердце. А она швырнула это все в мусор и бросила его с двумя маленькими детьми. Оди рано повзрослел и ушел из семьи – не мог больше смотреть в грустные глаза отца, но они отпечатались у него в душе. Нет, на эти грабли он не наступит, поезд уже ушел.

Теперь Одемайя стал Дьявольским призраком, или, как сказал бы его отец, banditos. Но это была его новая семья, которая предлагала намного больше, чем брала взамен. От него требовалось лишь не задавать вопросов, не водить знакомств с копами, да время от времени выполнять кое-какие поручения: ничего особенно, просто ездишь туда-обратно на байке, груженном контрабандой, находишь нужных людей и получаешь от них деньги. Несложно, даже дебил бы запомнил.

Оди дебилом не был, хотя его жутко бесило, когда братья по клубу сокращали его имя. Впрочем, Эйнштейном он тоже не являлся, иначе не отсидел бы свой первый срок за чертово палево на границе. Он пытался сбежать и его подстрелили. Пуля разорвала бензобак, из-за чего байк загорелся. Вместе с ним сгорел и кокаин, который Оди перевозил на себе. Копы прибежали слишком поздно, так что впаяли ему неподчинение. Считай, повезло.

Но теперь он не хотел, чтобы эта ситуация повторилась. Да и груз Оди вез посерьезнее. Какую-то антикварную штуку, от которой Старьевщик Бо так хотел побыстрее избавиться, что чуть ли не писался кипятком. Штука была явно редкой и дорогой. А еще незадекларированной, так что ее перевозка сулила куда большие проблемы, чем пара кило героина.

Поэтому одного косого взгляда, одной неудачной шутки было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание и спровоцировать легавых на проверку документов и досмотр. Так что терпи, Оди. Улыбайся как можно небрежнее, и терпи…

***

Падре Доменико пил уже шестую чашку кофе. Шестую чашку за три часа, что он провел без сна, переключая каналы новостей. В спокойные дни он мог позволить себе выпить две, максимум три чашечки напитка из молотых тапанчулийских  зерен – этого было достаточно, чтобы проворочаться потом всю ночь напролет. Но когда ж они были, эти спокойные дни?

Мир сходит с ума, и Всевышний видит это… Люди перестали слышать друг друга, смотреть в глаза ближним, чувствовать их боль. Даже самих себя люде уже понять не в силах, что уж тут говорить о сострадании?

Это все происки дьявола, не иначе! Не зря в Писании сказано: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли…» . И что же сейчас происходит? Льстивые речи льются из динамиков радио, телеэкранов и проклятого интернета! Люди в великом множестве продают и перезакладывают свои бессмертные души в обмен на секс, наркотики и роскошные машины. Если не это предвестие конца времен, то падре Доменико отказывался понимать Создателя.

О, богохульные автомобили! Из всех греховных удовольствий он больше всего ненавидел те, что заставляли людей с экстатическим ревом мчаться на этих колесницах дьявола не разбирая дороги. Падре Доменико на собственном опыте знал, как слаб бывает человек, и на какое великое зло его эта слабость толкает. Но создать нечто более вульгарное, убийственное и противоестественное Божьему замыслу – этого святой отец никому простить не мог.

Он с фанатичным упорством пролистывал криминальные сводки и отчеты «Эн-Эйч-Ти-Эс-Ай»  – каждый год количество погибших в автокатастрофах и при автомобильных кражах составляло более одного миллиона человек! Все вокруг считали машины если не предметом роскоши, то вынужденной необходимостью, но падре Доменико знал, что люди в момент своей бесконтрольной гордыни создали лишь еще одно орудие массового убийства.

Увы, дьявол может вдохновлять только на разрушительные открытия, а создание хитроумных устройств – есть ни что иное, как стремление сравняться в акте творения с Богом, а значит, корнями своими произрастает из пекла… Ну ничего, падре Доменико потратил много времени, чтобы найти средство и уберечь свою паству от этой заразы!

Всю жизнь, сколько себя помнил, святой отец молил Бога о том, чтобы Он извел все автомобили подчистую, после того, как один из них забрал его матушку, Марию. Когда это не сработало, падре Доменико взялся за поиски такого способа самостоятельно. И вот, после двадцати лет изысканий они увенчались успехом – оружие, нареченное пилигримами Лезвием Судьбы , было доставлено в церковь Сан-Бернадино! Но историю, стоящую за этим перемещением артефакта, священник вряд ли расскажет кому-либо, находясь в здравии – разве что на последней исповеди.

