Маленький принц возвращался домой

             
               
      В то тёплое и дождливое лето случился небывалый урожай лесной земляники. Со стороны полей веяло и нежно раздразнивало благоухание цветущего июля. Насвистывали птицы, гудели шмели, и зелёные дали окутывала блаженная дымка. Толпы ягодников, грибников и прочих любителей халявы ринулись за город, торопясь за ускользающим счастьем. Их алчные толпы хладнокровно ломились в душные электрички, чтобы, немного погодя, выплеснуться на усыпанные ягодами луга и, обгоняя друг друга, исчезнуть в вожделенных рощах. Хотя, наиболее продвинутые и предпочитали выбираться за город на собственном транспорте, доезжая на ярких авто до самых заветных уголков.


       Захотелось ягодных удовольствий и Дорогину. Школьные каникулы были в самом разгаре, родители на бесконечной работе, а соблазн был слишком велик, чтобы кружить на коротком поводке у дома.  «Как это, наверное, здорово, бродить по лесным дебрям или лежать среди пахучих трав, срывая горстями ароматные ягоды, - мечтал Дорогин. – Какое это счастье, оказаться вдруг на свободе, вдали от скучного и пыльного мегаполиса. Итак, решено...» Охваченный внезапным порывом, он засобирался. Подкачал велосипед, налил в пластмассовую фляжку воды и, прихватив банку для ягод, ринулся в распрекрасные дали. Хотя он и пожалел потом о своей безалаберной неосмотрительности, но в тот момент воспаряющей невесомости, его ничуть не насторожила ни позабытая дома штормовка, ни отсутствие каких-либо харчей, ни, даже, вторая половина дня, предвещающая скорый вечер. Всё затмила неудержимая жажда путешествий…


      Лихо оседлав старенький «Урал» Дорогин отправился на восток.  Сорвавшись с места в карьер, он на одном дыхании добрался до трассы и, на насыпи,  охваченный ветерком, птицей полетел дальше. Упругий воздух приятно гладил лицо и насвистывал в ушах, солнце ласково гладило плечи, а навстречу торопились показаться нарядные рощи и поля, всё дальше заманивая в свои изумрудные дали. Всё дышало свежестью и дружелюбием ликующей природы, что ничего и не хотелось больше и не думалось больше ни о чём.


       Тем не менее, преодолев за пару часов тридцать километров, Дорогин свернул с трассы в ржаные поля, намереваясь добраться по грунтовке до приглянувшегося леска.


       Проплутав ещё с полчаса между купающихся в солнечном свете берёз, он расслышал неожиданно густой, земляничный запах, и непроизвольно замедлив свой ход, остановился, как ему показалось, в самом живописном месте.  Ловко соскочил с велика, и, присев в сочную траву, цепко уставился в духмяные заросли.  Как и следовало ожидать, в них оказалась целая россыпь алеющих ягод, таких вкусных и ароматных, что потекли слюнки. Но в то же время его атаковали целые полчища комаров. Радостно звеня, они дружно облепили  свою жертву, без устали жаля открытые руки, шею, лицо, и с лёгкостью прокусывая футболку. «За всё надо платить», - подумал Дорогин, щедро отвешивая оплеухи.  Но это лишь раззадоривало проклятых кровопийц.


        Каким-то чудом, умудрившись насобирать пол литра земляники, и больше не в силах терпеть отчаянный зуд, судорожно почёсываясь и ругаясь, Дорогин вскочил в седло и быстрее ветра понёсся прочь. Легионы истязателей бросились следом. Ещё какое-то время они жалили его в спину, мельтешили у лица, звенели в ушах, пока окончательно не были отброшены гуттаперчевыми потоками и сбиты с толку хитрыми разворотами руля.


       Несколько ошалев от зудящего шока укусов, Дорогин почти час, с упоением колесил по извивам лесных дорог,  обдувая ветром горящие раны. Он тщательно объезжал мутные лужи, тряские корни, и прочие препятствия, в то же время, не забывая полюбоваться манящей прелестью берёз.