На радостях падре Доменико даже подарил автомобиль своего прихода одному из самых одаренных служек, чтобы тот успевал ездить на прослушивания и студии звукозаписи. Он постарался все сделать так, чтобы Святой Дух, питающий древнее лезвие, как можно дольше не раздражался понапрасну. В час возмездия падре Доменико Дрейфусу потребуются все силы, какие только есть в этом священном клинке, чтобы извести противоестественный природе род автомобилей…

Пальцы святого отца лихорадочно плясали по кнопкам телевизионного пульта, листая каналы. Падре Доменико снова глотнул любимого напитка и потер воспалившиеся от бессонной ночи глаза. Видит Бог, он сделал все, чтобы расстроить дьявольские козни, но нечистый лишь громче смеется над ним. Чем еще объяснить кражу одной из древнейших святынь христианской веры?!

Ничего, падре Доменико найдет Лезвие Судьбы. Это лишь вопрос времени, когда клинок проявит себя. А в том, что тот сделает это громко, святой отец не сомневался. Падре Доменико уже довелось убедиться, насколько сильно мнение наделенного Божьей благодатью клинка совпадает с его собственным. Он лишь скорбел о тех несчастных, кто в момент святого гнева окажется рядом с Лезвием Судьбы.
Поэтому перед глазами падре Доменико все время мелькали новостные сводки…

***

Сигарета обожгла пальцы Болана и тот снова выругался. Он повторял этот ритуал раз за разом на протяжении всей ночи и теперь пепельницы на антикварном столе топорщились окурками, как обугленные ежи. Новый бычок среди них уже не помещался, поэтому отправился в стакан с выпивкой, где с шипением и помер.

Забыв об этом, Болан тут же сделан глоток и закашлялся. Твою мать, это же был Гленн Маккена  тридцатилетней выдержки – один такой пузырь шестьсот баксов стоит! Болан выплеснул содержимое стакана на ковер и обвел помутневшим взглядом комнату.
В предрассветном мраке она щетинилась острыми краями разных предметов и казалась крошечной. На самом деле площадь кондоминиума, в котором жил Болан, была не меньше сотни «квадратов», но всевозможные ценности, кучами сваленные по углам, сократили это пространство до минимума. Люди, время от времени навещавшие Бо, не могли поверить, что человек, каким бы он не был, может жить среди всего этого хлама, поэтому прозвали его Старьевщиком. Старьевщиком Бо.

Что они понимают, это гребаные мещане?! Что они знают о НАСТОЯЩЕЙ ЦЕННОСТИ? Наркоманов, мелких жуликов, байкеров и прочее отребье интересуют только оружие, наркотики и секс, а еще «купоны», за которые все это можно купить. Иногда Бо дает таким людям возможность заработать – они достают для него разные вещи, ценность которых не в состоянии понять. Но это и неплохо. Главное, что он, Болан, может.

Старьевщик Бо, кряхтя, поднял свою тушу с дивана и окинул горделивым взглядом собранные им сокровища. Пейнтбольные ружья, реплики старинных мушкетов, шары для боулинга с именной гравировкой, зонты-трости и набалдашники к ним – подобные вещи, как базальтовые отложения, составляли основу каждой кучи, завалившей квартиру.

На полках и покосившихся стеллажах хранились штуковины подороже: пластиковые фигурки супергероев в оригинальных коробках, винтажные комиксы с автографами авторов, подписные гитары знаменитых рокеров и редкий винил. За каждый из таких артефактов можно было выручить неплохие деньги, а вся коллекция в сумме тянула на средних размеров состояние.

Подлинные свои сокровища Болан, как ни странно, хранил на виду. Являясь поклонником изобразительного искусства, в частности поп-арта , ему удалось собрать неплохой вернисаж подлинных работ, включая Лихтенштейна, Уорхолла и даже Тибо . От подлинных импрессионистов Бо досталось немного эскизов Моне и пару пошлых офортов Пикассо, говоривших больше о высокомерии и гордыне, чем об искусстве, но Болан верил, что через них разговаривает сам Бог.
Верил до тех пор, пока на самом деле не услышал Его голос…

Старьевщик Бо никогда не жалел денег на информацию. Он умел видеть зерна истины в сплетнях, да и сам мог в нужное время пустить слушок-другой, привлекая богатого клиента. Поэтому, когда ему рассказали о диковинном даре, который местному священнику доставили чуть ли не из самого Ватикана, Бо ни единому слову не поверил, но все же нанял двух отморозков наведаться в Сан-Бернардино и прошерстить церковь – вдруг что и найдут. И не было в этом ничего постыдного – так все делают, по-другому в антикварном бизнесе не выжить.

Когда его скауты вернулись, на них лица не было – несли какую-то ересь про дьявола и адских гончих, бежавших по пятам. Болан взял себе за правило торчкам не верить, так как публика эта ненадежная, и живет, ступив одной ногой в могилу, отчего им и мерещится всякое. Но в этот раз что-то в глазах Быка и Штыря было такое, что заставило заплатить им сверх обещанного.

И все же, главный сюрприз ждал Старьевщика Бо на дне мешка. Старинный золотой канделябр, XVI века, не меньше, был украшен витиеватым травлением, а его внушительная тяжесть обещала Болану преждевременный выход на пенсию. Почему всё так и не осталось?

Старьевщик Бо всегда хвалил себя за пытливый ум, но в этот раз тот сыграл с ним чертовски злую шутку. Он принялся внимательнее изучать свою неожиданную находку, и случайно нажав на один из элементов орнамента, активировал скрытый в корпусе механизм. Канделябр принялся щелкать нутром и визжать, постепенно меняя форму и увеличиваясь в размерах. Через какое-то время безобидная церковная утварь превратилась в полуторный меч, пылающий праведным гневом.

Сразу же в голову Болана хлынули целые отрывки из священных христианских текстов, призывающих к борьбе со всеми, кто отрицает Бога. Спустя всего минуту Бо из вялого домоседа превратился в воинствующего слугу Божьего; через пять минут его голову расколола мигрень; через полчаса рассудок стал плавиться от столь яростного святого напора.

Старьевщик Бо четко понимал, что держит в руках не просто сокровище, а истинную реликвию, обладать которой человеческому роду запрещено. При этом Болан чувствовал излучаемую мечом опасность, что было для него неприемлемо. В итоге он просто доверился инстинктам. То есть, поступил также, как и всегда: позвонил знающим людям, договорился о продаже легендарной редкости и назначил время для визита правильно курьера. Все, что потом оставалось – это немного подождать и передать ценную вещь из рук в руки.

Эти пару часов ожидания едва не свели Болана в могилу. Меч объявлял крестовый поход против ереси и требовал от него немедленного уничтожения любых механизмов, что встретятся ему на том тернистом пути; сулил адские муки; обещал райское блаженство… Но больше всего умолял о единственном взмахе, сделав который, Болан точно знал, он бы не остановился уже никогда.

Когда курьер от картеля явился, Бо искренне помолился Богу. Больше всего на свете ему хотелось упасть в обморок, а придя в себя, не увидеть ни единого участника этой странной истории рядом с собой. Но в обморок Бо не упал, как ни делал этого все шесть часов пламенных искушений, из чистого упрямства.

И вот теперь, сидя в своей пустой прокуренной комнате, Бо все еще слышал тот страшный надтреснутый голос, звавший на Святую войну. Чтобы отвлечься, нужно было включить телевизор, или хотя бы вентилятор, который бы немного прочистил воздух, но Болан не желал больше слышать никаких посторонних звуков.

Поэтому он курил сигареты, пил свой вискарь, потел, как боров и радовался тому, что снова сумел всех обвести вокруг пальца. Старьевщик Бо знал, что курьер вряд ли доедет до адресата. Меч требовал от него послушания, и Болан, как мог, услужил орудию божественного возмездия – дал верную руку, которая сможет держать клинок.
По сути, это было единственное, для чего тот аллегорический здоровяк Оди пришел в наш мир. Дикий, неуравновешенный и неуправляемый засранец, этот Дьявольский призрак притягивал проблемы всюду, где бы не появился. Вряд ли кто-то удивится, если он исчезнет, не выполнив заказ. Во всяком случае с Болана точно никто не спросит.