       А между тем, ослепительный свет дня окрасился жёлтой охрой. Из тенистых уголков большого леса потянуло вечерней прохладой. Хотелось есть, а ещё нестерпимей – пить. Подкрадывалась немощная усталость,  безволием и слабостью сковывая тело. И Дорогин, наконец, начал осознавать, что закружился, заблудился и доигрался. Попытался было сообразить, в какую сторону возвращаться, но подступившие к горлу приступы голода и паники свели его усилия на нет. Огненный диск солнца дразнился со всех сторон, выныривая из зелёных прогалин то тут, то там, раздражая своим непостоянством и мешая сосредоточиться. Заплутавший хотя и помнил, что его дом находится где-то на западе, но сообразить в какую сторону садится солнце, чтобы скоординировать своё движение, он был уже не в состоянии.
 

        В неуютных сумерках лихорадочно кружилось время и нескончаемый лес, а выхода из коварного лабиринта даже и не предвиделось. От зловещей неопределённости охватывала паника, и казалось, что этим берёзам не будет конца. И всё же, когда Дорогин выкатил из глухомани на очередную поляну, его ушей коснулся невнятный, но очень знакомый звук. Как вкопанный, он застыл посреди раскисшей глины, и начал прислушиваться. Откуда-то издалека донёсся еле внятный шум поезда. Он несказанно обрадовался и, воспряв духом, полетел навстречу спасению, налегая на педали и держась за ускользающий звук, как за спасительную соломинку. Ещё с добрый час он петлял по насупленному лесу, играя в жмурки с долетающим, то слева, то справа, тягучим гулом, радуясь его нарастающей силе и продолжительности, когда, наконец, громоподобный лязг и скрежет не разорвал лесную тишину, выпроставшись из зелёных оков мелькающими вагонами.


        По счастливой случайности полустанок оказался совсем рядом, и блёклое расписание на ржавой мачте вкупе с карманными часами поведали Дорогину о том, что следующая электричка будет только утром. Уже было около девяти, и красная горбушка солнца быстро таяла над лесом, бросая медные блики на сияющие рельсы. А оранжевое зарево залило полнеба, стекая малиновой гущей в путеводную колею.


         Промочив пересохшее горло остатками воды, и отбиваясь от наседающих комаров, Дорогин задумался о том, как ему быть дальше. Двигаться вдоль путей не было никакой возможности, зато, из оставленной дома карты, он точно помнил, что в восьми километрах к северу проходит большое шоссе до города. Вариантов больше не было, и, ориентируясь по зареву заката, он загремел по ухабистой грунтовке дальше. Но и это счастье продлилось не долго. Через километр, дорога начала раскисать, и тонуть в вязкой пашне, а через два, и вовсе превратилась в сплошное месиво. Ехать становилось всё труднее, а вскоре, и совершенно невозможно.


         Грязь лихо налипала на покрышки, стопоря вращение колёс, и, чтобы продолжить движение, Дорогину пришлось взвалить на угловатое плечо облепленный грязью механизм, и по щиколотку, в чавкающей жиже, влачить двухпудовую тяжесть дальше. Но и это было ещё не самое страшное, по сравнению с тучами звенящих насекомых, в полном безветрии облепивших несчастного страдальца. Забиваясь в глаза, рот и уши, запросто прокусывая тонкую футболку, трико и даже кепку, беспрерывно и нещадно жаля, они вмиг превратили его нежную кожу в один пылающий и зудящий костёр.  Но хотя и в полубезумии, плохо соображая и давясь слезами, Дорогин упорно шёл вперёд. И с трудом отдирая тонущие в грязи ноги, понимал, что влип по-настоящему.


         Долго тянулись мучительные километры, но и это поле, с его непролазной грязью, осталось позади, сменившись угрюмой, будто задремавшей рощей. Наконец, дорога стала проезжей, изредка теряясь в мутных лужах, которые, впрочем, можно было запросто объехать.


          Опустив на землю велосипед, присев на корточки и не обращая внимания на своих истязателей, (хотя и ощущая сотни укусов), Дорогин принялся отскребать сучком налипшую грязь, и немного приведя технику в порядок, покатил дальше. За рощей проследовала сонная, дымная деревенька с остервенелыми собаками, и вдруг, выплывшими из сумерек, коровами. За околицей расстелился сырой луг рассечённый извилистым просёлком надвое. Колёса то и дело проскальзывали на густо усеявших грунтовку, коровьих лепёшках, или буксовали в невидимой жиже, обдавая Дорогина вонючими брызгами. Потом густо набежали кленовые кусты, вынырнул сетчатый забор и показался над зарослями конус громадного локатора, сурово устремлённый в малиновую высь. Залаяла собака. Послышались ошмётки и визги непонятной песни и вдруг несколько пьяных вояк выбежали из зелёной будки, преследуя хохочущую женщину в хаки. Но и это всё, вскоре растворилось в сиреневой мгле.


         Потянулись пустоши, заросшие высоким бурьяном. Раскидистые, могучие стебли нещадно хлестали Дорогина по ногам и цеплялись за спицы. А из травяной гущи хладно обдавало сыростью и полынью. В обступившей тишине резче обозначилось нервное дребезжание велосипеда, где-то прокукукала кукушка, проухала над самой головой сова, и, наконец, слух уловил долгожданный шелест прошмыгнувшей где-то в недалеке машины. А вскоре и сама автострада обозначилась из-за очередной лесополосы, стальным волноломом соединившая половинки пространства. Так несказанно обнадёжив и порадовав Дорогина.


         Можно было подумать, что выбравшись на гладкий асфальт и устремившись к дому со всей возможной прытью, он хотел в считанные минуты преодолеть оставшееся пространство. И словно пытаясь опередить само время, приложил для этого максимум усилий, бешено круча педали. Но силы были слишком малы, и очень скоро его порыв сменился настойчивой отрешённостью выживающего человека. В бреду усталости Дорогину начинало казаться, что кто-то другой крутит педали, и из последних сил удерживает трясущийся руль, в то время как он безучастно наблюдает за происходящим. А то и вовсе пропадало осознание реальности, уступая место механическому забытью. Между тем, шоссе, уходящее в широко распахнутое зарево, зарябило фарами встречных машин, слепя глаза, и в то же время, не давая отключиться, и, к счастью, помогая удерживать безопасную дистанцию на обочине. Гарь и пыль всё чаще обдавали переутомлённого ездока удушливым шлейфом, будто напоминая родные места, и дразня горькой иллюзией. И в какой-то момент Дорогину стало казаться, что он уже целую вечность, трясётся по этому осточертелому асфальту.


         Сияние редких фонарей встретило бродягу в объятом чернотой городе. То тут, то там выхватывались оазисами света облупленные стены бараков, грязные улицы, коварные колдобины и редкие прохожие. Жаром и пылью пахнуло от нагретого за день асфальта, а сонную тишину нарушал лишь шум проносящихся машин. «Значит уже за полночь, - решил Дорогин, в бесчувственном трансе накручивая педали.  - Всё бы ничего, да только пить очень хочется…» И правда, пересохший как горько-солёное озеро рот, горло и распухший язык уже давно требовали влаги. Ведь последние капли были выпиты ещё на железнодорожной насыпи и теперь, жажда мучительно сжимала его в своих сухих объятиях. Полубезумные глаза жадно высматривали колонку с водой, как будто бы прятавшуюся за каждым углом, но её всё не было. Страдая от жажды, Дорогин свернул с главной улицы в сторону, дерзая найти желаемое в частной застройке. Но проплутав с полчаса по изрытым улицам в непроглядной тьме, лишь окончательно заблудился и полностью потерял ориентировку. (Во второй-то уж раз!) Ещё около двух часов петлял он по лабиринтам ночного города, читая под редкими фонарями названия незнакомых улиц и пытаясь определить своё местоположение, пока сжалившаяся судьба не выплюнула его в центр города к огромному универмагу. Лихорадочно просчитав оставшееся расстояние, Дорогин покатил дальше, теперь уже по ярко освещённым улицам, из последних сил преодолевая оставшиеся пятнадцать километров. А между тем на часах было три часа глубокой ночи.