Единственное, о чем Старьевщик жалел в данный момент, это об отсутствии должной физической подготовки и психической устойчивости, необходимой для битвы с врагом. Сейчас он думал о таком пустом человеке, как Одемайая – байкер-голодранец, чья жизнь не стоит и цента. И все же Болан будет жалеть до самой старости о том, что не смог занять его место на том пути.

***

Мудацкий Эскалейд  опять вильнул задом перед самым носом Оди, мешая тому перестроится в полосу для обгона. Он сделал это уже второй раз подряд, будто специально нарывался. Одемайя еще не видел, что за придурок сидел за рулем этого блестящего гроба на колесах, но побился бы об заклад, что урод был из синих воротничков или вообще сраным менеджером. Такие любят повыеживаться на крутой тачке, унижая тех, кто поменьше, а значит, беднее.

Еще день назад Оди не раздумывая шмальнул бы в дверь чертовой колымаги, стоившей сорок тонн зелени. Но тогда все мудаки этого города вели себя, как шелковые. А сегодня решили сорваться с цепи, как будто, сука, знали, что он, солдат Дьявольских призраков, пальцем никого не может тронуть. Но это ведь не точно, правда?

Оди гнал по семьсот десятой трассе на восток. В районе Монтерей-Парка он собирался перестроиться на десятое шоссе и ехать до самого аэропорта Онтарио, чтобы оттуда, минуя Сан-Бернадино, податься в самое сердце страны. Пусть этот маршрут был не самым простым и коротким, зато меньше всех прочих патрулировался копами.

Но планы пока оставались планами, так как задница чертова Эскалейда снова мигнула красными стоп-сигналами и замерла перед байком Оди всего в поярде. Соседние тачки поступили так же.

Дьявольский призрак не спеша осмотрелся, попирая ногой асфальт, жар от которого ощущался даже сквозь толстую подошву ботинка. Утренняя пробка, мать ее. Мужики спешат по работам, мамочки – по школам и детским садам. Никто никого не пропустит, не выручит даже на полминуты. Придурки не понимают, что если случится авария, планы накроются у всех, а не у отдельно взятых личностей. Но продолжают давить на газ, упрямо щемясь вперед, пока впереди не замаячит такой же дятел.

Одемайя с отвращением сплюнул на раскаленный асфальт Эл-Эй, который заменял этому городу кожу. Как же он презирал здесь все вокруг, включая миллионы его тупоголовых жителей… В муравьях, объедающих коровий череп и то больше такта, чем у большинства местных.

Рычащих на месте машин становилось все больше. Передние ряды встали намертво и не двигались, но моторы не глушили, обильно отравляя воздух вокруг. Для Оди это было уже слишком. Углядев впереди неровный, как шрам от ножа, разрыв между рядами машин, он направил туда свой байк. Но перед тем, как навсегда покинуть это место, Одемайя не удержался и пропорол задние колеса ненавистного Эскалейда. Нож был хороший, финский, с широким зубчатым лезвием – порезы от него уже не заделаешь, а значит колеса придется менять. Да и отсюда этот мудак уже никуда не уедет, разве что на эвакуаторе. Поделом!

Оди снова уселся на байк, но вдруг испытал такой гнев, какого раньше ему испытывать не доводилось. Никогда. Все эти люди. И их машины. Смердят, гадят, уродуют все вокруг. Если говорить по-честноку, их всех нужно порубить в мелкий фарш и скормить птицам. Кулаки Дьявольского призрака хрустнули, сердце запылало. Ему вдруг захотелось ощутить запах бензина, хлещущего из разрезанных патрубков. Или крови из рваных артерий – все равно. Бензин, он ведь как кровь почти любого автомобиля…

Первая машина, попавшаяся Одемайе на глаза, была маленькой и невзрачной, а за рулем сидел человечек настолько невинный и жалкий, что гнев байкера развеялся также стремительно, как и наступил. Уезжая, Оди успел заметить на заднем сидении этой тачки (скорее всего японской) футляр от инструмента – контрабаса или виолончели, и подумал, что было неплохо прикупить и себе такой.
Поскольку с контрабандой за пазухой Одемайя чувствовал себя неуютно.

***

Марин снова повернул зажигание, и двигатель, прокашлявшись, что-то сердито зашептал по-японски. Его машина была старой, а по здешним меркам и вовсе барахлом, что ничуть не мешало юноше рассекать по асфальтовым джунглям с запада на восток и с юга на север. А вот пробки серьезно осложняли музыканту жизнь. Отсчет до начала записи шел уже на минуты, а Марин не одолел еще даже и середины пути. К тому же срочно требовалось заехать на заправку, иначе опустевший бензобак Цивика мог дать ему заглохнуть в любой момент.

Марин посмотрел на манговую кожуру городского неба и помолился. За то, чтобы успеть, конечно. А еще за то, чтобы все эти люди, окружавшие его и сердито поглядывающие из рычащих машин, тоже успели, куда хотели. Но только если они не собирались кого-нибудь лишить жизни, здоровья или имущества – в Эл-Эй подобное случалось довольно часто, и успеха во всех начинаниях таким людям Марин не желал.

Подумав о том, что нынешнее простаивание в пробке может спасти кому-то жизнь, музыкант почти успокоился. Но в его голову тут же пришла противоположная мысль: а если чьи-нибудь нервы из-за вынужденного опоздания вскипят настолько, что доведут до убийства? Марин нашел этот довод разумным и разволновался вновь.

Жуткое время. Жуткие нравы. Жуткий город, притягивающий к себе, наверное, худших представителей человеческой расы… Марин тяжко вздохнул и осенил себя крестным знаменем. Сколько себя помнил, он искренне верил в Бога и в Слово Его, но в ответ слышал только насмешки от окружающих.

Судьба как будто специально привела Марина в самый безбожный город на свете, чтобы испытать. Он был не против, но частенько ловил себя на мысли, что испытание это затянулось. Музыкант хотел покоя и понимания, а вместо этого носился по прослушиваниям, высунув язык, как бешеная собака, а людей при этом почти и не видел. Все они были спрятаны друг от друга в железных утробах собственных машин, будто проглоченные заживо. Марин брал с них пример, потому что здесь так было принято. Но в тайне ненавидел автомобили, за исключением разве что своего старенького Цивика – слишком уж симпатичной получилась у японцев эта машинка.

Пробка почти не двигалась. Солнце припекало все сильнее. Люди злились. Марин снова посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем библейского всадника Апокалипсиса. Он ехал верхом на блестящем стальном жеребце и с таким презрением во взгляде взирал на всех вокруг, словно они были уже мертвы, и причиной тому являлся именно этот всадник.

Потом он встретился взглядом с Марином, и тому показалось, что мрачный жнец людских судеб заглянул ему в самую душу. Ужас сковал музыканта по рукам и ногам – он не мог ни помолиться, ни сдвинуться с места. Оставалось только надеяться, что незнакомец не начнет свою расправу у всех на виду среди бела дня.
Жуткая пытка длилась всего пару мгновений, которые показались Марину вечностью.

Потом всадник увидел лазейку между рядами машин и был таков. Но музыканту еще долгое время было не по себе. Даже когда впереди стоящие автомобили наконец-то тронулись, он не сразу последовал за ними, надеясь, что расстояние, отделяющее его от страшного мотоциклиста, увеличивается с каждой секундой.
Но спустя десять минут Марко въехал на заправку, расположенную недалеко от студии, в которую направлялся, музыкант увидел его снова. И сомнений, что мрачный жнец душ ждал именно его, больше не возникало…

***

Во что падре Доменико не верил, так это в судьбу. Другое дело промысел Божий. Люди часто путали эти понятия, вверяя ответственность за собственные поступки некоему несуществующему Проведению, вместо того чтобы помолиться Богу, который и есть все, что их окружает.

Поэтому, когда он увидел в новостных сводках обрывок сюжета, где мелькнул служка из прихода Сан-Бернардино, его старческие пальцы впились в подлокотники кресла с такой силой, что побелели. Чашка при этом была опрокинута, а свежесваренный кофе залил ковер.

При иных обстоятельства падре Доменико тут же ринулся искать щетку и моющее средство, так как ковер был очень старым, ручной работы, то есть настоящей реликвией. Но сейчас воспаленными от многих часов без сна глазами он наблюдал, как какой-то варвар разбивает стекло знакомому всей его церкви Хонде Цивик, чтобы украсть у Марина его виолончель.

Служка хоть и оробел, но был вовсе не рад такому хамскому поведению незнакомца, и обхватив инструмент руками, не позволял вытащить его из машины. Какое-то время они пытались перетянуть объемистый кофр каждый на себя: у мускулистого байкера были его наглость и сила, у щуплого музыканта – вера во Всевышнего и в
собственное благое предназначение.