        Впрочем, иллюминированный город, словно задремавший хищник, таил свои опасности, и когда Дорогин проезжал мимо Детского Мира, то увидел бегущего наперерез мужчину. Он на ходу кричал ему что-то про такси и желание проследовать вместе. Причём нетрезвые его приятели наблюдали за происходящим с тротуара, загибаясь от смеха, и криво опираясь друг на дружку. Дорогин отчаянно нажал на педали и еле успел увернуться от волосатых лап преследователя, проделав для этого основательный крюк. С перепугу просипел в ответ что-то невнятное и, напрягая последние силы, разогнался так быстро, как только мог. Ещё долго он слышал за своей спиной удаляющиеся крики и пьяные ругательства. И даже отъехав от злополучного места на приличное расстояние, всё ещё продолжал озираться по сторонам, высматривая в каждой подворотне и за каждым столбом озверевшие рожи. А потому и предпочитал держаться середины улицы.


         О поисках воды не могло быть даже и речи, да и езды оставалось на каких-то полчаса. По мере приближения к окраине, всё чаще приходилось объезжать ямы и колдобины, всё реже и хуже светили фонари, и всё больше и гуще было навалено по обочинам грязи и мусора. Зато всё меньше и меньше оставалось этих проклятых километров. А вскоре и вовсе, родные окраинные места встретили его непроглядным мраком и сонной тишиной. И тем более удивительным показалось над отчим домом, чуть просветлевшее небо, предвещающее скорый рассвет и новый, ослепительный день. А то Дорогину уже начало казаться, что эта ночь и эти мучения никогда не кончатся. Но каким-то чудесным образом прошло и это…


        У подъезда его ждала встревоженная и растрёпанная мать, всю ночь ни на секунду не сомкнувшая глаз, и уже не знавшая что и думать. Устало выбранив Дорогина, она с великим укором оглядела его с головы до пят, на что он, лишь вяло промямлил, что мол, заблудился, и вручил мамане, чудом не разбившуюся, стеклянную банку с бурой кашей, бывшую когда-то лесной земляникой. Отец, надо полагать, ещё не вернулся из дальней командировки, что обещало спокойное завершения событий. А у матери, и вовсе, был добрый и отходчивый характер. Впрочем, жалкий и измождённый вид Дорогина не располагал к выяснению отношений, и было удивительно, как он вообще держится на ногах. Заляпанный грязью, всклокоченный, в футболке испещрённой рыжими точками раздавленных комаров, в кроссовках и штанах покрытых серой коркой грязи он больше походил на перезимовавшего бомжа, чем на блудного сына.


         Кое-как затащив в квартиру облепленный землёй велосипед, он всласть напился, так нестерпимо желаемой воды, за раз выдув целую банку, и, отказавшись от предложенной еды, хотел было идти на покой, но был принуждён к мытью себя и техники, что с трудом, но исполнил.


        Долго ещё ворочался Дорогин на чистой постели, пытаясь заснуть, и был не в состоянии этого сделать. Воспалённое бесконечным напряжением сознание, зудящая кожа, истерзанное ноющими мышцами, тело – не давали ему расслабиться. Всё ему чудилось, что он ещё в пути, всё ещё раскачивало и трясло, кружило потолок и стены. И только, когда за окном засияло голубое небо, он впал, наконец, в чуткое, овеянное яркими всполохами, забытье, а потом и вовсе забылся тяжёлым сном…


                Эпилог

         Так непросто и не вдруг прошло то путешествие, не простившее легкомыслия и глупой мечтательности. Природа оказалась диким зверем, могущим быть пушистым и ласковым, и в то же время зубастым и свирепым, не прощающим ошибок, и безжалостно расправлящимся с самонадеянными юнцами.


          Впрочем, Это злоключение нисколько не охладило романтический пыл Дорогина и не отвратило его от новых путешествий. Только, как постоянное напоминание, заставляло более тщательно готовиться даже и к несложным вылазкам. Во всяком случае: штормовку, воду, продукты, да и мозги, он брал теперь всегда, когда удалялся от дома более чем на десять километров. Так же он взял в привычку держаться на почтительном расстоянии от случайных людей и машин, так, на всякий случай. Хотя, в тайне, он и гордился собой, довольный тем, что сумел отмахать почти сотню вёрст на голом энтузиазме, преодолев все невзгоды и препятствия. Это придало ему уверенности и стойкости, и, конечно же, чуть-чуть приблизило к отважным героям из любимых книг.
                Виталий Сирин