Конечно же силы были не равны. И конечно же байкеру удалось вырвать инструмент из рук Марина. Правда, злодей потерял равновесие и рухнул вместе с кофром ничком под осуждающие крики очевидцев. Судя по всему, неравная борьба проходила на какой-то заправке – людей в этот час рядом с Марином было много, однако на помощь ему никто приходить не спешил. Зато кто-то снимал происходящее на камеру мобильного телефона – трансляция велась в реальном времени и мигом утекла в интернет, откуда и попала в новости.

Падре Доменико видел, как байкер медленно поднимается с земли, утратив всякий интерес к своему трофею. Вместо этого он обвел собравшихся людей тяжелым взглядом – святой отец годов был поклясться, что глаза мотоциклиста зажглись дьявольским огнем.

Он замер на месте, словно принимая какое-то решение. А потом извлек знакомое уже Лезвие Судьбы из-под полы своей проклепанной кожаной куртки и двинулся в сторону очевидцев. За кадром послышались крики зарождающейся паники.
Когда трансляция прервалась, падре Доменико схватился за телефон и набрал номер единственного знакомого ему полицейского. Святой отец знал, что тот был всего лишь патрульным. Но также он знал, что полицейский этот являлся одним из немногих, кого называли «честными копами».

***

Когда Лиза все же добралась до редакции Шестого канала, все вокруг стояли на ушах. Сотрудники отдела новостей что-то беспрестанно орали друг другу, телефоны разрывались от бесконечных звонков и даже воздух на этаже раскалился докрасна. Такой ажиотаж она помнила лишь однажды, 11 сентября 2001 года, в день, когда в Нью-Йорке пали Башни-близнецы .

Лиза была опытным журналистом, лицом канала, поэтому не стала спрашивать, из-за чего весь сыр-бор, а сразу направилась в кабинет директора. Она давно взяла себе за правило делать вид, что все обо всем знала и единственное, что требовалось от канала, чтобы Лиза донесла до всех это знание – доставить ее в нужное место и дать в руки микрофон.

Несмотря на то, что пробиться к директору оказалось невыполнимой задачей – у дверей его кабинета сегодня толпилось, наверное, больше людей, чем было официально трудоустроено на канале, каждый из которых клянчил этот сюжет. И все же Лиза оказалась единственной, кто каким-то чудом просочился сквозь страждущих и проник за закрытую дверь. Именно в этом, в ее понимании, и заключался талант данной профессии.

– Ты уже в курсе, – утвердительно спросил Лизу босс, промокнув лысину платком.

– Конечно, какой-то бешеный придурок в футболке Мановар  крушит средневековым мечом автомобили на двести десятом шоссе... И из-за этого такой переполох?

– Можно подумать, подобное дерьмо часто случается. Даже для этого чертового города такое чересчур. Но каналу нужен сюжет про того типа.

Лиза ловким движением извлекла из сумочки сигарету, вставила ее в мундштук и щелкнула зажигалкой прежде, чем босс успел возразить. Официально на всем этаже курить запрещалось, тем более – в кабинете директора. Но для нее и не такие делались исключения, во всяком случае до тех пор, пока Лиза приносила Шестому самый жареный материал.

– Этот маньяк уже машин двадцать покрошил, – невозмутимо сказала она. – Туда скорее всего уже едут копы, а на объездных дорогах пробки. Без вертолета я туда просто не доберусь.

– Я давно распорядился – Пит ждет тебя на крыше. Только постарайся снять сюжет до того, как этого бешеного пса пристрелят. Возьми пару интервью у очевидцев, может поговори с детективом…

Лиза выдохнула струйку сизого дыма и швырнула окурок в чашку с недопитым кофе. В ту самую, на которой было написано «Большой босс». Деловито захлопнув портсигар, направилась к двери.

– Не надо учить меня работать, – по пути обронила она.

Директор канала, оставшись в напряженном одиночестве, снова промокнул лысину. Эта чертова девка слишком много себе позволяла. Но все-таки Лиза была права – так как она, в этом городе работать не умел никто.

Всего через полчаса рейтинги Шестого канала взлетели до небес.

***

Поспать Кассу так и не удалось. Он даже не успел доехать до дома, как его телефон начал разрываться от истерических звонков падре Доменико, лепетавшего что-то про кару Господню. Все аргументы о том, что сегодня конца свет не произойдет, оказались напрасны, поэтому Кассий просто сымитировал разъединение связи и перевел телефон в беззвучный режим.

Уже дома патрульный зачем-то включил телевизор и пожалел о своих словах. Трансляция велась с самолета и отлично передавала масштаб трагедии, произошедшей буквально полчаса назад. На двести десятой трассе было множество раскуроченных автомобилей (некоторые даже горели), которые были уничтожены одним человеком. Нет, это была не автокатастрофа – какой-то спятивший байкер рубил их собственными руками.

Мечом…

Камера запечатлела жуткие кадры, где он методично разделывается с массивным Кадиллаком, разрубая кузовную сталь, словно мясник вырезку, и переходит к следующему. Глаза Автомобильного убийцы – именно так окрестила этого маньяка пресса, – горели дьявольским зеленым огнем. Волосы байкера развевались от жара пламени, а из стереосистемы его мотоцикла звучала песня «Умри ради металла».

Сюрреализм какой-то. Усталость Кассия как рукой сняло. Он сделал звук погромче и даже сумел оценить иронию. Гражданских жертв, невзирая на разрушения, было немного – в основном травмированы оказались те, кто не смог вовремя выбраться из своей машины.

Впрочем, коллеги Касса не стали выяснять причины ненависти сумасшедшего байкера к автомобилям – он был вооружен и представлял опасность. Этого оказалось достаточно, чтобы пуля снайпера нашла свою цель и положила конец творимым бесчинствам. Кассия не удивило даже то, что сцену убийства показали в прямом эфире.

Звонок из диспетчерской родного участка Касс встретил уже за рулем. Он ехал на место преступления, так как знал, что туда постараются стянуть всех свободных копов до того, как дело заберет ФБР. Предстояло проделать огромный пласт работы: осмотреть место преступления, собрать улики, опросить очевидцев…

И Кассий был бы не против, если бы всем этим занялся бы кто-то другой. С него будет достаточно просто транспортировать важные находки в участок, поставить галочку в табеле внеурочных смен и отправиться-таки на боковую.

Почти так все и получилось. Касс приехал не слишком рано, чтобы встать в оцепление, и не слишком поздно, чтобы бродить среди свидетелей. Он осторожно прошелся по месту преступления, минуя номерные флажки с уликами, вдохнул запах жженого масла, раскаленного асфальта и железной смерти, посмотрел на смятые и окончательно мертвые кузова машин…

Подобное зрелище должно было выглядеть отвратительно, но вселяло в душу Кассия одно лишь умиротворение. Только тишина вместо никогда не умолкающего гула автострады. Только восторг от демонстрации человеческой силы. Только смерть ложным вещам.

Касс даже слегка опешил от собственного глубокомыслия. Затем ему вручили орудие преступления, завернутое в пластиковый пакет, и полицейский определил источник этих мыслей. Но противиться им не стал, так как раньше ему не доводилось видеть более совершенного предмета.

Кассий почувствовал его вес. Осознал его красоту. Даже открыл для себя его настоящее имя – Лезвие Судьбы. И оно открыло полицейскому Истину.

Садясь в собственный автомобиль, Касс напевал услышанную по телевизору песню, «Умри за металл». Слов он не знал, поэтому попытался поймать какую-нибудь радиоволну, на которой крутили бы подобную музыку. Специально для него играла другая песня той же группы – «Боги войны». Вроде ничего, хотя Кассий раньше хэви-металл на дух не переносил.

Зато мечу этот жанр очень нравился.

Он оказался необычайно мудр, этот меч. Он был прав, землю надо очистить от дьявольской скверны. И начать надо с машин. Кассий ненароком увидел, как молния черного мешка сошлась над телом расстрелянного байкера, и невольно посочувствовал ему. Этот бедолага всего лишь оказался первым последователем Лезвия Судьбы – одним из немногих, кто внял голосу разума. Да что там, Его гласу.

Кассий больше не будет совершать ошибок и следовать советам заблудших овец. Если надо, он и сам сможет вести их к свету по пути, указанным Лезвием.
Полицейский включил зажигание и плавно тронулся, чтобы отбыть прочь, не привлекая внимания. Он уже знал, что до участка не доедет.